- -
- 100%
- +
– Я… – он запнулся, ненавидя себя за эту неуверенность. – Насчёт сегодняшнего урока. Твоя мысль о страхе и предопределённости. Она была… точной.
– Спасибо, – кивнула она, не отводя взгляда. – Ваша тоже. Хотя и несколько пессимистична. Вы действительно верите, что от судьбы не сбежать?
Она использовала английское слово, будто проверяя его. Кай почувствовал, как почва уходит из-под ног. Этот разговор уходил туда, куда он не был готов отпустить.
– Иногда побег – это иллюзия, – сказал он, подбирая слова. Его взгляд упал на раскрытую книгу перед ней. Это был учебник по квантовой физике. Неожиданно. – Ты считаешь иначе?
– Я считаю, что любая система, даже самая замкнутая, имеет переменные, – ответила она, слегка касаясь пальцами страницы. – Даже в предопределённом мире есть место для квантовой неопределённости. Для выбора.
В её словах была вызов. Вызов ему, его фатализму, его вере в собственное проклятие. Это задело его за живое.
– Выбор? – он не смог сдержать лёгкой усмешки. – А если твой выбор – это часть той же программы? Часть спирали?
Она внимательно посмотрела на него, и в её глазах мелькнуло что-то похожее на понимание.
– Тогда это очень грустно, – тихо сказала она. – Жить с ощущением, что ты просто марионетка.
Их взгляды сцепились. В тишине библиотеки между ними снова повисло то самое напряжение, что было в классе. Они говорили не о книгах, не о Буэндиа. Они говорили о нём. И она, сама того не зная, целилась прямо в сердце его тайны.
Внезапно её взгляд скользнул за его плечо, и её глаза сузились. Лёгкая тень неодобрения промелькнула на её лице.
– Похоже, за тобой пришли, – сухо произнесла она.
Кай обернулся. В проходе между стеллажами стоял Макс Фостер. Он не один. Рядом с ним был тот самый охранник, которого Кай видел в столовой. Мужчина с холодными глазами и квадратной челюстью. Его звали Грэм. И он смотрел на Кая с таким плохо скрываемым подозрением, что у Кая по спине побежали мурашки.
– Вандерфельд, – голос Макса был сладким, как сироп. – Беспокою твои интеллектуальные изыскания? Мы с мистером Грэмом как раз обсуждали инцидент в лесу. Помнишь, там нашли ту… изувеченную белку? Странное совпадение, что это произошло после одной из твоих ночных прогулок.
Кай почувствовал, как по всему телу пробежала волна жара. Гнев. Чистый, неразбавленный гнев. Его пальцы сжались в кулаки. Он почуял запах Грэма – тот самый, с нотками серебра. Этот человек был охотником. Он знал.
– Фостер, – голос Кая стал низким и опасным. – Ты и твой… приятель… сильно рискуете, вмешиваясь не в свои дела.
– Вся школа – моё дело, – парировал Макс. – Кто-то же должен поддерживать порядок. А ты, Кай, пахнешь… хаосом.
Лила наблюдала за этой сценой, её лицо было невозмутимым, но Кай заметил, как её пальцы сжали край стола. Она была напряжена.
– Может, вы закончите этот… обмен мнениями… в другом месте? – холодно произнесла она, обращаясь ко всем троим. – Здесь люди пытаются работать.
Её слова подействовали как ушат ледяной воды. Макс фыркнул, но отступил.
– Конечно, мисс Вэнс. Не буду мешать… учёбе, – он снова ядовито улыбнулся и, кивнув Грэму, удалился. Охранник ещё секунду постоял, впиваясь в Кая взглядом, а затем последовал за ним.
Кай остался стоять, дрожа от ярости и унижения. Он стоял перед Лилой, и его только что публично обвинили в чём-то ужасном, намекнули на его «звериную» сущность. И она всё это видела.
Он посмотрел на неё, ожидая увидеть страх или отвращение в её глазах.
Но их там не было. В её зелёных глазах читалось что-то другое. Любопытство? Нет. Скорее… разочарование.
– Интересно, – тихо сказала она, возвращаясь к своим конспектам. – Вы рассуждаете о предопределённости и судьбе, но, кажется, сами активно участвуете в создании собственных проблем. Спираль, говорите? Может, вы просто сами её раскручиваете?
Она больше не смотрела на него. Разговор был окончен. Она возвела между ними баррикаду из книг и холодной логики, и у него не было сил её штурмовать.
