Мозаика судеб

© Лариса Печенежская, 2025

ISBN 978-5-0068-2224-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Жизнь – это бесконечная череда событий, радостей, потерь и открытий, сотканных из тончайших нитей судеб. Каждый из нас пишет свою собственную историю, полную встреч, испытаний и надежд. В этом сборнике рассказов я собрала моменты из жизни разных людей, словно разноцветные стеклышки, образующие неповторимый узор единой мозаики.

Каждый рассказ – это маленькая вселенная, в которой пересекаются мечты, тайны и стремления. В них вы найдёте оттенки любви и одиночества, юмора и печали, силы духа и уязвимости. Эти истории рассказывают о людях, которые ищут себя, строят мосты через реки сомнений и с каждым шагом приближаются к пониманию смысла своей жизни.

Сборник «Мозаика судеб» – это приглашение взглянуть на мир глазами других, услышать их внутренние голоса и, возможно, узнать что-то важное о самих себе. Я надеюсь, что в этих историях вы найдёте тепло, утешение или вдохновение, которое так нужно каждому из нас в непрерывном потоке жизни.

С уважением Л. Печенежская.

Кофе без романтических добавок

Валерий Иванович никогда не верил в любовь. По крайней мере, в ту самую – с букетами роз, загадочной луной, томными вечерами и бесконечными взглядами на звезды. Он был человек практичный и считал, что романтика – пустая трата времени и денег. Уж лучше заняться чем-то полезным, вроде ремонта в квартире или изучения очередной шахматной партии. Да и вообще, любовь казалась ему сродни вирусу – внезапно приходит, нарушает все планы, а потом приходится лечить последствия и считать убытки. А главное – никакой гарантии, что этот вирус не вернется снова с ещё более неприятными осложнениями.

Но как-то в один серый и ничем не примечательный вторник жизнь Валерия Ивановича начала незаметно для него менять направление. Он, как обычно, вышел из своего подъезда, закрыв с легким раздражением за собой дверь, замок которой в последнее время стал заедать, а починить его он никак не мог собраться, потому что, ну, кто в здравом уме будет чинить замок, который все равно завтра может окончательно сломаться? Ведь сделан же он Китае… А с ширпотреба взятки гладки.

На улице шел мелкий, противный дождик, и Валерий Иванович, нахмурив брови, открыл зонт. Конечно, дождь – идеальное дополнение к его плохому утреннему настроению, прямо подарок от вселенной. Ему казалось, что в это утро всё вокруг было создано только для того, чтобы испортить ему начало дня – погода, замок, а теперь еще и этот дождь, который, конечно же, начался именно тогда, когда он вышел из дома. Да, как будто кто-то, сидя там наверху, решил: «Ах, Валерий Иванович выходит? Ну-ка, напустим на него дождь!» Именно в этот момент что-то, или, точнее, кто-то буквально врезался ему в плечо.

– Простите, пожалуйста! – прозвучал извиняющийся женский голос.

Валерий Иванович повернул голову и увидел перед собой женщину, обвешанную сумками с продуктами. Она явно торопилась, и её мокрые светлые волосы рассыпались по плечам так, словно их только что кое-как пригладили, а не уложили в красивую прическу, как он привык видеть у всех «приличных дам». Конечно же, аккуратные волосы для женщины, и он строго придерживался этого мнения, – это основа всех жизненных требований. Но что-то в её рассеянной улыбке и янтарных глазах, словно полных солнечного света, несмотря на дождь, на мгновение выбило его из привычного равновесия. Какая-то непонятная нелепость происходящего заставила его задуматься, не начался ли у него ранний кризис предпенсионного возраста.

– Да уж, смотрите куда идете, – пробурчал он, не сразу подбирая слова, но почему-то улыбнулся в ответ, словно кто-то взял и отключил его привычный режим ворчливого зануды.

Женщина слегка покраснела и, как оказалось, не собиралась так просто отступать.

– О, у вас такой милый зонт! – воскликнула она, указывая на скучную черную трость, к тому же слегка потертую.

– Что? – удивился Валерий Иванович. – Милый зонт? Его зонт?

Это фраза была из разряда тех, что вызывали в нем сомнение в реальности происходящего.

– Ну да, он такой… классический, как в старых фильмах, – подбирая слова, пояснила она, и, пока Валерий Иванович пытался сообразить, как реагировать на такое странное замечание, женщина рассмеялась.

