Мысли, переживания, размышления человека летающего. Психологическое эссе

Международная академия проблем человека в авиации и космонавтике

Российская академия образования

Рекомендуется к печати Президиумом Международной академии проблем человека в авиации и космонавтике

Под редакцией заслуженного деятеля науки РФ, академика Российской академии наук и Международной академии проблем человека в авиации и космонавтике А. Н. Разумова

© Когито-Центр, 2015

© Пономаренко В. А., 2015

Предисловие

В книге излагаются интересные, оригинальные мысли о летном труде, о жизни в Небе, о переживаниях при испытании новых летательных аппаратов, о методологии и методах профессионального обучения, подготовке молодого поколения. Такие размышления формируют принципиально новые идеи о сущем в человеке летающем, его духовном внутреннем мире, любви к Небу, корпоративности, о проблемах эргономического сопровождения самолетов 5-го поколения. Высказываются правдивые, душевные откровения о роли познавательной деятельности, о своем видении за горизонтом…

Новому поколению будет интересно и полезно ознакомиться с глубокими мыслями, они наверняка его заинтересуют. Приятно гордиться нашими творческими летчиками, есть с кого брать пример целеустремленности к победе!

Часть статей опубликована в книге «Хрестоматия человеческого фактора в авиации через призму безопасности полета» (т. II, М., 2011). Книга издана под редакцией генерал-лейтенанта, начальника службы безопасности полетов авиации Вооруженных Сил России, доктора философии по подготовке С. Д. Байнетова. Часть материала взята из статей, опубликованных в журнале «Вестник» Международной академии проблем человека в авиации и космонавтике (главный редактор В. А. Пономаренко).

Желающие ознакомиться с книгами по проблемам эргономики, психологии летного труда, безопасности полета, психофизиологической подготовки курсантского летного состава могут обращаться по телефонам: +7 (916) 469 37 93; +7 (926) 759 75 91.

Автор обращается к деятельности Государственного научно-исследовательского испытательного института авиакосмической медицины, получившего признание всех авиационных учреждений Европы. Большая часть материалов получена благодаря ветеранам.

Созидательный смысл психологии – в зрелости ронять плоды для других

(Слово к читателю)

Природа – не субъект, но в ней есть субъектное, свободное начало, внешним выражением которого является человек.

«Природа созидательна, – писал Д. С. Лихачев, – она создала нас, поэтому мы должны в нашей жизни поддерживать эту созидательную тенденцию».[1]

Этот духовный призыв нашел отклик в моей душе, побуждая к осмыслению существа человечности, данной нам в жизненном измерении. Действительно, природа созидательна по определению, так как разумность материи (природы) объективизировалась в созидательном творении человека духовного. Духовность омывалась в волнах религиозного сознания, в котором и порождались знания, значения, страхи. Духовные силы реализовывались в значимости отбираемых ценностей. Отбор ценностей регулировала цель, она же вводила ограничения, по сути «являясь наставником добродетели» (Л. Фейербах).

Однако человек, как биологический вид, как телесная субстанция, демонстрирует в себе продукт высоких технологий программирования. В частности, об этом говорит факт высшей степени целесообразности саморегулирующих функций организма не только в актах приспособления, но и в присвоении природных жизнестойких начал. Об этом же говорят внутрисредовые механизмы функционирования телесных проявлений в виде физиологических констант (кислотно-щелочное равновесие, температура, парциальное давление кислорода, метаболизм и пр.), регулируемые автоматизированными программами на уровне мембран, нейронов, рецепторов. Не может не поражать смысловой генез полисистемных взаимодействий защитных и приспособительных реакций как универсум вневременной приспособляемости. Заметим, что все это характерно для доречевого периода. Это ведь знаковое явление, затрагивающее развитие живого на самой что ни на есть низкой организации и обеспечиваемое альтернативным выбором, т. е. свободой, волевым преодолением. Таким образом, природная разумность в такой гипотетической постановке видится нам как низкоэнергетический информационный процесс обеспечения индивидуально-видовых свойств, реализуемых в приспособительном поведении. В этом случае психической единицей поведения выступает познавательная проба, как дар природы «выходить познающему из себя» (П. А. Флоренский). Смысловая целесообразность такой пробы – выбор и оценка опасности, или удовольствия. Возможно, эти миллионнолетние архетипы «доисторического сознания» дали о себе знать в стойких социальных стереотипах управления людьми по принципу «кнута и пряника», соблазна запретным плодом и пр. Придет время, и именно психологи станут вровень с философами и внесут много нового в исследования природы и структуры сознания, в смыслогенез сознания, в становление культуры и уникальности человека как микрокосмоса, вмещающего в себя мир (И. М. Сеченов, B. М. Бехтерев, Л. С. Выготский, Б. Ф. Ломов, В. В. Давыдов, В. П. Зинченко, Л. В. Крушинский, А. Н. Леонтьев, В. Ф. Петренко, И. Г. Петров, C. Л. Рубинштейн, В. Д. Шадриков и др.). Труды отечественных психологов и их тяжкий путь познания во многом дезавуировали элегантно-угрюмое положение Дж. Уотсона о том, что психология человека все еще остается комком непроанализированной протоплазмы.

