Пролог
– Гони! – приказал мой прекрасный кавалер и захлопнул дверь кареты.
Кучер звонко ударил хлыстом, и двойка лошадей понеслась. Меня кидало из стороны в сторону. Если бы не мягкая обшивка внутри, я убилась бы. Лампа под потолком прыгала, разбрасывая неверный свет, что взвинчивало и без того напряженные нервы. Страх поднимался удушающей волной, и хотелось тоненько выть. Возможно так и было.
Когда экипаж выехал за пределы города – я поняла это по сменившемуся стуку колес, кучер перестал гнать лошадей. Карета поехала более плавно, и мне уже можно было не опасаться за свою жизнь. Правда, скорость сохранялась все еще приличная, и никто не рискнул бы в такой ситуации выпрыгнуть на ходу. За окном стояла непроглядная темень.
Я понятия не имела, кто меня украл и куда везут.
Поправив платье (в перекрученный вырез едва не вываливалась грудь), я все же подергала ручку двери. Та оказалась заперта снаружи. В голове рисовались всякие ужасы. Сильно саднило над верхней губой. Словно сошедший с ума кавалер ткнул мне в лицо не пальцем, а ножом.
«Зачем он это сделал?» – это был всего лишь один вопрос из целого ряда, что вспыхивали в мозгу, нагромождаясь друг на друга.
Увидев болтающуюся ленту колокольчика, связывающую пассажира с кучером, я вцепилась в нее и начала трезвонить. Ответом мне было открывшееся под потолком окошко, где появилась мужская рука. Пальцы разжались, и вниз плюхнулся довольно увесистый конверт.
Я увеличила яркость лампы и трясущимися руками распечатала конверт. Из него вывалилось несколько женских колец. Развернув само письмо, я бегло пробежалась по первым строчкам.
– Вот же! – воскликнула я, узнавая почерк любимой подруги.
«Милая Анна!
Прости, что не смогла заранее предупредить тебя о похищении, но ты же знаешь, я была лишена права переписки. Теперь и ты, и я обрели долгожданную свободу. Я помню, как ты мечтала учиться в Магической академии для Высших. Считай, что твоя мечта сбылась. Тебя везут именно туда. Правда, учиться в Вышке ты будешь под моим именем. Запомни, отныне тебя зовут Аннабель Элата. Об оплате не беспокойся, отец выслал ректору деньги за полный курс обучения.
Теперь мои родители будут уверены, что их дочь зубрит науки, а твой опекун ни за что не догадается, куда ты спряталась. Пусть вместе с бароном ищут ветра в поле.
Обо мне не переживай. Я счастлива. Георг нашел способ быть нам вместе. Куда мы направляемся, не скажу. Я знаю, что ты ни за что не выдала бы места моего пребывания, но так будет спокойнее для всех нас.
В ящике под сиденьем ты увидишь кофр, где лежат мои личные вещи, драгоценности и деньги. На крыше привязаны сундуки, куда моя мама уложила многочисленные наряды на все случаи жизни. Кольца, что ты нашла в конверте, сразу же надень. Они лучше любых документов подскажут, что их носитель – дочь герцога Элата.
Писать моим родителям не обязательно, хотя я помню, что почерк у нас одинаковый. Пансионный учитель каллиграфии вымуштровал нас на славу. Я сделала вид, что сильно обижена на родителей. Надо же, придумали запереть меня в Академии на четыре года. Лишь бы оторвать от Георга.
Я «в сердцах» поклялась им, что не буду приезжать на каникулы и не позволю навещать меня. Крикнула даже, что вычеркнула их из своей жизни. Ну ты знаешь, какой я иногда бываю невозможной.
Георг тщательно проверил списки учащихся в Вышке. Он выяснил, что никто из студентов нас в лицо не знает. Все же мы большую часть своей недолгой жизни провели в пансионе. Ни я, ни ты за год после его окончания так и не выбрались в свет. Я из–за того, что была наказана родителями за связь с братьями Ларотт, а ты… Ну ты сама знаешь причины, не позволившие тебе наслаждаться балами и встречами с подругами. До сих пор грущу о безвременной кончине твоей матери.
