Энн из Эйвонли

Серия «Эксклюзивная классика»

Lucy Maud Montgomery

ANNE OF AVONLEA

© Перевод. В. Бернацкая, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Весенние цветы к ногам твоим прильнули,

И мир обрел сиянье красоты…

Джон Гринлиф Уиттьер^[1]

Глава 1
Гневливый сосед

Высокая, стройная девушка «шестнадцати с половиной лет» с серьезными серыми глазами и волосами, цвет которых друзья называли каштановым, села на широкую ступеньку из красного песчаника фермерского дома на острове Принца Эдуарда с твердым намерением разобрать большой отрывок из Вергилия.

Но в такой августовский день, ближе к закату солнца, когда синяя дымка заволакивает поля на склонах, легкий ветерок озорно перешептывается с листвой тополей, а среди поросли юных елочек в углу вишневого сада вспыхивают яркими огоньками маки, хочется мечтать, а не погружаться в тексты на мертвых языках. Скоро Вергилий соскользнул с коленей Энн, а она сама, подперев руками подбородок, устремила взор на пышные клубы облаков, сбившихся большой горой над домом мистера Харрисона. Мысли ее унеслись в прекрасный мир, где некая учительница творит чудеса, выращивая из учеников будущих государственных деятелей и сея в юных сердцах и умах семена высоких и благородных устремлений.

Однако, если спуститься с небес на землю, что Энн делала редко, можно с уверенностью сказать, что вероятность того, что школа в Эйвонли сможет гордиться знаменитыми выпускниками, была близка к нулю. Хотя никогда не знаешь, чего может достичь учитель, употребивший во благо свое влияние на учеников. В мечтах Энн представила, как много может дать детям учитель, избрав правильный курс, и перед ее мысленным взором возникла восхитительная картина… Лет эдак через сорок один очень известный человек… Энн еще не решила, в какой области он прославится, – хорошо, если будет президентом знаменитого колледжа или канадским премьер-министром… припадает к ее морщинистой руке, заверяя, что всего в жизни он добился благодаря ей, что это она посеяла в нем честолюбивые устремления много лет назад. Это приятное видение было оборвано самым неприятным образом.

Во двор вбежала, словно спасаясь от кого-то, джерсейская корова, а через несколько секунд появился и мистер Харрисон. «Появился» – это мягко сказано, учитывая, что во двор он просто вторгся.

Мистер Харрисон перемахнул через забор, даже не подумав о существовании калитки, и предстал, пылая гневом, перед удивленной Энн, которая к этому времени поднялась и стояла, в растерянности глядя на нежданного гостя. Мистер Харрисон был их новым соседом справа, но Энн не была с ним знакома, хотя пару раз видела издали.

В начале апреля, когда Энн еще не вернулась из Королевской Академии, мистер Роберт Белл, чья ферма на западе граничила с усадьбой Катбертов, продал свою землю и переехал в Шарлоттаун. Ферму купил некий мистер Дж. Эй. Харрисон, о котором было известно только то, что он из Нью-Брансуика. Не минуло и месяца его водворения на новое место, как прошел слух, что человек он странный… «чокнутый», как называла его миссис Рейчел Линд. Миссис Рейчел за словом в карман не лезла – и это никогда не забудут те из вас, кто успел с ней познакомиться. Мистер Харрисон, несомненно, отличался от других людей, а ведь это, как известно, дает полное право окружающим считать такого человека «чокнутым».