Помогли нашим философски мыслящим психологам могучие индивидуальности, создавшие свое видение роли духовного, идеального, мифологического, религиозного как причинной связи между природной добродетельностью и человечностью. К этим одаренным, самобытным, независимым провидцам, жившим в советскую эпоху, я отношу М. М. Бахтина, Э. В. Ильенкова, М. К. Мамардашвили, А. А. Ухтомского, В. Небылицина.

Все эти сложные рассуждения представляют намек на то, что природное не просто зарождало психическое, а создало допсихическое сознание, носителем которого выступал образ мира в его целесообразности. Развитие высших форм сознания законсервировало низшие формы, тем самым создав резерв надежности.

Для меня, исследовавшего различные формы диссоциации сознания человека в экстремальных ситуациях, связанных с реальной угрозой жизни, проблема природных основ надежности имела в высшей степени практическое значение. В процессе наших экспериментов мы не раз наблюдали, как в духовных слоях сознания пробуждались антиципирующие поведенческие архетипы.

Моделируя проблемные (аварийные) ситуации с различной степенью определенности информации о событии, мы обнаружили прямую связь между развертыванием профессионально важного качества и генотипом индивида. Фактически получалось, что индивидуальные способности тестируются нужной информационной средой. Это послужило основой для составления индивидуальных программ развития способностей. Мы пришли к этому от практики. Вместе с тем более доказательные данные получила известный психогенетик И. Равич-Щербо, установив, что чем выше генетический контроль, тем более индивидуализирована данная функция. Практически это означает, что биологическая составляющая разумности природы запрограммировала адаптивность к разнообразию среды. В ней уникальные генотипы будут работать чаше. Думаю, естественный отбор летчиков-испытателей этому подтверждение.

Замечу, что в аварийных условиях, когда проецируемая угроза достоинству и жизни «вздыбливает» и смешивает все врожденное и приобретенное, когда инстинкты пробуждают знаковое, символическое, мифологическое предсознание, парализующее помощь знания, продуктивным основанием действий, по данным наших экспериментов в полете, выступают:

– генетический контроль за психическими функциями, ведающими эвристическим мышлением;

– умственный переход с конкретной информационной среды на абстрактный уровень анализа, порождающий так необходимое озарение.

В конечном счете, все это переживается как духовная поддержка. О том, как связывается духовная поддержка с нравственными побуждениями личности, получены косвенные доказательства, объясняющие природу связи человеческой надежности с такими понятиями, как добро и зло.[2] Проецируя это на историю происхождения разумности, предполагаю, что первым водоразделом между созидательным природным началом в человеке и его собственным разумом стала корысть как антитеза добродетельности, как начало накопления эгоцентристской энергии возвышения индивидуализма. С этого начинается разрушение (зло) себя, точнее созидательной благости природы в себе. Своим своевольным размышлениям я нахожу поддержку в поэтических переживаниях М. Волошина.[3]

В этом фатализме есть стимул для обоснования созидательной роли психологии, т. е. создания научно-конструктивного базиса в виде концептуального перехода от объяснительной психологии к психологии созидательной.

Собственно это нам завещали Б. Г. Ананьев, В. М. Бехтерев, С. Г. Геллерштейн, В. П. Мясищев, А. Н. Леонтьев, Б. Ф. Ломов, С. Л. Рубинштейн, Г. И. Челпанов, К. К. Платонов, Ф. Д. Горбов и др.

