Приключения Пиноккио

Глава 19

У Пиноккио крадут четыре золотые монеты и в наказание за это он просиживает четыре месяца в тюрьме

Пиноккио возвратился в город и принялся считать минуты, одну за другой. И когда ему показалось, что прошло достаточно много времени, он помчался обратно на Поле Чудес.

Он бежал так быстро, как только мог, и сердце его стучало, как старинные часы – тик-так, тик-так! Всю дорогу он думал: «А вдруг вместо одной тысячи монет я найду на ветках целых две тысячи? Или даже пять? Или сто тысяч? Каким же я тогда стану богачом! У меня будет прекрасный дворец, и тысяча конюшен с деревянными лошадками, и погреба, полные сладкого сиропа, а в библиотеке я буду держать конфеты, пряники, пирожки и пирожные с кремом!»

Так, рисуя себе прекрасные картины, Пиноккио приблизился к полю и остановился, высматривая усыпанный золотом куст. Но он ничего не увидел. Он прошёл ещё шагов тридцать – опять ничего. Он ступил на поле и направился прямиком к тому месту, где зарыл свои золотые, – и там ничего. Пиноккио в недоумении поскрёб в затылке.

Внезапно неподалеку раздался взрыв хохота. Пиноккио поднял голову и увидел большого попугая: сидя на дереве, тот чистил немногие оставшиеся у него перья.

– Что смеёшься? – со злостью прикрикнул на него Пиноккио.

– Да вот, пощекотал себя под крылом, когда причёсывался, потому и смеюсь.

Пиноккио ничего не ответил. Он отправился к каналу, снова набрал полный башмак воды и полил землю там, где зарыл монеты.

И снова хохот, ещё более издевательский, чем прежде, нарушил тишину.

– А на этот раз, наглая ты птица, над чем смеёшься? – взорвался Пиноккио.

– Я смеюсь над простаками, которые верят любой услышанной глупости и позволяют всяким хитрецам и проходимцам заманивать себя в ловушку.

– Уж не меня ли ты имеешь в виду?

– Именно тебя, бедный Пиноккио: ты настолько наивен, что поверил, будто деньги можно сеять и собирать в полях, как бобы или тыквы. Когда-то и я в это поверил – за что по сей день и расплачиваюсь. Теперь – увы, слишком поздно! – я понял: чтобы получить хоть несколько монеток, надо честно заработать их либо руками, либо головой.

– Не понимаю, о чём ты говоришь, – пробормотал Пиноккио взволнованно, уже предчувствуя худшее.

– Имей терпение! Сейчас объясню, – сказал попугай. – Знай, что пока ты был в городе, Лиса и Кот вернулись на поле. Они забрали закопанные деньги и сбежали быстрее ветра. Теперь их только ищи-свищи.

Некоторое время Пиноккио так и стоял с открытым ртом.

Затем, отказываясь верить услышанному, он принялся раскапывать только что политую землю. Он копал и копал, и вырыл такую яму, что в ней поместилась бы целая копна пшеницы. Но денег там не было.

Вне себя от отчаяния, Пиноккио бросился обратно в город и направился прямиком во Дворец Правосудия, где и заявил, что его ограбили два вора.

Судьёй была горилла весьма почтенного возраста, с седой бородой и золотыми очками без стёкол.

Пиноккио изложил судье все подробности гнусного обмана, жертвой которого он стал. Он назвал имена и приметы двух негодяев и в заключение выразил надежду на справедливое решение его дела.

Судья слушал его историю с живейшим сочувствием и интересом, а когда Пиноккио закончил рассказ, судья позвонил в колокольчик.

Тотчас явились два мастифа в полицейской форме. Судья указал им на Пиноккио и провозгласил:

– У этого несчастного было украдено четыре золотых. Немедленно арестуйте его и отправьте в тюрьму.

Услышав этот приговор, Пиноккио оцепенел. Когда же он попробовал протестовать, полицейские заткнули ему рот и поволокли в тюрьму.

Там он и оставался четыре месяца, четыре долгих месяца, и сидел бы ещё дольше, если бы не счастливый случай. Вышло так, что молодой император, правивший Дурьей Западнёй, одержал блестящую победу над своими врагами и объявил всенародный праздник. Повсюду взлетали фейерверки, устраивались лошадиные бега и велосипедные гонки, а ещё император повелел распахнуть двери тюрем и выпустить всех заключённых.

– Раз всех освобождают из тюрьмы, значит, и мне можно идти, – обратился Пиноккио к надзирателю.

