Стань моим завтра

Я ощущала, как вода касается моей кожи, и вспоминала слова тетушки Люсиль, которые спасли меня в Филадельфии. Нужно было обдумать их за рисованием. Но сейчас мне хотелось ненадолго вырваться из собственной головы.

Я поспешно вышла из душа, натянула мешковатые фланелевые штаны, носки, футболку и толстовку. Подошла к дивану и взяла снежный шарик, наблюдая, как внутри него кружатся белые хлопья. Только вот тишина, висевшая в квартире, казалась слишком громкой. Я не хотела быть одна.

Так почему ты ему об этом не сказала?

Некоторые привычки – например, всегда все делать самой – стали настолько инстинктивными, что мне даже не приходило в голову задуматься, прежде чем им последовать. Даже когда все заканчивалось тем, что я оставалась совсем одна.

Тогда переоденься и отправь ему СМС. Узнай, где находится бар, и поезжай туда.

Но мне было плохо от одной мысли о том, что придется переодеваться в нормальную одежду, краситься, ехать на метро и автобусе, когда на улице так холодно, а потом еще сидеть в набитом людьми баре и вести светскую беседу с друзьями Бекетта… Каждый из этих пунктов казался неподъемной задачей.

Я осторожно поставила шарик на стол и поднялась на ноги, чтобы найти ноутбук. Если я закажу еду и одну-две бутылки вина, мне станет легче. И если посмотрю кино.

Я сделала два шага по направлению к чемодану, когда в замке входной двери повернулся ключ.

Вошел Бекетт. Из-под его куртки торчал воротник жуткого ядовито-зеленого свитера, а в руках он нес несколько больших пакетов. Вместе с ним в квартиру ворвались запахи говядины с брокколи, жареной лапши и курицы в апельсиновом соусе.

Мое сердце стукнулось о ребра и треснуло, словно огромное яйцо. По моим внутренностям заструилось тепло.

Я уперла руку в бедро, пытаясь придать голосу строгость.

– Ты сейчас должен быть в другом месте.

– Ты что, собиралась устроить вечеринку, пока меня нет? – спросил он, ставя сумки на кухонный столик. – Извини, облом.

Я улыбнулась так широко, что заболели щеки.

– Что это такое?

Бекетт принялся распаковывать китайскую еду.

– Рождественский ужин.

Он запустил руку в другой пакет и извлек оттуда картонную упаковку яичного коктейля и бутылку рома «Капитан Морган».

– А вот и рождественский десерт.

– Ты святой человек, – произнесла я. – Но как же твои друзья?

– Они прекрасно смогут напиться и без меня, – ответил он.

– Они не разозлились?

– Из-за того, что не смогут весь вечер лицезреть этот свитер? Еще как! Но они уже справились с этой потерей.

Он разложил рис, курицу, говядину с брокколи и яичные рулетики по двум тарелкам. Я пялилась на него, пока он не поднял взгляд.

– Ты вроде бы говорила, что хочешь посмотреть какой-то фильм?

Я моргнула.

– А, да. Давай так и сделаем.

Пока Бекетт занимался едой, я смешала ром с яичным коктейлем. Мы осторожно устроились на кровати вместе со своими тарелками и ноутбуком, на котором уже была запущена «Реальная любовь».

– Это единственный гениальный рождественский фильм в истории кинематографа, – заявила я. – Лучше его нет ничего.

– Это же девичья мелодрама, да? – с сомнением в голосе уточнил Бекетт.

– Как ты понял?

– Здесь снимался Хью Грант.

Мы ели, смеялись и пили, наблюдая за разнообразными романтическими историями, развивавшимися по мере продолжения фильма. Когда мы дошли до момента, где Хью Грант – в роли премьер-министра – целует свою бывшую ассистентку во время праздничного школьного концерта, я осознала, что выпила на несколько стаканов яичного коктейля больше, чем планировала. А когда фильм закончился, мне казалось, что я нахожусь под водой. Кровать подо мной колыхалась. Углы комнаты расплывались, и, чтобы сфокусировать взгляд, приходилось мигать изо всех сил.

– Ты там в порядке? – спросил Бекетт. В его голосе звучало благожелательное снисхождение, которое трезвый человек испытывает, разговаривая с пьяным.

– Кажется, я выпила немного больше алкоголя, чем собиралась, – произнесла я, четко выговорив каждое слово.

Улыбка Бекетта стала мягкой.

– Чувствуешь себя получше?

– Да. – Я прищурилась, подняв взгляд к потолку. – Но этот свет меня убивает.

Он встал и выключил лампу. Квартира погрузилась в мягкое сияние рождественских гирлянд.

– Будешь ложиться спать? – спросил Бекетт.

– Никакого спать. Хочу слушать музыку. Включи Фрэнка, пожалуйста.