Прежде всего, он самостоятельно вел хозяйство, открыто заявив, что не хочет иметь ничего общего с теми дурочками, которым придет в голову его опекать. Женская часть Эйвонли, полная желания отомстить грубияну, стала распространять жуткие истории про то, как отвратительно он содержит дом и стряпает. Новый житель взял в помощники юного Джона Генри Картера из Уайт-Сэндз, от него и пошли рассказы о житье-бытье на ферме. От Джона Генри узнали, что в доме мистера Харрисона нет определенных часов для приема пищи. Проголодавшись, мистер Харрисон просто «перекусывал», чем придется, и, если Джон Генри оказывался поблизости, ему тоже кое-что перепадало, а если нет, то несчастному приходилось ждать, когда хозяин проголодается снова. Джон Генри со слезами на глазах признавался, что умер бы с голоду, если б по воскресеньям не ездил в родной дом и не наедался там до отвала, а мать не давала бы ему с собой по понедельникам корзину со всякой всячиной.

Что касается мытья посуды, мистер Харрисон не утруждал себя такой чепухой, а ждал дождливого дня, и тогда сваливал всю грязную посуду в бочку с дождевой водой, потом доставал ее оттуда и оставлял сохнуть. Также мистер Харрисон был тот еще «жмот». Когда к нему пришли с подписным листом на жалование священнику мистеру Аллену, он ответил, что сначала посмотрит, чего стоят его проповеди – кота в мешке покупать он не собирается. А когда миссис Линд обратилась к нему с просьбой сделать взнос на миссионерскую деятельность (заодно получив возможность осмотреть дом изнутри), он сказал, что среди старых сплетниц в Эйвонли больше язычниц, чем где бы то ни было, и, если б миссис Линд взялась за благочестивое дело по обращению их в христианство, он с радостью пожертвовал бы на это деньги. Миссис Линд сочла за лучшее поскорее удалиться и потом говорила, какое счастье, что бедная миссис Роберт Белл не видит из могилы, во что превратился дом, который был ее гордостью: этого зрелища ее сердце не выдержало бы.

– Она каждые два дня драила пол в кухне, – рассказывала миссис Линд Марилле Катберт с негодованием в голосе. – А посмотрели бы вы теперь на этот пол! Когда я ступала по нему, то приподнимала юбку, чтобы не испачкаться.

В довершение всего мистер Харрисон приобрел попугая и назвал его «Рыжий». Прежде никто из жителей не заводил попугая, и потому все сочли такое приобретение признаком распущенности. А попугай был тот еще типчик! Если верить словам Джона Генри, другой такой бесстыжей птицы днем с огнем не найдешь. Ругался попугай как боцман. Миссис Картер сразу забрала бы сына из этого дома, если б знала, что сумеет найти ему новое место. И еще однажды Рыжий, когда Джон Генри наклонился рядом с клеткой, пару раз больно ущипнул его за шею. Когда незадачливый юнец приезжал по воскресеньям домой, миссис Картер всем показывала оставшуюся отметину.

Все эти случаи промелькнули в голове Энн при виде стоящего перед ней мистера Харрисона, утратившего от ярости дар речи. Даже когда мистер Харрисон находился в благожелательном расположении духа, его трудно было назвать красавцем. Сейчас же толстый лысый коротышка с пылающим от гнева круглым лицом и выпученными бесцветными глазами показался Энн самым уродливым существом на свете.

Наконец мистер Харрисон обрел дар речи.

– Я этого больше не потерплю, – взорвался он, брызгая слюной. – Ни дня больше не потерплю! Слышите, мисс? Клянусь, это уже третий раз… третий раз! Мое терпение иссякло, мисс. Я предупреждал вашу тетю, чтоб этого больше не было… и вот опять. Хотел бы я знать, чего она добивается? За этим я и пришел, мисс.

– Прошу, объясните мне, что вас так взволновало? – произнесла Энн миролюбиво и с большим достоинством. Подобный невозмутимый тон она сознательно выработала за последнее время и по возможности практиковала, чтобы к началу учебного года он был у нее отточен до совершенства. Но на разгневанного мистера Харрисона он не произвел должного эффекта.

