Слово

– Короче, – наконец начал Кайл. – буду говорить так, как думаю, хорошо?

– Конечно. – Генри согласно кивнул.

– Да… В общем, в прошлый раз вы сказали мне много… М-м… – Кайл снова задумался. – Разных вещей. И они заставили меня как следует поразмыслить над моим прошлым.

– И к каким же выводам ты пришёл? – мягко поинтересовался Генри.

Однако Кайл не стал отвечать на вопрос, а лишь выдержал короткую паузу и продолжил:

– Особенно меня зацепило то, что вы говорили о моих отношениях с отцом. – продолжил Кайл, сжимая и разжимая кулаки. – Я всегда считал, что просто не могу его понять, что он какой-то… Не такой. А теперь понимаю, что дело не только в нём.

Он снова замолчал. Теперь взгляд Кайла был устремлён куда-то перед собой, в пустоту.

– Я начал вспоминать своё ранее детство. – наконец продолжил Кайл. – И знаете, что странно? Я почти не помню моментов, когда мы с отцом просто разговаривали. Не о футболе, учёбе или машинах, а о чём-то личном.

Психолог заметил, как напряжение в плечах Кайла немного спало. Видимо, разговор помогал ему структурировать мысли.

– А как ты думаешь, почему так получилось? – мягко спросил Генри, когда пауза затянулась.

Кайл пожал плечами:

– Не знаю. Но, думаю – я его боялся. Он никогда не проявлял тепла по отношении ко мне и, мне кажется – я вёл себя точно также. Он… Его образ… – Кайл замолчал в очередной раз. – В общем – меня отталкивал этот человек. Я всегда ощущал какую-то угрозу от его фигуры.

Кайл снова замолчал, погрузившись в свои мысли. Его руки наконец-то нашли спокойное положение на коленях и это не могло не радовать психолога.

– Интересно, – мягко произнёс Генри. – а почему ты чувствовал угрозу? Что именно в его поведении вызывало такое ощущение?

Кайл на мгновение закрыл глаза, словно пытаясь поймать ускользающие воспоминания.

– Его молчание… – наконец произнёс он. – Когда он не говорил, а просто смотрел. Этот тяжёлый взгляд… И то, как он реагировал на мои ошибки. Любое неправильное движение – и его лицо становилось каким-то… Злым.

Генри сделал небольшую паузу, давая Кайлу возможность собраться с мыслями.

– А как ты думаешь, может быть, он тоже чего-то боялся? Или не умел по-другому проявлять свои чувства?

– Не умел? Но ведь… Он же отец! Разве он не должен знать, как надо правильно воспитывать детей? – голос Кайла казался по-настоящему обиженным.

– Всем взрослым людям приходится учиться быть родителями. – спокойно ответил Генри. – И у нас не всегда есть достаточно хороший пример перед глазами. Возможно, его собственные родители были такими же.

Кайл задумался, словно впервые рассматривая ситуацию под таким углом.

– Никогда не думал об этом… – тихо произнёс он.

– К сожалению, такое случается. – сказал Генри. – Некоторые люди склонны повторять ошибки своих родителей.

И тут лицо Кайла вытянулось от осознания, а затем стало мрачнее любой вечерней тучи. Его кулаки сжались, костяшки почти побелели. В глазах промелькнула искра, которую Генри ни разу не видел до сегодняшнего разговора.

– Я ни за что не хочу быть таким же, как он…

– Это очень хорошая мысль, Кайл. – произнёс Генри, кивая. – То, что ты думаешь об этом – первый признак того, что ты находишься на правильном пути. Это говорит о твоём желании расти, как личность и меняться в лучшую сторону.

– Да… – согласился Кайл. – Но сначала мне нужно решить другую проблему. В общем-то… Я не хотел поднимать именно сегодня эту тему…

– Правда? Хорошо, как скажешь. А с каким вопросом ты ко мне пришёл?

