- -
- 100%
- +
– Прекрати, Марк, – буркнул Адам.
– Нет, стой! Я вижу признаки! Лёгкий румянец, отсутствующий взгляд, беспорядочные движения… – Он вдруг принюхался. – И у тебя от неё пахнет… У тебя от неё пахнет кофе и… ванилью!
– С ума сошёл!Адам отшатнулся, словно от огня.
– Ага! Это она! Официантка! Та самая, с которой ты вчера глазки строил! – Маркус торжествующе тыкнул в него пальцем. – Детектор Маркуса никогда не ошибается! Так кто она, Уилсон? Признавайся! Как зовут ту, что смогла пошатнуть гранитные устои великого Уилсона?
– Рэйчел. Её зовут Рэйчел.Адам вздохнул, понимая, что сопротивление бесполезно. Он облокотился о стол и закрыл лицо руками.
– Рэйчел! – с наслаждением произнёс Маркус. – И что же в ней такого? Ну, кроме того, что она, очевидно, богиня, раз свела тебя с ума за два дня?
– Она… она не такая, как все, – тихо начал Адам, глядя в стену. – Она учится в Художественном колледже. Она рисует… у неё есть картина там, на стене. И она… она разговаривает со мной. Не как с клиентом. А как… я не знаю. Она видит меня.
– Видит тебя? – Маркус поднял брови. – Уилсон, тебя весь университет видит. Ты ходячая легенда.
– Не так! – Адам обернулся к нему, и в его глазах горел незнакомый Маркусу огонь. – Она не видит «Уилсона, отличника». Она видит… Адама. Парня, который разбирается в искусстве. Который может сказать не только о коэффициенте Beta, но и о мазках краски. Она смеётся… у неё ямочки на щеках.
– Вау. Да ты совсем пропал. Это уже не инфлюэнца, это эпидемия. И что же ты теперь собираешься делать, Ромео?Маркус свистнул.
– Я не знаю, – честно признался Адам. – Я… я зайду завтра.
– Опять? Ты что, собираешься всё своё состояние на горячий шоколад променять?
– Возможно.
– Ну, смотри… Только, ради всего святого, не становись таким же занудой с ней, как с нами. Девушки такое не любят. Расслабься. Будь… непредсказуемым....Маркус покачал головой, но в его глазах читалось уже не подтрунивание, а неподдельное изумление и даже доля уважения.
– Непредсказуемым, – повторил Адам, как будто пробуя на вкус это чуждое ему слово.
Он так и не пошёл на вечернюю лекцию. Вместо этого он уставился в раскрытый учебник «Корпоративные финансы и стоимостная оценка», но формулы дисконтирования денежных потоков расплывались перед глазами, складываясь в её имя. Рэйчел. Чёрт возьми. Всего два дня, а его мир, выстроенный на логике и цифрах, перевернулся с ног на голову.
– Ладно, сиди тут, влюблённый лунатик, а я в библиотеку. Мне по этому чёртову кейсу по слияниям и поглощениям нужно пару источников найти, а тут, – он выразительно обвёл рукой свой стол, заваленный распечатками финансовых отчётов и графиками, – ничего, кроме твоего аурического сияния, не найти.Маркус тем временем с грохотом собирал свои материалы.
– В библиотеку? Сейчас? – Адам с трудом перефокусировался на реальности. Библиотека в их общежитии работала до поздна, но Маркус появлялся там лишь в периоды крайней академической необходимости.
– Ага. Внезапно, да? – Маркус зевнул, потягиваясь. – Пойду, пошуршу страницами «The Wall Street Journal», может, гениальное озарение по диверсификации портфеля снизойдёт. А заодно и перекушу. Голодный я – как хедж-фонд без стратегии, просто бесполезная структура.
– Заскочу в буфет на первом этаже, возьму с собой пару бутербродов. Предлагаю и тебе подкрепиться, а то ты с утра, похоже, кроме того шоколада, в рот ничего не брал. Нельзя же жить на одном лишь капитале будущих чувств, нужны и текущие активы.Он потянулся к пиджаку, висевшему на спинке стула, и натянул его, поправляя галстук.