Кай почувствовал, как сжимается его горло. Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова, развернулся и пошёл прочь. Его шаги гулко отдавались в тишине.
Джейк догнал его у выхода.
– Ну и? – спросил он, видя мрачное лицо друга.
– Ничего, – отрезал Кай, выходя на свежий воздух. Он сделал глубокий вдох, пытаясь очистить лёгкие от запаха угрозы и её холодного безразличия.
Он снова облажался. Он хотел сделать шаг к чему-то нормальному, человеческому, а в итоге лишь сильнее оттолкнул её и привлёк внимание тех, от кого нужно было скрываться.
«Спираль», – прошептал он про себя, глядя на темнеющую воду озера.
И впервые ему показалось, что Лила была права. Может, он и правда был не жертвой судьбы, а архитектором собственного проклятия. И эта мысль была страшнее любого намёка Макса или подозрительного взгляда охранника.
Глава 5. Урок анатомии и чужая боль
«Они разрезали лягушку, и я увидел её бьющееся сердце. Крошечное, влажное, живое. Я почувствовал запах страха, исходящий от каждого в классе, и понял, что моё собственное сердце бьётся в том же ритме. Мы не так уж отличаемся. Пока не становимся».
– Из дневника К.В.Следующим уроком была биология. Лабораторная работа по анатомии. Кай ненавидел эти дни. Запах формалина перебивал все остальные ароматы, вызывая тошноту, а вид расчленённых существ будил в нём что-то глубокое, первобытное – смесь отвращения, жалости и странного, кровного родства со всем живым, что когда-либо испытывало боль.
Лаборатория была выложена холодной кафельной плиткой. В воздухе висел едкий, сладковатый запах консерванта. На каждом столе, под белым саваном влажной ткани, лежало по лягушке. Бледное, полупрозрачное брюшко кверху, лапки закреплены булавками.
Кай занял место с Джейком у дальней стены, надеясь остаться незамеченным. Его обострённые чувства заставляли его переживать эту пытку в стократном размере. Он слышал, как студенты сдерживают рвотные позывы, чувствовал холодный пот на их ладонях, улавливал едва слышный шепоток страха.
– Отлично, – голос мистера Доббса, учителя биологии, прозвучал громко и деловито. – Препарирование – это основа понимания жизни. Сегодня мы изучим внутреннее строение земноводного. Начнём с вскрытия грудной клетки.
Кай сглотнул. Его собственные когти, спрятанные под ногтевыми пластинами, будто заныли в унисон. Он смотрел на неподвижное тельце лягушки и видел не объект для изучения, а законченную жизнь. Оконченную.
– Вандерфельд, – Доббс, маленький щеголеватый человек в белом халате, подошёл к их столу. – Покажите классу, как правильно держать скальпель. Уверен, у вас твёрдая рука.
Кай почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Все взгляды устремились на него. Среди них он почувствовал и её взгляд. Лила сидела за соседним столом с другой однокурсницей. Её лицо было бледным, но решительным.
– Я… – начал Кай, но голос сорвался.
– Давай, Кай, – прошептал Джейк, пытаясь его подбодрить. – Просто представь, что это паштет. Дорогой, очень свежий паштет.
Кай медленно взял в руки холодный металл скальпеля. Рука дрогнула. Он посмотрел на бледную кожу лягушки, и его зрение на мгновение помутилось. Он увидел не её, а себя – распятого на столе, под пристальными взглядами, готового к вскрытию.
– Что же вы, мистер Вандерфельд? – поддел его Доббс. – Или вам жалко бедное земноводное? Может, у вас какая-то… особая связь с природой?
В его голосе прозвучала та же ядовитая нотка, что и у Макса. Смешки за спиной. Кай чувствовал, как по телу разливается жар. Гнев. Стыд. Бессилие. Он не мог этого сделать. Не мог вонзить лезвие в плоть. Это было бы кощунством. Предательством той части себя, которую он так ненавидел, но которая была неотъемлемой.
Внезапно раздался резкий, металлический лязг.
Все вздрогнули. Лила Вэнс уронила свой скальпель на кафельный пол. Звук был оглушительным в гробовой тишине лаборатории.
– Простите, мистер Доббс, – её голос прозвучал чётко, хотя лицо было белым как полотно. – Я… я не могу. Я не могу этого сделать.
Все смотрели на неё. Отличница, умница, всегда собранная Лила Вэнс – и вот она, нарушает прямое указание учителя.
– Мисс Вэнс? – Доббс был ошарашен. – В чём проблема? Это стандартная процедура.