Я знаю, что у тебя сейчас должно болеть над верхней губой. Но еще до прибытия в Вышку все успокоится. Теперь, когда на твоем лице появится точно такая же родинка, как у меня, мы будем почти не различимы. Это на тот случай, если у ректора имеются портреты его подопечных. Забыла спросить у мамы, отправляла она мое изображение вместе с личными документами или нет. Но можешь не переживать, я никогда не получаюсь хорошо. Художники не способны нормально передать ни цвет глаз, ни оттенок волос, ни величину носа.
Кстати, мысль о том, что мы похожи, и ты можешь заменить меня в Академии, пришла как раз в тот день, когда ты навестила меня в последний раз. Спасибо тетушкам и любимой бабушке за их болтливые языки.
Я знаю, что наш обман рано или поздно откроется, но я уже буду замужем за Георгом. Постараюсь сразу понести дитя, чтобы нас невозможно было разлучить. Как моим родителям, так и его. Я верю, что ты тоже найдешь в Академии свою судьбу. Полюбившему тебя человеку будет все равно, Анна ты или Аннабель.
Ну вроде все сказала. Надеюсь ты не посрамишь мое имя. Будь счастлива, подруга!
Любящая тебя, Бель.
P.S. Прошу после прочтения письмо сжечь. О том, что мы провернули такое невозможное дело никто не должен знать».
Я перечитала письмо дважды, прежде чем выполнить просьбу подруги. Я не сердилась на нее. Она нашла выход из сложного положения, в которое я попала.
Дорога до Академии была долгой, и у меня нашлось время предаться воспоминаниям. Как удивительно все сложилось!
Мои приключения начались с письма опекуна, на конверте которого было выведено имя ненавистного мне человека. И я не удержалась, чтобы не вскрыть его.
Глава 1. Вскрытое письмо
Я случайно наткнулась на письмо, оставленное отчимом на подносе и еще не отданное посыльному. Я бы прошла мимо, так как никогда не интересовалась чужой перепиской, но адресатом значился барон Пьер Монгуль. Я замерла. Оглянувшись, нет ли кого поблизости, цапнула письмо и кинулась в чулан. В нашем огромном особняке было много свободных гостевых комнат, но я выбрала то место, куда слуги заглядывали реже всего.
Чулан давно стал моим тайным убежищем – еще со времен болезни и безвременной кончины матери. За узким проходом среди поломанной мебели и сваленных в кучу пыльных ковров, прятался небольшой уголок, где я чувствовала себя свободной. Даже собственная спальня не была таковой. Я не могла хранить там вещи, до которых кто-нибудь не дотрагивался бы по долгу службы или из интереса.
Я отгородила угол старыми занавесками, поэтому смело могла зажигать лампу и строчить подругам письма или доверять сокровенные мысли дневнику. Его я прятала в продавленной софе, которую ради удобства и, желая создать хоть какой-то уют, застелила шерстяным пледом. Кроме софы здесь имелась колченогая этажерка. На ее полках уместились несколько романов о любви, коробка с писчей бумагой, чернильница и куча перьев в стакане.
Я сама передавала посыльному письма для подруг. Отчим не знал, что я веду переписку, иначе вскрывал бы мои послания. Все оправдывалось тем, что он назначен опекуном и должен быть в курсе моих переживаний. Джозефу не нравилось, когда я запиралась в библиотеке. Но в то же время он ворчал, заставая меня за чтением «бесполезных» романов, поэтому книгами я тоже наслаждалась в своей тайной обители.
Он всегда считал, что женщине не обязательно быть грамотной. Ее главное предназначение – служить мужчине. И когда я заикнулась, что моя мама не была бы против, чтобы я продолжила образование в академии, пусть даже не в самой престижной, чтобы не платить большие деньги, Джозеф ответил резким отказом.
Он, нисколько не смущаясь, заявил, что мама первая возразила бы, если бы была жива. Подписывая документы на опекунство, она сразу предупредила его: «Анне нельзя открывать дар. Пусть будет просто женой и матерью». И сколько бы я ни допытывалась, почему мне нельзя быть магом, отчим отвечал обтекаемо: «Это распоряжение твоей матери, и я, как опекун, не могу нарушить его».