– Не хочу. Нет аппетита.Адам лишь мотнул головой, не отрывая взгляда от окна, за которым сгущались ранние ноябрьские сумерки.
– Твоё право голодать во имя прекрасной дамы, – фыркнул Маркус, застёгивая пуговицу. – Я тогда быстро. Если меня не будет час – значит, бутерброды были достойными, и я усну над отчётом EBITDA. Храни мои конспекты!
Дверь с приглушённым щелчком захлопнулась, оставив Адама в долгожданной тишине. Но тишина эта была обманчивой. Его разум, обычно такой ясный и дисциплинированный, был похож на растревоженный торговый зал после обвала индекса. Он встал и подошёл к окну. По стеклу стекали первые капли дождя, размазывая огни города в сюрреалистичные полосы, похожие на графики непредсказуемых криптовалют.
Он провёл пальцем по прохладному стеклу, мысленно рисуя то самое сердечко, что она нарисовала на его шоколаде. Потом его взгляд упал на заставку его ноутбука – сложный, многоцветный график биржевых котировок. Он всегда видел в нём красоту. Красоту порядка, логики, предсказуемости рыночных трендов.
Но сегодня он видел в нём лишь схему. Чёрно-белую и бездушную схему, лишённую жизни. А в памяти его играли яркие, живые, не подчиняющиеся никаким экономическим законам краски картины Рэйчел. И её улыбка… её улыбка была самым ценным активом из всех, что он когда-либо видел, и её невозможно было оценить по стандартным финансовым моделям.
Он потянулся к гитаре, стоявшей в углу. Пальцы сами нашли аккорды – грустную, меланхоличную последовательность, которую он сочинил давно и никому не играл. Звуки заполнили комнату, сливаясь со стуком дождя в стекло. Он не пел. Он просто играл. И в музыке была вся его растерянность, его восторг, его страх перед этой новой, неизведанной территорией, что открылась перед ним. Это была волатильность, которую он не мог хеджировать, риск, который не мог диверсифицировать.
Впервые в жизни его не пугала неизвестность. Его манило к ней. Как трейдера – к рискованной, но сулящей невероятные дивиденды сделке.
Где-то этажом ниже Маркус, наверное, уже уплетал бутерброд в шумной библиотеке, разлистывая свежий выпуск Financial Times. А в кофейне «Лавка» Рэйчел, возможно, мыла последние кружки, готовясь к закрытию. И там же, в тени, молча наблюдал за ней Лео с каменным лицом и горящими тёмным огнём глазами, словно вычисляя её стоимость в своей искажённой системе координат.
Но Адам ещё не знал об этом. Он просто играл, глядя на дождь за окном, и думал о завтрашнем дне. О том, что он снова увидит её. И от этой мысли по его телу разливалось странное, тревожное, пьянящее тепло, против которого не было никаких финансовых инструментов хеджирования.
Глава 3 Лекция о чувствах
Декабрь 1999 года витал в воздухе университетского кампуса предвкушением сессии и миллениума. Студенты Финансово-экономического университета имени Рэймонда Клейтона, обычно погружённые в графики и формулы, теперь с азартом обсуждали, переживут ли их компьютеры «проблему 2000 года» и где будут встречать новое тысячелетие.
Адам Уилсон сидел на лекции по эконометрике, но его мозг, обычно воспринимавший математические модели как чистую поэзию, был занят совершенно иррациональными вычислениями. Он смотрел в окно, на голые ветви деревьев, и вместо переменных в уравнении регрессии видел одно-единственное имя: Рэйчел.
Прошло уже три недели с их первой встречи. Три недели, в течение которых его жизнь раскололась на два параллельных мира. Был мир университета – строгий, пахнущий типографской краской из библиотеки, мир, где он по-прежнему был Адамом Уилсоном, подающим надежды студентом. И был другой мир – тёплый, пахнущий кофе и ванилью, мир «Лавки» и её улыбки.
