худ. Екатерина Демидова
Москва: , 2024. —344 стр.
ISBN
© Теплицкая Анна, текст, 2024
© Екатерина Демидова, иллюстрации на обложке, 2024
© Издательство бестселлеров АЛЬТЕР ЭГО БУК, 2024
© ИП Дунаева Я. А., Теплицкая А. А., правообладатели, 2024
Все права защищены. Не допускается воспроизведение текста и (или) иллюстраций любым способом без письменного разрешения правообладателей.
* * *
Анна Теплицкая – писательница, кандидат филологических наук
– Мой роман отчасти биографичен. Я росла в окружении выдающихся личностей и хотела написать сагу о бизнес-династии; представить честный портрет первого поколения наших предпринимателей, а ещё ответить на вопрос: что, кроме денег, они могут передать собственным детям?
* * *
Реально крутой роман о так называемых «финансовых элитах»!
[Иван Цыбин, режиссер Первого канала, документалист]
Мы далеко отошли от перестройки. Пора: уже можно и нужно огладываться назад! Роман написан увлекательно, наконец, остроумно. Временами – мощно.
[Михаил Черняк, заслуженный артист России]
Красивая умная женщина написала суровый мужской роман! Это редкость. Ещё реже в современной литературе встречается семейная сага. И совсем редко – сага с динамичным остросюжетным действием. Получил огромное читательское удовольствие.
[Дмитрий Миропольский, писатель, лауреат Национальной литературной премии «Золотое перо Руси»]
Посвящаю самому любимому человеку – моему отцу.
А. Теплицкая
От автора
Что это за книга, или добро пожаловать в открытый социум
В руках читателя не классический роман – это открытый мир, в котором все персонажи равны вне зависимости от того, выдуманы они или нет. События, описываемые автором, лежат в плоскости соприкосновения настоящего и художественного миров. Это создаёт особую форму неограниченного общения между вымышленными персонажами и реально живущими людьми. Упомянутые в романе персоны: Boris Kritik, Рами Зайцман, Юлия Андреева (@Mistika911), Павел Петрыкин (@PavelPK), Степан Торопов (@Karsotel) являются реальными людьми.
Основные действующие герои вымышлены, но любые совпадения с реально живущими людьми неслучайны. За взаимодействие реальных людей и вымышленных персонажей автор не несёт никакой ответственности.
Главные герои
ПРЕЗИДЕНТ – Егор Анатольевич Левкевич
КЛАССИК – Антон Павлович Бажов
БУЛЬД – Аркадий Георгиевич Травицкий
МИХЕИЧ – Михаил Михайлович Орлов
БЁРН – Дмитрий Миронович Бронштейн
СТАРЫЙ – Лев Юрьевич Герцман
Глава первая
2024. Президент
В кабинете остался единственный допотопный сейф, от которого я не избавился. Код от него – дата смерти моей жены.
Здесь аккуратными стопками хранятся все документы по компании: устав, доли, соглашения между партнёрами, финансовые обязательства и займы, права на наследство. Я приподнимаю две трети бумаг, безошибочно вытаскиваю завещание Бёрна и пробегаю глазами ключевые пункты: единственным правопреемником выступает Компания; завещательное возложение – учреждение благотворительного фонда имени Бронштейна (попечителем фонда сделать Бульда); имущество в виде домов, квартир и земельных участков передать в пользование любым детским социальным учреждениям, так-так… обеспечить супругу и сына необходимым прожиточным минимумом на усмотрение Президента. На моё, стало быть, усмотрение.
Как всё изменилось, Бёрн, – подумал я и положил бумагу на самый верх стопки. Ещё несколько лет назад ты доверял мне безоговорочно, а теперь плюёшь на договоренности и не отвечаешь на звонки. Шесть неотвеченных, к такому я не привык.