Вскоре после этого разговора в нашем доме появился гость – давний друг отчима, который вдруг начал оказывать мне знаки внимания. Он приносил подарки, но такие, от которых я не могла отказаться. Цветы в корзинке или в горшках – их выставляли на подоконниках в моей комнате. А еще торт, ягодную пастилу иди фигурный шоколад, заказанные в лучшей кондитерской лавке. Они подавались к столу в этот же вечер.
Меня тошнило, когда друг отчима облизывал свои пухлые губы, испачканные в креме или сахарной пудре. Я видела в том дурной знак – он облизывался на меня.
Барон Пьер Монгуль был большим и мягким, словно отродясь не имел мышц. Глядя на него, я видела дрожжевое тесто, вылезающее из кадки. Дряблая кожа, не знающая солнца, бесцветные на выкате глаза, редкие волосы, смазанные пахучим маслом и зачесанные на один бок.
А ведь он был ровесником отчиму, которому исполнилось всего–то тридцать пять. Джозеф против барона смотрелся нервным восточным жеребцом. Темная грива волос, смуглая кожа, рельефное тело, влажные глаза.
Нагрев обратную сторону конверта над лампой, я осторожно поддела сургуч ножом. Этому приему меня научили подруги из пансиона, где мы провели чуть ли не все детство и покинули его только год назад.
Я очень боялась, что поврежу оттиск кольца, поставленного отчимом на расплавленном сургуче, поэтому чувствовала себя напряженно. Вздрагивала, когда слышала голоса или шаги слуг за дверью.
Сам отчим уехал в соседнее поместье, где собирался приобрести породистую лошадь для развода. Это дело небыстрое, поэтому я не переживала, что он внезапно вернется. Да даже если обнаружит отсутствие конверта на подносе, решит, что его уже отправили. Правда, тогда мне самой придется позаботиться, чтобы письмо дошло до адресата. Прикормленный посыльный с удовольствием брал деньги за молчание.
Я вздохнула. Стоило подумать о деньгах, как во мне поднялась обида. На себя Джозеф Берн средств не жалел. И совсем не хотел делиться со мной. Как говорили слуги, держал сироту в черном теле. Свою часть наследства, если та останется целой после неумеренных трат отчима, я смогу получить только в двадцать один год, а до того я полностью зависела от него.
Это мама избаловала его деньгами. «Красивому мужчине нужно красивое оформление», – говорила она, выдавая кошелек на очередную дорогую вещь, которую захотелось иметь ее молодому мужу. Она была старше его на десять лет и очень боялась остаться одна. Джозеф утешил ее после смерти отца и не бросил даже тогда, когда она заболела, превратившись за полгода в старуху.
Она всегда смотрела на высокого черноволосого красавца, как на бога, спустившегося к ней, смертной. И верила в его большую любовь. Я видела, что отчим с гнильцой, и даже как–то сказала ей об этом, но… Следующие каникулы я провела в пансионе. Мама не разрешила приехать домой, чтобы я лишний раз не расстраивала ее и не пыталась поссорить с любимым Джозефом.
Я с замиранием сердца развернула письмо.
«Дорогой друг!
Я намерен узнать, какое ты принял решение. Да, запрошенная мною сумма может показаться чрезмерной, но учти, ты получаешь девственницу, губы которой не покрывал поцелуем ни один мужчина. Она красива, благородна и… беззащитна. Если с ней вдруг случится несчастье, тебе никто не предъявит претензию. И ей не к кому обратиться, кроме меня».
Я вскрикнула и закрыла рот рукой. Когда смогла дышать, продолжила чтение.
«Подозреваю, что все твои предыдущие супруги оказались слишком слабы здоровьем, только поэтому отправились на тот свет раньше срока. Тебе пришлось выплатить немалую сумму их родственникам, чтобы смягчить их горе. Я же просто прошу эти деньги вперед».
Я не стала дочитывать. Мне хватило, чтобы понять, что мой опекун продает меня животному.
Не заметила, как сорвалась с ресниц и капнула слеза. Под кляксой расплылись чернила. Я зажала рот рукой, чтобы рвущиеся из меня рыдания никто не услышал.