– Следовательно, для оценки параметров модели мы применяем метод наименьших квадратов, минимизируя сумму квадратов отклонений…Профессор Иванов, маленький, жилистый мужчина с пронзительным взглядом, выводил на доске сложную формулу.
«Сумма квадратов её улыбок, – думал Адам, бессознательно чертя в полях конспекта завитки, похожие на её волосы. – Отклонение моего сердечного ритма от нормы, когда она подходит к моему столику. Мне нужна не эконометрика, а наука о ней».
– Прокомментируйте, пожалуйста, возможную гетероскедастичность ошибок в данной модели.– Уилсон! Адам вздрогнул. Профессор Иванов смотрел на него поверх очков.
Маркус, сидевший рядом, с силой ткнул его локтем в бок. Адам медленно поднялся. Зал замер. Он знал ответ. Он всегда знал ответ. Но сейчас слова застряли где-то в горле, смешавшись с воспоминанием о том, как она вчера смеялась, рассказывая о своём неудачном опыте с масляными красками.
– Э… ошибки… могут быть непостоянными… – начал он, чувствуя, как горит лицо.
– Блестящее наблюдение, – сухо парировал Иванов. – Может, вы также соизволите рассказать нам, почему они могут быть непостоянными? Или ваши мысли витают в сферах, далёких от дисперсии?
В аудитории раздался сдержанный смешок. Адам провалился обратно на стул под уничтожающим взглядом профессора.
– Что с тобой? – прошипел Маркус, когда лекция наконец закончилась. – Ты на прошлой неделе на семинаре у Клейна чуть не заснул, а сегодня Иванов тебя насквозь прошил. У неё, у этой твоей Рэйчел, что, есть злой близнец, который высасывает из тебя мозги?
– Отстань, Марк, – буркнул Адам, сгребая вещи в рюкзак. – Я просто не выспался.
– Ага, «не выспался», – передразнил его Маркус. – Ты выглядишь так, будто тебя подключили к матрице и показывают одни лишь радужные сны. Ладно, пошли в столовую. Может, твою пустую голову хотя бы кашей наполнить.
Студенческая столовая была шумным адом. Воздух был густым от запаха подгоревшего масла, дешёвого компота и тысяч голосов. Они пробились к раздаче, получили свои порции чего-то бежевого и неопознанного и уселись за стол, заваленный чужими крошками.
– Ну, так что? – не унимался Маркус, размазывавая по тарелке картофельное пюре. – Как дела в «Лавке»? Уже признался ей в вечной любви? Предложил руку, сердце и свой диплом с отличием?
– Мы просто разговариваем, – уклонился от ответа Адам, ковыряя вилкой котлету.
– Просто разговаривают, – фыркнул Маркус. – Уилсон, я с тобой 100 лет учусь. За эти 100 лет ты «просто разговаривал» только с учебниками, профессорами и мной. А тут – бац! – и ты уже три недели как завсегдатай заведения общепита. Это не «просто». Это стратегическая операция. Так что с разведданными?
– Она… она художница. Учится в колледже. Мечтает открыть свою галерею.Адам вздохнул, сдаваясь. Сопротивляться Маркусу было бесполезно.
– Художница! – глаза Маркуса расширились от восторга. – О, это прекрасно! Ты – ходячий калькулятор, она – вольный творец. Идеальная пара. Она хоть в курсе, что такое деривативы?
– Мы не говорим о деривативах, Марк! Мы говорим о музыке, о книгах, о… о чём-то настоящем.
– Настоящем, – с нарочитой задумчивостью повторил Маркус. – А финансы, по-твоему, ненастоящие? А наша будущая карьера? Это что, сказка?
– Не то чтобы… – Адам отодвинул тарелку. – Просто с ней всё по-другому. Я не чувствую необходимости быть идеальным. Я могу просто быть.
