- -
- 100%
- +
– … Бандит твой Аркаша!.. – услышала резкий голос Юлии. – Насильник! Я бы его никогда не простила за тот позорный случай, пускай бы он сколько угодно передо мной на коленях ползал. А ты только ковер сняла с пола, чтобы ничего не напоминал – жалостливая какая!..
– Я, Юленька, добрая! – рассмеялась Мария. – Помнить людское зло – себе же дороже ! – состаришься раньше времени.
В коридоре раздался звонок.
– Вот и Прохор пришел, и я не думаю, что ему было бы приятно услышать нашу с тобой беседу.
Прохор выглядел так, как будто он знал две очень интересные новости и мог тут же рассказать, но не знал с какой начать, так как обе, на его взгляд, были сногсшибательны. – А что так долго?.. – спросила Мария. – До киоска – всего ничего! каких-то метров двадцать, не больше… Вижу, что-то случилось?..
– Случилось, Машенька!.. – Прохор подошел к столу, положил пачку «Мальборо». – Сгорел твой киоск – одни головешки остались!
Мария с Юлией недоуменно переглянулись. Мария как-то беспомощно заулыбалась – еще раз глянула на Юлию, на Прохора и выдохнула:
– Как это… сгорел?.. Его кто-то поджег?.. Теперь и Прохор вздохнул более, чем протяжно, так как не предполагал, что получится такая реакция, а потому начал объяснять неожиданный для себя «казус», как можно спокойнее:
– Этого я точно сказать не могу. Там народ собрался – кто, что говорит… Могли поджечь. Могло быть короткое замыкание в электропроводке… В таком деле, как пожар, – не сразу можно все разобрать… Пока одни предположения, как я понял.
– А милиция?! – Юлия, кажется, первой пришла в себя от такой новости. – Там должна милиция быть… Расследование проводить?..
– Да погоди ты со своей милицией!.. – перебила ее Мария. – Там девчонка была… Продавщица. Аней зовут. Я у нее всегда сигареты покупала…
О том, что там подобной трагедии не случилось, – Прохор узнал, подступив к кучке зевак, видимо, жильцов из дома напротив.
Говорили о поджоге, а так как в городе шел уже «черт знает, какой передел собственности», то грешили на «Быка», но никто о какой-то продавщице Анечке не упоминал.
Мария с Юлией, с нетерпением, ждали подробностей, и Прохор, глядя на них, позволил себе сделать некоторое «сопоставление «личностей» в сложившейся ситуации», но никаких выводов сделать не смог: обе были ему симпатичны и не на шутку казались взволнованными.
– Успокойтесь, девочки!.. – Прохор, без особого приглашения, присел к столику. – Если бы что-то случилось с продавщицей Анечкой, – обстановка на месте пожара была бы совсем иной. Пожар был ночью, и говорят…
Прохора вдруг осенило:
– Я вспомнил!.. Та же Анечка вызвала пожарных. Милиция, конечно, будет разбираться. Возможно, уже разобралась, а мне, по такому случаю, за сигаретами пришлось шагать на улицу Ленина.
Юлия накинулась на Марию:
– А ты почему не знала ничего – целый день прошел?
– Откуда мне было знать!.. – отмахнулась Мария. – Я целый день не выходила из дому.
– Но есть еще одна новость, – сказал Прохор, когда Мария с Юлией сели за стол, который можно было назвать и так, так как был он больше журнального, хотя считался таковым. – И тоже, между прочим, не простая новость…
– Быка арестовали!.. – рассмеялась Юлия. Мария скептическим взглядом глянула на подругу.
Прохор улыбнулся. Эта улыбка могла показаться странной, но ее не заметили: он улыбнулся над Юлиной шуткой по отношению к «Быку».
– Нет, Быка не арестовали… – сказал весело. – Пока не арестовали. Но мне встретился один молодой человек ‒ прямо у подъезда! Так он предупредил меня: «Если я, говорит он, не прекращу приходить по этому адресу – он назвал номер квартиры, – то пресловутый «Бык» мне ноги переломает. ‒ И спросил, улыбаясь: ‒ Интересная новость?..
– Солдат?! – слетело с языка Марии с Юлией одновременно.