– Взволновало? Да уж, взволновало, не то слово. А что вы думали? Эта джерсейская корова вашей тети снова топталась в моем овсе. Я увидел ее полчаса назад. И это уже в третий раз. Первый раз – в прошлый вторник, второй – вчера. Я приходил к вашей тете с требованием лучше присматривать за коровой. Потребовал, чтобы больше такого не было. И вот – опять. Позовите вашу тетку, мисс. Я хочу посмотреть ей в глаза и высказать все, что думает о ней Дж. Эй. Харрисон.

– Если вы говорите о мисс Марилле Катберт, знайте, что она мне не тетя и сейчас находится в Ист-Графтоне, куда поехала, чтобы навестить тяжелобольную дальнюю родственницу, – сказала Энн, отчеканивая с еще бо́льшим достоинством каждое слово. – Мне очень жаль, что моя корова забрела в ваш овес. Корова принадлежит мне, а не мисс Катберт – ее три года назад подарил мне Мэтью. Тогда она была еще теленочком, и Мэтью купил ее у мистера Белла.

– Что мне от вашей жалости, мисс? Лучше пойдите и посмотрите, что ваше животное сотворило с моим овсом! Она вытоптала все поле – и посреди, и по краям.

– Мне очень жаль, – твердо повторила Энн, – но, возможно, будь ваш забор в приличном состоянии, Долли не смогла бы проникнуть внутрь. Вы отвечаете за ограждение, отделяющее наше пастбище от вашего поля с овсом, и я на днях обратила внимание, что ограда оставляет желать лучшего.

– С моей оградой все в порядке, – окрысился мистер Харрисон. За все время ведения боевых действий на территории противника это была самая сильная вспышка его гнева. – Этого демона в обличье коровы и тюремные стены не остановят. И вот что я вам скажу, рыжая колючка, если корова действительно ваша, то приглядывайте за ней лучше, чтоб она не шастала по чужим полям. Это дело достойнее чтения взахлеб бульварных романов. – И он бросил презрительный взгляд на невинный томик Вергилия в коричневом переплете у ног Энн.

Энн всегда болезненно воспринимала упоминание о цвете ее волос.

– Лучше быть рыжей, чем лысым с несколькими волосками за ушами, – вспыхнула девушка.

Удар попал в цель: для мистера Харрисона не было ничего оскорбительнее упоминания о лысине. Гнев нахлынул на него с новой силой, и он молча сверлил взглядом Энн, которая снова обрела спокойствие и продолжила закреплять преимущество в поединке.

– У меня есть воображение, мистер Харрисон, поэтому я могу посмотреть на эту ситуацию вашими глазами. Большое испытание – видеть, как в твоем овсе разгуливает корова, и я не обижаюсь на ваши гневные слова. Обещаю, что Долли никогда больше не вторгнется в ваши владения. Даю вам честное слово.

– Да уж проследите, чтоб так и было, – пробормотал мистер Харрисон, смягчив интонацию, но, уходя, он так сердито бурчал себе под нос, что было видно – гнев его не оставил.

Расстроенная Энн пересекла двор и отвела своенравную корову в загон.

– Вряд ли она отсюда выберется, разве что ограду снесет, – размышляла она. – На вид корова сейчас спокойная. Наверное, утомилась в овсе. Надо было продать ее мистеру Ширеру на прошлой неделе, когда он этого хотел. Тогда я подумала, что лучше дождаться аукциона и продать ее вместе с остальными. А мистер Харрисон и правда чокнутый. Его уж точно не назовешь родственной душой.

Энн всегда старалась разглядеть в людях родственную душу.

В этот момент во двор въехала Марилла Катберт, и Энн побежала ставить чайник. За чаем они обсудили этот случай.

