Freedom
- -
- 100%
- +
– Ее звали Малкуль. Мы встретились на одной из пьяных вечеринок, на которую притащили нас друзья. Она единственная, кто выделялся среди толпы. Массы пропитанных алкоголем людей веселились под попсовую музыку и думали только о сексе. Она спускалась по лестнице в коротком платье цвета вина, на длинных каблуках, которые, словно иголочки, втыкались в бетонную лестницу, иначе я не понимал, как можно передвигаться на таких опасных туфлях. Суматошный разговор, игра в бутылочку. Ей было семнадцать, и она была тех правил, что первый поцелуй только по любви. Поэтому, оставив нас в нашем пьяном распутстве, она вышла на улицу, я заметил, что она исчезла. Испугался, что не успел познакомиться, ведь видел ее впервые. Вышел следом за ней, суматошно смотрел по сторонам, а ее нигде нет. Наверно, ушла, крутилось у меня тогда в голове. Но неожиданно раздался голос из-за спины. Она спросила, хочу ли я выпить, я обернулся, посмотрел на нее и утонул в ее чистых изумрудных глазах, а потом эти волосы, они были ярко рыжего цвета, длинные, завитые, рыжие. Я согласился, и она протянула мне стаканчик, сделав глоток, я понял, что в нем лимонад. Она рассмеялась. Помню, как взял ее за руку, и по моему телу пробежали мурашки, тепло ее руки прямиком отправилось ко мне в сердце. Чувствовал ее всю. Понимал, и больше всего я верил, что она – это моя судьба. Мы
пообщались с ней тогда до утра, и если бы она не уехала, мы бы не расставались с ней в этот день. Проводил на поезд. Уехала. А я, как дурак, стоял и ждал, когда поезд совсем пропадет из вида. Пропал. Позже мы списались с ней в соцсетях, а потом я понял, что не могу без нее, ей исполняется восемнадцать, она едет ко мне. Жили мы в этой квартире, и она постоянно говорила, что хочет маленькую гардеробную, я создал ей ее. Она говорила, что хочет рисовать, и рисовала, а я вешал ее картины везде. Все было хорошо, настолько хорошо, что мне становилось страшно. Помню, как прихожу с работы, а она сидит плачет на кухне, спросил, что случилось, но она не ответила, улыбнулась и поцеловала меня с такой силой, с которой целуются, когда расстаются надолго или навсегда. Прошло месяца два, она стала другой. Сильные изменения я заметил в ее внешности, да и внутренние тоже были мне заметны, хотя она их старалась скрывать. Всегда сонная, головная боль, которую она терпела и до последнего мне не говорила. Ярко-рыжие, огненные волосы потеряли свой окрас и стали бледными и сухими. Глаза потеряли яркость, стали тусклыми, туманными, много она потеряла в весе. Пытаясь сводить ее к врачу, я слышал только отказ, потом приступ. Она потеряла сознание, когда встречала меня с работы. Позже я обнаружил ее лежащую у бордюра – отвёз в больницу. Сказали, рак. Она молчала. Зашел к ней в палату, а она совсем плохая. Сел рядом, взял ее руку и чувствую, как она сжимает ее, старается сильно, но сил нет. Помню, как она просила меня забрать ее. Я в отказ, говорил, надо лечиться. Потом ей стало лучше, она начала ходить и снова могла разговаривать. Пришел к ней, выглядела она совсем здоровой, обнимает меня и говорит: «Поехали домой». Спросил у врача, он сказал, все запущено, говорил, что предлагал ей остаться в больнице, ведь прошло достаточно времени. А на данный момент ее жизни осталось месяц и какие-то дни. Пришел к ней, пытался скрыть от нее всю правду, а она тогда мне сказала, что все знает, что поэтому и не говорила. Не хочет сидеть в больнице остаток дней и ждать, пока умрет. Хочет как ни в чем не бывало гулять по улице и ждать меня с работы, смотреть на звезды, играть в дурацкие игры на кухне и не думать о том, что ее не будет завтра. Она так плакала и молила меня, чтобы остаток времени она не думала о болезни. Я забрал ее, забрал, и две недели все было прекрасно, но иногда я чувствовал, как ночью она скручивается от боли, идет в ванную и, опуская лицо в воду, кричит. Мне больше всего было больно оттого, что ничего сделать нельзя и единственное, что я могу сделать для нее, это не подавать вид, что вижу, как ей больно, а я не только видел, но и чувствовал. Через пару дней ей стало совсем плохо, от боли она потеряла сознание. Скорая приехала быстро. Пару дней в больнице, а потом ее нет. В последнее время она не хотела фотографироваться, а я просил. Поэтому я повесил ее фотографии здесь. Одна, которая в коридоре, это когда она была здорова, чтобы все, кто здесь был, помнили ее такой, а в комнате это фотография за неделю до смерти. Я хотел оставить образ ее здесь. Чтобы она была только со мной, такой настоящей, какой была только для меня. И рисунки, она рисовала первый рисунок, который был яркий, и цветовая гамма была только из светлых тонов, когда мы познакомились. Потом рисунок из теплых тонов, мы в этот период жили вместе, и перед смертью она нарисовала рисунок, где только черные и серые полосы.