Мой отчим нашел легкий способ избавиться от меня. Мало того, что он получит деньги за разрешение измываться над падчерицей, так еще, в случае моей кончины, останется наследником состояния моих родителей.
Я укусила себя за руку, чтобы вернуть уплывающее сознание. Нельзя ждать, когда меня продадут. Надо действовать. Но как? Куда бежать? Отчим был прав, мне не к кому обратиться.
Чтобы оттянуть решение моей судьбы двумя нелюдями, я не стала возвращать конверт на место. Пусть отчим напрасно ждет ответа, а потом разбирается, куда делось письмо. А я пока навещу свою лучшую подругу, которая все годы нашего пребывания в пансионе покровительствовала мне. Ее род считался приближенным к королевскому, поэтому воспитатели относились к ней почтительно. Я пользовалась этим и пряталась в ее тени.
Сунув письмо туда же, где лежал дневник, я вытерла слезы, задула лампу и поспешила покинуть свое убежище. Дождалась, когда в коридоре никого не будет и выскользнула за дверь.
– Прикажите запрячь коляску. Хочу навестить леди Аннабель, – велела я дворецкому, намеренно назвав имя подруги.
Мой отчим испытывал глубокое уважение к персонам, в чьих жилах текла благородная кровь, поэтому потворствовал тому, чтобы я поддерживала с ними связь. Верил, что когда-нибудь ему пригодится каждое мое знакомство. Сам он был из обнищавших дворян с сомнительной репутацией, но являлся обладателем смазливого лица и хороших манер, что позволило ему добраться до безутешной графской вдовы и сделаться ее любимым мужчиной.
Благодаря матери, Джозеф Берн стал вхож в высшее общество и сейчас активно пользовался этим, выискивая очередную благородную и богатую вдову. Я видела его насквозь, а поэтому сильно мешала. Нет, мы не разговаривали на подобные щекотливые темы, но мое отношение к нему можно было прочесть по моим глазам и кривой улыбке, которой я награждала щегольски одетого отчима.
Когда я выезжала из ворот, то едва столкнулась с ним. Он как раз повернул на подъездную дорожку. Покинь я наш особняк чуть раньше, и мы не увиделись бы. Но я слишком долго припудривала покрасневший от слез нос. В замок подруги не заявишься неумытой и одетой как попало. Слишком много глаз, которые потом разнесут по всей столице, что дочь графа Дармон сделалась без матери совсем простушкой.
– Почему заплаканная? – Джозеф прищурил глаза в ожидании ответа.
Конь под ним гарцевал, но отчим держал спину прямо. Как всегда блестели начищенные сапоги, на одежде ни одной морщинки, на голове красивый беспорядок. Я знала, что он достигался долгим пребыванием у зеркала и множеством косметических средств, на которые опекун не жалел денег. Все для того, чтобы создать образ романтичного мужчины.
Лишь щетина указывала, как давно отчим покинул дом. В этом отношении Джозефу не повезло. Как бы он ни старался приобрести благородную гладкость кожи, быстро отрастающие волосы тут же делали нижнюю часть лица синюшной.
– Взгрустнулось. Вспомнила о маме, – я вздохнула. – Поэтому решила развеяться и навестить дочь герцога Элата.
– Почему без кучера?
– Захотелось острых ощущений, – я показала ему длинный хлыст.
– Я заеду вечером за тобой. Дождись меня. Надеюсь, на обратном пути ты не будешь так безрассудна, – Джозеф кивнул и направил коня к воротам.
Кто бы сомневался. Он обязательно появится в замке Элата, чтобы показать, что заботится обо мне. А на самом деле прокладывает дорожку к королевскому двору.
Захотелось спросить, а не рано ли он собирается избавиться от меня? В пансионе нас, девочек, было двадцать, и еще не во всех благородных домах побывал мой отчим. Разве он не мог чуточку подождать и не сбывать меня с рук первому попавшемуся «жениху»? Но нет, ему важнее была сиюминутная выгода. Вдруг я влюблюсь, и мои губы познают поцелуй мужчины? Тогда задорого падчерицу не продать.