– Нет, тебе нельзя, – ответил тот. – Ты не житель нашего города.

– Это правда, – кивнул согласно Пиноккио, – но я такой же преступник, как и все остальные.

– Пожалуй, ты прав, – сказал надзиратель, снял шляпу и с поклоном распахнул перед Пиноккио тюремные двери.

Глава 20

Выйдя из тюрьмы, Пиноккио хочет вернуться в дом Феи, но по дороге встречает страшную змею, а затем попадает в капкан

Можете себе представить, как радовался Пиноккио, очутившись на свободе. Он бросился вон из города и побежал по дороге, ведущей к домику Феи.

Погода стояла дождливая, и земля превратилась в хлипкое месиво, в которое Пиноккио проваливался по колено. Но он не сдавался.

Подгоняемый желанием увидеть наконец своего отца и девушку с голубыми волосами, с ног до головы облепленный грязью, он бежал, словно гончая, и повторял про себя снова и снова: «Сколько несчастий со мной приключилось – и я их заслужил. А всё потому, что я упрямая деревянная кукла. Вечно хочу поступать по-своему и не слушаю тех, кто желает мне добра, а ведь у них здравого смысла в тысячу раз больше, чем у меня! Но теперь-то я точно исправлюсь и стану послушным. Я уже убедился, что непослушных мальчишек никогда ничего хорошего не ждёт. Только встретит ли меня мой отец? Застану ли я его в доме Феи? Бедный он бедный, сколько же страданий я ему причинил! Как же я хочу его обнять и расцеловать! А Фея? Простит ли она меня за то, что я ослушался её? Сколько добра и заботы я от неё получил! Подумать только, если бы не она, меня и в живых-то не было бы! Есть ли на свете мальчишка более неблагодарный и бессердечный, чем я?!

И вдруг Пиноккио остановился и попятился в ужасе назад.

Он увидел огромную змею, вытянувшуюся посреди дороги. Кожа у неё была зелёная, глаза – красные, а из хвоста валил дым, как из печной трубы.

Пиноккио испугался не на шутку и осторожно отошёл на безопасное расстояние, сел на камень и стал ждать, когда змея уберётся восвояси и освободит дорогу.

Он прождал час, и два, и три, но змея не двигалась с места, и даже издали Пиноккио видел красный блеск её пылающих глаз и столб дыма, поднимающийся из хвоста.

Наконец Пиноккио, стараясь придать себе как можно более отважный вид, приблизился к змее и тихим голосом произнёс:

– Прошу прощения, госпожа Змея, не будете ли вы так добры чуть-чуть подвинуться в сторону – хоть самую малость, чтобы я мог пройти?

С тем же успехом можно было обращаться к стене. Змея не шелохнулась.

Пиноккио вновь заговорил всё так же кротко:

– Дело в том, госпожа Змея, что я направляюсь домой, там меня ждёт отец, с которым мы очень давно не виделись! Не позволите ли вы мне продолжить путь?

Пиноккио подождал в ответ хоть какого-нибудь знака, но его так и не последовало. Более того, змея, которая только что была полна жизни, вдруг застыла без движения. Она закрыла глаза, а хвост перестал дымиться.

– Неужели она умерла? – радостно воскликнул Пиноккио. Но только он собрался перепрыгнуть через змею, как она взвилась вверх, точно выпрямившаяся пружина. Пиноккио в ужасе отпрянул назад, споткнулся и рухнул на землю.

Упал он так неудачно, что голова его уткнулась в грязь, а ноги задергались в воздухе.

При виде куклы, торчащей головой в грязи и неистово дрыгающей ногами, на змею напал приступ смеха, и она хохотала и хохотала до тех пор, пока у неё не лопнула шкура. И на этот раз она и вправду умерла.

Пиноккио быстро поднялся на ноги и помчался бегом дальше. Ему очень хотелось добраться до дома Феи до наступления темноты. Но вскоре Пиноккио почувствовал такой голод, что свернул с дороги на поле, тянущееся вдоль дороги, чтобы нарвать немного винограда. Лучше бы он этого не делал!

Едва Пиноккио потянулся к лозам, как – крак! – два ряда острых железных зубьев сомкнулись на его ногах. Боль была такой сильной, что перед глазами несчастного человечка заплясали мириады разноцветных звёзд. Пиноккио попался в капкан для куниц, разорявших птичники по всей округе.

Глава 21

Пиноккио пойман крестьянином, который заставляет его сторожить курятник вместо собаки

От боли Пиноккио принялся кричать и плакать. Но никто не мог видеть его слёз, слышать его стонов: вокруг не было видно никакого жилья, и ни одна живая душа не появилась на дороге.

