Лифт

17. Последний сон спящей красавицы

Зеркальные стены сменялись ледяной безмолвной пустыней, скрывая плотным снежным панцирем миллионы обречённых меня. Сковывая замком одиночества. На километры вокруг ничего, лишь мёртвое пространство тишины. Куда бежать? Беспомощно смотрю в небо в поисках знакомых созвездий. Тщётно. Пустота накрывает меня с головой, прокатываясь по окрестностям гулом.

Волна за волной ко мне подступают багровые потоки. Я знаю, они хотят меня поглотить. Смертоносная скорость. Смертоносная мощь. Едва они своими языками лобызают продрогшие стопы, как вот оно, захлестнули под самое горло и плещутся у твоих губ. Соль. Так много, что хрустит на зубах.

Кажется всё, и ты обречённо готова уйти на самое дно, чувствуя, как твои мышцы не в силах бороться, расслабляются. Течение вот-вот захлестнёт в воронку и закружит в прощальном танго, сдирая позвонком поверхность водоворота.

Но вместо обрыва через тело проходит импульс, заставляющий прогнуться и почувствовать мурашки в животе. Бьют часы. Их удары подхватывают, словно объятия под лопатки, и вот ты делаешь желанный вдох. Прорываешься вверх, к небу, к свету. К этим часам. Но они удаляются, забирая весь этот ужас с собой.

Во рту пересохло, и губы не помнят, как говорить, но ты изо всех сил стараешься, порождая лишь хрипы и одинокие числа: «Девять, десять, одиннадцать…». А в голове, словно из сказки, звучит: «Как пробьёт двенадцать раз, всё исчезнет…», и исчезает, в самом деле.

И перед глазами вновь ничего. Кажется пустота, изредка сменяемая картинками, словно я опять в лифте еду, но в каком-то горизонтальном. Иногда до меня прорываются чьи-то крики, истерические, надломленные. Но вот остановка и тишина. Спасибо, я устала. Я лишь немного посплю, можно? В последний раз. Но раздаётся назойливое: «пи-пи-пи…».

– Ты сможешь, вернись, вернись, – ко мне вернулся Голос. – «Здравствуй! Я так давно тебя не слышала, побудь со мной, пока я не усну».

– Наташа, мы ждём тебя здесь, вернись, – «сейчас ты очень громкий, Голос, ты не даёшь мне спать! И я так не хочу!»

Стараюсь отгородиться от тебя, но ты топишь любые стены, даже ледяные. Ты – тёплый. И ты вокруг. И я плачу.

– Тебя так давно не было, а я так в тебе нуждалась! Мне холодно и страшно…

– Таш, – ты шепчешь, – я здесь, с тобой.

И я не вижу тебя, но вижу протянутую, словно из-под завесы тумана руку. И ты берёшь мою ладонь и ведёшь за собой.

– Ты нужна мне, – «что же ты делаешь со мной, Голос?»

– Нет-нет, не верю! Наташу все бросили, не верю, не верю!

– Таш, ты нужна мне, здесь. Верь, – и ладошку ещё крепче обхватывает тепло Голоса.

И я просто следую за ним, просто иду на него. Просто с каждым шагом становится легче дышать. И я просто начинаю верить. В его слова. В его существование. Его рука совсем скрывается за туманом, но я продолжаю чувствовать тепло.

– Что же дальше?

– Открой глаза.

И я слушаюсь.

Белый потолок, какие-то незнакомые светлые стены и приглушённые звуки. Глаза, точно тоже не мои – всё расплывается, и я с трудом могу различать предметы, виднеющиеся из-под полуопущенных ресниц. С трудом понимая, где я и как тут оказалась. Перевожу взгляд вправо и натыкаюсь на свою ладонь, накрытую твоей… Почти знакомая улыбка из уже почти далекого сна или прошлого. И тёплые звуки слов, наполненных облегчением:

– Доброе утро, спящая красавица.

18. Шмакодявка, нагрудные полушария, голый Дед Мороз

– Мама, мама! Здесь Дядя голый! – в мою голову буром прорвался надоедливый детский голосок.