В попытке сбросить напряжение я взял бодрый темп ходьбы и секунд за двадцать преодолел стометровое расстояние от кабинета до мраморного холла, его уже начало заливать светом восходящее солнце. Самый высокий дом на Арбате под номером 51, корпус 1, между Денежным и Плотниковым переулками. Раньше Плотников переулок назывался Никольским. Именно по этому адресу жил Саша Панкратов, главный герой тетралогии Рыбакова. Несмотря на литературную прописку, в две тысячи восемнадцатом году дом снесли и построили «Арбатскую высотку», где весь тридцать шестой этаж теперь занимали я и моя дочь. Проходя мимо её комнаты, я тихонько постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, направился дальше в спортивную зону.
Обычно я сплю четыре с половиной часа в промежутке с трех до восьми утра, затем плавающий отдых по пять-десять минут во второй половине дня. Дочь моя спит по двенадцать-четырнадцать часов вне зависимости от времени суток.
Тягостное ощущение появилось во сне, ещё до того, как я открыл глаза. Потом оно рационализировалось – я вдруг понял, что Бёрн может просто не явиться на ключевое мероприятие, которое мы готовили два с половиной месяца.
Гладкая резина беговой дорожки бесшумно зашелестела, заработала, чего не сказать о хрустнувшем коленном суставе. Я с сомнением глянул на гаджет, сжимающий левое запястье, «услышал» он хруст или нет. Не нужно лечить больного, нужно лишь сделать так, чтобы он вовсе не заболел. Слово «профилактика» слишком стерильно, я смягчил его и назвал домашнюю систему персонифицированной медицины просто Филей.
Из-за неё я весь увешан биосенсорами: на колене эластичный пластырь с микродатчиками, на предплечье – жидкометаллическая татуировка, она выглядит как чёрный квадрат три на три сантиметра, а является при этом точнейшим диагностическим комплексом. Все данные непрерывным потоком передаются в центральную систему диагностики здоровья – Филя напичкан алгоритмами глубокого обучения, посмотрим, отреагирует ли он на проблему с суставами.
Пока я думал обо всём этом, тревога ушла. Ощущение контроля над собственным телом действовало на меня чудотворно. Теперь всё время, что я шёл на скорости 5,5, старательно повторял про себя речь:
«Друзья! Наша Компания – передовой девелоперский гигант, Компания-икона, символ устойчивости и процветания с ежегодным доходом в десятки миллиардов рублей. Как вы знаете, я давно вынашивал идею – построить самый технологичный небоскрёб в центре Москвы, и когда эти планы, наконец, начали воплощаться, то мы предложили проект мастеру хай-тека, японскому архитектору Тэнгэ Ёсиоко».
Здесь я остановился и ещё раз повторил имя: «Тэнгэ Ё́сиоко», главное не налажать с ударением. Так, дальше: «То, что ему удалось создать со своей командой, стало настоящим технологическим чудом – башня высотой в шестьсот метров, сто десять этажей. Я уверен, что придумать грандиозный план – это уже половина успеха, другая, конечно же, – мы сами», а потом можно и про личное: «Нас было шестеро. Шестеро однокурсников, шестеро друзей, шестеро партнёров…» Спичрайтеры настойчиво пихают в обращение слово «однокурсники», потому что, якобы, так лучше звучит. Может, и лучше, только вот Михеич не учился с нами, да и не мог, поскольку года на три старше. У меня простые отношения с правдой: там, где не надо попусту болтать – не стану. Поэтому я с лёгкостью вычеркиваю из речи «однокурсников»: «Нас было шестеро. Шестеро друзей, шестеро партнёров».
Я увеличил скорость до двенадцати километров в час, нормальной скорости бега, утёрся уже мокрым полотенцем и глянул на часы – без пяти восемь. Нужно поторопиться, чтобы не пропустить завтрак: «Мы – единственная компания в России, в которой за все годы своего существования не поменялся совет акционеров». Пока что это правда – он не менялся, только вот Бёрн хочет продать свою долю и забыть лучших друзей как страшный сон. Если он не придёт на сегодняшнее мероприятие, как же я смогу сказать, что «нас было шестеро…», если на сцене стоят всего пять человек без этого д’Артаньяна?!
