Написано кровью моего сердца

Впрочем, что страшного, если одно из стихотворений Роберта Бернса станет известным миру чуточку раньше, чем его сочинит сам автор?..

– У вас кто-нибудь умеет играть на бодраме? Исполнять лучше под ритмичный стук.

И он для наглядности побарабанил пальцами по столу.

– Да, да.

Фрэзер, покопавшись в ящике, извлек несколько листов бумаги, большей частью исписанных. Он хмуро пролистал их, выбрал из пачки один и протянул Роджеру, перевернув чистой стороной.

В банке на столе стояли гусиные перья, весьма потрепанные, но заточенные, и медная чернильница, на которую Фрэзер указал широким взмахом.

– Друг моего сына неплохо играет… Жаль, ушел в солдаты.

На его лицо набежала тень.

– Да уж. – Роджер сочувственно прищелкнул языком, при этом стараясь разобрать письмена, слабо просвечивающие с той стороны бумаги. – Присоединился к Горному полку, да?

– Нет, – чуть озадаченно ответил Фрэзер… Проклятье, неужели Горных полков еще нет? – Уехал во Францию наемником. Там лучше платят и реже наказывают плетьми, как он пишет отцу.

У Роджера скакнуло сердце. Есть! Бумага оказалась письмом или страницей из дневника; как бы там ни было, на ней стояла дата. Тысяча семьсот… Дальше это что – тройка? Да, конечно, восьмеркой быть никак не может. Тысяча семьсот тридцать… Потом или девять, или ноль, по бумаге не понять… Но должна быть девятка. Так что получается тысяча семьсот тридцать девять. Роджер с облегчением выдохнул. Итак, нынче октябрь тысяча семьсот тридцать девятого года.

– Да и безопаснее, – сказал он, вполуха слушая Фрэзера, пока выцарапывал по бумаге слова песни. Прошло немало времени с тех пор, как он последний раз писал пером, и буквы выходили кривоватыми.

– Безопаснее?

– Да. В армии, знаете ли, чаще всего умирают от различных хворей. Живут все вповалку, в холодных бараках, питаются одним лишь пайком… Думаю, у наемников свободы побольше.

Фрэзер пробормотал что-то про «свободу голодать», но слишком тихо. Он принялся стучать по столу, пытаясь уловить нужный ритм, а потом негромко напевать приятным тенором, на удивление мелодично барабаня в такт.

Роджер сосредоточился на непростой задаче. Вид бумаги, ее шелест, запах чернил невольно вызывали в памяти образ деревянной коробки с письмами Клэр и Джейми. Он с трудом сдержался, чтобы не бросить взгляд на полку, где она будет стоять годы спустя.

Обычно они с Брианной растягивали удовольствие и читали письма медленно, по одному. Однако, когда Джема похитили, было уже не до подобных забав. Они перерыли всю коробку, проглядели каждый клочок бумаги в надежде увидеть хоть одно упоминание о Джеме – вдруг ему удалось сбежать от Кэмерона и укрыться у бабки с дедом. Увы, о мальчике не было ни слова.

В своем безумии они даже не вчитывались в текст, хотя в голове все равно зацепились отдельные фразы, разрозненные (например, о смерти дядюшки Йена) и тогда совершенно бесполезные.

Да и сейчас от них мало толку – к чему лишний раз вспоминать?..

– Значит, ваш сын изучает в Париже право? – отрывисто спросил Роджер.

Он взял стакан, который Брайан снова наполнил, и сделал большой глоток.

– Да, из него выйдет прекрасный адвокат. Он самого заядлого спорщика заткнет за пояс. Правда, терпения для подобной службы у него маловато. – Фрэзер вдруг улыбнулся. – Джейми сразу видит, как, по его мнению, должно быть, и не понимает, почему кто-то с ним не согласен. И если уж на то пошло, для него лучшие аргументы – кулаки, а не слова.

Роджер грустно рассмеялся.

– Как я его понимаю.

– Да, пожалуй, – кивнул Фрэзер, откидываясь на спинку кресла. – И я даже не буду спорить: порой хорошая оплеуха действеннее любых слов. Особенно в наших горах.

Он невесело скривился и спросил вдруг прямо:

– Ладно… Как думаете, почему этот самый Кэмерон похитил вашего мальчика?

Застать Роджера врасплох ему не удалось. Тот с первого момента встречи понимал: Фрэзер рано или поздно поинтересуется, что, собственно, происходит. Поэтому успел приготовить почти правдивый ответ.