В моем понимании, при нынешнем уровне образованности и информированности создание парадигмального миросозерцания духовной сути человечности вполне доступно практической психологии. Вспомним…

«Бог есть не физиологическое или космическое, а психологическое существо» (Л. Фейербах). Именно практическая психология способна в лице ученых-практиков соприкоснуться с душой переживающего (рефлексия, интроспекция, самосознание), производящего (творчество, нравственность, результат) и разрушающего себя человека (бездуховность, агрессия, «отморозки»). Именно эта задача заставит нас вновь вернуться к проблеме развития психического как сущего человеческого. Концепция «Я» себя не исчерпала. Нам подал пример академик В. Д. Шадриков, изложив онтогенез сознания как процесс отражения в себе. По его мнению, рефлексия, интроспекция лежат в основе возникновения человечности.[4] Труды последних лет академиков К. Абульхановой, В. Зинченко, Д. Шадрикова убеждают в том, что мы слишком много упражнялись в социологизированной риторике, намозолив «измами» язык, забыв при этом о естестве нашем – творческом продолжении созидающей природы…

Теория действительно освещает путь практике, но уловить начало процесса устаревания теории, дать импульс к обновлению могут только ОПЫТ И ПРАКТИКА, естественно, при наличии тех, кто сможет аккумулировать опыт и владеет объективным методом познания. Позволю эту бесхитростную претенциозность доказать. Замечу, что собственный жизненный опыт и практическая научная жизнь поддерживали мою последовательность в поисках формирования человечности профессионала. Было много огорчительного, но был и спасательный круг – внедренный, воспринятый, вочеловеченный результат. И не только в монографиях, статьях, кинофильмах, программном продукте, в виде экспертно-консультативных систем, но и как живое знание в летательных аппаратах, в технико-дидактических средствах обеспечения безопасности жизни человека в небе. Пути и методы достижения внедренческого результата исследований в области экспериментальной инженерной психологии, эргономики, профессионального обучения и психологии формирования профессионально важных качеств изложены в моих и Натальи Яковлевны монографиях. Список наших трудов на то время прилагается.

Я же рискнул включить в эссе результаты «умного восприятия» жизни, выстраданные размышления, которые касаются живой этики, духовных начал тех, кто реально овеществил Дух как человеческую и профессиональную надежность. Смею утверждать, что в небе я увидел, как природное высвечивает в человеке высшую целесообразность и как человечность просветляет природное.

Возможно, я самонадеян, но все же верю, что поисковые исследования для ответа на вопросы, что дала и особенно не додала Земля обетованная человеку летающему, что помогло человеку стать и быть небожителем, откуда произросла жизнестойкость, каким образом свобода порождает этические и жизненные смыслы, эстетические и нравственные побуждения, интересны профессиональному психологу. В материалах книги[5] читателю будут представлены результаты исследований созидающей жизни профессионалов как процесса духовного взросления, зарождения психологии действия, психологии вероучительного смысла жизни, психологии Добра. Наверное, сказанное выглядит как лихо закрученная фраза. Сошлюсь на мнение известного психолога К. М. Гуревича, который, прочтя одну из книг «Страна Авиация: черное и белое», заметил: «Эта книга – малая энциклопедия о жизни человека». Для меня это стоит дорогого. У меня, как исследователя, экспериментатора, включенного непосредственно в практику опасной профессии, появилась возможность зримо увидеть высокую Правду формирования смысла жизни и познать психологическое содержание безмолвия, отделяющего жизнь от смерти двумя – тремя секундами…

В последующем это спрессованное временным континуумом сознание раздвигалось переживанием, содержание которого изобиловало не столько эмоциональными, сколько нравственными компонентами, биологическими архетипами в виде конструктов, близких к тем, которые описывал К. Льюис:[6]

– из всех ощущений страха наиболее сильный тот, который порождался воздействием внешнего мира;

– страх перед невидимым и есть страх «священный», т. е. религиозный;

– переживание вины как продукт осознания неисполнения нравственных императивов;

– стыд как состояние рефлексивного сознания, наиболее реально наполняет знанием о себе;

– распределение знаний в соответствии со степенью их важности для данного момента.

Трудно не только описать, но даже устно изложить, как самоосознание вплывающей, растянутой во времени гибели, по-разному востребует то биологические, то социальные, то духовные резервы психики. Как мощно и предметно наполняются содержанием такие абстрактные понятия, как «мотив», «вектор-цель», «признак», «знак», «знание». Как динамично изменяются, перегруппировываются структуры личности, топология поведения, как проявляется характер. И наконец, можно познать, чем отличается лицо от лика и как натура сохраняет Имя. Все это напрямую не входило в цели эксперимента, все это лилось «сверху», подогревало интерес и просветляло: мы, авиационные психологи, наивно думали, что психофизиологическими исследованиями опишем сущностное в профессионале, парящем над Землей. Сколько раз я вместе со своими подопечными попадал в ситуации, пахнущие риском, с переходом в сумеречную безысходность. И почти не регистрировал, не видел, не слышал панического хрипа, истероидных формант речевых звуков. Что же сохраняло профессионала? Воля? Да. Характер? Да. Знание? Да. Опыт? Да. Но было высшее: судьбоносный выбор профессии летания. В упрятанных уголках сознания летчика предусматривалась гибель. Невероятно, но факт. Предсознательный паттерн вероятности смерти, как аккорд созидания, создает условия для спокойного и решительного противодействия аварийным ситуациям, которым не дано право лишить его своего Неба. Так зарождается символичность веры в себя как носителя благой вести для оставшихся и ждущих его на Земле.