– Я продолжаю переживать о том, что выгляжу как-то странно в глазах окружающих. – признался Кайл, тяжело вздохнув. – Я понимаю, что, возможно, не все люди испытывают ко мне ненависть… Но это чувство… Оно не покидает меня.

Генри раскрыл тетрадь и сделал пару коротких заметок: «пациент проявляет стремление к изменениям, имеются проблемы с самооценкой».

– В каких ситуациях «это чувство» проявляется наиболее сильно? – уточнил он.

– В любых. – тут же ответил Кайл. – В любых, где есть общение с людьми. Я чувствую себя каким-то ущербным на фоне окружающих.

– А что именно заставляет тебя чувствовать себя ущербным? – осторожно спросил он. – Какие мысли приходят в голову в такие моменты?

Кайл ответил не сразу. Снова погрузился размышления, однако ответить всё-таки смог:

– Не знаю… – неуверенно начал он. – Наверное, то, как я двигаюсь, говорю, смеюсь. Мне кажется, что всё это выглядит неестественно… Я постоянно ловлю себя на том, что наблюдаю за реакцией людей. И мне кажется, что они все видят мои недостатки.

И тут Генри улыбнулся, закрыл тетрадь и приблизился к Кайлу.

– Знаешь, есть одна очень важная, почти прописная истина. Эту фразу каждый психолог так или иначе произносит хотя бы раз за всю свою карьеру.

– И как же это… Звучит? – неуверенно поинтересовался Кайл.

– Люди – существа очень и очень эгоистичные. Они почти всё время заняты собой. Поэтому – можешь не сомневаться: даже если бы это и было так на самом деле, то о твоих промахах, ошибках и странностях вспомнило бы меньше одного процента людей из всех тех, с кем ты так или иначе общался.

Кайл удивлённо поднял брови.

– Но ведь, я же замечаю чужие ошибки… – растерянно возразил он.

Генри вернулся в прежнее положение.

– Хорошо, давай сейчас попробуем провести небольшой эксперимент? Когда ты в последний раз вспоминал о ком-то другом? Как он двигался или говорил?

Кайл и в самом деле пытался вспомнить что-либо, отчаянно напрягая измученный затяжной депрессией мозг.

– Ну, я… Не помню. – честно сознался он спустя всего пару минут.

А Генри не оставалось ничего, кроме как улыбнуться и кивнуть.

– Вот тебе и подтверждение моих слов. – сказал он. – Ты слишком сосредоточен на себе. Также, как и большинство окружающих тебя людей.

– Вот оно что… – задумчиво пробубнил мальчик себе под нос.

– Знаешь, – продолжил Генри. – давай попробуем посмотреть на ту же ситуацию с другой стороны: когда ты думаешь, что другие замечают твои «недостатки», то на самом деле проецируешь на них собственные страхи и неуверенность.

– Но всё равно… Когда я вижу, как другие люди общаются, как они держатся, мне кажется, что я рядом с ними выгляжу каким-то… Не таким.

Генри внимательно посмотрел на своего пациента:

– Тогда – мы проведём с тобой другой эксперимент: попробуй хотя бы пару дней понаблюдать не за своим поведением, а за поведением окружающих. К примеру, какие черты отличают одного человека от другого? Какие у них есть особенности? Может, ты даже сможешь обнаружить какие-то уникальные «фишки»?

– Фишки? – Кайл нахмурил брови.

– Да, «фишки». – подтвердил Генри. – У некоторых это могут быть какие-то жесты, у других – выражение лица, а у третьих и вовсе имеется в запасе какая-то особенная шутка. Что-то вроде того, что помогает заполнить неловкую тишину или перевести напряжённую ситуацию в другое, более лёгкое русло.

– А-а… – тем же тихим голосом протянул Кайл. – Фишки, значит… Ага. Понял.

И Генри не могло не порадовать то внимание, с которым Кайл слушал его.

