Дорога к успеху

Глава 1. Кафе на трассе

Вечер, который никогда не спешил уходить из этих мест, медленно оседал на землю, окрашивая придорожное кафе в тусклый, почти болезненно-желтый оттенок – словно здание устало быть частью мира и предпочло спрятаться в собственном полумраке. Окна, забрызганные дорожной пылью и следами давних дождей, отражали лишь слабые огоньки passing trucks, но и они поглощались тяжелым воздухом, пропитанным смесью пережаренного масла, растворимого кофе и какой-то неопределённой тоски, которая будто навсегда поселилась здесь, под потолком, между старыми вентиляторами и пластмассовыми растениями.

Кристина стояла на крошечной сцене – если это вообще можно было назвать сценой: доски, сколоченные неровно, скрипели под каждым её шагом, а единственная колонка, пережившая, кажется, ещё начало двухтысячных, издавала слабое фоновое потрескивание, напоминавшее дыхание уставшего человека. Она держала в руках гитару, такую же видавшую виды, как и всё вокруг; лаковое покрытие на корпусе стерлось, и струны, хоть и были натянуты правильно, всё равно время от времени звучали чуть глуховато, словно сопротивлялись.

Но несмотря на всё это несовершенство, которое могло бы сломать кого угодно, Кристина пела – тихо, но чисто, так, как пели бы те, кто давно перестал надеяться, что кто-то услышит, но всё равно продолжает, потому что иначе внутри образуется пустота, в которую страшно заглядывать. Её голос – мягкий, чуть хрипловатый на верхах, но удивительно тёплый – струился между столами, где дальнобойщики устало размазывали ложками густую подливу по тарелкам, где женщины средних лет пересказывали друг другу свои недавние семейные драмы, где подростки, забежавшие по пути откуда-то куда-то, бездумно листали телефоны.

Её никто не слушал. Или почти никто.

И всё же Кристина продолжала, чередуя аккорды в привычной последовательности, которую могла сыграть и с закрытыми глазами. Именно в такие моменты она чувствовала, что живёт. Пусть и не так, как мечтала.

– …и если завтра меня не станет, – голос дрогнул, но удержался, – я всё равно бы выбрала дорогу…

Слова, написанные когда-то ночью, под жужжание старого холодильника, неожиданно больно резанули по сердцу. Наверное, потому что в них была правда – та, в которой она боялась себе признаться: она давно выбрала дорогу мечты, но продолжала стоять на месте, будто ждет чьего-то разрешения сдвинуться.

Она закончила песню, позволив последнему аккорду медленно раствориться в тишине, которая, как назло, наступила именно в этот момент – будто весь зал на секунду решил притвориться, что слушал. Но тишина быстро распалась: заскрипели ножки стула, грохнул чей-то стакан, за стойкой хлопнула дверца холодильника.

– Кристин, – раздался грубый голос Аркадия Семёновича, хозяина кафе, человек суровый, но по-своему справедливый. – Давай что-нибудь повеселее. Мужики засыпают.

Он сказал это не злонамеренно, просто по привычке, как говорят о погоде или ценах на бензин. Но Кристина в такие моменты каждый раз чувствовала, словно кто-то на мгновение сжал её сердце – не сильно, но достаточно, чтобы напомнить: её музыка никому не нужна.

Она кивнула, хотя внутри всё протестовало, ведь эта песня была последней ниточкой, связывающей её с самой собой. Но спорить бессмысленно: спор здесь ничего не менял, кроме настроения. Она подняла гитару, переставила каподастр, уже готовясь начать очередную угодливую композицию – ту, что неизменно вызывала какое-то подобие энтузиазма у посетителей, – когда дверь, старая металлическая, скрипучая, распахнулась с таким звуком, будто протестовала против ещё одного неожиданного визита.

И в дверном проёме появился Илья.

Он всегда появлялся именно так – шумно, резко, будто мир должен был чуть дрогнуть от его присутствия. Высокий, с сильными плечами, с той особой походкой людей, которые искренне верят, что всё вокруг принадлежит им или должно принадлежать. Его густые волосы были взъерошены ветром, а на лице читалось раздражение, которое появлялось у него всякий раз, когда он предполагал, что Кристина делает что-то без его ведома. А она делала. Часто.

– Ты ещё здесь? – бросил он, даже не смотря в её сторону, и прошёл к стойке. – Кофе. Быстро.

Он стукнул пальцами по деревянной столешнице, медленно обвёл взглядом помещение, и только затем удостоил Кристину вниманием.

– Мы же договаривались поговорить.

Она чувствовала, как в груди сжимается комок.

– У меня смена, Илья. Мы поговорим после.

Он усмехнулся. Очень тихо, почти без движения губ.

– У тебя вечно “после”, Крис. Знаешь, так можно всю жизнь ждать удобного момента, который никогда не наступит.

Его слова были как финальный штрих к и так тяжелому дню. Кристина отвернулась, взяла гитару – но руки чуть задрожали. Она надеялась, что никто не заметит.

Однако заметил дальнобойщик, сидящий в дальнем углу. Он не был постоянным посетителем, но в этом месте все лица казались знакомыми. Мужчина смотрел на неё внимательно, с тем совершенно особым выражением, которое Кристина видела редко – когда люди думают не о себе, а о том, что услышали.

Она взяла новый аккорд.

Потом второй.

Потом третий.

И постепенно мелодия вытолкнула из её сознания всё – слова Ильи, полумрак, гул голосов. Она пела – сначала для себя, потом для этого незнакомого мужчины, а затем будто бы для кого-то гораздо более далёкого, стоящего за пределами видимого мира.

Когда песня закончилась, дальнобойщик медленно поднялся и подошёл ближе, осторожно, будто боялся отвлечь её. Он был крупным, с добрыми глазами, утонувшими в сеточке морщин.

– Девочка… – сказал он, и в его голосе было столько тепла, сколько она не слышала давно. – Голос у тебя… ну, редкость такая. Настоящий. Сын у меня музыку любит – можно я запишу? Пусть послушает.

Кристина улыбнулась – впервые за весь день искренне.

– Конечно, можно.

Она не знала – не могла знать, – что именно эта короткая, почти случайная запись станет первым слабым звуком того большого эха, которое однажды докатится до Москвы.

Но мир иногда любит распутывать сложнейшие судьбы именно из таких маленьких, ничем не примечательных мгновений.

И пока дальнобойщик держал телефон, и она снова пела, чувствуя, как внутри поднимается лёгкая, робкая надежда, Илья стоял у стойки и смотрел на неё с выражением, в котором смешались злость, непонимание, ревность и страх потерять контроль.

Он ещё не знал, что потеряет гораздо больше.