«Какой еще солдат?..» – подумал Прохор, как тут же вспомнил на парне кирзовые солдатские сапоги, солдатское галифе – и даже удивился этому.
Мария рассмеялась и повторила вопрос:
‒ Так солдат?..
– Да – солдат… Демобилизованный! – ответил Прохор, но его все-таки больше удивил одновременный вопрос обоих подруг, а потому спросил: – Знакомый?.. Ответила Юлия с некоторым нажимом в голосе, членораздельно:
– Сосед Марии – только и всего!
За ужином, который нельзя было назвать никак – как праздничный, Юлия больше молчала, тогда, как Марии не терпелось поговорить о том, как все-таки интересно «что-нибудь вкусненькое приготовить дома.
– Нет, я не хочу сказать, что в нашем ресторане повара плохо готовят, – продолжала Мария, – но дома все приготовленное своими руками, кажется намного вкуснее…
Юлия усмехнулась:
– Тебе, конечно, можно поставить хорошую оценку за твои труды, но я смотрю, что Прохору не очень интересен разговор на подобную тему.
Прохор чуть было не уронил кусок жаркого на столик; он отвлекся от общего разговора
– Почему же?.. – возразил он. – Мне даже очень интересна подобная тема разговора, – сказал он, но почувствовал жар под воротничком рубашки, так как это было неправда. «Рассказать Кузьмичу ‒ посмеется», ‒ подумал он.
Кушали, разговаривали на тему дружбы: верной, бескорыстной… А когда закончилось шампанское – решили пойти на улицу.
– … Ребятки, как все-таки хорошо на улице! – засмеялась Мария, закинув голову и подняв к звездному небу руки. – Юлька!.. Давай, выдай экспромтом какой-нибудь стих?.. Ты же можешь!.. Я знаю!
– Перестань!.. – Юлия не была настроена на лирический лад – и это угадывалось по ее голосу еще во время застолья, когда Мария задала ей вопрос, касающийся ее матери. – Перестань, пожалуйста, – народ кругом!..
Народу было не так много: пожилая пара встретилась им, как только они вышли со двора на улицу, и молодые люди – девчонки и парни – человек пять, обогнавшие их на средине улицы Серова.
А вот на улице Ленина народу было много.
Вся она ярко горела огнями, небо сияло яркими звездами, и было трудно определить, где их было больше: вверху или внизу.
На Театральной площади у памятника Пушкину собиралась молодежь, и тоже было трудно сразу разобраться: кто, чем занят?
Хотя какая могла быть конкретика в такой прекрасный вечер ‒ да еще в таком месте!..
Бронзовая фигура поэта на высоком постаменте, подсвеченная снизу, величаво возвышалась над всеми и вся, как в ореоле, не оставляла в наитии даже самих равнодушных, что тут же было подтверждено охами и ахами собравшихся, видя такое великолепие. «Ого!» – ахнул в душе и Прохор, переведя взгляд с памятника на здание театра, подсвеченное прожекторами не менее искусно, чем памятник, – подобного перевоплощения Прохор никак не ожидал, когда останавливался здесь днем.
Днем все не так выглядит, как в вечернее время, когда все кругом подсвечено разноцветными огнями, и когда люди кажутся более счастливыми, чем на самом деле, а воздух так чист и упоителен.
– Господи!.. – воскликнула Юлия. – Я совсем забыла сказать, что сегодня наш драматический театр празднует юбилей!.. Простите меня, ребята, за такую оплошность с моей стороны… А хоть и накажите за такое безобразие!
– Поцелуй ее в щечку, Прохор, – сказала Мария. – Это будет ей наказанием.
Юлия не возразила, промолчала.
Прохор тоже молчал.
Вихрастый парнишка в белой рубашке, выскочивший из толпы, как чертик из табакерки, громко, в подтверждение празднества, собравшего столько горожан, с неописуемым пафосом стал читать, по всему, собственного сочинения, строки:
Полсотни лет театру – юбилей! – Большая, в общем, дата… Ну что ж, браток, налей, Как есть, по шкалику на брата.
Ведь мы гуляем неспроста: Оно так водится в народе; На нем как будто нет креста – Судим он больше по породе.