– Понимаешь, – сказал он наконец, – я тебе даже завидую немного. Встряхнуться в двадцать один год – самое оно. Только смотри… – он понизил голос. – Не запускай учёбу совсем. Сессия на носу. А твой покровитель, старик Клейн, от тебя многого ждёт. Ты для него как умный сынок.Маркус на секунду задумался, перестав ковыряться в еде.
Адам кивнул. Он знал. Он всё знал. Давление ожиданий было привычным грузом, который он нёс годами. Но сейчас этот груз стал невыносимо тяжёлым.
Остаток дня прошёл в том же ключе. На семинаре он не смог с ходу вспомнить формулу расчёта чистой приведённой стоимости. В библиотеке он час просидел над одним и тем же параграфом, не в силах вникнуть в смысл. Его разум, отточенный инструмент, был затуплен одним единственным, но таким мощным чувством.
Вечером, возвращаясь в общежитие под моросящим снегом, он не пошёл в «Лавку». Впервые за три недели. Он боялся, что его навязчивость станет очевидной. Боялся, что она увидит в нём не интересного собеседника, а надоедливого поклонника.
Он зашёл в свою комнату, сбросил рюкзак и включил свой компьютер с медленным, шумным модемом. Пока система загружалась, он взял гитару. Пальцы сами нашли ту самую мелодию – грустную и трепетную. Он играл и смотрел на снег за окном, на огни города, которые в 1999 году казались такими яркими и полными надежд.
Он не знал, что в это же время Рэйчел, заканчивая смену, с лёгким разочарованием смотрела на дверь, в которую он так и не вошёл. И что Лео, заметив это, убрал со стойки седьмого стола единственную вазу с увядшим цветком, который, как он знал, Адам принёс ей на прошлой неделе.
Жизнь в колледже шла своим чередом, но для Адама она стала фоном, на котором разворачивалась единственно важная лекция – лекция о любви. И он боялся, что терпит в ней полное и безоговорочное поражение.
II
Суббота началась с того, что солнечный свет, неприлично яркий для декабря, упрямо лез в комнату сквозь спущенную штору. Адам лежал на кровати и наслаждался редким чувством – не нужно никуда бежать. Никаких лекций, никаких Клейнов и Ивановых. Только заветные выходные.
Дверь с скрипом отворилась, и в комнату ввалился Маркус с двумя заветными бумажными пакетами из столовой.
– Воскресение Лазаря, только в субботу! – провозгласил он, бросив один из пакетов Адаму на кровать. – Подъём, соня! Принёс нам тех самых легендарных бутербродов с говядиной. Говорят, сегодня шеф-повар был в настроении, мясо даже жевать можно.
Адам с блаженным видом потянулся и сел на кровати.
– Какая хорошая суббота… И даже твоё присутствие не раздражает.
– Очень тронут, – фыркнул Маркус, сгребая с стола вчерашние распечатки котировок акций. – Пока ты почивал, я успел сходить в столовую и даже поспорить с охранником дядей Васей на тему того, выживет ли рубль после миллениума. Он ставит на дефолт, я – на стабилизацию. Ставка – пачка «Парламента».
Адам с наслаждением откусил бутерброд. Говядина и впрямь оказалась на удивление съедобной.
– А где Серёга-трейдер? Тишина подозрительная.
– Кто его знает, – пожал плечами Маркус. – То ли на срочном семинаре по хеджированию рисков, то ли спит после вчерашнего. Он вчера до трёх ночи тестировал свою новую стратегию торговли на виртуальной бирже. Говорил, если бы это были реальные деньги, он бы уже купил себе «Порше». Результаты, как обычно, умалчивает.
Разговор прервал резкий стук в дверь. Не дожидаясь ответа, в комнату вошёл тот самый Брайан. Но сегодня он выглядел не как будущий финансовый гений, а скорее как его банкрот: под глазами фиолетовые круги, волосы всклокочены, в руках он сжимал график японских свечей.