Строительство Башни будет, пожалуй, самым большим достижением за мою карьеру, если только карьерой можно назвать дело всей жизни. Кажется, вот он, тот самый момент, теперь я вижу свой потолок таким высоким, каким даже не представлял. Я всегда обожал своё детище, свою Компанию, но идея построить высочайшее сооружение захватила меня целиком. Как писал Жванецкий про Нью-Йорк: «уж больно сексуальный город, всё стоит, всё торчит…» Так и башенка моя, торчащая, аж возбуждает. Лихорадка зажгла и не отпускала: я чувствовал, что не способен остановиться, пока не увижу её на горизонте, сверкающую своими точно спроектированными боками.
Впереди ещё несколько лет строительства, и тут я не уверен, что подстёгивает меня больше, сама Башня или весь процесс её создания: пыль, инвестиции, переговоры, бесконечная работа. Пока моя фантазия существовала только на бумаге, но уже всем нам было очевидно: такие финансовые вливания влекут за собой грандиозные риски. Цифры не способны в полной мере описать масштабность идеи, но, по предварительным подсчётам, мы затратим на это порядка ста шестидесяти миллиардов рублей, а на самом деле ещё больше, ведь я был уверен, что сверху вылезет эдак …дцать, надо сплюнуть. Ещё никогда мы не вкладывали в проект так много, рискуя порвать штаны.
Я быстро принял душ и, проходя мимо Сашиной комнаты, опять негромко постучал. Тишина, спит значит… Поколение бездельников. Если бы я был такой в двадцать пять, ничего бы этого у меня не было. «Время было другое», – объяснил я сам себе.
На подходе к кухне до меня донеслись оживлённые звуки, я вошёл и поздоровался:
– Доброе утро, Гульнара.
– Доброе утро, Егор Анатольевич, – она изобразила, что рада меня видеть.
Я мог бы позволить себе выстроить здесь целый ряд персонала. Привести в этот дом поваров, уборщиц, прачек, секретарей, отчитывать их по мелочи каждое утро и каждый вечер, но всё же предпочитал относительную уединённость. В тишине думалось гораздо лучше. Своей немногословностью, граничащей с немотой, Гуля весьма и весьма подходила мне по темпераменту. Мой любимый друг Классик как-то сказал, что помощницу по дому нужно выбирать внимательнее, чем собственную жену, с этим я абсолютно согласен.
Я молча ел завтрак. С утра мне готовят овощные оладьи, реже – трёхминутное отварное яйцо с лососем, по вторникам – пшёнку с изюмом. Моя дочь не завтракает – она берёт капучино из кофейни по пути на работу. К слову, работаем мы в одном и том же здании на Тверской.
Торжественная речь воспроизводилась в голове: «Каждый из нас имеет особое мнение по любому вопросу, собственно, именно это и привело нас к ошеломительному успеху». Сюда прямо-таки просится шутка, например: «Каждый из нас имел особое мнение, но теперь все наконец-то поняли: главное мнение – моё» или «У каждого Абрама своя программа». Немного подумав, я решил оставить всё, как было.
– Гуль, мне должны были принести костюм для вечера.
Она испарилась и вернулась через несколько минут, в её руках была вешалка с шёлково-шерстяным пиджаком и брюками роскошного тёмно-синего оттенка. Костюм был именно тот, что я заказывал, а беспокойство из-за Бёрна нарастало: я привык быть в курсе того, где в любой момент находится каждый из нас.
Недолго думая, я набрал Бульда:
– Ты давно видел Диму?
– Несколько дней назад, а что?
Его ответ тоже не прибавил оптимизма. Бульд дружил с Дмитрием Бёрном больше тридцати лет и на данный момент стоял к нему ближе всех из партнёров.
– И не созванивались?
– Нет.
– Поссорились, что ли?
– Не сошлись по некоторым принципиальным вопросам, – уклончиво ответил Бульд.
Бесспорно, Бёрн был самым эксцентричным из всех нас – так исторически сложилось, а в последнее время творил вообще невесть что. Показателен случай на прошлой неделе.