Долетела я до замка герцога Элата быстро. Рисковой ездой хотелось вытравить боль, что скопилась во мне. Я даже поднялась на ноги и размахивала хлыстом, как заправский жокей, чем, конечно же, подвергла себя риску вывалиться из открытой коляски.
Ветер растрепал мои волосы и высушил злые слезы. Прогромыхав колесами по каменному мосту, который в военные времена поднимался, и лихо описав дугу, объезжая монументальную чашу фонтана в центре двора, я, наконец, остановилась.
По ступеням белокаменной лестницы ко мне тут же кинулась парочка слуг в ливреях. Один поторопился опустить ступеньку и протянуть мне руку – так положено встречать леди. Но я, толкнув дверь, просто спрыгнула, словно деревенская девчонка. Вручив второму слуге кнут, я поспешила по лестнице вверх. Передо мной незамедлительно распахнулись двери.
– Леди Анна Дармон! – громогласно объявил мое имя дворецкий и сделал шаг в сторону.
Глава 2. Сумасшедшие планы Аннабель
Когда я вошла в просторный холл, где эхо несколько раз повторило мое имя, дворецкий уже более тихо добавил:
– Наша юная леди находится в библиотеке. Вас проводить?
– Нет, спасибо! – я улыбнулась старому слуге. – Я найду Бель сама.
Мне не нужно было показывать путь. В тот год, когда матушка отказалась принимать меня дома, я неплохо провела каникулы вместе с Аннабель. Поэтому прекрасно знала расположение комнат в красивом замке.
Бель выскочила мне навстречу. В их доме, если хозяева были готовы к приему, дворецкий всегда вставал на определенное место, чтобы его слова магическим путем доносились до ушей всех членов семьи Элата. О моем приезде теперь знали и мать подруги – грациозная леди Элата, и многочисленные тетушки с дядюшками. Дом герцога слыл своим гостеприимством.
– Как же я рада тебя видеть! Живем рядом, а времени навестить друг друга не находим, – защебетала подруга, крепко меня обнимая.
А уж как я была рада встрече с ней!
– Как ты? – я поцеловала подругу в надушенную щечку. – Ты здорова? Ты не отвечала на мои письма.
От Аннабель всегда приятно пахло. Ее мама заказывала духи в столице. Их делали специально для ее дочери, магически обрабатывая слезинку Бель, пепел сожженной ресницы и капельку пота. Поэтому получался неповторимый аромат, свойственный только ей.
– О, у меня столько новостей! – ее глаза горели восторгом. – Хорошо, что ты заехала. Не люблю письма. В них приходится врать или говорить иносказательно, иначе правда будет известна всем, даже слугам, которые любят сунуть нос в чужие откровения. Идем ко мне. Пошепчемся.
Она потянула меня за собой. Проходя мимо библиотеки, я заглянула в распахнутую дверь. Там у доски с указкой в руках стояла чопорная леди. В очках и вся в черном, она походила на встревоженную ворону. Женщина проводила нас долгим взглядом и выразительно поджала губы, показывая тем, насколько она недовольна.
– Кто это? – тихо спросила я.
Бель вздохнула.
– Меня отправляют в Академию для Высших. А леди Кларк безуспешно натаскивает по наукам. Ты же знаешь, я никогда не была сильна в математике и географии.
– Академия – это же хорошо? – я на месте Бель прыгала бы от восторга. – О Вышке мечтали почти все девочки в нашем пансионе, а повезло тебе одной.
Обучение в любой академии стоило дорого, а в Вышке плата для моей семьи и вовсе была бы неподъемной. Но полученное там образование стоило больших затрат. Вышку оканчивали почти все известные мне короли и государственные деятели. Сейчас там учились их дети, а то и внуки. Одно упоминание этой Академии гарантировало вхождение в высший свет в любом королевстве.
– Ничего хорошего, – Аннабель надула губки. – Если наши девочки стремились туда, чтобы удачно выйти замуж, то мне никого из принцев и даром не надо.
– Ты решила уйти в монастырь? – я улыбалась, зная, что из Бель получилась бы никудышная монахиня.