– Я понимаю, – она подняла на него свои зелёные глаза, и в них горел странный огонь. – Но я не могу причинять боль. Даже так. Даже если она уже не чувствует. Это… неправильно.
Она говорила это с такой убеждённостью, что смешки тут же стихли. Кай смотрел на неё, и его собственный ужас отступил, сменившись изумлением. Она не просто отказалась. Она бросила вызов. Ради чего? Ради мёртвой лягушки?
– Это необходимый процесс для обучения! – вспылил Доббс.
– Есть модели, видеозаписи, – парировала Лила, её подбородок вздрогнул. – Я изучу теорию. Но я не буду резать.
В воздухе повисла напряжённая пауза. Доббс, краснея, понимал, что теряет лицо.
И тут Кай, всё ещё держа скальпель, медленно опустил его на стол. Звук был тихим, но окончательным.
– Я тоже отказываюсь, – сказал он тихо, но так, что было слышно всем.
Он не смотрел на Доббса. Он смотрел на Лилу. Их взгляды встретились через проход между столами. В её глазах он не увидел благодарности. Он увидел… понимание. Мгновенное, ослепительное понимание. В этот миг они были по одну сторону баррикады. Не наследник и стипендиатка, не бунтарь и отличница. А просто два человека, которые не хотели причинять боль.
Доббс, видя, что бунт расползается, фыркнул.
– Хорошо! Прекрасно! – он яростно взмахнул рукой. – Оба – за дверь! Буду решать вопрос о вашем допуске с директором! А остальные – продолжаем!
Кай не стал дожидаться повторения приказа. Он развернулся и пошёл к выходу. Лила, чуть помедлив, последовала за ним.
Они вышли в пустой, прохладный коридор. Дверь закрылась, оставив их в тишине, нарушаемой лишь приглушённым голосом Доббса из-за стены.
Несколько секунд они просто стояли, не глядя друг на друга. Кай чувствовал, как адреналин медленно отступает, оставляя после себя странную, щемящую пустоту.
– Зачем ты это сделал? – наконец спросил он, глядя на её профиль.
Она повернулась к нему. Её зелёные глаза были по-прежнему полны той странной, жёсткой решимости.
– Я сказала правду. Я не могу причинять боль.
– Но ты могла просто сделать это и не привлекать внимания. Как все.
– А ты? – парировала она. – Ты же всё равно не собирался резать. Я это видела. Почему?
Кай замолчал. Он не мог сказать правду. Не мог сказать, что чувствовал её боль, её страх, её безмолвный протест так же остро, как если бы это был его собственный.
– Может, я просто последовал твоему примеру, – уклончиво бросил он.
Она покачала головой, и уголки её губ дрогнули в подобии улыбки.
– Нет. Ты сделал это, потому что это было правильно. Для тебя.
Она снова угадала. Пронзила его своими зелёными глазами, как скальпелем, и добралась до самой сути.
– Спасибо, – неожиданно для себя сказал Кай. – Что отвлекла внимание.
– Я не для тебя это делала, – холодно ответила она, но в её голосе не было прежней отстранённости. – Я для себя.
Она посмотрела на него, и её взгляд стал снова аналитическим.
– Ты странный, Вандерфельд. Ты играешь роль циника, но на самом деле ты… чувствуешь слишком много. И это тебя пугает.
Она повернулась и пошла прочь по коридору, оставив его одного с этой горькой правдой.
Кай прислонился к холодной стене и закрыл глаза. Запах формалина всё ещё стоял в ноздрях, но теперь он смешивался с лёгким шлейфом её духов – цитрусовым и чем-то неуловимо горьким, как полынь.
Она была права. Он чувствовал слишком много. И сегодня он чувствовал не только боль лягушки, но и её боль. И её силу. Силу сказать «нет».
И впервые за долгое время он подумал, что, возможно, быть «другим» – это не всегда проклятие. Иногда это могло быть… точкой соприкосновения.
Глава 6. Полнолуние за стеклом
«Луна – это не просто шар из камня на небе. Это прилив в моей крови, метроном для зверя внутри. Она зовет, и я вынужден отвечать. Каждый раз. Без права на отказ».
– Из дневника К.В.Приговор директора Хейла был суровым, но предсказуемым: неделя отработок после уроков за «подрыв учебного процесса». Для Кая это было пустяком – ещё несколько часов в стенах ненавистной школы. Но сегодняшняя отработка была другой. Сегодня вечером должно было взойти полнолуние.