У нас новая земля в Южно-Портовом и в Раменском, новый проект в Измайлове – всё гладенько, едем подписывать финальный договор на ярдовую сделку в Хамовниках. Серьёзная встреча – совет директоров во главе со мной собирается с нужными людьми из аппарата президента, в том числе с руководителем администрации Керченским. Для нас уже не существует другого закона, кроме нашего собственного, но для такого случая я настаиваю на официальном дресс-коде: «Парни, знаю, что мы это не любим, но костюм и галстук, будьте добры».
Даже Сашку взял с собой: дочь моя будет идти по моим стопам, будет продолжать моё дело, с той разницей, что ей не придётся совершать собственных ошибок. Жить с детьми, это как будто иметь настоящую мафию и поддержку во всём. Я всему научу, всё передам. Я подстрахую. Только будь рядом и смотри, чем мы занимаемся, смотри, как я веду бизнес, слушайся меня.
В строгих костюмах, до блеска начищенных туфлях, с тщательно приглаженными волосами широкоплечие румяные мои парни сияли, как положено сиять настоящим московским олигархам. Пальто из мягкой шерсти у Бульда, Михеич завернулся в дублёнку свободного покроя, Классик в куртке за миллион рублей, в общем, выглядели на редкость представительно. Решили подъехать вместе, двигаясь кортежем, но Бёрн… Бёрн заявил, что приедет отдельно.
Я увидел его ещё издалека. Он стоял, широко расставив ноги, в желтой мотоэкипировке – байкерская кожанка с ремнём, перчатки, чёрные джинсы, глянцевый шлем в руках – и щурился на полуденное солнце. Новенький чёрный спортбайк Ducati Panigali, на котором он приехал, занял центральное место, позади красовался «Гелендваген» его охраны.
– Не все герои носят плащи, – завидев нас, крикнул Бёрн, широко улыбаясь. – Я ношу кожаную куртку поверх футболки!
Обычно я хорошо владею собой, но тут меня накрыло: я придвинулся к нему вплотную и от гнева перешёл на шёпот:
– Да что ты творишь, в конце концов. В таком виде ты не пройдёшь к Керченскому.
Бёрн продолжал улыбаться, как ни в чём не бывало:
– Не надо быть таким серьёзным, живём-то один раз! Чего надулся, Презик? Весело надо жить, легко. – И добавил радостно. – Я был уже у Керченского. Подписал и сваливаю.
Он подошёл к спортбайку, ловко перекинул ногу через сиденье, надел шлем и подмигнул:
– Пока!
Двигатель мотоцикла взревел, одновременно с ним глухо завёлся «Гелендваген», и Бёрн с сопровождением укатили в только ему известном направлении.
После недолгих переговоров мы поехали ко мне в офис. Молча, торопливо поднялись по широкой мраморной лестнице, прошли в просторную приёмную, через арочные окна которой хорошо просматривалось здание Правительства Москвы. В приёмной за стойкой сидела новая секретарша лет двадцати шести, с длинным лицом. Она испуганно встрепенулась и поднялась.
– Здравствуй, – не останавливаясь, я махнул рукой, прошёл к своему кабинету, приоткрыл дверь. – Никого не пускай и сделай всем кофе.
– А мне с коньячком, – подмигнул Старый.
Девушка придержала дверь рукой, пока мы, один за другим, проходили в просторный кабинет. Я долго работал над дизайном своего рабочего пространства в стиле техногенного минимализма. До меня дошли слухи, что все остальные считали его максимализмом из-за обилия деталей: посетителей смущали плазменные экраны на стенах, их было много, и они мерцали, демонстрируя благодарности от Правительства Российской Федерации и глав регионов. Напротив входа на стене – плакат: я на обложке русского «Форбса» лет пять назад, держу табличку с надписью «Левкевич: Инноватор Года».
В центре кабинета вместо типичного для помещений такого рода круглого «рыцарского» стола располагалась аскетичная металлическая пластина, каждое место за столом оснащено встроенным дисплеем.
Я стоял у окна, пока остальные рассаживались:
– В общем, Дмитрий решил выйти из бизнеса.
Все переглянулись:
– Оба-на, – сказал Старый.