– Пацаны, привет. А у вас калькулятор есть? Мой от перегрева сдох. Там такие сложные проценты по облигациям считать…
Маркус с притворным ужасом отшатнулся.
– Серег, да ты похож на брокера после обвала индекса! Твоя стратегия-то сработала?
– Частично, – мрачно ответил Брайан, принимая от Адама калькулятор. – В первой половине дня я был в плюсе на двадцать тысяч виртуальных баксов. А потом ФРС объявила о возможном повышении ключевой ставки… В общем, мои виртуальные «Порше» и «Феррари» уехали к виртуальным же кредиторам.
Он молча вышел, и вскоре из коридора донёсся звук рвущейся бумаги – видимо, неудачный график полетел в урну.
– Нашёл чем нервы трепать, – покачал головой Маркус. – Ладно, каков план на день, Казанова? В «Лавку» пробиваться будешь? Сегодня же суббота, у неё наверняка смена.
Адам помедлил. Идея была заманчивой, но вчерашнее решение «взять паузу» всё ещё сидело в нём.
– Не знаю. Может, не стоит каждый день дежурить у её дверей.
– Стратегически верное решение, – с набитым ртом одобрил Маркус. – Давай лучше в видеопрокат сходим. Говорят, новый «Криминальное чтиво» на кассетах уже появился. Или «Уолл-стрит» для поддержания духа. Выбирай.
– Давай «Криминальное чтиво», – оживился Адам. – Надоели уже эти финансы, хоть немного отдохнуть от них.
Через полчаса они уже вышли на улицу. Субботний кампус был почти пустым. Лишь изредка попадались сонные студенты, бредущие в столовую, или парочки, катающиеся на коньках на залитом катке у главного корпуса.
По дороге в видеопрокат они встретили Олю, соседку с факультета менеджмента. Она сидела на скамейке, укутанная в большой шарф, и с упоением читала книгу Питера Друкера.
– Оль, привет! – крикнул Маркус. – «Практику менеджмента» уже одолела?
Оля подняла на них уставшие глаза.
– Одолела. Теперь мучаюсь с «Богатым папой, бедным папой». Чёрт знает что творится, ничего не понимаю. А вы куда?
– В прокат, – ответил Адам. – Тарантино на вечер брать будем.
– О, весело! —Хлояс надеждой посмотрела на них. – Может, потом к вам? А то одной в комнате с этим Кийосаки скоро мерещиться начнёт, что я бедная папа.
– Конечно, приходи, – легко согласился Маркус.
Видопрокат «Феникс» был ихним культовым местом. Небольшая комнатушка, заставленная стеллажами с кассетами, заляпанный наклейками прилавок и вечно недовольный владелец дядя Женя, который ворчал, что «диски DVD их всех добьёт».
– Мальчики, – буркнул он, увидев их. – «Криминальное чтиво» уже разобрали. Есть «Семь» или «Побег из Шоушенка».
Взяв «Побег из Шоушенка» и на всякий случай боевик с Ван Даммом, они отправились обратно. Возвращаясь в общагу, Адам снова поймал себя на мысли, что ищет в толпе её, Рэйчел. Он представлял, как она, наверное, в эту субботу гуляет по городу с подругами или рисует в своей комнате. И ему снова стало немного тоскливо от этой паузы.
Он не знал, что в этот самый момент Рэйчел как раз заканчивала утреннюю смену. Она посмотрела на седьмой столик, пустовавший уже несколько дней, и спросила у Лео, который молча протирал кофемашину:
– Лео, ты… Адам в последнее время не заходил? Может, ты его видел?
Лео медленно поднял на неё взгляд. В его глазах что-то промелькнуло.
– Нет, – коротко и сухо ответил он. – Не заходил. Наверное, занят. У них, у этих клейтоновских, учёба важнее.
…..