Он чувствовал это с самого утра. Беспокойство, зудящее под кожей, как миллионы иголок. Обострённые чувства стали ещё острее. Шёпот за спиной звучал как крик, свет люминесцентных ламп резал глаза, а запахи – пыли, пота, духов – сливались в удушливый, навязчивый коктейль. Каждая клетка его тела была напряжена, ожидая сигнала. Сигнала к трансформации.
Отработка проходила в школьной оранжерее – огромном стеклянном куполе, где среди тропических растений царила влажная, душная жара. Запах земли, гниющих листьев и цветочной пыльцы бил в нос, вызывая головокружение. Его задачей было прополоть заросли папоротников у дальней стены. Рутинная, монотонная работа, которая должна была усмирить бунтаря. Но сегодня она лишь раздражала его ещё сильнее.
Он работал быстро, почти яростно, выдёргивая сорняки с корнем. Земля забивалась под ногти, и он чувствовал её текстуру так остро, будто копался в ней голыми руками. Его мускулы горели, и это жжение было приятным – оно отвлекало от другого огня, того, что разгорался глубоко внутри.
Внезапно скрипнула дверь оранжереи. Кай инстинктивно вздрогнул и обернулся, приняв защитную позу. На пороге стояла Лила Вэнс. В руках она держала стопку книг.
– Мистер Хейл попросил разобрать старые журналы по ботанике в библиотеке, – сказала она, её голос прозвучал негромко в гуле циркуляции воздуха. – Но дверь была закрыта. Сказали, что вы здесь.
Она вошла, и её зелёные глаза окинули его с головы до ног. Он стоял, запачканный землёй, с диким блеском в глазах, сжав в руке пучок вырванных сорняков. Он, вероятно, выглядел как сумасшедший.
– Вэнс, – его голос прозвучал хриплее, чем обычно. – Ты… не должна была приходить.
– Почему? – она поставила книги на каменную скамейку. – Я тоже на отработке. За отказ подчиниться на биологии. Кажется, мы с тобой теперь партнёры по преступлению.
Она улыбнулась. Слабую, едва заметную улыбку, но её было достаточно, чтобы на мгновение отвлечь его. Запах цитрусов и лесной свежести, который она принесла с собой, перебил удушливую сладость цветов.
– Ты… не выглядишь нарушительницей спокойствия, – пробормотал он, снова принимаясь за работу, чтобы скрыть дрожь в руках. Полнолуние приближалось. Он чувствовал его, как приливную волну, нарастающую где-то за горизонтом.
– Нарушители спокойствия выглядят по-разному, – парировала она, подходя ближе и рассматривая растения. – Иногда они приезжают на красных McLaren, а иногда просто отказываются резать лягушку.
Она замолчала, наблюдая, как он работает. Его движения были резкими, почти животными. Мускулы на его спине и плечах играли под мятой рубашкой с каждым рывком.
– С тобой всё в порядке, Вандерфельд? – наконец спросила она. – Ты выглядишь… напряжённым.
«Напряжённым». Слабо сказано. Кай чувствовал, как зверь внутри бьётся о стенки его сознания, требуя выхода. Каждый нерв был оголён. Её близость, её запах, её спокойный, аналитический голос – всё это одновременно и успокаивало, и сводило с ума.
– Всё в порядке, – сквозь зубы проговорил он. – Просто… не люблю замкнутые пространства.
Она кивнула, но во взгляде читалось недоверие.
– Похоже, ты ненавидишь многое. Школу, правила, людей…
– Не людей, – резко обернулся он. – Не всех.
Их взгляды встретились. В золотистых глазах Кая бушевала буря – страх, ярость, желание. В зелёных глазах Лилы – любопытство и та самая, невыносимая ясность.
В этот момент через стеклянный купол оранжереи пробился первый, косой луч заходящего солнца. И на его фоне, бледная и зловещая, на восточном небе начала подниматься луна. Почти полная. Огромная.
Кай застыл, увидев её. Его дыхание перехватило. Он почувствовал, как по всему телу пробежала судорога. Сердце заколотилось в груди, как барабан, выбивая дикий, первобытный ритм. Его кости будто заныли изнутри, предчувствуя боль предстоящего изменения.
– Кай? – тревога в голосе Лилы прозвучала для него приглушённо, будто из-под воды.
Он не мог оторвать взгляд от луны. Она манила его, гипнотизировала. Зверь рвался на свободу, требуя своего права – бежать, выть, охотиться под её холодным светом.
– Уходи, – прохрипел он, сжимая голову руками. Голос был уже не совсем его – низкий, с рычащими обертонами. – Уходи сейчас же, Лила!