Классик поджал губы:
– Стоило этого ожидать, он ещё долго продержался.
– Непонятно, что с ним такое творится, теперь вот новая блажь, хочет забрать свои активы. Мне кажется, с ним я отрабатываю карму терпения, – развёл я руками.
– На кой черт ему столько бабла? – поинтересовался Михеич.
– Он со мной не делился, – сказал я.
Классик задумался:
– Бёрн хотел купить команду Формулы-1 или выдвинуть свою Borsun Motors…
– Это миллиарды, – фыркнул Бульд.
– Вот они у него и будут. Бёрн – личность публичная, давно серьёзно занимается автопромом, – сказал Классик. – Конечно, пол-Москвы считает его городским сумасшедшим, но другая половина – его фанаты и странные задумки поддерживает…
Бульд покачал головой:
– Формула-1? Чёрт знает, реально ли это, вообще…
Старый поднял руки:
– Успокойтесь, Бёрн не такой дурак, как кажется. Он всю жизнь строит свой имидж на эпатаже, мы наблюдаем очередную выходку.
– Возможно, ты прав, но его поведение уже сказывается на репутации Компании, – проговорил я.
В дверь постучали.
– Входите.
В проёме показалось длинное лицо:
– Я кофе принесла, можно?
Я махнул рукой. Секретарша распахнула дверь, и в кабинет вошли две другие, неся подносы с чашками. Старый потёр руки в ожидании кофе с коньяком.
– Продолжаем, – нетерпеливо сказал я. – Основная проблема в том, что его уход может слишком дорого нам стоить. Мы контролируем миллионы квадратных метров торговых площадей, и если раньше этот бизнес принадлежал разным тревожным пацанам, то уже давно он только наш. Я всё подсчитал.
– И сколько Бёрн запросил? – отхлебнув из чашки, поинтересовался Старый.
– Кстати, адекватную сумму – свою долю по нашему стандартному механизму расчёта – прибыльность за год, умноженная на семь лет, – я наклонился к столу и взял в руки всем хорошо известную синюю папку с финансовыми отчётами, именуемую нами Тетрадкой. – Приблизительно сто двадцать миллиардов, и эту сумму нам нужно вытащить в течение полугода, а впереди затратное строительство Башни и ещё проекты на Таганке и Боровицкой.
Классик нахмурился:
– А заложить банкам под кредиты вместо него я должен буду собственную задницу?
– Боюсь, что не только тебе. И не только задницу.
Кто-то за столом присвистнул:
– Вопрос этот надо ещё обсосать.
Именно поэтому в свете недавних событий внезапное исчезновение Бёрна в этот важный день вызывало нешуточную тревогу.
Я вытер руки салфеткой и, аккуратно сложив её, положил рядом с блюдцем.
– Гульнара, спасибо.
– Выпейте ещё и это, – она пододвинула ко мне мерный стаканчик с густой эластичной массой. – Филя сообщил, что нужно пройти курс профилактики дегенеративных изменений в суставах.
«Скоро мне и врачи не понадобятся, – подумал я и ещё. – Что же всё-таки произойдет, если Бёрн не приедет на открытие Башни?»
Глава вторая
2024. Бульд
Мы продали нашу новогоднюю ёлку тридцатого декабря. Собрав всё имеющееся во мне мужество, семилетний я снимал игрушки, заворачивал в бумагу и бережно складывал в коробку, стараясь не услышать тонкого звука соприкосновения стекла о стекло. Я целиком сосредоточился на этой задаче, она помогала мне не думать о том, как тоскливо будет завтра сидеть за праздничным столом и не видеть ёлки в центре комнаты. От этой мысли на глаза набежали слёзы, я незаметно смахнул их и взял двумя руками хрустального лебедя в белой глазури – только бы не уронить.
– Как у нас дела? – довольный отец вошёл в комнату и заметил моё кислое выражение лица. – Ничего, сынок, подумаешь, ёлка. Зато на вырученные деньги получишь тот набор, обещаю.