– Нет, – она оглянулась. Мы шли, взявшись за руки, по длинному коридору с множеством дверей. И за каждой из них мог притаиться любопытный родственник герцога Элата. Понизив голос, Бель добавила. – О какой Вышке может идти речь, если я выхожу замуж?
– Как?! Зачем же тогда нанятый учитель, математика и география? – я в удивлении распахнула глаза. Родители Бель не были настолько расточительны, чтобы кидать деньги на ветер. Заподозрив неладное, я остановилась и спросила шепотом. – А отец знает, что ты выходишь замуж?
Аннабель загадочно покачала головой. Нет. Не знает.
– Во что ты ввязалась, подруга? – прошипела я, разнимая наши руки.
– Все будет хорошо. Я уже все продумала, – она опять цапнула меня за руку и потащила по лестнице вверх. Когда мы, наконец, добрались ее комнаты. Бель закрыла за нами дверь на ключ.
С тех пор, как я была здесь в последний раз, ничего не изменилось. Такие же обшитые шелком с нежными розовыми цветочками стены, под их цвет покрывало на огромной кровати, чуть темнее занавески на высоких окнах. Белая мебель, белый ковер. Распахнутая на веранду дверь, за ней живые цветы в высоких вазонах. Нежный аромат наполнял комнату.
Аннабель, скинув туфельки, залезла на кровать. Похлопала рукой по покрывалу, приглашая меня туда же. Я поторопилась, понимая, что сейчас услышу одну из тех волнительных тайн, какими богата моя подруга. Искательница приключений, она вечно вляпывалась в трудные ситуации, но благодаря имени, а порой и деньгам, благополучно выбиралась.
– Ты же знаешь сыновей герцога Ларотт?
– Их трое, – на этом мои знания ограничивались.
Слишком высокая ступень на иерархической лестнице нашего королевства. Если бы эта лестница существовала на самом деле, мне пришлось бы сильно задрать голову, чтобы различить силуэт герцога Ларотт. Вторые за королем. Даже род Элата стоял на несколько ступеней ниже.
Я помнила, что отца Аннабель трясло, если кто–то вспоминал гордецов Ларотт. Вечное противостояние при дворе, старые обиды, сути которых уже никто не помнил, и множество трупов в борьбе за власть с обеих сторон – все это делало семейства Ларотт и Элата непримиримыми врагами. Отец Аннабель из шкуры вон лез, чтобы шагнуть выше и однажды скинуть неприятелей с насиженного места, но те только посмеивались над попытками герцога.
– Так вот, я люблю среднего сына герцога Ларотт. А Георг любит меня, – глаза у подруги горели восторгом. – Мы тайно встречаемся уже полгода.
– Боже! Тебя убьет твой отец!
– Ему уже донесли, что я якшаюсь с Лароттами, поэтому нахожусь под домашним арестом. Прости, но мне не разрешают вести переписку даже с подругами, поэтому я не могла ответить. Я очень–очень рада, что ты сама додумалась навестить меня. Я приготовила письмо, которое ты вынесешь из дома и отправишь Георгу.
– Прости, но я не отважусь пойти против воли твоего отца.
Ну как объяснить избалованной девице, что одного движения пальца герцога Элата будет достаточно, чтобы стереть нашу семью в порошок? Он был добр ко мне, принимал в собственном доме, и я вдруг стану способствовать безумным идеям его дочери?
– Значит, ты пойдешь против меня? – Бель надула губки. Слезла с кровати и повернулась ко мне спиной, уставившись в окно.
– Я люблю тебя и всегда поддерживала, но как я могу рисковать, когда вопрос касается твоего будущего? – я старалась говорить мягко, но убедительно. – Раз ты сидишь под арестом, одна из твоих тетушек не постесняется обыскать меня, прежде чем выпустить наружу. Они, конечно же, догадываются, что ты попытаешься использовать меня для связи с врагами твоего отца. Мы просто глупо попадемся, и меня больше никогда не пустят в твой дом.
Я уже понимала, почему Аннабель хотят запереть в Академии для Высших. Там царили строгие порядки. Администрация Вышки делала все, чтобы их студенты не стали участниками громких скандалов, и уж тем более, любовных. Им за это родители учеников платили огромные деньги.