Он рассмеялся и, достав пластинку с альбомом Синатры из конверта, с необычайной осторожностью и почтением установил ее на проигрыватель. Он аккуратно придерживал иголку, пока та не попала в самое начало первой песни: «I’ll Be Home For Christmas».

Потом он наклонил свою длинную спину к окну.

– На улице идет снег. Не морось, не град, не снежная крупа. Настоящий снег.

– Правда? – я подошла к окну и стала рядом с ним. – Как красиво.

Мы с Бекеттом стояли плечом к плечу, и я пожалела, что так много выпила. Мои спутанные мысли двигались слишком медленно, а вот пульс мгновенно ускорился, стоило Бекетту на меня взглянуть. Он открыл рот, чтобы заговорить, но потом взял мою правую руку в ладонь, а вторую положил мне на талию.

– Что ты делаешь? – спросила я, когда он опустил мою левую руку себе на плечо.

– Танцую с тобой.

Я подняла на него взгляд.

– Разве не нужно было сначала у меня спросить?

– Может, и нужно было, – ответил он, покачиваясь и уводя нас от окна к середине комнаты. – Но когда спрашиваешь, то не знаешь, что услышишь в ответ. Начинаешь много думать и беспокоиться. А я хотел… чтобы в этот момент в моей голове не было лишнего шума.

Он опустил на меня взгляд.

– Хочешь, чтобы я перестал?

Ни за что в жизни…

– Нет, не нужно. Это… приятно.

Наши взгляды встретились, и в его насыщенно-синих глазах я увидела отражение собственных желаний. Мы оба хотели одного и того же, но оба считали, что не можем себе этого позволить. Между нами повисло обещание оставаться друзьями.

– Хватит так много думать, – сказал Бекетт, прижимая меня к себе. – Я не забыл наше обещание. Но давай позволим себе хотя бы этот вечер.

– Это звучит хорошо.

На самом деле это звучало просто прекрасно. Я страшно вымоталась за время поездки и к тому же была изрядно пьяна. Так что я просто расслабилась в его руках и отпустила застаревшие боль, страх и чувство вины.

Просто быть здесь и сейчас.

Я положила голову ему на грудь и потерлась щекой о мягкую зеленую шерсть.

– Обожаю этот свитер, – прошептала я. – Лучший свитер на свете.

Смешок Бекетта прогремел у самого моего уха.

– Серьезно? Расскажи мне еще что-нибудь.

Я покачала головой и прижалась к нему еще ближе. Мы почти не двигались – лишь медленно переступали по кругу.

– Я не настолько пьяна.

– «Настолько» – это насколько?

– Настолько, чтобы совсем забыть про осторожность. Я не собираюсь ни говорить, ни делать ничего такого, о чем пожалею наутро.

– Какой я везучий, – сказал Бекетт.

Я рассмеялась ему в грудь.

– Я не собиралась напиваться. Честно не собиралась. Но факт остается фактом. Я набухалась. На Рождество.

Его рука крепче сжала мою талию.

– Уверен, что психологические защитные механизмы тут абсолютно ни при чем.

– Ха-ха.

Бекетт еще раз тихонько рассмеялся, а потом проговорил мягким голосом:

– Напивайся так сильно, как тебе нужно, Зэл. Дай себе отдохнуть. Мне кажется, это тебе необходимо.

– Да. – Мне было слишком неудобно обнимать его за шею, и я опустила руку ему на талию. – Мне это необходимо. Мне необходимо все это.

Фрэнк Синатра хриплым голосом напевал, что вернется домой на Рождество, но только в своих мечтах. Бекетт прислонился подбородком к моей голове, и я еще глубже погрузилась в приятное, насыщенное блаженство его близости. Я ощущала все те места, которыми мы касались друг друга, и сквозь окутавшую меня пелену рома и умиротворения, я подумала: что случится, если я оторву голову от его груди и поцелую его?

От одной этой мысли по моему позвоночнику пробежал разряд, яркий и мощный, и кожу защипало от приятного предвкушения.

Но ром оказался сильнее. Я все крепче прижималась к Бекетту, прислушиваясь к стуку его сердца.

Размеренное биение жизни. Мгновения, пролетавшие между нами, пока мы пытались навсегда уберечь себя от новой боли.

Должен быть и другой путь…

Песня закончилась, и мы замерли на месте. Мне было тяжело двигаться. Да и не слишком-то хотелось.

– Ты спишь? – спросил Бекетт.

– Да.

Он наполовину довел, наполовину отнес меня до кровати и уложил на одеяло. Мое отяжелевшее тело тут же утонуло в подушках. Двигаться было слишком трудно. Наступила тишина.

– Песня закончилась?

– Да, закончилась.

– Было здорово, Бекетт, – сказала я, пытаясь выразить чувства словами, но мозг отказывался со мной сотрудничать.

– Сегодня вечером было замечательно. Тепло и… замечательно.