Для прояснения этой слишком мистической посылки приведу взгляд летчика-исследователя, полковника А. Г. Зизико на эту проблему:

«Из летного опыта я вывел объективно существующий закон летной жизни – это потребность постоянного преодоления самого себя, самосовершенствования. Ты просто должен, просто не можешь не стремиться поднимать всего себя на все большую Высоту. Происходит осознание самого себя, все большее понимание Высокого. Наверное, можно сказать наступает „эффект самоочищения средой“. В результате происходит какое-то Единение на пути к Высокому. Законы летной среды (особо это касается летчиков-истребителей) заставляют плохое уходить из индивида, злое, а взамен все больше культивировать, вырабатывать хорошее, осознанно доброе. Летное дело чистило наше нутро.

Вот где зарождается готовое, наперед уже принятое решение (выделено мною. – В. П.) ценой своей жизни спасти людей от падающего вместе с тобой твоего самолета – отвернуть, довернуть, дотянуть».

Ах, как глубоки профессионалы!

Постепенно ко мне приходило особое понимание интеллектуализации духа летного труда.

Я заблуждался, думая, что одинок и не буду понят профессионалами. И вдруг…

«Ваша книга „Психология духовности профессионала“ есть та философия, которая важна и злободневна именно сейчас. Психология духовности – новое понятие. Но именно она может в большей степени помочь понять, что с нами происходит, каковы истоки и причины искривления человеческой сознательности и общественного сознания. В своей книге Вы одновременно показываете необходимость и возрождения, и развития духа людей, народа. И в этом не меньшая значимость книги, как исследования и методологии понимания духовности человека вообще» (В. И. Андреев, генерал-полковник авиации, командующий авиацией ПВО).

К сожалению, только тридцать лет спустя, как практик, я стал понимать, что сущностное содержание психологии жизни в небе возможно раскрыть путем исследования не деятельности как таковой, а смысловых конструктов переживаний. Переживания, согласно взглядам Выготского, могут быть использованы для изучения сознания в контексте отношений личности и среды. Первые попытки проникнуть через откровения в мозаику переживаний дали положительный результат – информацию к объективно составленной профессиограмме летного труда.

Оказалось, что жизнь в небе заполнена не только прагматикой результата труда, но и высшими чувствами сопричастия к вечности, бесконечности, осмысления места своего «Я» во Вселенной. По мнению С. Кьеркегора, человеку дано переживание вечности, чтобы он осознавал, что является духом. Рефлексивные слои сознания кратковременно наполняются символическими видениями красот Вселенной, чувством неземной раскрепощенности, свободы парения в пространстве. В полете возникали состояния эйдетического восприятия атмосферных красочных видов рассвета, наступления ночи, цветовых гамм горизонта и т. д. Интересно появление ассоциаций со сказками, с ощущением выхода из себя, из национального менталитета, как бы становление человеком Земли. Все необычные состояния сознания сопровождались приливом добродетельности.

«Из необычного в полете отмечу, когда смотришь на Землю с высоты, почему-то наплывают теплые мысли (обычно это сопровождается приливом тепла), что там внизу живут своей жизнью добрые люди. Ни разу в голову не приходила мысль, что там внизу еще есть и прохвосты. Наверное, небо облагораживает» (военный летчик В. П. Селиванов, командир дивизии стратегических бомбардировщиков).

А ведь человек в небе может принять и ницшеанскую установку: «Вы смотрите вверх, когда жаждете возвышения, а я смотрю вниз, потому что я возвышен».

Так, постепенно стала пугливо посещать мысль о благодатности архетипов религиозного сознания, которое, кстати, не исключает отношения человека к человеку как Богу. Речь идет о духовных переживаниях, которые могут брать истоки из сказок. Как известно, русские сказки «всегда проникнуты родной религией и философией этой религии. Самобытность духовной жизни испытывает влияние духовного опыта человечества».[7]

Продвижение в изучении переживаний выявило: жизнетворчество человека летающего духовно освещено особым пониманием истины, красоты, правды. Истина представлена как познание Идеала, того, что не может быть рукотворным, зовущим к самосовершенствованию, без чего невозможно понять смысл и предназначение совести.