От того, что я представил целых шесть оловянных индейцев в дополнение к имеющимся солдатикам, мне заметно полегчало. Даже руки заработали быстрее, и уже через несколько минут все украшения аккуратными рядами лежали внутри коробки на положенных местах. Отец заглянул внутрь и показал мне большой палец.
Наши соседи снизу – состоятельные москвичи с квартирой в два раза больше нашей – неожиданно решили встречать Новый Год в Ленинграде и предложили за нашу ёлку баснословные деньги, как сейчас помню, шестнадцать рублей. Конечно, она была хороша, и по мне так стоила ещё дороже: трёхметровая, без проплешин, с правильной зёленой пирамидкой вверху. Именно тогда отец дал мне второй за всю жизнь совет: «Не упускай возможностей». В первом я путался, он звучал так: «Ты должен хорошо учиться и быть порядочным». Отец не объяснял, что это значит, а просто говорил лозунгами. Хорошо учиться мне нужно было, чтобы не попасть в советскую армию, где, как еврею, было бы тяжеловато. Здесь ещё более или менее, но вот вторая часть совета обросла тайнами многозначности: где заканчивается порядочность? Честный советский гражданин и честный человек – разные вещи или одни и те же? В итоге, второй совет мне тогда понравился больше, он был, в отличие от первого, понятным и практичным.
Папа служил начальником отдела в проектно-изыскательском институте с месячным окладом в «двести двадцать рублей плюс надбавка», но знал жизнь изнутри, всю юность провёл в экспедициях в тайге, за что был награждён медалью «За строительство БАМа», но так и не получил полагающуюся ему от государства машину. Просто ему не повезло, он родился в блокадном Ленинграде, и возможностей у него не было совсем. Не то, что у нас – последнего советского поколения.
Сегодня я бы ему сказал: «Пап, ёлку можно было бы и не продавать, понимаешь? Ведь, несмотря на то, что за шестьдесят лет все мы упустили тысячу возможностей, благодаря нашей дружбе и партнёрству мы оказались там, где и хотели». Да он бы и сам понял это, если б только увидел бы меня, стоящего рука об руку со своими лучшими друзьями, презентующего самое крутое сооружение во всей Москве. Да что там, во всей России! Это непременно обрадовало бы отца, будь он жив.
– Мы сделаем это, друзья! – сказал я в микрофон, и мой голос, многократно усиленный, прокатился по просторному тёмному залу, увенчанному стеклянным куполом.
Мы впятером выстроились в шеренгу на высокой сцене, и теперь каждый из нас должен был произнести свою часть официальной речи, которую нам раздали заранее. Мельком глянув в листок, я прикинул цифры и считал, что готов к этому испытанию публичностью.
Позади какой-то умник-декоратор разместил наши застывшие в разных позах фигуры в полный рост. Я не успел хорошенько их рассмотреть, но было похоже, что нужно занять строго определённое место и оказаться прямо перед своим двойником. Кажется, мне об этом говорили. Я окинул взглядом свою копию снизу вверх: картонный Бульд уткнул одну руку в бок, а вторую в задумчивости поднёс к подбородку. Как только я сделал то же самое, в зале зааплодировали.
– Мы правильно встали? Это точно я? Мне кажется, я всё-таки повыше…
Послышались одобрительные смешки.
– Ладно, приступим к делу. Поздравьте нас! Теперь Компания станет абсолютным российским лидером по объёму торговых площадей.
Софит был направлен прямо в лицо, и я сощурился. Ассистентка оператора замахала руками, свет сместился. Сегодня мы сняли Four Seasons Hotel Moscow целиком, и почти все рожи, что я видел, были мне знакомы. Некоторые из них – влиятельнейшие люди страны: члены правительства, губернаторы регионов, теневые авторитеты, – огромный зал просматривался как на ладони. Я уже заприметил столик с двумя вице-премьерами с советниками, рядом с ними – вся, так называемая, банда разумовских в полном составе. От этого я ошалел. Не пригласить их было нельзя – обидятся, но отсадили бы подальше от госсектора, додумались, тоже мне. Прямо у сцены сидел российский ястреб – секретарь Совета Безопасности в окружении молодых чинуш, я удивился, что Президенту удалось его заполучить, этот тип редко притаскивался на такие мероприятия. В список приглашённых включили членов совета директоров, топ-менеджеров Компании, наших инвесторов и партнёров, личных друзей акционеров. Задние ряды занимали представители, кажись, всех СМИ без исключения, меня уже подбешивали фотоаппаратные вспышки и глазки телекамер.