– А ведь ты права! – Бель развернулась. – С моих родственников станется обыскать тебя. Они так ненавидят Лароттов, что пойдут на любую низость. Поэтому я не буду просить тебя прятать письмо под одеждой. Ты просто выучишь его наизусть.
Аннабель откинула край ковра у кровати и, встав на колени, отодвинула плашку паркета. За ней показалась небольшая ниша, откуда подруга извлекла пухлый конверт.
Я ахнула, представив, сколько мне придется выучить.
– Подожди! Я не давала согласия! – запротестовала я. Я всегда пасовала перед напором Бель, но сейчас речь шла о ее судьбе. – А вдруг братья Ларотт нарочно провоцируют тебя на скандальный поступок? Может, они хотят воздействовать на твоего отца через тебя? Такое не приходило в голову?
Но Бель только рассмеялась.
– Ты не знаешь братьев Ларотт так хорошо, как знаю я. Это старшее поколение распаляет войну, мы совсем другие! Мы хотим мира и любви! – голос Анабель звенел. – Когда мы с Георгом тайно поженимся, а потом сообщим родным, нашим семьям не останется ничего другого, как помириться.
– Ты рискуешь, хотя и прикрываешь свою авантюру громкими словами о мире без вражды. И я отказываюсь во всем этом участвовать, – теперь я надула губы и, покинув постель, уставилась в окно.
– Не хочешь, не надо. Я сама найду способ связаться с Георгом. В доме полно слуг, жадных до денег.
Я выдохнула, прекрасно понимая, что слуги скорее донесут хозяину на его дочь, чем пойдут против него. И это убережет Аннабель от необдуманного поступка.
– Ну все? Мир? – она, улыбаясь, протянула мне руку. Я ответила пожатием.
– Мир.
– Кстати, ты совсем не рассказываешь о себе. Как ты уживаешься со своим опекуном?
– Плохо уживаюсь. Сегодня нашла письмо, в котором отчим предлагает меня одному мерзкому барону. Если они договорятся о цене, я буду четвертой женой Пьера Монгуля.
– Как это «продает»? – Бель скривила лицо. – Продает той самой мерзкой жабе?!
– А ты знаешь барона?
– Видела на одном из балов у соседей. Поверить не могу, – Бель схватилась за голову и рассмеялась. – Ты и эта жаба!
– Тебе смешно, – я посмотрела на подругу с укором. – А мне хоть в омут бросайся.
– Всегда можно что-нибудь придумать, – уверенно произнесла Аннабель. – Например, ты можешь сбежать.
– И куда я сбегу? Без денег, без связей. Кинуться в ноги к твоему отцу? И что он скажет моему отчиму? Ай-я-яй? Сама знаешь, по закону отцы и опекуны вправе распоряжаться судьбами дочерей. Как они решат, так и будет. Иначе ты сейчас не строила бы планы на тайную свадьбу.
– Да, в суд на отчима не подашь, – Аннабель кусала ноготь на указательном пальце – эта привычка появлялась у нее в минуты сильного волнения или величайшей задумчивости. – Опекун вправе пристроить сироту по своему усмотрению. Барон богат и имеет вес. Никто не посмотрит, что его жены мрут, как мухи. Родственники не возмущаются, значит, все в порядке. Сейчас немногие могут похвастаться отличным здоровьем.
– Придешь ко мне на могилку? – спросила я, улыбаясь.
Но Бель заметила слезы в моих глазах.
– Конечно. Розочки посажу. Буду поливать, – она обняла меня. – Не плач, мы обязательно что-нибудь придумаем. Пойдем пить чай? Или давай я прикажу подать сюда? В столовую обязательно сбегутся тетушки и начнут тебя пытать, а у нас с тобой не то настроение, чтобы беззаботно болтать. Да?
Сунув конверт в тайник и потопав по краю ковра, чтобы тот не топорщился, Аннабель позвонила в колокольчик. Распорядившись относительно чая, она вышла следом за мной на веранду. Я не хотела, чтобы служанки видели мое заплаканное лицо.