Фио смотрел на вино, потом закурил, одновременно он делал затяжки и глоток вина. Будто бы хотел опьянеть еще сильней. Но не выходило. Дальше тишина, он молчал, а мне сказать было нечего.
Будто два незнакомых человека сидят и ждут автобуса, а от тишины между ними возникает жуткая неловкость. Они сидят и ждут, кто первый уедет, чтобы вздохнуть спокойно.
Но автобус задерживается.
Я решила быть первым, кто уйдет.
– Фио, я тронута твоей историей и хочу сказать, что ты справишься, ты сильный, и все, что у тебя будет впереди, оно заглушит боль от прошлого. А сейчас извини, время уже шесть утра, а мой вылет в 12, если ты помнишь, я пойду спать. На прощание я подошла к Фернандо, обняла его за шею и поцеловала в висок. Захожу в комнату, смотрю на фотографию Малкуль, она, как я, тоже не захотела говорить ему правду, чтобы не сделать больно, только боль все равно пришла. И, наверно, она продлится еще как минимум несколько лет. Многие могут осудить нас за то, что мы обманули или что-то не досказали, но почему не многие могут понять, как нам потом больно, как нас это убивает. Выключаю свет, чтобы темнота заставила уйти мысли и погрузила меня в сон, Фернандо же все еще сидел на кухне. Ему было больно, но он не старался искать ее в допитых бутылках.
ГЛАВА 5
– Пора. Крикнул отец.
Мы все холодно обнялись, и разошлись по разным сторонам. Самолет взлетает…
Я сижу в самолете, смотрю в окно и понимаю, что мое прошлое осталось там, по ту сторону окна. Смотрю на родителей, отец с серьезным видом разговаривает по телефону, мама стоит рядом с ним и увлеченно смотрит какой-то модный журнал. Хотя бы сделали бы вид, что им грустно расставаться со мной на столь долгое время. Иногда мне кажется, что мы все чужие, что нас связывает только одна фамилия. Почему мы не стараемся узнать друг о друге что-то большее? Почему не говорим теплые слова и не звоним просто потому, что скучаем? Нас будто посадили в банку, как хомяков, и нам тесно, мы раздражаем друг друга, вызываем агрессию, и плевать, что мы семья. Мы просто-напросто ненавидим друг друга.
В окне всё отдаляется, всё то, что одновременно мне бы-
ло родное и чужое. Думаю о разном, и одна мысль перебивает другую. Слишком все уж сложно…
Прилетела. Встретил меня гид, и проводил до школы, ехать до нее час. Все время в автобусе я не могла не думать о прошлом, о Маркосе, Фернандо, школе, школьных друзьях. Я настолько была погружена прошлым, что для будущего не было места. Как будто именно сейчас надо об этом подумать, чтобы отпустить.
Приехали.
Оказавшись на месте, нами стал заниматься молодой учитель, который заселял студентов в комнаты. Мне досталась комната под номером шестьдесят, рассчитана на двух человек. Как сообщили мне позже, в моей комнате живет уже девочка со второго курса.