– Знаете, этот дождь не такой уж плохой, когда находишь кого-то, с кем можно его разделить, правда?

– Ну, знаете ли, дождь – это ещё не повод, чтобы вот так… – возмущенный Валерий Иванович пытался собрать свои мысли, но женщина перебила его.

– Вот так, что? – подхватила она с широкой улыбкой. – Начать разговор с незнакомцем, который явно не в духе? Вы правы, не повод. Но разве не весело немножко нарушить правила?

– Правила? – Валерий Иванович прищурился. – Я не нарушаю никаких правил. Я человек серьезный, у меня всё по расписанию. И дождь… дождь в мои планы не входил!

– О, значит, вы не планировали дождь? – притворно удивилась она, приподнимая брови. – Какое упущение! И кто же теперь ответственен за это? Придется вам ввести дождь в график, раз уж он так вас подвел.

– Очень смешно, – проворчал он, но на его лице вдруг против собственной воли появилась легкая улыбка. – Может, и вас тоже в моё расписание вписать, раз такая умная?

– А почему бы и нет? – ответила легко женщина и подмигнула ему. – У меня свободное утро в четверг. Как насчет совместного кофе, чтобы обсудить, как лучше адаптировать меня и дождь под ваш строгий график?

Валерий Иванович, оторопев на миг, задумался, чувствуя, как привычная логика слегка проседает под напором этого безумия. Он зримо представил себе, как его строгий распорядок буквально плачет где-то в углу квартиры, видя, как он договаривается о встрече с незнакомкой под дождем. Но в голове вдруг появилась шальная мысль: в конце концов, когда ещё ему выпадет шанс настолько кардинально нарушить свою собственную рутину, чтобы добавить туда немного хаоса и кофе с незнакомкой? Было в этом что-то возмутительно неправильное, но одновременно и удивительно притягательное.

– Ладно, в четверг так в четверг, – вздохнул он, будто уступая чему-то неизбежному. – Но предупреждаю, я предпочитаю кофе без романтических добавок.

– Отлично, – засмеялась женщина. – А я предпочитаю с сахаром, но без лишней горечи. Посмотрим, что из этого выйдет. Кстати, меня зовут Ксения Николаевна. А вас?

– Валерий Иванович, – ответил он нехотя, словно под натиском обстоятельств непреодолимой силы.

Так и продолжилась с его точки зрения их нелепая прогулка. Он неожиданно понял, что его зонт, этот старый, давно потерявший всякий шик черный зонт, каким-то чудом стал чуть менее скучным, когда под ним оказалось место для двоих. Они шли бок о бок, и он пытался не обращать внимания на её бесконечные рассказы о том, как дождевые капли прекрасно выглядят на листьях, как будто она – профессиональный критик эстетики этих самых капель. Да и о какой-то уютной пекарне начала рассказывать, что продавала булочки, пышные, словно облако. Конечно, такие булочки – именно то, чего не хватало в его жизни.

Но самым поразительным было осознание того, что он, практичный Валерий Иванович, вдруг понял, что вся эта болтовня не раздражает его, как обычно. Более того, ему даже было приятно в ней участвовать парой-тройкой фраз, словно его привычная оболочка ворчливого холостяка дала небольшую трещину. И вместо того, чтобы просто прекратить всю эту нелепость, он вдруг почувствовал, что, возможно, такой хаос – именно то, чего ему не хватало в его размеренной и упорядоченной жизни: разговора о каплях дождя на листьях, о том, что рядом есть уютная пекарня с отличными булочками и что она совершенно случайно купила слишком много муки и теперь думает, что с ней делать…

Они расстались у её подъезда – Валерий Иванович даже несколько опешил, насколько легко они договорились встретиться через день. Как будто он забыл свою обычную склонность превращать любую встречу в логистический кошмар, включая синхронизацию календарей и отправку множества подтверждающих сообщений. Здесь же всё выглядело так просто и непринуждённо, что даже его внутренний скептик на миг растерялся. Он привык, что для любой встречи нужны как минимум три звонка и письменное подтверждение, а тут всё как-то произошло само собой. И хотя он все еще не верил в любовь с первого взгляда, в ту самую – с розами и звездами, что-то внутри него подсказывало: возможно, не все так плохо с этой романтикой, если она неожиданно устраивает такие необычные, но приятные моменты.