– У меня душа успокоится после аукциона, – сказала Марилла. – Трудно держать столько скотины, когда за ней некому ухаживать, кроме нерасторопного Мартина. Кстати, он так и не вернулся, хотя обещал быть еще вчера. Я отпустила его на похороны тетки, и он клятвенно обещал за день уложиться. Ума не приложу, сколько же у него теток. За год, что он у нас работает, уже четвертая на тот свет отправилась. Скорее бы собрать урожай и передать дела по ферме мистеру Барри. До возвращения Мартина придется держать Долли в загоне, а потом перевести на дальнее пастбище, но там надо будет укрепить ограду. Вся наша жизнь состоит из одних проблем, так говорит Рейчел. Золотые слова. Бедняжка Мэри Кит умирает, и непонятно, что делать с ее двумя детьми. У нее есть брат, он живет в Британской Колумбии. Она написала ему, но ответа не получила.

– А что за дети? Какого возраста?

– Шесть с небольшим. Они близнецы.

– У миссис Хэммонд не раз рождались близнецы, я к ним привыкла и полюбила! – возбужденно воскликнула Энн. – А они хорошенькие?

– Ну… трудно сказать. Очень уж чумазые. Дэви лепил куличи из грязи, и Дора вышла позвать его. Дэви первым делом толкнул ее лицом в кулич – тот, что побольше, а когда она заревела, измазался сам и стал валяться в грязи, показывая, что причин для плача нет. Мэри сказала, что Дора – примерная девочка, а вот Дэви большой шалун. Его никто не воспитывал. Отец умер вскоре после их рождения, а Мэри почти сразу же заболела.

– Мне всегда жалко детей, воспитанием которых не занимались, – грустно проговорила Энн. – Я тоже была из таких, пока не попала к вам в руки. Надеюсь, дядя позаботится о них. А кем вам приходится миссис Кит?

– Ее муж приходится нам троюродным братом. Смотри… К нам идет миссис Линд. Думаю, хочет узнать, как там Мэри.

– Не рассказывайте ей о мистере Харрисоне и корове, – взмолилась Энн.

Марилла пообещала, хотя необходимости в этом не было.

– Возвращаясь из Кармоди, я видела, как мистер Харрисон гнал вашу джерсейскую корову из своего овса, – это были первые слова, что произнесла миссис Линд, усевшись на стул. – Он весь пылал от гнева – хоть прикуривай от него. Представляю, какой шум он здесь учинил!

Энн и Марилла обменялись понимающими улыбками. Ничто в Эйвонли не могло укрыться от зоркого ока миссис Линд. Только сегодня утром Энн сказала: «Если в полночь войти в свою комнату, плотно закрыть дверь, опустить ставни, а потом чихнуть, на следующий день миссис Линд вас спросит: «Где это вы так простудились?»

– Похоже на то, – согласилась Марилла. – Меня дома не было. А вот Энн досталось.

– Очень неприятный тип, – сказала Энн, недовольно тряхнув рыжей головкой.

– Вот-вот, иначе его не назовешь, – торжественно произнесла миссис Рейчел. – Когда мистер Роберт Белл продал свою ферму жителю Нью-Брансуика, я так и знала, что теперь хлопот не оберешься. Боюсь подумать, что в дальнейшем будет с Эйвонли – приезжие сюда толпой валят. Скоро будет страшно спать в собственной постели.

– А что, еще кто-то заселился? – спросила Марилла.

– Вы не слышали? Во-первых, семейство Доннелл. Они сняли старую хибарку у Питера Слоуна. Питер нанял человека для работы на мельнице. Они приехали откуда-то с востока, и никто о них ничего не знает. А тут еще бестолковые Коттоны во главе с Тимоти Коттоном переехали к нам из Уайт-Сэндз. Тоже не подарок. Он болен туберкулезом и еще подворовывает, его жена – та еще лентяйка, у нее все из рук валится. Она даже посуду сидя моет. А миссис Джордж Пай взяла на воспитание сироту – племянника своего мужа. Его зовут Энтони Пай, и он будет твоим учеником, Энн, так что ничего хорошего не жди. У тебя будет еще один странный ученик. Пол Ирвинг приедет из Штатов и будет жить у своей бабушки. Ты должна помнить его отца, Марилла, – Стивена Ирвинга, он еще бросил Лаванду Льюис из Графтона.