Комната будто бы поделена на две части, с одной стороны все было яркое и блестящее, висящие постеры из модных журналов, заставленная столешница с косметикой, теплые тона на постельном белье, кровать расправлена. Думаю, девушка, которая здесь живет, куда-то спешила. Ну а та сторона, которая досталась мне, имела только темно-синие обои Я принялась разбирать вещи, заставлять пустые места. Сделать себе уютное гнездышко. Садясь на корточки, я достаю вещи из чемодана и медленно ставлю их на полку, которая висела над кроватью. Отбираю то, что можно поставить на публику, и тут же выпадает фотография с Маркосом. Февраль. Помню, в этот день я приехала к нему, и он устроил мне сольный концерт, в голове пробегают его слова: «Навсегда, навсегда только мы». Мы целый день тогда провели вместе, думали о будущем, спорили, как назовем своих детей, а потом пошли на кухню и пытались приготовить пиццу. Всё в муке, овощи разбросаны по кухне. Было ужасно грязно, но безумно весело. Зачем я вспоминаю это? И зачем я взяла фотографию? Не понимаю…
Тут резко с грохотом открывается дверь, от неожиданности я бросаю все и плюхаюсь на кровать, будто сплю. По голосу это зашла девушка, наверно, моя соседка. Она болтала по телефону, увидев, что в комнате я, начала говорить на полтона ниже, взяв какую-то вещь, она собралась уходить, но остановилась, подошла ко мне и, тронув меня по плечу, сказала:
– Эй, сейчас будет ужин, ты пойдешь?
Я ничего не ответила, и она ушла.
Достаю компьютер, открываю почту, пишу Оскару. За это время что мы не общались я ужасно соскучилась по нему.
– «Здравствуй, Оскар, я улетела в Гембург, не смогла, да и, наверное, не хотела отстаивать свое мнение. Здесь все ужасно. Мне плохо.»
– Добрый вечер, Сэм Ортли. Я рад, что ты написала. Думал, что этого не произойдет. Не переживай, ты только
приехала, ты освоишься.»
– «Я не хочу осваиваться, мне ужасно плохо.
– «Ты просто находишься сейчас в темноте, пришедшие люди в твою жизнь зажгут огоньки, и тебе станет светло. Просто нужно немного подождать.»
– «Оскар, я предала Маркоса. Не смогла сказать ему важных слов, да и не было никаких сил, просто сбежала. Как будто мне десять лет, и я убегаю от злой собаки.»
– «Иногда нужно поступать как ребенок.»
– «Нет, это не то.»
– «Послушай, я сегодня был на пристани и наблюдал, как птицы кружат в небе. Ощущал их красоту и думал… Что, если бы люди стали птицами, как думаешь?»
– «Они бы улетели и никогда не возвращались.»
– «Это подвиг. Улететь из привычного места, не думая о том, что ждет тебя там, по ту сторону неизвестности. Просто однажды стоит рискнуть, посмотреть, что из этого выйдет. Как птицы, кто-то погибает, кто-то выживает. Но все равно они летят в неизвестность, в совершено чужое и неизведанное место. Некоторые улетают, чтоб вернуться, другие остаются, чтоб жить. Так же и люди. Они уходят, ищут спасения, те, кто не находит, возвращаются назад. Но не всегда тот, кого ты ждешь, придет к тебе. Птицы погибают в пути своего полета, и вернуться уже некому. Только последние раздавшиеся крики в небе – вот что от них осталось. Поэтому в каждом уходе есть риск, риск потери. Для человека же это всегда душевная потеря.»
– «Ты сравниваешь меня с птицей, я не хочу возвращаться, и думать о том, что меня кто-то там ждет, я не хочу.»
– «У тебя свой путь, иди по нему и не смотри в прошлое, если не хочешь, не открывай дверь, в которую не будешь заходить, не жди писем, которые не хочешь получать. Просто иди по своему пути, оставляя то, что приносит боль, в прошлом. И, пожалуйста, береги себя.»
После его сообщения в голове зажёгся огонек, мысль о том, что я действительно должна выкинуть из головы всё прошлое. Собираюсь, чтоб спуститься на ужин.