Когда Валерий Иванович вернулся домой, он все еще чувствовал, как тепло её смеха прогоняет с его души хандру, которой он был подвержен последнее время. Он думал о том, что необыкновенно светлое чувство, как нежданный гость, без приглашения вломилось в его размеренный быт и устроило полный беспорядок в мыслях. Он усмехнулся им: что ж, похоже, перед этой женщиной не устоял даже его строгий график. И что самое удивительное, он не стал противиться этому. В конце концов, ведь встреча с ней в четверг уже вписана в его расписание…

Любовь, которой не суждено стать счастливой

Андрей стоял у калитки, глядя на дом, который всегда казался ему неизменным символом детства. Солнечный свет играл на потрескавшейся краске ставен, и лёгкий ветерок покачивал ветви старой березы, под которой он когда-то проводил часы за играми. Качели тихо поскрипывали, навевая воспоминания о тех днях. И они нахлынули волной: аромат маминого пирога, ласковые и такие надежные руки отца, тёплые летние вечера в беседке, обвитой плющом…

Этот дом был для него чем-то большим, чем просто местом, где он вырос. Здесь рождались его мечты, здесь он делал первые шаги, здесь впервые почувствовал себя частью чего-то большого и важного. Но теперь пришло время прощаться. Дом нужно было освободить от старых вещей и подготовить к продаже, и Андрею казалось, что с каждым вынесенным предметом он словно стирает частичку своего прошлого.

Чердак, который всегда манил своей таинственностью, стал последним местом, куда он поднялся. Солнечные лучи пробивались сквозь окно в крыше, освещая пыльные балки и старые коробки, но его внимание привлек небольшой деревянный сундучок, покрытый слоем пыли. Его латунные замки давно потускнели, но всё ещё сохраняли своё былое величие. Андрей прикоснулся к нему рукой, ощущая странное волнение, неосознанно ощущая, что в нем таится что-то важное.

Он принадлежал отцу, и всегда вызывал у него смесь любопытства и уважения. Отец, строгий, но добрый человек, никогда не позволял сыну открыть этот сундук, который раньше он видел в одном из шкафов в кабинете. «Там лишь мои воспоминания,» – говорил он, улыбаясь и не позволяя любопытству сына проявляться в ненужных вопросах. Но теперь отца не стало, и Андрей почувствовал, что пришло время узнать, что скрывается за замками.

Используя ключ, найденный в отцовском столе, он осторожно открыл крышку. Внутри лежали аккуратно сложенные бумаги, пожелтевшие от времени, и большая стопка писем, перевязанных выцветшей красной лентой. Рядом с письмами лежал женский шифоновый кремовый шарф, носовой платок с вышитыми инициалами и томик стихов с засушенной розой. Всё казалось пропитанным давним прошлым. На верхнем конверте было написано одно слово: «Марии». Имя, которое он никогда раньше не слышал. Сердце сжалось от предчувствия, что эти письма откроют ему что-то новое о его отце – человеке, которого он любил, но, возможно, никогда до конца так и не знал.

Он забрал письма, спустился вниз и, усевшись уютно в отцовское кресло возле окна, достал одно из них. Сначала он колебался, чувствуя неловкость от мысли читать письма, адресованные неизвестной женщине, но потом всё же решился. Строчки, написанные ровным, уверенным почерком отца, словно ожили, заполняя комнату мыслями человека, которого Андрей так уважал. Это был мир, полный любви, сожаления и тоски, о существовании которого он даже не подозревал.

«12 января 1963 года.

Любовь моя! Прошло уже много времени с тех пор, как мы расстались, но я не могу забыть те минуты счастья, которые пережил с тобой. Я никогда не переставал любить тебя. Каждое утро я просыпаюсь с твоим именем на устах и каждый вечер засыпаю, шепча его, словно молитву. Но сегодня я должен быть честным не только перед тобой, но и собой.

Наша любовь… ей не суждено быть счастливой. Я не могу уйти из семьи. Мой сын болен, и каждая минута рядом с ним – это возможность дать ему силы бороться. Вместе со мной. Я не могу предать его и нанести ему еще и душевную рану. Поэтому я стараюсь смириться с тем, что мы с тобой словно герои трагедии, где финал предрешён судьбой.