Настала ночь. Пиноккио едва не терял сознание от боли в зажатых капканом ногах и от страха, что он очутился в кромешной тьме посреди поля. И тут рядом он увидел слабое свечение: это был светлячок.

– Маленький светлячок! – позвал его Пиноккио. – Помоги мне, освободи меня от этой муки!

– Бедный мальчик! – воскликнул светлячок. – Как же ты попался в эти острые железные зубья?

– Я свернул на поле, чтобы нарвать немного винограда, и…

– А разве это твой виноград?

– Нет.

– Тогда как же ты можешь брать то, что принадлежит другим людям?

– Я был так голоден!

– Голод, мой мальчик, это не причина брать чужое.

– Это правда, правда! – выкрикнул Пиноккио сквозь слёзы. – Я больше никогда так не сделаю.

Тут их разговор был прерван звуком осторожных шагов. Это был хозяин поля, он крался на цыпочках, чтобы проверить, не угодила ли в ловушку одна из куниц, воровавших у него цыплят по ночам.

Ну и удивился же он, когда, вынув из-за пазухи фонарь, увидел в капкане деревянную куклу вместо куницы!

– Ах ты, мелкий воришка! – воскликнул рассерженный крестьянин. – Так это ты таскаешь у меня цыплят?

– Нет, это не я! Правда не я! – всхлипывая, пролепетал Пиноккио. – Я только хотел нарвать немного винограда!

– Тот, кто ворует виноград, способен украсть и цыплят. Что ж, я преподам тебе урок, который ты не скоро забудешь.

Крестьянин открыл капкан, схватил куклу за шиворот и как ягнёнка поволок к себе домой.

Войдя во двор, он швырнул Пиноккио на землю и, придавив ногой его шею, сказал:

– Время позднее, давно пора спать ложиться. С тобой разберёмся завтра, а пока вот что: сегодня издох пёс, охранявший мой дом, и ты займёшь его место. Станешь моей сторожевой собакой.

С этими словами крестьянин достал огромный ошейник с бронзовыми заклёпками и застегнул его на шее Пиноккио так туго, что тот никак не смог бы из него выбраться. От ошейника к стене тянулась тяжёлая цепь.

– Если пойдёт дождь, можешь забраться в конуру, – сказал крестьянин. – Там ещё лежит солома, четыре года служившая подстилкой моему бедному псу. Да в оба смотри, и уши навостри хорошенько. И лай или кричи, если нагрянут воры.

Дав Пиноккио такие наставления, хозяин ушёл в дом, закрыл за собой дверь и запер её изнутри.

Бедный Пиноккио лежал на земле скорее мёртвый, чем живой, от голода, холода и страха. Время от времени он в отчаянии дёргал ошейник, впившийся в его шею, и твердил сквозь слёзы:

– Так мне и надо! Поделом! Сам решил стать бродягой и бездельником. Слушал плохих советчиков, вот и сваливались на меня всякие несчастья. Был бы я хорошим мальчиком, хотел бы учиться и честно работать, остался бы дома со своим отцом – не сидел бы сейчас в конуре сторожевой собакой. О, как бы я хотел родиться заново! Но теперь уж ничего не поделаешь, приходится терпеть!

И Пиноккио уныло поплёлся в собачью конуру, улёгся там и заснул.

Глава 22

Пиноккио ловит воров и в награду за это получает свободу

Пиноккио проспал часа два как убитый, но около полуночи его разбудил странный шёпот, доносившийся из внутреннего двора. Он высунулся из конуры и увидел четырёх зверьков, сбившихся в кучку. Они были похожи на кошек, но это были вовсе не кошки, а куницы – хищные зверьки, большие охотники до птичьих яиц и маленьких цыплят. Одна из куниц отделилась от остальных, приблизилась к конуре и произнесла едва слышно:

– Добрый вечер, Мелампо!

– Я не Мелампо! – ответил Пиноккио.

– Вот как! А кто же ты тогда?

– Пиноккио.

– А что ты здесь делаешь?

– Служу сторожевой собакой.

– Но где же Мелампо? Где старый пёс, живший в этой конуре?

– Он умер сегодня.

– Умер? Бедная животина! Он был такой славный. Но и ты, как я погляжу, собака что надо.

– Простите, но я не собака.

– Не собака? Тогда кто ты такой?

– Я деревянная кукла.

– И ты служишь собакой?

– Да, в наказание.