Иду по темному коридору, наблюдаю в окне закат, такое чувство, что на улице рассыпали много апельсинов, которые своим оранжевым цветом отражаются в небе. Красиво. Всегда есть вещи, на которые стоит обратить внимание: летний дождь, когда на улице совсем тепло и тут маленькие алмазные капельки падают с неба и бьются о твердый асфальт, или огонь, когда поджигаешь свечку, этот манящий язычок пламени, который барахтается из стороны в сторону, будто хочет сбежать. Первый снег, который мягким комочком ложится тебе на шапку, он как будто заботливая мама, которая накрывает тебя одеялом, или как распускаются цветы, этот процесс, когда встаешь рано утром и смотришь, как из маленького бутона оживляются лепестки, они словно тянутся к солнцу. В детстве я всегда бегала в бабушкин сад, в котором было много тюльпанов. Мне нравилось смотреть, как из бутонов они превращаются в более прекрасные цветы. Как они, наполнившись теплым светом, скидывают с себя вечернюю росу… Такие живые и такие манящие. Может, именно с детства у меня осталась любовь именно к этим цветам.
Первое впечатление – это очень важно…
Когда встречаешь людей, воспримешь их так, как они себя показали, трудно исправить первое впечатление. Под мое первое впечатление попала Милиса. Девушка, которая флиртовала с парнями, зная, что ни один из них ей не нужен, продолжала сыпать надеждами. Соблазнительная блондинка с длинными, тонкими волосами, серыми глазами, большим бюстом и длинными ногами. Красотка из фильма так бы я ее назвала. Парни сходили по ней сума, она знала и пользовалась этим талантом – кружить голову. Девушки ненавидели и завидовали ее внешности, она была на столько красотка что красится не было необходимости. Мы встретились в коридоре, она стояла изумительно красивая, в короткой синей юбке и белоснежной рубашке, застегнутой не на все пуговицы, что демонстрировала ее большую грудь. Она была не одна, рядом с ней стояли два парня, которые сжирали ее глазами, но по ее взгляду было понятно, что ей это нравится. Мы переглянулись, она сделала вид что знает меня. Быстро попрощалась с ухажёрами и направилась ко мне.
– Привет.
Сказала красотка улыбнувшись.
– Привет.
Ответила я в недоумение.
– Мы теперь соседи, будем жить в одной комнате.
Сказала девушка и застыла в улыбке.
– Мило.
Ответила я. Потом тишина, мы стояли друг на против друга. С ее лица не сходила улыбка с моего смущения.
– «Один вышибает другого, победитель будет в дураках». Сказала я, чтоб нарушить эту неловкую тишину.
Девушка вначале посмотрела на меня с удивлением, потом продолжила: «Только тот, кто дурак, не сможет понять вкус победы, так как не оценивает соперника». Откуда ты знаешь? Спросила она.
– Это логично, Вангельсон поставил пьесу «Противостояние любви», высмеивал дураков, которые, отключая мозг, были полностью погружены в других людей. А у тебя в руках журнал, в котором статья о Вангельсоне. Наверно, можно было подумать, что ты ее не прочитала, но там модный принт, и ты бы не могла пропустить это.
– Ты права, если бы не принт, я бы и не прочла. Ухмыльнувшись, сказала она.
– Сэм Ортли.
Сказала я, протягивая руку для пожатия.
– Милиса Мокол.
Ответила девушка, протянув свою руку.
Так мы стали подружками. Она, конечно, не особо подходила мне по интересам, да и вообще слушать ее истории о том, как она проводит время в салонах и разъездах по стране, ужасно невыносимо. Но что еще до меня может донести манекенщица, которая даже статью прочитала изза модного принта. Не то чтобы я ее не переваривала, просто трудно находить новых друзей, зная, что есть старые. Новые друзья это, как билет в будущее. Они не знают моего прошлого, не будет судить меня за поступки, которые я совершила когда-то, не думая, знают только то, что я захочу им рассказать. Мне не обязательно раскрывать Милисе свою историю, рассказывать секреты, которые я сама боюсь говорить вслух. Поэтому мне чем-то нравилось общение с ней. Она не лезла мне в душу, не открывала тайные уголки моей жизни. Мы часто находились вместе, она втянула меня в свою тусовку, где разговоры только о парнях и шмотках, научила меня правильно определять тон вещей, одеваться и краситься так, чтоб был сногсшибательный вид. Еще она позволила мне погрузится в ее жизнь. Рассказала историю, историю, которая была с ней до того, как она оказалась здесь. У каждого из нас есть такая история, своя история. Каждый из нас хоть раз испытывал какие-то чувства. Чувства, которые заставляли нас плакать или радоваться. У каждого человека есть история, история, которую нельзя забыть, на протяжении всей жизни… Мне было сложно соотнести ее с тем, что она мне рассказала. Это выглядело так, что я нахожусь в цирке, и вот-вот клоун должен вытащить с шляпы белого кролика, но что-то идет не так, и вместо милого пушистого зверька, он достаёт страшную, мерзкую, черную гадюку.