И Пушкину, браток, налей: Не все ж калякать о высоком!.. И он отметит юбилей, А с ним – и мы каким-то боком. И скажет он: «Вот, сукин сын! – Меня туда же ненароком… Давно не пью я разных вин, И вас сужу я не жестоко. Живите, братцы, до ста лет,
Ведь жизнь прожить – это не ново! Пятнадцать метров, пистолет – И громкий выстрел снова!
Гуляйте, братья, ваш черед! Такие юбилеи редки… Гуляют все!.. Гуляй, народ! Как мы гуляли – ваши предки».
Наступило некоторое «затишье» вокруг памятника, как тут же начали обсуждать чтеца и его стихотворение.
– Кто он такой… этот новоявленный «гений»?.. – спросила Мария, повернувшись к Юлии. – Не из вашей… поэтической «когорты»?
Юлия, усмехнувшись, призналась: – Из нашей. Мы его называем: «Вася-экспериментатор». Он все время в своих стихах экспериментирует над кем-то… Вот и за Пушкина, смотрю, взялся.
– Шустрый малый!.. – засмеялась Мария.
– А, между прочим, – смелый эксперимент!.. – Прохор улыбался, глядя поверх голов, собравшихся на площади в этот прекрасный вечерний час. – Не каждый на такое решится, – добавил он, переведя взгляд на своих спутниц.
Играл оркестр. Некоторые пары, насколько это было возможно в толпе, начинали ходить в медленном вальсе.
Вихрастый паренек еще что-то декламировал, но его заглушали веселый смех и голос из репродуктора, постоянно вносивший какие-то объявления по проведению праздничного вечера.
Вскоре Марии это наскучило, и она предложила прогуляться.
Гуляли по городу. Уже и луна незаметно взошла на свой олимп, взирая на все вокруг – независимая и опечаленная. Юлия читала свои стихи. Ее долго уговаривали, и она согласилась, но просила, чтобы с нее не смеялись; забавным было то, что она не понимала, как ей к лицу ее звонкий девичий смех, ее обращение к небу, к звездам… к Марии с Прохором, когда она, декламируя, забегала наперед и возвращалась.
Встречные пары молодых людей, останавливаясь и, улыбаясь, подолгу смотрели на «интересную чудачку», которой, казалось, ни до кого не было дела, как только до этого прекрасного июльского вечера, этого неба и земли, кружившейся вместе с ней – счастливой и смеющейся Юлькой Шуваловой.
Прощались на автобусной остановке. Ожидали маршрутку, и Юлия протянула Прохору руку, на что Мария отреагировала по-своему: мол, так прощаются мужики, а не девушка со знакомым молодым человеком.
– Опять вас надо учить правилам этикета, – улыбнувшись, вздохнула Мария. Юлии пришлось подставить щеку, а Прохору нагнуться и поцеловать.
Посадка пассажиров закончилась.
– Чем-то твоя лучшая подружка сегодня озадачена, – сказал Прохор, когда за Юлией закрылась дверь. Маршрутка тронулась с места, и он взял Марию под руку. – Ты не находишь?..
– А ты не догадываешься?.. – усмехнулась Мария.
Прохор пожал плечами:
– Нет. Что-то серьезное?..
Мария звонко рассмеялась.
– Какие вы, мужики, все-таки толстокожие!.. Девушка по уши втрескалась с первого взгляда, а он, понимаете, этого не заметил… – Мария опять, налегая на его руку, согнутую в локте, заглядывая снизу вверх, в глаза Прохору. – Или заметил?! – Этого не может быть, – усмехнулся Прохор.
Мария как-то немного натянуто улыбнулась:
– Может быть, Прошенька, может быть!.. Когда девушки влюбляются – они или замыкаются в себе, или впадают, определенно, в эйфорию. Сегодня наша Юлия выступила в двух вариациях, выражаясь фигурально. Это, конечно, от нее зависит в меньшей степени – это природа! Юлия девушка серьезная и в плане нашей с ней дружбы – я абсолютно в ней уверенна.
– Расскажи о ней подробнее? – попросил Прохор.
Мария, держа Прохора под руку, некоторое время думала, с чего начать. – Ну, так!.. – сказала немного резко. – Вначале – школа. Библиотечный техникум – ты знаешь – окончила три года назад. Разница в наших биографиях в том, что я с шести лет осталась с отцом, а она – с бабушкой. Моя мать живет с чужим для меня дядей, а ее мать, – когда они с отцом развелись, – уехала в Караганду, и тоже там вышла замуж за какого-то шахтера. Я – как и Юлька – подробностями не интересуемся.