Но она не ушла. Она сделала шаг вперёд, её лицо вытянулось от страха, но также и от решимости.
– Что с тобой? Ты болен? Тебе нужен врач?
– НЕТ! – его крик был оглушительным, почти звериным рёвом. Он отшатнулся от неё, врезавшись спиной в стеллаж с орхидеями. Горшки с грохотом посыпались на пол. – Не подходи ко мне! Не трогай меня!
Боль стала невыносимой. Он чувствовал, как его кожа горит, как челюсти сводит судорогой, как позвоночник изгибается, готовый к удлинению. Он не мог позволить ей это видеть. Не мог.
Слепой от паники и боли, он рванулся к выходу, отшвырнув тяжёлый садовый стол. Его плечо задело Лилину стопку книг, и они разлетелись по полу.
– Кай, подожди! – крикнула она ему вслед.
Но он уже вылетел из оранжереи и помчался по тёмному коридору, не разбирая дороги. Ему нужно было бежать. В лес. В уединение. Где он мог бы выпустить монстра на свободу, не причинив никому вреда.
Лила осталась стоять среди разбросанной земли, разбитых горшков и разлетевшихся книг. Дверь раскачивалась на петлях. Её сердце бешено колотилось. Она подошла к стеклянной стене и увидела, как тёмная фигура Кая, двигаясь с нечеловеческой скоростью, несётся через газон по направлению к лесу.
А потом она увидела луну. Полную, холодную, безразличную.
И вспомнила его глаза. Золотистые, с вертикальными зрачками, которые на секунду сузились в щёлочки, как у кошки. Как у волка.
Она медленно опустилась на колени и стала собирать разбросанные книги. Её руки дрожали. На одной из страниц, упавшей в лужу разлитой воды, она заметила иллюстрацию. Старинную гравюру. На ней был изображён человек, превращающийся в волка под полной луной. А внизу, выцветшими чернилами, было написано: «Ликантроп2[1]. Оборотень».
Лила отшатнулась, как от укуса. Все кусочки пазла – его сила, его ярость, его страх, его слова о проклятиях и предопределённости – вдруг сложились в одну ужасающую, невозможную картину.
Она сидела на холодном каменном полу оранжереи, в свете поднимающейся луны, и понимала, что только что столкнулась с чем-то, что не поддавалось никаким учебникам по физике или квантовой механике. С чем-то древним. И страшным.
И самым пугающим было осознание, что её это не оттолкнуло. Не совсем. Сквозь страх пробивалось что-то ещё – острое, режущее, неумолимое… понимание.
Глава 7. Тихий ужас в свете дня
«Страх бывает громким – это крик, бегство, паника. А бывает тихим – это ледяная тяжесть в животе, оцепенение и понимание, что твой мир только что раскололся на «до» и «после». Её страх был тихим. И от этого он был в тысячу раз хуже».
– Из дневника К.В.Кай пришёл в себя на рассвете. Он лежал на холодной земле в глубине леса, в небольшой пещере, известной только ему. Всё тело ломило, будто его переехал грузовик, а затем протащили по гравию. Каждый мускул, каждая кость кричали о перенапряжении. Он был гол, его одежда висела на ближайшем кусте клочьями. Густой запах дикого зверя, пота и крови забивал ноздри.
Он медленно сел, с трудом фокусируя взгляд. Память возвращалась обрывками. Побег из оранжереи. Всепоглощающая боль. Треск костей. Рёв, вырывающийся из глотки, уже не человеческой. И затем… свобода. Дикая, ярая, ослепительная свобода бега на четырёх лапах под гипнотизирующим взглядом луны.
И её лицо. Лилы. Её широко раскрытые глаза, полные не просто страха, а потрясённого осознания.
«Нет. О, нет…»
Ледяная волна паники, острее любой физической боли, сдавила ему горло. Она видела. Видела его в тот момент, когда контроль был утерян. Видела начало трансформации. И она осталась там, в оранжерее, одна, с его диким криком и наступающей тьмой.
Он должен был найти её. Должен был что-то сказать, что-то сделать. Но что? «Извини, у меня просто ПМС звероподобного масштаба»?
Стиснув зубы, он натянул лохмотья одежды – они пахли зверем и лесной гнилью, – и, превозмогая боль, побежал обратно к школе.
Лила не спала всю ночь. Она сидела на кровати в своей скромной комнате в общежитии для стипендиатов, обняв колени, и смотрела в стену. Перед ней на столе лежала та самая книга с гравюрой оборотня. Она принесла её с собой, не в силах оставить доказательство своего безумия в оранжерее.