Я долго пытался бороться с осознанием этого, цеплялся за надежду, что однажды мы сможем быть вместе. Но есть вещи сильнее нас и наших желаний, мой свет. Я связан по рукам и ногам обязанностью быть рядом с сыном. Его неизлечимая болезнь – это мой крест, который я обязан нести, даже если сердце разрывается от тоски по тебе. Прости, что так поздно признаю свою слабость.

Твоя любовь была лучом света в моей серой обыденности. Как часто я вижу перед глазами тот вечер, когда мы гуляли под дождём и ты пряталась под моим зонтом, с лукавой улыбкой обвиняя меня в том, что он слишком маленький для нас двоих. Или те утренние часы, когда солнце только начинало пробиваться сквозь занавески, а ты, ещё полусонная, рассказывала мне свои сны. Каждый миг с тобой – это воспоминание, которое живёт во мне, словно огонёк, который я берегу от ветра. Ты спасала меня, вдохновляла, делала лучше, чем я есть. Но я не могу стать свободным, как ты того заслуживаешь. Жизненные обстоятельства приковали нас к разным берегам, и я бессилен что-либо изменить. Поэтому молю тебя простить меня за боль, которую причиняю этим письмом.

Я буду писать тебе, хотя ты и запретила мне это. Эти письма не достигнут своего адресата, но пусть они станут моей единственной связью с тобой, которая не позволит мне потерять тебя. Всегда твой, Александр.

14 февраля 1963 года

Моя дорогая! Сегодня День Святого Валентина. Я представляю, как твоя улыбка озаряет лицо, читая валентинки, которые ты получила. Как будто я снова слышу твой смех, такой лёгкий и звонкий… Вот вспомнилось, как мы бродили по лесу, ты упрямо искала первые весенние цветы, а я только любовался твоим рвением. Те мгновения, что мы провели вместе, – моя самая большая ценность. Как мне дороги наши прогулки по вечернему городу, когда свет фонарей мягко обрисовывал твой силуэт, а ты говорила о своих мечтах. Я помню, как мы смеялись, наблюдая за танцем снежинок за окном, и как ты клала свою руку на мою, словно желая сказать, что всё будет хорошо.

Мы расстались. Я пытался убедить себя, что так будет лучше для нас обоих. Но с каждым днём понимаю, что это ложь. Мы живём в мире, где нашей любви не суждено быть счастливой. Моя жизнь – это долг перед сыном. Его страдания делают мои чувства к тебе ещё более невыносимыми. Я скучаю по тебе, Мария. Моё сердце рвётся к тебе, словно корабль к маяку, но я вынужден держаться вдалеке, опасаясь разбиться о скалы.

Знаешь, я часто хожу по набережной, вспоминая наши прогулки. Ты всегда любила задерживаться у воды, слушать плеск волн, а потом спрашивать меня о том, к чему снится море. Так и вижу перед собой, как ты оживлялась, если удавалось найти особенно гладкий камешек, и как искренне радовалась, когда он прыгал по воде больше трёх раз. Теперь море кажется мне холодным и пустым, словно утратило ту теплоту, что ты ему придавала. Или это я стал другим? Может, это просто тень утраты, которая поселилась в моей душе.

Береги себя, моя любовь. Я прошу только об одном: не забывай меня. Пусть я останусь в твоём сердце, как ты навсегда осталась в моём. Любящий тебя Александр.

1 марта 1963 года.

О, далёкая моя! Весна. Природа оживает, но для меня её пробуждение стало невыносимым напоминанием о том, что я потерял тебя. С ветвей спадают последние кусочки льда, и вот уже робко выглядывают первые зелёные побеги, но их свежесть кажется чужой. Всё вокруг будто бы кричит о новой жизни, а моя душа остаётся в зимнем оцепенении. Деревья за окном напоминают о твоём тепле, о том, как ты любила вдыхать аромат весны, закрыв глаза и улыбаясь.

Но весенние краски больше не радуют меня. Всё кажется каким-то тусклым, словно жизнь потеряла свои яркие оттенки, как только ты ушла из неё. Деревья за окном больше не шепчут о грядущих радостях, а только напоминают о том, как ты обожала гулять среди цветущих яблонь, вдыхая их аромат. Разве я могу забыть, что это твое любимое время года? Ты говорила, что весна – это время надежды, время новых начал. Но могу ли я надеяться? Могу ли начать заново?