Для человека в небе правда – это всегда второе «Я». Оценка его индивидуальности, готовности к познанию себя, того, чего ты действительно стоишь. Другими словами, происходит активная субъективная интериоризация событий, связанных с самооценкой профессиональной деятельности. В данном случае я следую за мыслью В. П. Зинченко:

«Интериоризация – не мир, а его содержание, выраженное в чувствах, образах. Интериоризация – это акт онтологический, жизненный, реальный».[8]

Сказочные красоты неба размывают профессионально-процедурную приземленность, ощутимо формируют высшее духовное творческое качество – свободу, свободу выбора индивидуального, своего смысла полета. Именно эстетические чувства, воображение, переживания красот вселенной способствуют созданию своего мира чувств, своих жизненных смыслов. Все мои практические догадки оказались близки теоретическим изысканиям проблем духовного «Я» в психологии субъекта. Читатель найдет практическое подтверждение мыслям-озарениям о том, что «стремление к самоосознанию Идеала проявляется с особой силой тогда, когда реальность приходит с ним в полное противоречие» (К. Абульханова).

В соответствующих разделах книги[9] будут изложены результаты психологических исследований формирования концепции духовности профессионала как высшей формы надежности, самодостаточности, востребованности, необходимости быть интересным другим, будут затронуты вопросы религиозного сознания, отражающего смысл бытия в небе.

По молодости я был счастлив, так как был опьянен жизнью и не замечал обмана. Затем стал наблюдать и ощущать много несправедливого вокруг себя и одновременно был согрет добром, милосердием и состраданием. Позднее, когда я работал в летных коллективах, мне удалось слиться с душами многих летчиков. И я почувствовал, как много достоинства в них сокрыто. Из-за недопонимания их трудностей порой возникает неуважение к летному труду. Так появилась цель, суть которой сводилась к тому, чтобы разработать метод, позволяющий раскрыть секрет профессиональной надежности летчика. Из всего этого родилась моя работа по созданию теоретико-практических основ моделирования аварийных ситуаций на земле и в полете, где системно изучалось поведение человека на биологическом, физиологическом и психосоциальном уровнях. Обобщая, можно сказать: толкнули меня к этой работе любовь к человеку, научные пробелы в исследованиях психологической сути опасных профессий, жажда борьбы с невежеством и с несправедливым отношением к летному составу. Должен заметить, что даже с помощью науки трудно и небезопасно отстаивать правду, тем более истину, которую другие не видят или, того хуже, в которую не верят с рождения.

Не могу не привести умнейшую мысль Альберта Швейцера: «Все больше и больше проникаясь скептицизмом, наша духовная жизнь прогнивает. Поэтому мы живем в мире, который полон лжи».[10]

Приведу высказывание человека, которому я обязан отправкой меня в Москву на учебу в аспирантуру в тот период, когда меня высылали на Курилы:

«Володя, кто бы мог подумать, что из полкового врача, гонимого вездесущими политработниками, считавшегося первым злодеем, выйдет толк. Ведь то, что Вы говорили, стало гласным и признанным только через 30–40 лет» (полковник М. И. Воронин, военный летчик, участник Великой Отечественной войны).

Да, действительно, прошло 40 лет, но, когда появилась книга «Страна Авиация», да еще изданная в издательстве «Наука», страх от прочитанной правды еще не покинул интеллигенцию.

«В принципе эта книга не должна была выйти – время не то, тема не та, да и, вообще, кому сейчас нужен рассказ о том, как готовили летчиков ВВС… содержание книги десять лет назад было просто немыслимо в устах администратора, ученого, генерала, коммуниста. Но он сделал почти невозможное. Книга „Авиация: черное и белое“ – это явление. Это духовный катехизис на столе у читателя» (член Союза писателей, генерал А. К. Сульянов, летчик-инструктор).

Понятно, хотя и горько: жизнь прожить можно, а книгу про это ни-ни…

Да… Что говорить, собратья по небу, писатели-летчики поддержали меня высоким словом.

«„Страна Авиация: черное и белое“ – произведение вне привычного понятия жанра, оно неожиданно, как его создатель. Это скорее всего отражение потока сознания ученого и летчика, пытающегося сказать читателю если не всю правду (такое невозможно) о нашем авиационном существовании, то только правду.

Эта работа для всех. Наверное, Пономаренко – единственный генерал ВВС, который с такой чуткостью и так честно переживает за пилота, человека летающего. Подобное встречать мне случалось, может быть, раз или два в жизни» (член Союза писателей, летчик-испытатель A. M. Маркуша).

Я привожу эти выдержки, ей-ей, не для похвальбы, ибо я для этих людей всего лишь подсмотревший их духовное начало. За это не хвалят. Видимо, меня простили как психолога. Это тоже дорогого стоит.