Не с любовью пишется раздельно

И все больше верю попутчикам.

И все меньше завишу от них.

От тех, кто рядом.

Все больше от тех, кто сошел остановкой раньше.

Остановкой, километром, годом.

А может от тех, кто еще войдет.

На следующей остановке, через сотню километров или пару лет.

И уже не нужно никаких вагонных споров.

Лишь стакан крепкого сладкого чая.

В подстаканнике.

Обязательно в подстаканнике.

И музыку копеечной ложечки, бьющейся о край граненого чуда

на стыках.

Рельсов и судеб.

Прошлого и настоящего.

Правды и вымысла.

Стыда и гордости.

Любви и ненависти.

Хорошего и очень хорошего.

Осень хорошего.

Осень жизни.

Никто не объявит остановки.

Проводник ушел за кипятком.

И не обещал вернуться.

Вот теперь я точно за все отвечаю сам.

А Вы?

Мы почти проехали мимо себя.

И есть смысл вспомнить название следующей станции.

И я точно справлюсь.

Извинюсь и поблагодарю.

Нет, сначала поблагодарю. Потом попрошу прощения.

Так правильно.

Амэн.

Про самую любимую женскую прическу

Я поздний, летний, утренний ребенок. Из понедельника.

Папе – 42. Маме – 37.

Было лето, и было утро!

Это теперь роды в таком возрасте дело обычное.

Полвека назад ситуация была немного другая.

Но мне повезло.

Поэтому вы все это читаете сейчас.

Вам тоже повезло!

Мама всю жизнь преподавала.

А чему лучше всего учат прекрасные еврейские учителя?

Правильно!

Русскому язык и литературе.

Садитесь, пять!

Работа была для нее почти всем.

Пример? Извольте!

12 июля мама родила,

а 1 сентября уже была в аудитории.

Кто тут говорил что-то про декретный отпуск?

Простите, послышалось.

38 лет в одной школе N 93.

В Ельшанке. Или на…

В очень неспокойном районе с веселым названием.

Одна запись в трудовой книжке.

Иногда, уже будучи старшеклассником и даже студентом, я приезжал за ней.

И нам случайно удавалось неспешно прогуляться от ее школы до троллейбусного кольца.

Мама сильно сутулилась.

Но эта прогулка выпрямляла ее спину, делая маму гораздо выше ее родных 167 сантиметров

И я понял почему – с ней здороваются и стар, и млад. Она знала почти всех.

И все знали ее.

Мама шла словно королева среди своих подданных.

Были семьи, где три поколения прошли через мамины руки.

Вернее – через мамино сердце.

А учила она блистательно.

О ее уроках ходили легенды.

Была строга, но справедлива.

И прекрасно владела предметом.

В совершенстве.

Но меня на свой урок пустила всего один раз в жизни.

Лет через двадцать стало понятно, к чему это все.

Не хотела, чтобы сын повторил ее путь.

Хотя потом, когда я уже сам учительствовал, гордилась безмерно.

Мне докладывали близкие к королеве люди.

Мама – символ той эпохи.

Ее до сих пор вспоминают ученики и коллеги.

С улыбкой и благодарностью.

Печалит, что объективно число этих людей увеличиваться не может. Только уменьшаться. Бесконечность лишает жизнь смысла.

Даже бесконечность памяти.

Такова истина.

В 1982-м году я поступал в ВолГУ.

На филфак, чем мама была явно недовольна.

В ее мечтах и планах младший сын имел образ военного врача или военного журналиста.

Смешно, правда?

А папа решил, что из меня выйдет прекрасный инженер. Еще один анекдот.

Но я пошел по пути «наименьшего сопротивления»!

А проще всего было стать филологом.

Привожу мой диалог с преподавателем сразу после вступительного экзамена по русскому языку и литературе.

Про оценку из скромности умолчу.

– Кто Вас готовил, молодой человек?

– Мама.

– Мама? Плотникова…Что-то я не знаю такой учительницы.

– У нас разные фамилии.

– Можно поинтересоваться?

– Хает. Ее фамилия Хает.

– Вы сын Раисы Михайловны? Что ж сразу не сказали.

Я бы Вас и не спрашивала.

Примечания