– Я так не думаю. Не бросал он ее – просто они поссорились. Оба виноваты.

– Ну, как бы то ни было, он на ней не женился, а у нее с тех пор все пошло наперекосяк. И живет она одна в своем небольшом каменном доме, который назвала «Обителью Эха». Стивен уехал в Штаты, затеял бизнес вместе с дядей и женился на американке. С тех пор домой он не приезжал, хотя мать ездила к нему пару раз. Жена у него года два как умерла, и он решил отправить сына на какое-то время к бабушке. Ему десять лет, и я не уверена, что он будет прилежным учеником. Чего ждать от янки?

Ко всем, кому не повезло родиться или получить воспитание на острове Принца Эдуарда, миссис Линд относилась с большим предубеждением. Даже будь они и неплохими людьми, правильнее держаться с ними настороже. Янки она особенно недолюбливала. Было время, когда ее муж работал в Бостоне, и хозяин при расчете надул его на десять долларов, и с тех пор никто не смог бы переубедить миссис Линд, что остальные жители Соединенных Штатов в этом не виноваты.

– Новая кровь школе Эйвонли не повредит, – сказала спокойно Марилла, – и если этот мальчик пошел в отца, с ним все будет хорошо. Стив Ирвинг был лучшим мальчиком в наших краях, хотя некоторые и считали его гордецом. Думаю, миссис Ирвинг с радостью примет внука. После смерти мужа ей одиноко.

– Мальчик, может быть, и замечательный, но он все равно будет отличаться от других детей Эйвонли, – сказала миссис Рейчел, как бы подводя итог дискуссии. Свои суждения о людях, местах или вещах она произносила так уверенно, словно то была истина в последней инстанции. – Я слышала, Энн, что ты собираешься создать «Общество по улучшению жизни в Эйвонли»?

– На последнем заседании Дискуссионного клуба мы говорили об этом, – ответила Энн, заливаясь краской. – Все пришли к выводу, что это хорошая идея. Нас поддержали мистер и миссис Аллен. Подобное общество уже есть и в других поселках.

– Ты не представляешь, что на себя взваливаешь, Энн. Лучше оставь эту затею. Люди не любят, чтобы их «улучшали».

– Мы не собираемся улучшать людей. Только сам Эйвонли. Работы много, но в результате всем станет только лучше. Например, если б нам удалось убедить мистера Леви Булдера снести уродливую постройку на его верхней ферме, поселок только выиграл бы. Разве не так?

– С этим не поспоришь, – признала миссис Рейчел. – Эта развалюха годами всем мозолит глаза. Но хотелось бы увидеть воочию, как вам, сторонникам улучшений, удастся убедить мистера Булдера сделать что-то хорошее для общества, если ему за это не заплатить. Я не хочу разочаровывать тебя, Энн, идея неплоха, хотя, полагаю, ты наткнулась на нее в каком-нибудь гадком американском журнале. Однако не забывай, в школе у тебя будет уйма дел, и потому советую как друг, не увлекайся ты этими «улучшениями». Хотя знаю, если тебе что-то взбредет в голову, ты пойдешь до конца. Упрямства тебе не занимать.

Твердо сжатые губы Энн говорили, что миссис Рейчел была недалека от истины. В сердце Энн поселилась мечта о создании такого общества. Гилберту Блайту предстояло преподавать в Уайт-Сэндз, но он намеревался приезжать домой по пятницам и тоже загорелся этой идеей. Остальные молодые люди охотно отзывались на все, что давало им возможность иногда встречаться и от души веселиться. А что до «улучшений», то никто, кроме Энн и Гилберта, не понимал толком, о чем идет речь. Эти двое много говорили о проекте, что-то планировали, пока перед их мысленным взором не возник будущий идеальный Эйвонли.