Навстречу прошла пара молодых людей, и Мария, раскланявшись, на некоторое время замолчала. Прохор тоже молчал. Конечно, можно было спросить: кто они такие? Только зачем!.. Мало ли у его Марии может быть знакомых в ее родном городе, где она выросла, окончила школу, институт…
Он, было, мысленно нацелился на ее неудачное замужество, что не очень-то было приятным ( все-таки он ревновал ее к ее прошлому), но Мария заговорила опять. – Знаешь, – сказала она, – за себя мне не так обидно, как за Юльку. Мама, бабушка – это одно… Это самое дорогое, что может быть у человека! Но есть еще отцы… Мой отец всегда был рядом со мной – и я ему за это благодарна. Но и Юлькин отец рядом… Прохор невольно даже приостановился – и Мария его поняла.
– Да, да!.. – сказала легко, с еле заметной улыбкой. – Не удивляйся: жив-здоров начальник железнодорожного вокзала товарищ Шувалов. Ты мог его видеть, или когда-нибудь еще увидишь – представительный такой мужчина, седовласый… У него дочь от второго брака, а у Юльки – сестренка по отцу. Точно не помню – кажется, Жанной зовут… Но я вот о чем подумала: а не познакомить нам Юлию с Андреем?..
Прохор ответил не сразу – секунд через несколько.
– А что?.. – улыбнулся он, стараясь представить Юлию и Воронцова вместе. – Хорошая идея! Она сочиняет стихи – и это прекрасно! Он большой любитель поэзии – с томиком Владимира Маяковского почти не расстается…
– Вот и действуйте, товарищ капитан!.. – перебивая Прохора, засмеялась Мария. – А это очень просто: запланируйте поход в нашу городскую библиотеку – там и познакомишь своего старшего лейтенанта с Юлией. Правда, я не очень уверена в успехе, но, как говорят: попытка – не пытка.
Обратный путь на улицу Серова был таким же, но уже без Юлии, без ее первоначальной молчанки и последующей эйфории, которой можно было позавидовать, так как такими (по заключению Марии), могут быть только влюбленные.
Прохор с Марией были благодарны Юлии за прошедший вечер и, возвращаясь, какое-то время постояли еще напротив памятника Пушкину.
Александр Сергеевич, изваянный в глине талантливым скульптором и перенесенный в металл и гранит, находясь на высоком постаменте спиной к зданию театра, вглядываясь в глубину веков, был задумчив и спокоен.
Город, постепенно гася в окнах домов огни, мирно отходил ко сну.
Г л а в а V
Старинное двухэтажное здание под островерхой крышей и массой гипсовых финтифлюшек по верхней части второго этажа со стрельчатыми зарешеченными окнами и над высокой дверью, окованной железом, с крупными заклепками по периметру и квадратами по центру, было построено в готическом стиле и, сообразуясь с временем, смотрелось очень даже помпезно.
Зеленая лужайка у входа, видимо, была задумана еще в те далекие времена, как будто бы тоже сохранилась и, возможно, стала еще краше, так как на ней теперь красовались разлапистые ели, выгородившие небольшую площадку, выложенную тротуарной плиткой и двумя скамьями на чугунных лапах.
Офицеры остановились перед закрытой дверью, мысленно представляя исторические времена – так это могло было выглядеть со стороны, если серьезно подумать. Да, собственно, иначе и быть не могло!
– Странно!.. Здание даже немцы не тронули?.. – удивился Воронцов. – И французы, как известно из истории, отступали от Москвы по этим местам.
– Французы отступали севернее – по старой смоленской дороге, – поправил Воронцова Кулеша. – А здание больше смахивает на кирху – у немцев так церковь называется. Вот они и пощадили его, как истинно верующие в своего бога – видимо, еще на что-то надеялись. Ты посмотри ниже: здание имеет культурно-историческую ценность и охраняется законом.
На стене, от двери справа, под застекленной вывеской с названием «Центральная городская библиотека», была еще одна – гранитная табличка с гравировкой, напоминавшая о том, что в этом здании в 1942 – 1943-ом годах размещался военный госпиталь.