Приоткрываю глаза. Чёрт! Как же ярко! Пухлая девчоночья ладошка бесцеремонно упёрлась в направлении меня, в то время как её обладательница верещала, призывая родительницу. И где же меня угораздило вырубиться? Какая-то уж слишком узкая комната, да и натоптано. Из мебели только мятый новогодний мешок в углу.

В проёме образовалось ещё одно лицо, вернее внушительный бюст, который при всём желании не дал бы мне поднять взгляд выше. А мамашка-то, молодкой оказалась! Оценивающий взор медленно скользил от моего подбородка ниже и ниже, словно расставляя ценники в стратегически значимых местах. Чёрт, красотка, ты вгоняешь меня в краску, мало кому это удаётся! Хоть бы ребёнка убрала куда подальше.

– Это не дядя, милая, – её грудной голос прокатился внутри меня неслабой вибрацией.

– А кто? А кто?! – не унималась мелкая вредина.

– Разве ты не видишь? Это Дед Мороз!

– А почему он голый?

– Ну, дорогая, Дедушка Мороз работал всю ночь, задремал, его и раздели, чтобы не растаял. Да и не совсем он голый.

Ты сама, по-моему, не доспала! Что за чушь?! Какой ещё Дед Мороз?!!! Где я вообще нахожусь, мать вашу?! Чёрт! Как же голова раскалывается!

– С вами всё в порядке?

Конечно в порядке, блин! Я же просто так здесь голым прилёг! Абсурд!!! Мамаша у вас в голове каша? Или все мозги стекли в нагрудные полушария?

– В общем, раз вы молчите – подниметесь с нами на пятый, дома разберёмся.

Семейка ввалилась в мою опочивальню, и мы поехали. Так я в лифте! События прошлой ночи обрывками возникали в памяти, заставляя кровь закипеть, а голову раскалиться до предела.

– Вот козлы!

– Простите? – девица округлила на меня свои и без того огромные глаза.

– Извини… те.

Смотреть в их сторону не хотелось. Как-то унизительно всё это было. Да ещё малявка въелась в меня своим взглядом.

– Чё, Деда Мороза никогда не видела? – хотелось быть особенно грубым, как будто это они виновники моих приключений.

– Не-а.

– И не увидишь, – ухмыльнулся со всей возможной неприязнью, – их не существует.

Я думал, шмакодявка взвоет от горя, но она пнула меня изо всех сил и строго свела брови, заверещав:

– Мама, мама! Почему дядя врёт?!

– Он же Дед Мороз, наверно ему жарко, того и глядишь голова растает, вот и несёт всякую чушь, – пожала она плечами, переводя взгляд в мою сторону, – вам помочь подняться или до двери дотечёте?

– Сам встану, – приподымаясь, выплюнул я.

Опёршись о гладкую стенку, попытался войти в вертикальную плоскость, но неудача! Голова как карусель, и я тяжело повалился вперёд, встречая лицом нечто мягкое и приятное.

– Ну и щетина у вас!

– Что, боитесь за свои подушки безопасности? – иронизирую, с ужасом понимая, что приземлился ни куда-нибудь, а прямо в её…

– Не без этого, гарантийное обслуживание спонсировать некому.

– А вы с юмором, – поравнявшись с ней, выдохнул я.

– Хм, а вы, надеюсь с подарками? Иначе, мы возьмём натурой.

Я опешил от такой прямоты, но девушка лишь хохотнула, приглашая меня внутрь квартиры.

Что хорошо, что плохо, познаётся в сравнении. Последний раз с такой заботой вокруг меня хлопотала мама. И это было хорошо. Но в личной жизни я не хотел серьёзности. Семья – это ответственность. Порой, обуза. Нервы. Потраченные впустую дни, иногда ночи. И это плохо. Безрадостно. Ответственно. Но внимание, помощь, бескорыстность. Как ни странно, детский смех – это хорошо. Хочу ли я собственную семью?

– Мороженное будешь? – мелкая, как выяснилось, Анжела, подбежала, на полном ходу врезавшись в меня.

– Спасибо, не люблю.

– Мама, мама, Дедушка Мороз не любит мороженное! Деда, Дедушка Мороз, но ты можешь растаять! – в детских глазах навернулись крупные слезищи.