Миссис Рейчел переключилась на другие новости.

– В школе Кармоди учительницей будет Присцилла Грант. Энн, ты, кажется, училась с ней в Королевской Академии?

– Да, мы вместе учились. Так она будет преподавать в Кармоди! Отличная новость! – воскликнула Энн и ее серые глаза вспыхнули, как вечерние звезды, а миссис Линд в очередной раз задалась вопросом – красивая девушка Энн Ширли или нет?

Глава 2
Продал на скорую руку – жди долгую муку

На следующий день Энн поехала в Кармоди за покупками и взяла с собой Диану Барри. Диана, естественно, была членом «Общества улучшения жизни в Эйвонли», и девушки по дороге в Кармоди и обратно только о нем и говорили.

– Первым делом надо покрасить Магистрат, – сказала Диана, когда они проезжали мимо обшарпанного строения в лесистой ложбине, окруженного со всех сторон елями. – Это просто позорище. Им надо заняться еще до того, как мы попытаемся добиться у мистера Леви Булдера согласия на снос его ветхой постройки. Отец считает, что его согласия мы никогда не получим. Леви Булдер слишком скуп – ему будет жалко тратить на это время.

– Может, он позволит сделать это мальчикам, они сложили бы в одно место все доски и распилили их на дрова? – с надеждой в голосе сказала Энн. – Нам надо делать все, что можем, и довольствоваться поначалу малым. Сразу все улучшить не удастся. В первую очередь надо подготовить людей, создать определенное общественное мнение.

Диана не совсем понимала, что означает подготовка общественного мнения, но звучало это красиво, и она почувствовала гордость за то, что является членом «Общества», у которого такие высокие цели.

– Вчера вечером я размышляла о том, что мы могли бы сделать. Энн, ты ведь помнишь ту поляну, где сходятся три дороги – на Кармоди, Ньюбридж и Уайт-Сэндз? Она вся заросла молодыми елочками. Может, стоит поляну от них очистить и оставить только две-три березки?

– Хорошая мысль, – весело поддержала подругу Энн. – А у берез установить простые скамейки, как в деревнях. Весной разобьем там клумбу и посадим герань.

– Надо только придумать, как отбить охоту у коровы старой миссис Хайрем Слоун пастись там, иначе она слопает всю герань, – сказала со смехом Диана. – Кажется, я начинаю понимать, что ты имеешь в виду, говоря о воспитании общественного мнения. А старый дом Булдера – просто развалюха, другой такой не найти. И торчит прямо у самой дороги. Глядя на дом с выбитыми стеклами, начинаешь думать о мертвеце с пустыми глазницами.

– Старый, заброшенный дом – печальное зрелище, – мечтательно произнесла Энн. – Мне всегда кажется, что такой дом грустит, вспоминая прошедшие веселые времена. По словам Мариллы, когда-то там жила большая семья, все дышало покоем, был красивый сад, а сам дом утопал в розах. Было много детворы, звенел детский смех, слышалось пение, а теперь он стоит пустой, и только ветер гуляет в нем. Каким одиноким и брошенным он должен себя чувствовать! Возможно, лунными ночами туда возвращаются духи тех детей, роз и песен, и тогда старый дом оживает и снова ощущает себя молодым и радостным.

Диана покачала головой.

– Теперь я никогда ничего такого не воображаю. Помнишь, как рассердились моя мама и Марилла, когда мы напридумывали всякое про призраков в Зачарованном Лесу? Мне до сих пор не по себе, если я оказываюсь там в темное время. А начни я воображать разное про старый дом Булдера, я мимо него без страха пройти не смогу. К тому же те дети не умерли. Они выросли, все у них хорошо, а один даже стал мясником. А цветы и песни не могут быть призраками.

Энн тихонько вздохнула. Она всем сердцем любила Диану, они всегда были не разлей вода. Но Энн давно поняла, что в мир грез ей лучше уходить одной. По этой волшебной тропе даже закадычная подруга не сможет следовать за ней.