Помолчали.
– Так!.. – сказал Прохор, коротко подытожив разговор подчиненных. – Все вроде ясно. А насчет глубины давних времен, – считаю необходимым, поручить старшему лейтенанту Воронцову поднять в библиотеке исторические фолианты, если таковые имеют быть в наличии, и все досконально изучить.
Воронцов хотел было возразить, так как подобными делами никогда не занимался, но Прохор, улыбнувшись, добавил:
– Шутка! Хотя все это очень интересно… в определенном смысле.
То, что они остановились у этого старинного здания, Прохору казалось интересной идеей, исходившей от Марии, хотя абсолютной уверенности в этой затее у него не было. Но, как говорится, чего не сделает мужчина, ради любимой женщины!
Знал ли он Марию?.. Прохор не был уверен. Да и времени прошло не так уж и много, чтобы до тонкости разобраться – не только в любимом человеке, а и в себе самом.
Другое дело – Андрей!.. За своего подчиненного, старшего лейтенанта Андрея Воронцова, Прохор отвечал головой и мог поручиться за него в любом деле, хотя парень иногда мог себе позволить лишку. Как, например, во время того же хвастливого полета, с последующим назиданием всему летному составу полка полковником Донсковым: что можно, а что – категорически недопустимо при выполнении полетного задания. После того случая прошло совсем немного времени, и, глядя на Воронцова, можно было подумать, что он уже обо всем забыл. «Хорошо было бы, – подумал Прохор, – если б они подружились с Юлией!..» Но он не мог знать, что на ум придет этой симпатичной девчонке, и что, однако, в эту минуту могло твориться в душе у Андрея.
Со стороны казалось, что его – как и Кулешу – ничего больше не интересовало, как только это здание, построенное неизвестным архитектором, хорошо сохранившееся через не одно столетие.
Войдя в здание, офицеры удивились не меньше, так как и здесь, глядя на широкую лестницу из белого мрамора, ведущую на второй этаж и куполообразный потолок, размалеванный на библейский сюжет, еще больше попахивало глубокой стариной.
С Юлией они столкнулись на втором этаже.
Она куда-то очень быстро шла, и чуть было не выронила из рук лоток с абонентными карточками; засмеялась и, прижимая лоток к груди, подставила Прохору щеку, к которой он, нагнувшись, прикоснулся губами.
– Это и есть та самая Юлия, командир?.. – спросил Кулеша, когда Юлия, пообещала через пять минут подойти, унося свой ящик. – А ничего!.. Красивая!..
– Симпатичная девчонка, – сказал Прохор, и с усмешкой, посмотрел на Воронцова. – Смотри, не подкачай!
По длинному коридору с тусклым освещением и каким-то застоявшимся запахом, больше напоминавший запах типографской краски, медленно сновал читаемый люд. Молодые – не иначе студенты – им полагалось временами находиться здесь, тогда, как читатели постарше, могли быть кем угодно, – только не праздными людьми, променявшие всевозможные развлечения на чтение книг в библиотеке.
Хотя оставаться здесь, в этом старинном здании, было не обязательным, имея на руках читательский билет, о чем незамедлительно высказался Воронцов, сославшись на «горе от ума», так как свободное время, по его мнению, все-таки приятнее провести где-нибудь на природе.
‒ Природа – само собой!.. – подметил Прохор. – Только ты не очень распространяйся своими познаниями насчет человеческого ума, а то на нас стали обращать внимание посетители.
Воронцов промолчал, а Кулеша ему подмигнул: мол, думать надо, Андрюха, о чем говоришь.
Юлия возвратилась без своего ящика, но с какими-то бумагами и попросила офицеров следовать за ней.
– Чтобы вам не толкаться у окна регистрации, – объяснила она, – я на вас заведу читательские билеты в читальном зале. А вы посидите; так вам будет удобнее… Согласны?
– А если – нет?.. – пошутил Клеша, и тут же извинился. – Мы-то с командиром будем, скорее всего, не очень частыми посетителями вашей библиотеки – служба!.. А вот Андрей!.. – Николай Кузьмич, усмехнувшись, кивнул в сторону Воронцова. – Он у нас очень большой любитель чтения художественной литературы… Стихами балуется… (Воронцов кашлянул в кулак, кинув неодобрительный взгляд на Николая Кузьмича.) – Извиняюсь – баловался!.. (Юлия улыбалась.) ‒ Но читает он эти самые стихи очень охотно и с артистической точностью, – в качестве извинения, добавил Николай Кузьмич.