Её разум, острый и логичный, отчаянно пытался найти рациональное объяснение. Галлюцинация? Массовый психоз? Но нет. Она слишком ясно помнила каждую деталь. Его глаза. Звук его голоса, искажающийся в рык. Ту нечеловеческую скорость, с которой он двигался. И главное – ту животную, животную уверенность, исходившую от него в тот миг. Это было реально.
Она вспоминала их разговоры. Его слова о проклятиях, о предопределённости, о «спирали», из которой нет выхода. Теперь они обретали новый, зловещий смысл. Он не метафоризировал. Он говорил буквально.
Стук в дверь заставил её вздрогнуть. Сердце ушло в пятки. Она медленно подошла и приоткрыла дверь.
В проходе стоял он.
Кай Вандерфельд. Но не тот наглый, самоуверенный бунтарь, каким она его знала. Перед ней был измождённый юноша с тёмными кругами под глазами, в наскоро надетой, чистой, но мятой униформе. Его золотистые глаза были пленены страхом, виной и отчаянной мольбой. От него пахло мылом и… чем-то диким, едва уловимым, словно лесной ветер проник в стерильные коридоры общежития.
Они молча смотрели друг на друга. Секунда тянулась как вечность.
– Ты, – наконец прошептала Лила. Её голос звучал чужим. – Что… что ты такое?
Кай потупил взгляд. Его плечи сгорбились.
– Я могу войти? – его голос был хриплым от усталости.
– Ненадолго.
Она молча отступила, пропуская его. Он вошёл, и его присутствие заполнило маленькую комнату, сделало её тесной. Он стоял, не зная, куда деть руки, избегая её взгляда.
– Лила, – он начал, потом замолчал, сглотнув. – То, что ты видела…
– Я видела, как ты превращался в зверя, – холодно закончила она за него. Её собственное спокойствие пугало её. – Я видела твои глаза. Я слышала твой голос. Ты… оборотень.
Последнее слово повисло в воздухе, тяжёлое и нереальное, как кошмар.
Кай зажмурился, будто от физической боли.
– Да, – это было не признание, а стон. Выдох обречённого человека. – Я… да.
Он рискнул взглянуть на неё. Он ждал крика. Истерики. Ужаса. Он видел, как она побледнела, как её пальцы впились в спинку стула. Но она не закричала. Не убежала.
– Почему? – спросила она, и в её голосе звучала не паника, а жажда понимания. – Как?
– Наследственность, – коротко сказал он. – Проклятие рода Вандерфельдов. Каждое полнолуние. Я не… я не могу это контролировать.
– Ты… убиваешь людей? – её голос дрогнул.
– НЕТ! – он резко поднял голову, и в его глазах вспыхнул огонь. – Никогда. Я ухожу. В лес. Охочусь на… на животных. Оленей, кроликов. Я ненавижу это. Но я не монстр. Не в этом смысле.
Он говорил с такой яростной искренностью, что ей трудно было не поверить. Она видела отвращение на его лице, когда он говорил об охоте.
– Все… все знают? – спросила она, оглядываясь, будто стены теперь имели уши.
– Никто! – он нервно провёл рукой по волосам. – Ну, то есть… Джейк. И… Хранитель. Человек, который помогает мне. Больше никто. Моя семья… мы скрываем это. Веками.
Он сделал шаг вперёд, и она инстинктивно отпрянула. Боль, мелькнувшая в его глазах, была острее любого упрёка.
– Лила, пожалуйста, – его голос снова сорвался. – Ты не должна никому говорить. Если узнают… меня уничтожат. Мою семью уничтожат. Охотники… они настоящие. И они не станут разбираться.
Он смотрел на неё, и в его взгляде была вся его боль, весь его страх. Он был не всемогущим наследником, а загнанным зверем, прижатым к стене.
Лила медленно выдохнула. Её разум, наконец, сдался под тяжестью доказательств. Это было безумие. Но это была правда.
– Книга, – тихо сказала она, указывая на стол. – Я нашла её в оранжерее.
Кай взглянул на гравюру и содрогнулся.
– Да, – прошептал он. – Это я. Вернее… часть меня.
Он ждал. Ждал её приговора.
Лила смотрела на него. На этого мальчика, который носил в себе такое чудовищное бремя. Который каждый месяц был вынужден становиться тем, кого презирал. Который жил в постоянном страхе разоблачения.