В Кармоди разразилась гроза, которая, однако, быстро прошла, и дорога домой была восхитительной. Капли дождя сверкали на ветках и листве деревьев, мокрые папоротники в долине источали острый аромат. Но когда подруги свернули к ферме Катбертов, Энн увидела нечто, что испортило ей впечатление от красоты пейзажа.

Справа перед ними раскинулось большое серо-зеленое поле позднего овса – роскошное и увлажненное после дождя, а посреди этой роскоши стояла, утопая в злаках и бросая на подруг невинные взгляды сквозь кисточки овса, все та же джерсейская корова!

Энн бросила поводья и привстала, губы ее плотно сжались, и взгляд не сулил ничего хорошего четвероногой ворюге. Не говоря ни слова, она поспешно соскочила с повозки и перемахнула через ограду так стремительно, что Диана и моргнуть не успела.

– Энн, вернись! – выкрикнула Диана, как только обрела голос. – Платье испортишь в сыром овсе. Слышишь, испортишь! Да она, похоже, и слов не различает. С этой коровой ей одной не справиться. Надо помочь.

Энн мчалась по полю, как сумасшедшая. Диана быстро спрыгнула на землю, надежно привязала к столбу лошадь и, закинув юбку чуть ли не на плечи, припустилась догонять подругу. Она бежала быстрее Энн, у которой платье намокло и прилипло к телу, и скоро ее догнала. Девушки оставляли за собой широкий след в овсе, и, если б мистер Харрисон это видел, зрелище разбило бы его сердце.

– Энн, бога ради, остановись! – взмолилась Диана. – Я выбилась из сил, и ты до костей промокла.

– Я должна… выдворить отсюда… проклятую корову, пока мистер Харрисон… ее не увидел, – задыхаясь, проговорила Энн. – Пусть я промокну как мышь, мне все равно… лишь бы ее прогнать.

Но у коровы, похоже, были другие планы, ей не хотелось покидать такое лакомое местечко. Как только уставшие девушки подбежали к ней, она крутанула задом и кинулась от них в противоположный угол поля.

– Беги ей наперерез, Диана, – вскричала Энн. – Беги скорей!

Диана бросилась наперерез. Энн тоже было пустилась вдогонку, но тут вредная корова стала наворачивать круги по полю, словно одержимая. Диана не сомневалась, что у животного поехала крыша. Минут десять они гонялись за коровой, пока наконец не прогнали ее на землю Катбертов через брешь в изгороди.

Ясно, что после всего случившегося Энн пребывала далеко не в лучшем расположении духа. И оно не улучшилось при виде остановившейся поодаль коляски, в которой сидел мистер Ширер из Кармоди с сыном, и оба широко улыбались.

– Лучше вам было расстаться с этой озорницей на прошлой неделе, когда я предлагал ее купить, – сказал со смехом мистер Ширер.

– Могу продать ее вам хоть сейчас, – в запальчивости проговорила раскрасневшаяся и растрепанная хозяйка коровы.

– Идет. Я дам вам за нее двадцать долларов, как и обещал, а Джим сегодня же переправит ее с остальным грузом в Кармоди. Мистеру Риду из Брайтона как раз нужна джерсейская корова.

Через пять минут Джим Ширер уже вел корову по дороге, а взволнованная Энн, получив двадцать долларов, подъезжала к Зеленым Крышам.

– А что скажет Марилла? – поинтересовалась Диана.

– Да ничего. Долли – моя корова, и сомнительно, чтобы на аукционе за нее дали больше двадцати долларов. А вот когда мистер Харрисон увидит следы ее пребывания на поле овса, он поймет, что с коровой я не справилась и свое слово не сдержала. Вот что ужасно! Это мне урок – никогда не давать честного слова, если дело касается коров. Если корова одним махом перепрыгивает через забор и может его даже сломать, такой корове нельзя доверять.