– Какое-то время мы жили в Америке, – начал он, и сердце сжалось от тоски.

На мгновение Роджер вновь очутился в их уютной хижине, рядом, рассыпав по подушке волосы, спала Брианна, и сладким шелестом слышалось дыхание детей.

– О, неужто в самой Америке? – удивленно воскликнул Фрэзер. – Где же именно?

– В Северной Каролине есть одна колония. Славное место… – После некоторой паузы Роджер все-таки добавил: – Но не такое уж безопасное.

– А где сейчас безопасно? – отмахнулся Фрэзер. – Вы поэтому и вернулись?

Роджер покачал головой, и горло вдруг перехватило.

– Нет. Потому что наша крошка… Мэнди, то есть Аманда, так ее зовут… Она родилась с больным сердцем, и там не было врача, который мог бы ее вылечить. Поэтому мы… вернулись в Шотландию, здесь моя жена как раз получила в наследство землю. Вот мы и остались. Однако…

Роджер замешкался: как рассказать о главном? Впрочем, зная о непростых отношениях Брайана с Маккензи из Леоха… Вряд ли Фрэзера смутит финал его истории.

– Отец моей супруги… – начал он осторожно, – человек хороший, очень хороший, но он из тех, кто… всегда привлекает к себе внимание. Он как-то сказал мне, что его собственный отец не раз предупреждал: мол, другие постоянно будут бросать тебе вызов и испытывать на прочность. Так и вышло.

Он пристально глядел на Брайана, но тот ничем не выдавал своих мыслей, только вопросительно вздергивал бровь.

– Не буду пересказывать всю историю. – Тем более ей еще только предстоит случиться. – Но в итоге у моего тестя на руках оказалась весьма солидная сумма в золоте. Своей он ее не считал; скорее, верил, что ему передали это сокровище на хранение. В общем, мы, конечно, пытались сохранить все в секрете, но…

Фрэзер сочувственно цокнул языком, понимая всю сложность стоящей перед ними задачи.

– Выходит, Кэмерон узнал про сокровище, да? И решил отобрать его шантажом, взамен на мальчишку?

– Может, и так. Но главное не это: мой сын знает, где спрятано золото. Он был тогда вместе с дедом. О тайнике знают лишь двое, и каким-то образом Кэмерон это выведал.

– О…

Какое-то время Брайан сидел неподвижно, задумчиво глядя в свой стакан. Наконец откашлялся и поднял голову, перехватывая взгляд Роджера.

– Возможно, мне не стоит так говорить… Но наверняка вы и сами об этом думали. Если он забрал мальчика лишь затем, чтобы выведать у него, где зарыт клад… Будь я подонком без чести и совести, то при первой же возможности вытянул бы все нужные мне сведения из парнишки силой.

У Роджера похолодело в животе. Да, такая мысль мелькала у него в голове, но он упорно ее гнал.

– Хотите сказать, пытал бы его… а потом убил?

Фрэзер поморщился.

– Знаю, вам не хочется об этом думать… Но рыжий мальчишка – слишком яркая примета. А кто обратит внимание на одинокого путника, куда бы тот ни направлялся?

– Все верно. – Роджер глубоко вдохнул. – Да. Только… Он так не поступит… Я… я немного его знаю. Не думаю, что он отважится уб…

Горло вдруг сжалось, и он закашлялся, хрипло выдавив наконец:

– Убить ребенка. Просто не поднимется рука.

Ему отвели спальню на втором этаже в конце коридора. Потом, когда здесь будет жить семья Роджера, в ней сделают игровую для детей.

Он разделся до рубашки, погасил свечу и лег в постель, старательно не замечая в углах призрачные тени от кукольных домиков и коробок с конструктором. Где-то на краю зрения то и дело мелькала пышная юбочка Мэнди от карнавального костюма.

Болело все, от волос до ногтей, и внутри и снаружи, но первая паника уже прошла. И впрямь не важно, какой сейчас год, куда актуальнее другое: что теперь? Да, они с Баком угодили не в тот год, но место должно быть нужное. Джем где-то здесь.

Возможно, Роб Кэмерон лучше их понял механизмы путешествия во времени и, научившись ими управлять, нарочно отправился в другой год, пытаясь сбить погоню со следа.

Впрочем, Роджер слишком устал, чтобы ухватиться за эту идею и проследить, куда она приведет. Он выкинул все мысли из головы и бездумно лежал, глядя в блестящие глаза игрушечной лошадки.

А потом вылез из постели, встал коленями на ледяной пол и начал молиться.

Сноски