В читальном зале, где было не так уж и много посетителей с отрешенными лицами, Юлия, записав данные офицеров на листке бумаги, ушла, как Воронцов, шутя, тут же накинулся с угрозами в адрес Кулеши, перейдя на громкий шепот:
– Ну, Кузьмич!.. Придет время – я тебя тоже хорошенько поддену.
Кулеша, пряча улыбку, сделал удивленное лицо:
– Не понимаю?.. Я, командир, делаю ему рекламу – а он злится, понимаешь… Не хорошо это, Андрюха!..
– Ну, все!.. – в полтона приказал Прохор. – Народ вон начинает посматривать в нашу сторону. Что об нас подумают?.. Приказываю помолчать: не одни здесь находимся. – Ладно, – поднимаясь, сказал Воронцов. – Вы тут посидите, почитайте подшивки газет, а я все-таки пройдусь, осмотрюсь немного, – так сказать, для пользы общего дела…
Пробыв в библиотеке около часа, Прохор с Кулешей вышли на улицу.
– Ну, теперь будет чем занять свободное время, – усмехнулся Кулеша, усаживаясь на одну из скамеек под задремавшими елями, начав перелистывать томик рассказов Чехова. – Давно не держал в руках хорошую книгу.
– Это дело поправимое, Кузьмич, – усмехнулся Прохор, – Какие наши годы!..
– Стыдно, командир, ей богу!.. А то, что к этой девчонке Юлии нужен особый подход, на мой наметанный глаз, – в том у меня нет ни малейшего сомнения. Приземляйся, командир, – добавил он, подвинувшись, – времени свободного у нас много. Прохор «приземлился», представив себе озабоченное Юлино лицо, и улыбнулся. Юлию он знал – всего ничего! А вот думал, невольно задав себе вопрос: « Зачем?.. Зачем думать еще о ком-то, если у тебя есть о ком думать?..» Он не знал, как бы он поступил, если бы встретил Юлию раньше, чем Марию. Они обе были красивы по-своему: неотразимая Мария и чуточку проигрывающая на ее фоне – Юлия.
Юлия подкупала какой-то внутренней красотой, мягкостью и в то же время – решимостью во взгляде, что могло быть признаком цельной натуры, которая может в чем-то уступить, но только до определенного момента – до того места, когда требуется серьезное решение проблемного вопроса.
Прохор глубоко вздохнул.
«Успокойся, дорогой! Ты выбор сделал», – усмехнулся он, представив себе Юлию, ее лицо, которое так и подмывало поцеловать не в щечку, а в губы, по «докладу» Марии, никем еще не целованные; и что значило ее поведение, когда Воронцов, выполняя наказ Кулеши, считавший себя знатоком в подобных делах, взял ее под руку; и как она вспыхнула лицом и виновато посмотрела на Прохора, – не понимая, что все это значит. Подошел Воронцов – возможно, он подумал о том же и рассмеялся.
– Смешно, что наша затея не удалась?.. – усмехнулся Кулеша. – А я думал: ты у нас парень – не промах!
– Хотел бы я посмотреть на тебя, Кузьмич, как бы ты выглядел, если б тебе девчонка утерла нос! – прокомментировал Воронцов, устраиваясь на второй скамейке, положив на колени сборник любимых им стихов Маяковского. – В следующий раз ты, что-то в этом роде, посоветуй кому-нибудь другому.
Кулеша чего-то будто недопонимал:
– Но ты говорил с ней?..
Воронцов, ухмыляясь, махнул рукой:
– Говорил!.. Только я думаю, она втрескалась в нашего командира по самые уши, и это значит, что нам – подчиненным – дело сторона! Они – я имею в виду баб – иногда не знают, чего хотят. А если хотят – то всего сразу: чтобы мужик был силен, на хорошей должности, смазлив, воспитан и – конечно же! – с большими деньгами. – Ладно вам!.. – кинул Прохор. – Юлия не из той категории, чтобы размениваться на какие-то деньги… Деньги – не главное в жизни!