Я почувствовала, как Бекетт опускается на кровать рядом со мной, и заставила себя приоткрыть глаза. Он лежал на боку, опершись головой на руку.

– Ты что, засыпаешь и бросаешь меня одного? – мягко спросил он.

– Нет, – ответила я, пытаясь заставить глаза не закрываться. Мне хотелось на него смотреть. Он был так близко, что ему ничего не стоило меня поцеловать… Но я знала, что он этого не сделает. Даже напившись, я понимала, что Бекетт не станет меня целовать, потому что я напилась. Но он был со мной, совсем рядом, и его глаза смотрели на меня пристально и мягко. Я пыталась ухватиться за этот момент и удержаться в нем, но выпитый ром стремился затянуть меня в сон.

– Завтра я буду обо всем помнить, – проговорила я.

Он улыбнулся.

– Уверена?

– Угу. Расскажи мне что-нибудь. Мне нравится твой голос. Он как маяк в темноте… благодаря ему я всегда могу отыскать дорогу назад.

Он подвинулся, устраиваясь поудобнее.

– О чем тебе хотелось бы послушать?

Я снова попыталась сосредоточиться.Господи, какой же он красивый. Моя рука – без позволения разума – поднялась с подушки и прочертила неровную линию по небольшой горбинке на его переносице.

– Расскажи, что случилось с твоим носом.

– Это было в тюрьме. Ввязался в драку во время прогулки.

Я нахмурила брови, не убирая пальцев с лица Бекетта. Теперь я проводила ими по его щеке, ощущая легкое покалывание от щетины.

– Надеюсь, ты победил.

– Я выжил, – тихо произнес он. – В тюрьме это равносильно победе.

Теперь мои пальцы коснулись его губ и на мгновения задержались там, чтобы сполна прочувствовать их мягкость… Моя рука упала на подушку. Глаза закрылись. Слишком уж отяжелели веки.

– Расскажи мне что-нибудь еще. Что-нибудь хорошее, Бекетт.

Небольшое молчание, а потом:

– Даже не представляешь, какая ты красивая, – мягко проговорил он, и я почувствовала, что теперь уже его ладонь касается моей кожи. Его большой палец скользил туда-сюда по моей щеке. – Вот тебе что-нибудь хорошее. И я это в тебе люблю.

О господи… Проснись. Запомни эти слова…

– Бекетт…

– Я рад, что ты здесь, Зельда, – мягко произнес он. – Не в смысле, что ты в моей кровати – хотя против этого я тоже нисколько не возражаю. Я имею в виду здесь. В этой квартире.

– Ты правда рад?

– Я никогда не считал это место домом, – сказал он. – Для меня это было просто помещение, в котором можно жить. Время от времени, когда возникают проблемы с деньгами, я уверен, что меня выгонят на улицу. И это было бы неприятно по очевидным причинам, но привязанность к этой дерьмовой квартирке не окажется в их числе. Но теперь… эта дерьмовая квартирка стала мне домом, Зэл.

Весь мой мир сузился до его голоса и прикосновения.

Запомни это. Запомни все до единой детали…

Я подвинулась, крепче прижимаясь щекой к его ладони.

– Правда?

– Ага.

Он откинул локон, упавший на мою шею.

– И дело не только в вещах, которые ты принесла. Не только в гирляндах, елке или цветке. Дело в тебе. Это место стало мне домом, потому что здесь живешь ты.

Я заставила себя открыть глаза.

– Бекетт?

Его голова лежала на подушке рядом со мной.

– Шш.

Он провел рукой по моей щеке и виску.

– Если ты сейчас не заснешь, то, возможно, завтра вспомнишь то, что я сказал. А мы обещали, что будем друг другу друзьями.

– Я хочу… – прошептала я, придвигаясь к Бекетту и прижимаясь к нему всем телом. Он обнял меня и притянул еще ближе к себе. Я вздохнула, чувствуя, как тону в этом густом блаженстве. – Я хочу…

– Чего? – прошептал он. – Чего ты хочешь?

Я хочу тебя…

Мои мысли начали обрываться. Я все глубже погружалась в сумеречную зону между сном и реальностью, но голос Бекетта следовал туда вслед за мной.

– Зельда? – прошептал он в мои волосы. – Я поменял свое мнение. Ты меня слышишь?

– Мм.

Да. Я здесь. Я здесь, с тобой.

– Хорошо, потому что я хочу, чтобы ты запомнила мои слова.

– Ладно…

Я все запомню, Бекетт. Говори…

– В этом году у меня лучшее Рождество в жизни.

Я вздохнула и прижалась к нему еще ближе, сражаясь с приятным желанием провалиться в сон. Мои губы касались теплой кожи на его шее – настолько крепко он меня обнимал.

– У меня тоже, Бекетт, – прошептала я. – Я вернулась домой.