– Что ж, раз такое дело, предлагаю тебе такие же условия, как и покойному Мелампо, и думаю, что они тебя устроят.

– И что это за условия?

– Раз в неделю, ночью, ты позволяешь нам наведываться в птичник и забирать оттуда восемь цыплят. Из этих цыплят семерых съедаем мы, а один достаётся тебе; ты, само собой разумеется, притворяешься спящим, не лаешь и не будишь хозяина.

– Так поступал Мелампо? – не веря услышанному, спросил Пиноккио.

– Ну да, и мы прекрасно ладили. Спи себе спокойно и будь уверен: перед уходом мы оставим возле конуры тебе на завтрак отличного цыплёнка, уже общипанного. Ну что, мы поняли друг друга?

– Отлично поняли, – промолвил Пиноккио, но во взгляде его читалось: «Это мы ещё посмотрим».

Четыре куницы, уверенные в своей безопасности, прокрались к птичьему двору, расположенному неподалёку от конуры, когтями и зубами открыли деревянную калитку и одна за другой проскользнули внутрь. Но едва последняя куница переступила порог, как калитка захлопнулась с громким стуком.

Её закрыл Пиноккио, да ещё для пущей надёжности подпёр большим камнем.

Затем он принялся лаять, точь-в-точь как сторожевая собака:

– Гав! Гав-гав!

Услышав лай, крестьянин вскочил с кровати, схватил ружьё и высунулся из окна.

– Что случилось? – крикнул он.

– Грабители! – ответил Пиноккио.

– Где?

– На птичьем дворе.

– Сейчас иду!

Крестьянин в мгновение ока выскочил из дома. Он ворвался на птичий двор, переловил куниц, засунул их в мешок и сказал с глубочайшим удовлетворением в голосе:

– Наконец-то вы мне попались! Самому бы с вами разделаться, но я не настолько жесток. Довольно будет, если я отнесу вас утром трактирщику из соседней деревни. Он сдерёт с вас шкуры и приготовит как зайцев под кисло-сладким соусом. Вы такой чести не заслуживаете, но великодушные люди вроде меня всегда рады сотворить доброе дело.

Затем крестьянин подошёл к Пиноккио и спросил:

– Как же ты обнаружил этих воришек? Подумать только, Мелампо, мой преданный Мелампо, ни разу не смог их поймать!

Пиноккио мог бы рассказать хозяину, как всё было на самом деле. Мог поведать о бесчестном уговоре между собакой и куницами. Но Пиноккио подумал о том, что пса уже нет на свете, и сказал себе: «Что толку обвинять мертвецов? Они уже не принадлежат этому миру, и лучшее, что можно сделать, – это оставить их в покое».

– Когда эти воришки пробрались во двор, – спрашивал между тем крестьянин, – ты спал или нет?

– Спал, – сказал Пиноккио. – Но куницы разбудили меня своими разговорами. Потом одна из них подошла к конуре и сказала: «Обещай, что не будешь лаять и будить хозяина, и мы подарим тебе отличного ощипанного цыплёнка!» Подумать только, у них хватило дерзости предложить мне такое! Может, я и деревянный человечек, наделённый едва ли не всеми недостатками, какие бывают на свете, но есть кое-что, чем я никогда себя не замараю: я не стану вступать в сделку с преступниками!

– Хорошо сказано, мой мальчик! – вскричал крестьянин и хлопнул Пиноккио по плечу. – Это делает тебе честь, а в знак моей признательности я немедленно освобожу тебя. Возвращайся домой!

И он снял с Пиноккио собачий ошейник.

Глава 23

Пиноккио оплакивает смерть девушки с голубыми волосами, потом встречает голубя, который переносит его на берег моря, где он бросается в воду, чтобы помочь своему отцу Джепетто

Как только Пиноккио избавился от собачьего ошейника, он тотчас бросился через поля и не останавливался, пока не очутился на дороге, ведущей к дому Феи. Отсюда уже виден был лес, где он на свою беду повстречал Кота и Лису. Виднелась и верхушка Большого Дуба, на котором его повесили. Но сколько ни вертел Пиноккио головой во все стороны, он не видел домика прекрасной девушки с голубыми волосами.

Охваченный дурными предчувствиями, Пиноккио побежал так быстро, как только мог, и уже через несколько минут очутился на том месте, где стоял когда-то маленький белый домик. Но домика здесь не было. Вместо него Пиноккио увидел мраморный камень, на котором была выбита скорбная надпись:

Когда Пиноккио с трудом, по слогам, разобрал эту эпитафию, он повалился на землю и, задыхаясь от слёз, покрывал поцелуями могильный камень. Он проплакал всю ночь, рыдал он и наутро, вот только слёз у него больше не осталось. Эхо вторило его рыданиям.