Он отпустил мальчика через пару минут. Сделал несколько заметок в тетради, потом посидел в тишине, чтобы немного отдохнуть, и вернулся к менее интересной части своей работы.

Прошёл час.

«И почему я не удивлён?» – подумал Генри, услышав скрип двери. Его взгляд невольно метнулся к входу.

В кабинет вошёл Стивен, молча положил на стол распечатку и присел на диванчик. Улыбки на лице психиатра нет, напротив – выражение у него деловое, серьёзное. Говорить он, впрочем, не начал, и Генри взял инициативу в свои руки:

– Что это? – спросил он, переведя взгляд с врача на лист.

– А я вот специально говорить не стал, всё ждал и думал: «а вспомнит он об этом или нет»? Разочаровываешь ты меня, Генри. Ой, как сильно разочаровываешь. – и тут психиатр действительно попытался изобразить гримасу, полную скорби и печали, но актёр из него всегда выходил так себе (иначе он не был бы психиатром, а стал бы кем-то другим. Актёром, например), поэтому вскорости этот театр был прикрыт. Его попытки изобразить обиду выглядели настолько неестественно, что Генри едва сдержал улыбку. Психолог вздохнул, молча взял в руки распечатку и обнаружил, что на ней не что иное, как график групповых терапий16.

– А… Ну да. – сказал он, качая головой.

Подобные занятия в их больнице проводятся редко. Как правило, администрация прибегает к этим мерам тогда, когда пациентов становится особенно много: по их мнению, это должно снизить уровень тревоги и агрессии среди больных. Не все из них, к сожалению, умеют ладить с окружающими, поэтому в месяцы особенно сильных «наплывов» работникам больницы приходится с небывалой тщательностью глядеть по сторонам и сводить на нет конфликты и драки среди пациентов. В любой другой клинике их уклад посчитали бы как минимум странным, как максимум – неправильным. Оно и понятно: зачем тратить государственные деньги на каждого индивидуально, если можно помочь куче народу одним махом? Однако Генри с мнением большинства был решительно не согласен. Психотерапия, насколько ни был бы хорош специалист, к которому вы обратились – не панацея.

«Понимаешь, бывают такие люди…» – говорил Генри когда-то более опытный наставник. – «Которых лучше не трогать. Они и сами свои проблемы решать не хотят, и тебе ничего хорошего не покажут. А бывает и так, что лучше… В принципе ничего не трогать. Некоторые души, знаешь ли, чрезмерно хрупки и любое вмешательство извне может стать для них если не фатальным, то как минимум болезненным».

В дни, когда он только-только занял своё место, больница остро нуждалась в грамотном специалисте. Главврач находился на грани отчаяния и на условия Генри согласился, хотя и не слишком охотно.

– Я считаю, – говорил он тогда, ещё совсем «зелёный», устраивающийся на первую свою работу. – что в групповых занятиях толку разительно меньше, нежели в индивидуальных. Да, это сложнее, это отнимает много времени и вряд ли кто-то в здравом уме захочет взваливать на себя всё то, что собираюсь взвалить я, но… – взгляд то и дело цеплялся за лицо будущей начальницы: строгой женщины с короткой стрижкой, холодными глазами и поистине стальным каркасом внутри. – Я пришёл сюда для того, чтобы помогать людям. – Генри опустил голову вниз. Он понимал, что его затея может выглядеть глупо со стороны, но и отказываться от неё был не готов. – В какой-то степени, я нахожу в этом смысл жизни.

Ванда Райт (так её зовут) сверлила Генри испытующим взглядом не менее пяти минут. Потом в последний раз взглянула на тоненькую стопку бумаг перед собой, сделала глубокий вдох, затем – медленный выдох и сказала:

– Ну, хорошо. Допустим… – она задумалась ненадолго, – Допустим, что твоя методика окажется по-настоящему действенной. Но ты же понимаешь, что отказаться от терапии в группе у нас всё равно не выйдет?