Милиса Мокол. Девочка, растущая в неполноценной семье, её родители развелись, когда ей было пятнадцать. Трудный возраст, а тут еще и развод родителей.
Жаль, что нельзя выбирать родителей. Если бы это было возможно я никогда не выбрала бы своих.
После развода отец свалил за границу, оставив Милису с матерью. Каждый месяц высылал пособие на её существование. Мать же в основном тратила деньги на себя и на своих новых мужчин. Как говорит Милиса, их было много, и все они были моложе матери. Она рассказывала, как ночью не могла долго уснуть, потому что звуки из спальни мешали ей. А потом её мамашка нашла постоянного мужчину, его звали вроде Филип, он уверял, что его предки были чистокровными итальянцами, и вечно пытался упрекнуть Милису в том, что её происхождение от отца-поляка считается унизительным. Вечно задевал, пытался обидеть и того хуже довести до слез. Будто у него психологическая травма, вызванная женщиной. Мать Милисы была невостребованной актрисой, её занятость на работе составляла либо месяц в полной нагрузке, либо ничего. Когда ей не давали роль в спектакле, поддавалась порывам печали и, покупая алкоголь, сидела дома. Выпивала она часто, при этом её состояние доходило до полного изнеможения тела, и она, как овощ, валялась в тех местах, где пила, либо пыталась дойти до кровати и, падая, в дверях оставалась пролёживается до утра. Филип был не против, а даже за, он водил в дом других барышень и развлекался с ними, пока мать прибывала в запойную неделю. А когда та приходила в чувства строил из себя заботливого мужа. Такой скользкий, хитрый мужик. Прожив с ними два месяца, он переключил свои интерес на Милису. На то время ей было уже шестнадцать, сами понимаете, у девушки к этому времени уже сформирована грудь, и телу придается определенная форма. Сначала он тайно подсматривал за ней в душе, потом пытался зажать её в комнатах пока матери нет рядом. И позже попытка изнасилования. Пока Милиса спала, он пришел к ней в комнату скинув одеяло повалился на неё, на крик прибежала мать. Филип тогда вывернул все так что это она его соблазняла и домогалась, а когда он ей отказал она вывернула всё так что это он пытался ее изнасиловать. Мать ударила её по лицу и назвала шлюхой. Сказала, чтоб та убралась из дома раз и навсегда. Один шаг останавливал не простится с дочерью, мать получала пособие и на эти деньги жила. Выгнать, было бы ей в убыток, и она отдала её в школу-пансионат. Когда Милисе исполнилось восемнадцать, она узнала о том, что мать умерла. Как оказалось, полтора года она находилась в запое, её трудно было уже узнать, блеклая женщина с морщинами и ужасным запахом. Соседи поговаривали, что жених избивал её и специально спаивал, чтобы дом перешел к нему, хотел взять попечительство над Милисой, чтобы получать деньги. Но отец быстро подсуетился. Собрал документы, организовал похороны, дом выставил на продажу, а дочь закинул в университет. Так Филип остался ни с чем, и Милиса навсегда потеряла представление о счастливой семье. На похороны она отказалась ехать. Не хотела, чтобы прошлое снова ворвалось в её жизнь. Она болезненно пережила прибывание в пансионате, там тоже было все непросто. Теперь она вспоминает это спокойно, не показывая лишних эмоций. Было и прошло.
Возможно, её откровение заставило меня больше ей доверять, я понимала её и искренне сочувствовала. Но раскрываться сама я не хотела, да и не видела смысла. Милису вполне устраивало то, что она знала про меня, а знала она почти ничего.