…А после обеда в комнате Адама и Маркуса собралась маленькая компания. Пришли Хлоя, Брайани ещё пара соседей-экономистов. Включили «Побег из Шоушенка», поставили чайник, и комната наполнилась смехом и спорами о кино.
Адам сидел, прислонившись к стене, смотрел на экран и улыбался. Но где-то на задворках сознания тихо звучал один и тот же вопрос: «А что она делает сейчас?»
Когда гости разошлись, а на часах было уже три часа дня, Адам неожиданно для себя подошёл к зеркалу.
– Что, проверяешь, не поседел ли от финансов? – поинтересовался Маркус.
– Марк, я пойду, – твёрдо сказал Адам.
– Куда? Кино уже посмотрели.
– В «Лавку». Сейчас.
– Наконец-то! Давай, удачи!Маркус свистнул.
Адам вышел на улицу. Было 15:40. Он почти бежал по заснеженным улицам Хардшильда. Предновогодний город был прекрасен: витрины сияли гирляндами, на центральной площади стояла высокая ель. Но ему было не до красот.
Он подошёл к «Лавке» без двух минут четыре. В дверях висела табличка «Закрыто», но свет внутри ещё горел. Он увидел её через стекло. Рэйчел вытирала последний столик.
Адам глубоко вздохнул и толкнул дверь. Колокольчик прозвенел тревожно в почти пустом помещении.
– Адам! Мы уже закрываемся.Рэйчел обернулась, и на её лице мелькнуло удивление, а затем – тёплая улыбка.
– Я знаю, – он подошёл ближе. – Извините, что в такое время… Я просто хотел спросить…
Он посмотрел на её лицо, освещённое мягким светом ламп, и слова наконец нашли его.
– Завтра. Воскресенье. У Вас будет свободное время? – он сделал паузу. – Город так красиво украсили к Новому году… Я мог бы показать Вам самые интересные места. Если хотите.
Рэйчел слушала его, и её усталость куда-то испарилась. Глаза заискрились тем самым огнём, который сводил Адама с ума.
– Прогулка по Хардшильду? – она улыбнулась. – Знаете, а я ведь почти ничего не видела здесь, кроме колледжа и работы. Да, я очень хочу.
– Отлично! – выдохнул Адам, и тяжесть свалилась с его плеч. – Может, встретимся в два у центрального фонтана?
– Договорились, – кивнула Рэйчел.
– До завтра, Рэйчел.
– До завтра, Адам.
Он вышел на улицу, и декабрьский холод показался ему тёплым. Он сделал это! Он шёл по сверкающему огнями Хардшильду, и ему хотелось кричать от счастья.
Где-то в глубине кофейни тень молча наблюдала за этой сценой, но Адам уже был далеко. Он сметал снег со скамейки у фонтана, чтобы завтра ей было где присесть, и думал только о том, как покажет ей самый красивый закат над старым городским парком.
III
Воздух был холодным и колючим, но Адам почти не чувствовал этого. Он шёл по вечернему Хардшильду, и внутри у него пылало солнце. Она согласилась! Завтра. Уже завтра он увидит её не за стойкой кофейни, а просто как девушку, с которой он гуляет по городу.
На углу улицы он увидел телефонную будку. Ярко-красная кабина выделялась на фоне заснеженного пейзажа. Он зашёл внутрь, бросил в монетоприёмник несколько четвертаков и набрал номер своих родителей в Окдейле – тихом, зелёном пригороде, где он вырос.
– Мам, привет, это Адам.Трубку подняла мама. – Алло?
– Адам, родной! – в её голосе послышалась мгновенная радость. – Как ты? Как учёба? Ты не заболел? На улице так холодно!
– Всё в порядке, мам, прекрасно, – он не мог сдержать улыбки. – С учёбой… бывают небольшие сложности, но я справлюсь.