– Понимаю. – Генри кивнул. – И я готов проводить эти занятия, но не на постоянной основе.

Ванда сложила руки перед собой, перевела взгляд на окно и кивнула.

– Хорошо. Не думала, что скажу что-то подобное, но… Пусть будет по-твоему.

Сейчас Генри внимательно изучал столь ненавистный ему график. Занятий немного – всего по паре штук в неделю, для женского отделения и для мужского.

– Четыре в месяц, на каждую группу? – спросил он, сам не зная, для чего.

– Ой, только не говори мне, что это много! – тут же отозвался Стивен.

– Нет, не много… Но…

– Но? – нетерпеливо переспросил психиатр.

– Но я не уверен, что это принесёт хоть какую-то пользу. – наконец закончил свою мысль психолог.

– Бог мой, да ты каждый раз такое говоришь! – Стивен всплеснул руками от негодования. – Проведи да и всё, что тебе, сложно разве?

– И да, и нет. – неуверенно сказал Генри.

– И почему же? – Стивен явно начинал терять терпение. Его брови сошлись на переносице, а пальцы нервно постукивали по колену.

Генри вздохнул, отложил график в сторону и откинулся на спинку кресла.

– Потому что групповая терапия требует особого подхода. Наши пациенты слишком закрыты, слишком травмированы. Они не готовы делиться своими переживаниями с другими. Ты и сам тому свидетель: порой мне приходится потратить неделю, а то и две только на то, чтобы установить контакт с ребятами… – Генри перевёл взгляд с коллеги на стену перед собой. – А ведь далеко не все из них могут назваться «тяжёлыми». И… Опять же… – Генри замолчал ненадолго. – Я не всех могу взять в работу. Кому-то терапия просто не нужна. Для кого-то – бессмысленна. К слову, об этом…

– Так, вот про своих текущих пациентов можешь даже не начинать. – категорично отрезал Стивен. – Лея и Кайл скоро на выписку пойдут, Элли и Джонсон лечатся понемногу, а Ричарда и Томаса ты ещё даже толком не знаешь.

– Вот. – сказал Генри, не обратив никакого внимания на настрой психиатра. – Про Томаса.

Стивен недовольно закатил глаза.

– Генри, я знаю, что он – тот ещё… Мы все это прекрасно знаем. И тем не менее…

– И тем не менее, – перебил Генри. – толку от моей с ним работы не будет. Конечно, я постараюсь сделать всё возможное, что только есть или может быть в моих силах, но… Вряд ли это окажет какое-то существенное влияние на него.

– А почему ты так уверен в этом? – Стивен подался вперёд, упираясь локтями в колени. – Может, групповая терапия поможет ему увидеть себя со стороны?

Генри отрицательно покачал головой:

– Томас чрезмерно замкнут в своём мире. Он использует агрессию, как защитный механизм. В группе это может только усилиться. Он начнёт доминировать, подавлять других, а это – не терапия, а создание новой травмы для остальных участников. Томас… – психолог замолчал, обдумывая дальнейшие свои слова. – Не люблю это словосочетание и не хочу произносить, но придётся: проблемный ребёнок. Иначе тут не сказать.

– И всё же: у тебя нет выбора. – закончил Стивен, вставая с дивана. – Возможно, ты сможешь отказаться от работы с ним через пару месяцев. Возможно. Если все прочие твои труды не принесут никаких результатов. Но до тех пор, будь добр, пожалуйста: потерпи.

Когда психиатр ушёл, негромко хлопнув дверью, Генри снова посмотрел на график групповых терапий. Он понимал, что придётся работать с тем, что есть, но в душе оставался скептичным: терапия может быть полезной только при верном подходе и полной готовности всех её участников.

«Нужно как следует постараться». – подумал он, открывая блокнот для планирования предстоящих занятий.

Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь жалюзи, создавали на стенах причудливые узоры света и тени, их золотистые блики медленно скользили по кабинету. Близился вечер.