Мариллы дома не было, она ушла к миссис Линд, а вернувшись, сообщила, что уже знает о совершенной сделке. Миссис Линд видела из окна основные манипуляции с коровой, а остальное додумала.

– Полагаю, хорошо, что мы с ней расстались, хотя ты, Энн, иногда поступаешь опрометчиво. Одного я понять не могу, как эта негодяйка выбралась из загона. Наверно, выломала доски.

– Я об этом как-то не подумала, – сказала Энн. – Но теперь пойду посмотрю. Мартин так и не вернулся. Возможно, скончались и другие его тетки. Это напоминает мне историю про мистера Питера Слоуна и октогенариев^[2]. Однажды вечером миссис Слоун отложила газету и обратилась к мистеру Слоуну с вопросом: «Здесь написано, что умер еще один октогенарий. А кто такой октогенарий, Питер?» Я не знаю, что ответил мистер Слоун, но, думаю, что октогенарии – очень болезненные создания, потому что о них пишут только тогда, когда они умирают. Так и тети Мартина.

– Мартин ничем не отличается от всех прочих французов, – проговорила с негодованием Марилла. – На них ни в чем нельзя положиться.

Марилла разбирала покупки, сделанные Энн в Кармоди, когда со двора донесся пронзительный крик. Через минуту в кухню влетела Энн, заламывая руки.

– Энн Ширли, что еще стряслось?

– О, Марилла, что мне делать? Это кошмар! И я в этом виновата. Когда только я научусь сначала думать, прежде чем сотворить очередную глупость? Миссис Линд всегда говорит, что когда-нибудь я сделаю нечто ужасное. И вот этот момент настал.

– Ты всегда найдешь, чем удивить, Энн. Что ты натворила на этот раз?

– Продала корову мистера Харрисона… он купил ее у мистера Белла… продала мистеру Ширеру. А наша Долли так и стоит в загоне.

– Энн Ширли, ты бредишь?

– Если бы! Хотя все это очень похоже на кошмар. В эту минуту корова мистера Харрисона находится в Шарлоттауне. О, Марилла, мне казалось, что с моими досадными ошибками покончено, и вот, пожалуйста… ничего хуже этого я не совершала. Что мне теперь делать?

– Что делать? Остается только одно – пойти к мистеру Харрисону и рассказать ему все как есть. Мы можем отдать ему нашу джерсейскую корову, если он не захочет взять деньги. Наша корова не хуже его.

– Представляю, в какую он придет ярость, и, конечно, ни на что не согласится, – простонала Энн.

– Может и такое быть. Он производит впечатление сварливого человека. Если хочешь, я сама пойду к нему и все объясню.

– Вот еще! Я не полная трусиха. Сама кашу заварила – сама и буду расхлебывать. Прямо сейчас отправлюсь к нему. Чем скорее покончим с этим – тем лучше.

Бедная Энн взяла свою шляпку и двадцать долларов и уже пошла к выходу, когда ее взгляд через открытую дверь кладовой упал на стол, на котором стоял ореховый пирог, который она испекла утром. Вкусное лакомство было покрыто розовой глазурью и украшено орехами. Энн приготовила его для пятничного вечера, когда молодежь Эйвонли соберется в Зеленых Крышах, чтобы обсудить планы «Общества по улучшению жизни в Эйвонли». Однако несправедливо обиженный мистер Харрисон был все-таки важнее. Энн подумала, что вкусный пирог может растопить сердце любого мужчины, особенно если тому приходится стряпать самому. Энн быстро положила пирог в коробку. Она отдаст его мистеру Харрисону в знак примирения.

«Если только он предоставит мне эту возможность», – грустно подумала Энн, перелезая через ограду. Чтобы срезать путь, она пошла полями – золотистыми в волшебном свете августовского вечера.