В руках я до сих пор держал лист с заранее подготовленным текстом, но по пунктам не шёл, только украдкой сверился с цифрами. Всеобщее внимание будоражило, я чувствовал, что нащупал нить и на кураже импровизировал:
– Уберём скромность. Мы и раньше были крупнейшим девелопером по этому показателю, ведь общая площадь наших торговых объектов порядка двух и шести миллионов квадратных метров. Башня даст нам прирост сразу в семьсот восемьдесят тысяч!
Снова громкие хлопки.
– Последние два года мы занимались только редевелоп ментом и реконцепцией действующих торговых центров, но теперь нам удалось создать нечто новое, абсолютно потрясающее. Проект полностью готов, и он до сумасшествия высокотехнологичен, за что спасибо нашему дорогому другу – Тэнгэ Ёсиоко.
Прожектор высветил немолодого японца, который сидел за столиком вместе с главными подрядчиками. Он встал и сдержанно поклонился.
– По поводу особенностей технологий вам лучше расскажет Антон Павлович, это по его части, – я состроил обворожительную улыбочку всем красивым женщинам в зале, если они там были, и передал микрофон стоящему справа от меня Классику:
– Спасибо, Аркадий. Это, действительно, моя область, моя сфера интересов. Мы с Тэнге проектировали всю, так сказать, начинку, и я с гордостью могу рассказать о том, что в строительстве будут использованы самые инновационные японские технологии! Строительные блоки будут выполнены из морской соли и эластичного самовосстанавливающегося бетона. Атриумы башни вынесут к фасаду и превратят в тепловые трубы, благодаря чему здание не будет охлаждаться в зимнее время года. А ещё мы готовим разработку умных систем использования дождевой воды; вентиляцию – тончайшими эластичными солнечными батареямии и даже самовосстанавливающийся бетон… Москва такого ещё не видела. Всё строительно-монтажное оборудование будет производиться нами же в Токио. Башня это не просто сооружение… – Классик сделал многозначительную паузу. – Это настоящий символ био-тека, символ будущего!
Под мажорный аккомпанемент зелёные лазерные лучи, имитирующие фирменный цвет Компании, заметались по сцене, разрезая наши картонные фигуры. Микрофон переместился к Президенту, он весь светился от удовольствия, и его голос как-то особенно громко раскатился по всему залу:
– Успех нашей бизнес-империи складывался из многочисленных инноваций, которые сегодня считаются неотъемлемой частью девелоперского бизнеса, но не менее важным является стратегически грамотное управление. Нас было шестеро. Шестеро друзей, шестеро партнёров. Между прочим, мы – единственная компания в России, в которой за все годы своего существования не поменялся совет акционеров. Конечно, мы долго не могли договориться о роли каждого из нас в компании, о назначении на руководящие посты… Каждый имеет особое мнение по любому вопросу, но именно это, я считаю, и привело нас в итоге к ошеломительному успеху!
После того, как все высказались, мы неспешно спустились со сцены и заняли места за центральным круглым столом компаньонов. В чётком соответствии с программой на сцену вбежал длинноволосый парень в блестящих леггинсах. Широко взмахивая руками, он скалился под примитивный хит, бьющий поп-рейтинги.
– Кто это? – спросил Старый.
– Это певец, очень известный. Он сам так сказал, – ответил я и добавил. – Лажает.