Я хотел бы написать тебе что-то радостное, но вокруг меня лишь пустота. Улицы, где мы когда-то гуляли, больше не радуют. Солнце, такое яркое и тёплое прежде, стало безжизненным пятном на сером небосводе. Даже шум ветра в листве, который успокаивал тебя, теперь кажется мне лишь глухим эхом твоего голоса, который я никогда не услышу вновь. Я тону в чувстве вины за то, что не смог удержать тебя, и одновременно в любви, которая согревает меня даже в самые холодные дни. Знаю, это несправедливо – держать тебя в этом состоянии неопределённости, но ты единственное, что придаёт смысл моим дням.

Скажи, ты всё ещё улыбаешься? Тебе удаётся находить радость в новых рассветах и первых весенних цветах? А помнишь, как ты говорила, что каждый бутон – это маленькое чудо, обещание будущего? Мне кажется, что эти цветы теперь смотрят на меня с укором, напоминая о том, чего я лишился, отпустив тебя. Я хочу верить, что да. Что ты смотришь на мир всё с той же особенной нежностью, которая всегда отличала тебя. И пусть это счастье найдёт тебя, даже если я останусь только тенью в твоих воспоминаниях. Твой навсегда, Александр.

25 апреля 1963 года

Дорогая Мария, прошло несколько недель с моего последнего письма, но каждый день мои мысли возвращаются к тебе, словно птицы, ищущие дорогу домой. Если бы ты знала, как я боюсь твоего молчания. Эта тишина между нами кажется бездонной пропастью, разделяющей нас всё сильнее. Иногда я ловлю себя на том, что невольно вслушиваюсь в вечерний звон колоколов, вспоминая, как мы однажды остановились на холме, чтобы насладиться их мелодией. Порой мне кажется, что я слышу твой голос в шуме ветра или вижу твой силуэт в толпе, но это лишь призраки воспоминаний, которые терзают меня, пробуждая ту боль, которую я стараюсь подавить.

Сегодня я увидел цветущую сирень, её аромат был таким же сладким и нежным, как в тот день, когда мы впервые встретились. Помнишь? Ты стояла под этим кустом, и его ветви касались твоих волос, словно хотели удержать тебя рядом. В тот момент я подумал, что ангелы, должно быть, завидуют мне, потому что ничего прекраснее я в своей жизни не видел. Этот образ, твой образ, до сих пор живёт во мне, не позволяя забыть о том дне. Я вспоминаю, как ты смеялась, когда сиреневые лепестки осыпались тебе на плечи, а ты собирала их и говорила, что они принесут счастье. Как хотелось бы вернуться туда, хотя бы на миг, чтобы снова увидеть твою улыбку, услышать твой смех и вдохнуть этот аромат, который теперь кажется таким горьким.

Прости меня, Мария, за проявленную слабость. Я обещал отпустить тебя, дать тебе возможность найти счастье, но сам оказался пленником своих воспоминаний. Каждая мелочь – запах весеннего воздуха, звук колокольчиков где-то вдали – всё напоминает мне о тебе. Как будто весь мир хранит следы твоего присутствия, запечатлев их в каждом шорохе и каждом отблеске света. Я часто думаю о том, как ты поправляла свои волосы, стоя у окна, или как наклонялась над чашкой чая. Эти воспоминания заполняют пустоту вокруг меня, но делают её ещё более болезненной. Я застрял в прошлом, как в паутине, и не знаю, как вырваться из неё, не разрушив сам себя. С любовью, Александр.

10 июня 1963 года.

Моя сладкая боль! Как странно писать тебе, зная, что ответа я никогда не получу. Ты недолго была рядом со мной, но даже сейчас я ощущаю твоё присутствие. Оно словно мягкая тень, сопровождает меня в каждом мгновении, в каждом вздохе ветра, в каждом шелесте листвы. Но ты слишком далеко, чтобы я мог дотянуться или хотя бы издали посмотреть на тебя. Я часто представляю, как мы могли бы сидеть втроём – ты, я и мой сын. Нет, наш сын. Как ты держала бы его за руку, смеясь над его бесконечными вопросами, как твоя улыбка озаряла бы наши самые обычные дни, превращая их в праздник.