Прошел месяц учебного времени, за все это время я дружила только с Милисой и общалась с Оскарам. На моем курсе у меня не было друзей, я была той странной девочкой, которая сидит одна на первой парте как заучка, хотя училась я так себе. В эти моменты вспоминаю как мы с Маргарет сидели за одной партой, вечно последний ряд или как говорили учителя галерка. Смеялись обсуждали все сплетни школы, кушали что-то вкусное. Или как прогуливали нелюбимые уроки. Словила себя на мысли что скучаю по ней. Хоть она и была та ещё штучка, но мне ужасно было интересно как у неё дела. После моего отъезда мы потеряли связь. Она пропала, удалилась из соц. сетей.
Началась пара, мы сидели в аудитории, где худощавый нудный учитель читал нам лекцию, которая, словно пыль, если на неё дунуть, выдувалась у меня из памяти. Я сидела и рисовала на листе разные палочки, которые подсказывало мне мое подсознание. Заметив то, что я не слушаю учителя, он нарочно задал мне вопрос, на который ответа я не знала. Начинает орать на меня и всячески хочет выставить посмешищем. Не на ту напал. Пререкаясь с ним, в результате получаю выговор и отправляюсь на исправительные работы в библиотеку. Разбирать книги, переставлять их, протирать пыль на полках. Все лучше, чем слушать эту ерунду. Спускаюсь вниз по лестнице и направляюсь в библиотеку. Она находилась в западном крыле, огромная комната и высокие длинные стеллажи.
– Какой курс? спросила меня библиотекарь. Пожилая женщина с седыми волосами собранными в пучке, на лице были огромные очки, худая.
– Первый. Отвечаю я.
– Седьмая Линия, нужно расставить книги по алфавиту.
Сказала она, и ушла заниматься своими делами.
Проковырялась я там минут тридцать и мне стало скучно, лучше б отправили в столовую. Пишу Милисе что меня выгнали с урока, она не отвечает. Наверно занята. Осматриваюсь вокруг и тут мне попадается на глаза невзрачный парень, высокого роста, темно-русые волосы, завитые в кудри, серые глаза, небрежные круглые очки, которые носят для зрения, прыщи, из-за которых на его лице не было свободного места. Одет он был в серый свитер, коричневые штаны и лакированные черные ботинки на шнурках. В библиотеке были только мы, в голове промчалась мысль, за что же могли выгнать его из класса, ведь он не тянет на хулигана. Слишком заумный, сидел и перебирал книги, потом открывал тетрадки и записывал в них что-то. Мне было интересно, что он пишет. Так как я общалась с Милисой, которая раскачала во мне сексуальность и уверенность в себе, то для меня не составила трудна с ним заговорить.
– Взломаем что-нибудь? Спросила я, мой вопрос отталкивался от названия книги, которая лежала перед ним, она была по взлому сайтов.
– Это подсудное дело! Ответил он, закрыв книгу.
Я рассмеялась и решила немного над ним подшутить.
– А если я предложу тебе что-то взамен, например власть над моим телом? Сексуальным голосом сказала я и его рукой провела себе от колена в сторону бедра. Он засмущался, на его лице показались красные пятна. Опуская взгляд вниз, он пытался убрать свою руку.
– Тебе не нравится? Спросила я, уже залезая его рукой к себе под юбку.
– Прекратите! Воскликнул он и, приложив усилия, выхватил руку, побежал к выходу, оставив свои вещи.
Шутка не удалась. Было очевидно, что он убежит, он, наверно, с девушками-то никогда не общался. А тут я со своим флиртом. Что сделали с ним родители, просто мальчик-энциклопедия, как говорил мой отец, деньги, которые мы вложили в тебя, должны быть отработаны. Наверно, и он отрабатывает деньги своего папашки!
Моя каторга закончилась. Возле библиотеки меня встречает Милиса, и мы отправляемся в столовую. Глазами пробегая ищу свободный стол, увидела того парня из библиотеки, он сидел с какой-то девушкой, решив, что нужно извиниться сейчас, а не тянуть время, я направилась к его столику. Мне было немного неудобно нарушать их беседу, но выискивать потом его по всему университету я не хотела. Мы подходим к раздаче, берем поднос с едой и направляемся к столику.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.