– Я бы сказал – ошибается, – Классик улыбнулся и сразу превратился в другого человека; улыбка наполнила лицо добротой и сделала из серьёзного предпринимателя мальчишку, но вот она погасла, и передо мной опять сидел мужчина с уставшим от постоянной работы лицом, седыми волосами, одетый в очень дорогой костюм. Загорелое лицо Классика обрамляла ухоженная щетина, и, когда он смеялся, то подворачивал губы, демонстрируя всем желающим свои, по-американски крупные безупречные зубы, отдающие жемчужной белизной. Когда он не шутил, то смотрел по сторонам без тени малейшего любопытства, но с вежливой доброжелательностью.
Иногда мне кажется, что мы совсем не изменились, а бывает, вдруг увижу абсолютно чётко, что мы поменялись кардинально. Наш Классик, как и прежде, мало говорит, предпочитает пользоваться афористичными высказываниями, облачёнными в бескрайние паузы, во время которых он оставляет собеседника в полном одиночестве для лучшего осмысления. Остроумие в его случае не имеет никакого отношения к шуткам и анекдотам, а заключается в особом видении мира. Своё прозвище он получил за говорящее имя-отчество русского писателя и за уникальную способность к постоянному производству афоризмов высоких лингвистических стандартов. Президент даже выпустил сборник его цитат, у меня был один, но я, кажется, его потерял.
В разговор вклинился Михеич:
– Так надо спросить с него по полной: сначала как с понимающего, потом как с симпатичного, – сострил он.
Шутки Михеича и по смыслу, и по форме остались в далёких девяностых, в то время, когда он был по-настоящему счастлив.
Я отрицательно покачал головой.
– Вы о чём? – спросил Старый.
– Проехали, – сказал я.
Президент нахмурился:
– Парни!
Я жестом показал, что виноват Старый, тот в пантомиме оправдался. Президент укоризненно покачал головой и жестом кивнул официанту:
– Долей.
Я смотрел на лица моих друзей и испытывал полнейшее спокойствие наряду с ощущением теплоты, даже их клички вызывали прилив несвойственной мне нежности: Классик, Старый, Президент, Михеич, Бёрн, который так и не пришёл. До их появления в моей жизни тридцать пять лет назад я и не подозревал, насколько одинок. Потом они ворвались в мою жизнь, все, почти одновременно, такие разные, но совершенно мне необходимые. Я знал их семьи почти всю свою жизнь, мы были связаны не просто узами партнёрства, но и крепкими нитями времени. Каждый занимал уникальное место на нашей математически точной парадигме и выполнял строго отведённые функции. Мы любили называть Компанию «государством в государстве».
В этот знаменательный день все пришли с семьями: в центре стола восседал Президент, по правую руку сидела его двадцатичетырёхлетняя дочь Александра. Она сосредоточенно отрывала кусочки от своей салфетки, складывая их в горку перед собой, и, казалось, целиком и полностью отдалась этому занятию, иногда, правда, распрямлялась, задирала прямой нос кверху и смотрела по сторонам. Как мне казалось, она ощущала свою принадлежность к фамилии Левкевич существенно глубже, чем это возможно на интеллектуальном уровне. В своём понимании она уходила в бессознательные сферы восприятия; из-за этого отец и дочь были похожи даже внешне: у обоих глаза странного стального цвета и одинаковая манера жестикулировать, постоянно прикасаясь пальцами к высокому лбу. Интересно, куда её заведёт генетический троллинг: внешность отца – характер матери.
– Нет, – строго сказала она официанту, который предложил ей шампанское.
Но я знал, что сегодняшняя Саша, серьёзная и холёная молодая женщина, – заслуга Президента. Её поведение бывало безобразным. В старших классах Президент распустил её настолько, что она полностью отбилась от рук. Естественно, начались проблемы и с алкоголем, и с наркотой. Родители любят искать длинные оправдания для объяснения самых гнусных поступков своих детей: «виноват, сам этим грешу», – вот и Егор тянул ниточку к Сашкиному распутству от неожиданной смерти её матери. Конечно, мы не знаем, какая бы она выросла при матери. Важен результат – в шестнадцать лет Саша сутками не появлялась дома, и её поиски стали обычным занятием сотрудников службы безопасности. Раз за разом они доставляли её домой, почти всегда в состоянии полной невменяйки.