Дедушкины истории

Пролог

Я из своего детства помню не так много. Но то, что незыблемо осталось в моей памяти, вернее, кто, – это мой дедушка. Его орешки, которые он мне приносил, называя меня «белочкой»; его успокаивающие постукивания по спине между лопатками; бесконечно добрые глаза, но главное – его рассказы. Про детство, родителей, Сахалин, шишкинки, набитые за всю долгую жизнь. Я на них росла и впитала эти тёплые воспоминания, не отделяя их от себя самой.

– Кулёма, ну что ты там опять делаешь? – начинал он мне говорить, когда я шалила. – Не настырничай, сядь рядом, я тебе сейчас такое расскажу.

И передо мной открывалась дверца воспоминаний человека, которого я любила чуть ли не больше всех в семье за доброту и спокойный нрав.

Двумя историями, которые мне нравились больше остальных, и которые я просила пересказывать так часто, что у моего бедного дедушки на языке мозоли появились.

Глава 1

Как-то вечером осталась я у бабушки с дедушкой с ночёвкой; кажется, родители на работе были. Лето было, темнело поздно. Наверное, август был – тёмное небесное полотно было обильно усыпано звёздами. Словно алмазы, светились они холодным светом. Спать не хотелось. С незастеклённого балкона ночной город казался более живым, чем днём, из-за мерцающих огней. Бабушка уже устала меня уговаривать улечься, поэтому подключила к этому делу тяжёлую артиллерию.

– Анечка, идём в постель, я тебе кое-что расскажу. Помнишь, мы сегодня книжку рассматривали, там лисичка была нарисована? Рыжая такая, с пушистым хвостом. Вот такая рыжая хитрица однажды меня обманула…

Этого хватило. Заинтересованная, я уже неслась своими пухлыми босыми ногами в белоснежную постель. Зарывшись в одеяло с головой, я закрывала глаза. Моё воображение рисовало яркие картины, следуя за родным голосом, плывуче раскрывавшим передо мной новую историю.

– Ну что, Кулёма, устроилась поудобнее? Тогда слушай, – и он начинал повествование.

Как мы с мамой и братом после войны на Сахалин перебрались, я тебе уже рассказывал. Сначала-то было тяжело: чужой край, холодно, а отец мой часто улетал на разные задания, испытывал самолёты, учил других лётчиков. И главная моя беда – тоска. Друзей-то нет; брат гораздо младше – это только с возрастом расстояние между людьми становится меньше. А сравни пятилетнего и одиннадцатилетнего – целая пропасть.

Но ребята нашлись быстро. Во дворе нашего барака собралась шустрая ватага: Витька-рыжий, Санька-молчун да Колька, наш атаман, который на два года старше был. Они меня, нового, испытали пару раз – то дров принести помоги, то сокола на руку посади. Но приняли.

А зимой там, на острове, – царство. Снега по пояс, тишина такая, что лёд трещит, а в ушах звенит, а лес в инее стоит, как хрустальный дворец. Мы на лыжах-«снегоступах» самодельных пропадали целыми днями. И задумали мы однажды, по наущению Кольки, на охоту пойти. Не на медведя, конечно, а хоть на зайца, чтоб почувствовать себя добытчиками, кормильцами. Тогда ведь всё своими силами добывали – по грибы да ягоды ходили, рыбу ловили…

Облачились мы, как настоящие робинзоны: ватники, шапки-ушанки, на руки матерчатые рукавицы, к поясу верёвкой привязанные, чтобы не потерять. Матери отпускали нас спокойно, только «лыжи, гляди, не потеряй». И эти самые лыжи скрипели по насту, как недосмазанные тележные колёса. Въехали в лес – и попали в сказку. Солнце сквозь иней на елях играло, всё сияло алмазами. Дышишь – пар столбом, а в лёгких щиплет от колючего воздуха.

Добрались мы до полянки, сняли по лыже, попытались понять: не глубоко ли? Вся та часть обуви, что была зарыта в снег, вышла с прилипшими белоснежными шариками. И это ещё не до конца просунули ноги! Озвучивать результат такого опыта никто не стал. Снова надели лыжи.

Вдруг Витька как зашипит: «Тише! Следы!». Мы все дыхание затаили, боялись звук издать. А на снегу – цепочка аккуратных, будто ниточкой отмерянных, ямок: две впереди, две сзади. Лиса! Сердце у меня в груди затрепетало, а взгляд стал, как у дикого охотника. Колька пальцем показал: «Вон она, рыжая, за ёлкой мелькнула!». Действительно – на долю секунды показался из-за сугроба рыжий хвост и тут же спрятался среди заснеженных деревьев.

И понеслось! Мы рванули за ней, забыв и про осторожность, и про тишину. Лыжи свистели по снежным склонам, мы ныряли меж стволов, как призраки. Белый снег вздымался за нами фонтаном. В ушах – только свист ветра да собственное тяжёлое дыхание. Лиса бежала легко, будто не касаясь земли, только махалка-хвост мелькала впереди, дразня. Ей было легко убегать от нас, ещё не вошедших в силу ребят. Она это нам специально показывала, чем ещё больше раззадоривала.

В азарте я заметил, что проскакиваем мимо одного и того же пня – корявого, а сучья были такой причудливой формы, что напоминали медвежью голову. Потом ещё раз. «Эй, – крикнул я, запыхавшись, – мы тут уже были!». «Не болтай! – отмахнулся Колька. – Все пни на одно лицо! Гони!».

Мы гнали. Щёки горели, пот за шиворотом струился. Мы уже почти не видели лису, только её след, уводящий по широкой дуге. И тут, выскочив на знакомую поляну, мы нашли… начало своих же собственных следов. Встали как вкопанные. Колька, красный от натуги, смотрел то на нашу лыжню, то на лисью цепочку, которая аккуратно выходила из нашего круга и уходила в сторону тёмного оврага.

Воцарилось молчание. И тогда до нас дошло. Это она нас водила! Водила, как малых детей, по своему же собственному следу, нарезая круг за кругом, а сама где-то в сторонке притаилась, да глядела, наверное, на этих краснолицых дураков, что носятся вокруг да около. А потом, когда мы выдохлись и запутались, – прыжок в сторону и была такова. Вот это обман, так обман! Сначала мы надулись, но, посмотрев друг на друга, звонко засмеялись – сами дали себя обвести вокруг пальца!

Мы не добытчиками вернулись домой, а простаками. Но зла на лису не было. Был восторг. Мы сидели потом на брёвнах у барака, пили из одной кружки тёплый чай и взахлёб обсуждали её хитрость. Для нашего рассказа нашлись благодарные слушатели – родители. Эх, и смеялись же они тогда над нами! Но по-доброму.

Не поймали зверя, но поймали историю на всю жизнь. Вот тогда я и понял, Кулёма, что ум бывает не только в книжках. Он бывает тихий, лисьий, и оставляет на снегу самые красивые узоры. А настоящая добыча – не в руках, а вот здесь, в памяти. Запомнила?

Я открыла глаза; наверное, они сверкали от блаженства и озорства, потому что дедушка, который, пока рассказывал, сам умудрялся сидеть, приперёв рукой лицо и с закрытыми глазами, посмотрел на меня широко открытым взглядом.

– Запомнила! Расскажешь ещё что-нибудь?