Наплакавшись, Пиноккио вымолвил:

– О милая Фея, почему же вы умерли? Почему я, непослушный и негодный мальчишка, жив, а вы, прекрасная и добрая, умерли?! А мой отец? Где теперь он? О милая Фея, только вы могли бы помочь мне найти его! Больше всего на свете я хочу остаться с ним и никогда больше не покидать его! Фея, милая, скажите, что это неправда, что вы не умерли! Если вы и вправду любите своего брата Пиноккио, оживите снова! Станьте такой же, как прежде! Разве не тяжко вам видеть меня несчастным и всеми покинутым? Что я буду делать совсем один в этом мире? Кто накормит меня теперь, когда я потерял и вас, и отца? Где мне ночевать? Кто даст мне новую куртку? Если разбойники снова явятся и повесят меня на дереве, тогда я уж точно умру. А может, так было бы лучше, если бы я тоже умер! Да! Я хочу умереть! Ой-ой-ой!

И Пиноккио в отчаянии попробовал рвать на себе волосы, но поскольку они были вырезаны из дерева, он даже не смог запустить в них пальцы.

В это время над головой у него пролетал большой голубь, он крикнул с высоты:

– Эй, малыш, что это ты там делаешь?

– Сам не видишь? Плачу! – ответил Пиноккио, поднимая голову и вытирая глаза полой куртки.

– А скажи-ка, – продолжал голубь, – не знаешь ли ты деревянную куклу по имени Пиноккио?

– Пиноккио? Ты сказал – Пиноккио? – Мальчик быстро вскочил на ноги. – Это я и есть!

Услышав это, голубь опустился на землю. Размером он оказался крупнее индейки.

– А не знаешь ли ты заодно и Джепетто? – спросил голубь.

– Знаю ли я его? Да это же мой бедный отец! Это он сказал тебе обо мне? Ты знаешь, где он? Он жив? Ответь, ради всего святого! Он жив?

– Я оставил его три дня назад на морском берегу.

– Что он там делал?

– Строил маленькую лодочку, чтобы пуститься в плавание. Больше трёх месяцев скитался несчастный старик по свету, разыскивая тебя. Когда же все поиски оказались тщетны, он решил отправиться в дальние страны в надежде найти тебя там.

– Как далеко отсюда до того места, где ты оставил его? – спросил Пиноккио. От волнения у него дрожал голос.

– Больше шестисот миль.

– Шесть сотен миль! О, добрый голубь, если бы у меня были твои крылья!

– Если хочешь, я перенесу тебя туда.

– Как?

– На спине. Ты много весишь?

– Почти ничего. Я лёгкий как пёрышко.

И не говоря больше ни слова, Пиноккио запрыгнул голубю на спину и уселся на нём верхом, как на коне.

– Мчись во всю прыть, моя лошадка! – радостно вскричал он. – Мне не терпится скорее увидеть своего дорогого отца!

Голубь поднялся с земли и взмыл под самые облака. Очутившись на такой небывалой высоте, Пиноккио из любопытства посмотрел было вниз, но голова у него закружилась, и он крепко обхватил руками шею своего пернатого скакуна, чтобы не упасть.

Они летели весь день.

Под вечер голубь сказал:

– Меня мучит жажда!

– А я очень голоден! – отозвался в ответ Пиноккио.

– Давай передохнём несколько минут вон в той голубятне, а потом полетим дальше, тогда к рассвету мы доберёмся до берега моря.

В заброшенной голубятне они нашли только миску воды да корзину гороха.

Пиноккио всегда говорил, что ненавидит горох, и в жизни не брал его в рот. Однако в этот вечер он набросился на горох с таким рвением, что едва не опустошил всю корзину. Насытившись, он сказал голубю:

– Кто бы мог подумать, что горох такой вкусный!

– О да, мой мальчик, – ответил голубь. – Когда больше нечего есть, горох и тот покажется лакомством. Голод не знает, что такое вкусно и невкусно.

И, быстро покончив со своим нехитрым ужином, они вновь поднялись в небо и продолжили свой путь. На следующее утро они достигли берега моря.

Голубь опустил Пиноккио на землю и, не став выслушивать благодарности за доброе дело, в ту же минуту взмыл в небо и скрылся из виду.

На берегу собралось много народу. Люди кричали, толкались и указывали на что-то в море.