Как расстроить такое создание? Вредное, буйное, непоседливое. Заботливое. Ранимое. Родное? И ты берёшь из пухлых пальчиков угощение, зная, что оно ледяное, но от пламенного сердца. Пробуешь и жмуришься, словно ничего вкуснее не пробовал. А когда открываешь глаза, на пороге стоит она. Нимфа. И снова жмуришься.

– Андрей, я кофе принесла.

– Спасибо, Ирин, – из твоих рук я всё, что угодно…

– Может, ещё что-то хочешь?

– Хочу. Можно я останусь с вами?

19. Возвращение в Старый новый год

Старый новый год. Морозное утро. Матовое окно, ограждающее от молочного тумана снаружи. Силуэт девушки на фоне полусвета. Молчим. Ты вернулась за своими вещами, оставленными здесь в ту роковую ночь. Всего несколько мелочей и дверь закроется за тобой с тихим хлопком, проводя границу между вчера и сегодня, тобой и мной, твоим будущим и моим.

– Может…, – но ты обрываешь меня.

– Давай помолчим.

И вновь оборачиваешься в сторону распахнутого навстречу зиме окна, замирая, точно прислушиваешься к полёту снежных мотыльков. О чём же ты думаешь в эту минуту? Ждёшь ли чего-то от меня?

***

Вальс зимних бабочек за окном принимал в свои объятия. «Иду, иду, вот только захвачу кое-что», – взгляды по сторонам, и снова задумалась. Шаг влево, вправо, поворот. Какая глупость. Но я тяну, тяну это время.

«Спасибо, что вернулась». Хм, вернулась… К кому? Куда? Домой? Да, собственно, где он теперь?

– Может…, – робкая попытка, но не стоит…

– Давай помолчим.

А что говорить? Те слова, что не сказаны до сих пор, не будут сказаны никогда. Лирика, лирика, лирика! Хватит. Вернись в реальность. Здесь нет места поэзии.

– Пора…

***

Вежливый кивок головой, и мельком взгляд из-под полуопущенных ресниц. Расставание всегда неудобно, особенно если вы никто никому.

Останови, останови. Клятвы забыты. Имею ли я право удерживать её?

Робкие шаги по паркету. Немного хромает после травмы, но каблуки исправно на ней. Проводить? Догнав, беру под локоть.

– Спасибо, я справлюсь.

Гордая, чёрт!

И вот опять тот самый роковой лифт. А говорила ни ногой туда больше. Хотя куда уж с твоей травмой топать семь этажей вниз. Прибыл. Что же ты такой исправно быстрый, когда не нужно! И она вновь в узком проёме. Одна. А я здесь. Один. Хоть руку протяни на прощание.

– Прощай, – тонкими пальцами за плечо, улыбка уголками, едва… Мне.

И створки плавно навстречу друг другу. Нога в створ. И вот я здесь, с тобой. Я обещал себе. Не отпущу. Верну тебя снова и снова. Пальцы на «стоп» и мы в ловушке едва тронувшегося лифта. Вдвоём зависли между этажами.

– Денис, что ты делаешь? – во взгляде удивление, восторг, желание, пожар.

На ухо жарко:

– Возвращаю тебя…

Вспышка за вспышкой. Касание за касанием возвращаю сюда, где я способен греть тебя озябшими ладонями. Где твой взгляд – мой взгляд. Где я дышу взаимными поцелуями. Где теперь уже ты спасаешь меня. Где есть место не только мне, но и чудесам.

– Моё чудо, моя девочка…

– Ты же не верил в чудеса, что же изменилось?

– Изменился человек во мне…, – снова полуулыбка, – Так вам куда, девушка? На первый или на пятнадцатый?

– Кажется, мы уже на своём месте, – взгляды сплетаются, а стройные пальцы обнимают небритые щёки.

– Эй, возмутители спокойствия! Я на вас полицию вызову, извращенцы! – в лифт ворвался сварливый голос тёти Нюры, приправленный ударами в дверь.

От неожиданности Таша упала в мои объятия, и звуки её беззаботного смеха растворились в уголках моих губ.