Сегодня я провёл целый день с Андрюшей. Мы гуляли в саду, и он пытался ловить солнечных зайчиков, смеясь так звонко, что мне на миг показалось: счастье всё ещё возможно. Я представлял, как ты могла бы идти рядом с нами, показывая ему, как правильно срывать одуванчики, чтобы загадать желания. Но потом он остановился, посмотрел на меня своими большими карими глазами и спросил: «Папа, почему ты такой грустный?»

Этот вопрос пронзил меня, как стрела. Я хотел бы рассказать ему, что он всё, что у меня есть, что его смех и улыбка наполняют мою жизнь светом. Но как ему объяснить, что в то же время мне не хватает тебя рядом с нами? Мне не хватает твоей руки, которую я мог бы сжать своими пальцами, твоих слов поддержки, твоего тепла. Я стараюсь быть для него лучшим отцом, давать ему силы бороться, но каждый раз, когда он обнимает меня, я думаю о том, как ты могла бы стать для нас обоих лучшей частью этой непростой жизни.

Я вспоминаю, как ты однажды наблюдала за закатом, держа в руках его игрушечный кораблик. Ты тогда сказала, что мечтаешь однажды рассказать ему сказку о том, как этот кораблик поплыл навстречу приключениям, и мы с тобой смеялись, придумывая невероятные истории. Теперь я рассказываю ему перед сном эти сказки сам, сидя у его кровати. Он слушает их с таким вниманием, с каким, я уверен, слушал бы тебя. Но каждое слово отдаётся в сердце горьким эхом, потому что тебя нет рядом, чтобы видеть, как он улыбается, как его глаза загораются интересом. Я часто думаю, как бы ты смотрела на него, с какой нежностью поправляла бы его волосы, с каким терпением отвечала бы на его бесконечные «почему». Это были бы моменты, которые я хотел бы разделить с тобой. Его смех – это всё, что удерживает меня от отчаяния, но даже он не может заглушить боль утраты, связанной с тобой.

Я узнал, что ты уезжаешь. Говорят, ты собираешься начать новую жизнь. Это правильно, Мария. Я хочу, чтобы ты была счастлива. И пусть я не могу быть частью твоей новой жизни, мои молитвы всегда будут сопровождать тебя. Знай, что где бы ты ни была, часть меня всегда останется рядом с тобой. Пусть время залечит наши раны. Пусть оно подарит тебе крылья для полёта. Неизменно твой, Александр

25 июля 1963 года

Мария, моя несбывшаяся мечта, здравствуй! Сколько раз я пытался взять в руки перо и начать писать это письмо, но каждый раз мне казалось, что слова предают меня. Как можно выразить то, что терзает душу, не разрушив её окончательно? Я не представляю своей жизни без тебя, без возможности писать тебе. Эти письма – всё, что связывает меня с тобой, всё, что даёт мне силу продолжать жить. И всё же я знаю, что должен отпустить тебя даже в своих мыслях. Ты должна быть свободной, а я понимаю, что мой долг перед сыном не позволяет мне что-либо изменить. Его лечение и интересы требуют полной самоотдачи, и моя жизнь теперь целиком принадлежит ему. Ты не можешь приехать к нам, как я не могу забрать его и соединиться с тобой, хотя много раз мечтал об этом. Я связан обязательствами, которые не могу нарушить, и в этом моя глубочайшая беда. И хотя мой брак давно стал лишь формальностью, я не могу разрушить этот хрупкий баланс, ибо развод нанесёт сыну удар, который он, возможно, не переживёт. Он и без этого достаточно страдает, и я не могу предать его доверие, опрокинув его мир ради своего счастья. Это обстоятельство сильнее моих желаний, сильнее моей любви.

Моя жизнь без надежды быть с тобой превратилась в пустыню. Утро больше не приносит свежести, вечер – успокоения. Каждый новый день безжалостно напоминает о том, чего я лишился. Я часто думаю, что будет со мной, если я перестану писать тебе. Возможно, замкнусь в себе, стану жить только ради отцовских обязанностей, не позволяя себе мечтать. Эта жизнь превратится в череду безликих дней, где ничего не сможет пробудить во мне радость. Каждый звук в доме, каждый взгляд моего сына будет напоминать мне о том, что тебя нет рядом. Я знаю, что не должен изматывать себя мыслями о тебе. Но я не могу. Это выше моих сил. Я цепляюсь за тебя, за наши воспоминания, как утопающий за обломок лодки, зная, что это бесполезно.