– Не перерабатывай, сынок. Ты помнишь, что нужно и отдыхать. Искусство питает душу, знаешь ли. Я вот как раз реставрирую потрясающий пейзаж, предположительно школы Гудвина, такой сочный импрессионизм…
Он с удовольствием послушал её рассказ о работе, о том, как папа съездил в командировку, о их собаке Бадди. Это было привычно и уютно, как тёплое одеяло.
– Держи, с тобой хочет поговорить отец, – сказала мама, и через секунду в трубке послышался спокойный, весомый голос мистера Уилсона.
– Адам. Рад слышать твой голос. Докладывай обстановку.
– Всё в порядке, пап. Готовлюсь к сессии. Всё по плану.
– Так и надо. Дисциплина – основа успеха, – отец сделал небольшую паузу, и Адам услышал, как он отодвигает папку с бумагами. – Кстати, раз уж ты в Хардшильде… У меня для тебя новость. Большая.
– Какая новость?Адам насторожился.
– Компания открывает новый филиал. В Хардшильде. И совет директоров предложил мне возглавить его.
– В Хардшильде? Серьёзно? Но это же…Адам прислонился лбом к холодному стеклу будки. Он не ожидал этого.
– Да, это далеко от Окдейла. Поэтому мы с мамой приняли решение. Мы переезжаем. Полностью. Я уже присмотрел дом там, на Аспен-стрит. Хороший район, приличная школа для младшей сестры. Приезжаю на следующей неделе, чтобы посмотреть его окончательно и подписать документы. Надеюсь успеть до новогодней суеты.
Адам молчал, пытаясь осознать. Родители. Здесь. В Хардшильде. Это означало, что он больше не будет приезжать в Окдейл на каникулы. Что его семья будет здесь, в том самом городе, где он только что пригласил на свидание самую удивительную девушку в своей жизни.
«IV.
Окдейл. Название этого небольшого, утопающего в зелени городка в штате Иллинойс навсегда останется для Адама Уилсона синонимом дома. Здесь он родился в пасмурный осенний день, здесь сделал первые шаги по аккуратно подстриженному газону перед их домом на Мэйпл-Стрит, 214, и здесь прожил все свои восемнадцать лет, пока дорога не привела его в университетский Хардшильд.
Их дом был таким же образцовым, как и жизнь, которую вели Уилсоны. Двухэтажное кирпичное здание с белыми ставнями, ухоженным палисадником и гаражом на две машины. Внутри всегда пахло медовой полиролью для мебели, которую так любила миссис Уилсон, и свежесваренным кофе. На каминной полке в гостиной стояли семейные фотографии: юный Адам с первой удочкой, он же в костюме пирата на Хэллоуин, семейный портрет на фоне Гранд-Каньона.
Главой семьи был, без сомнения, мистер Ричард Уилсон. Высокий, подтянутый мужчина с седеющими висками и неизменной привычкой проверять время по своим наручным часам «Rolex». Он был главным бухгалтером в растущей компании «Global Industries» и вносил ту же безупречную точность и в домашний уклад. Его мир был миром цифр, отчетов, балансов и пятилетних планов. Для Ричарда Уилсона успех был не абстрактным понятием, а конкретной, достижимой целью, достигаемой усердием и правильными решениями. С самого детства Адама он мягко, но настойчиво направлял его по «верному пути».
– Забудь о фантазиях, сын, – говорил он, просматривая вечернюю газету. – Мир строится на фундаменте. Инженерия, право, финансы. Выбери что-то основательное. Художники голодают, а хороший инженер или финансист всегда будет при деньгах.
Его противоположностью была миссис Элеонор Уилсон. Художница-реставратор с мягкими руками, всегда пахнущими скипидаром и льняным маслом. Её студия, пристроенная к гаражу, была для Адама порталом в другой мир – мир хаотичного творчества, где царили не правила, а чувства. Там, среди мольбертов, банок с кистями и папок с эскизами, пахло краской, старым деревом и тайной. Именно мама научила его видеть красоту не в симметрии графика, а в причудливом изгибе ветви старого клена за окном или в игре света на потрескавшемся лаке старинного портрета.