Молот и меч. Путь гладиатора

© Сергей Абенов, 2021

ISBN 978-5-4483-6983-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

1 век н. э. Верхняя Мезия1, близ города Наиссус.

Он помнил всё. Когда они расстались, ему было семь или восемь лет, он не знал точно. Три зимы они провели в этих бараках, значит, привезли его четырех или пяти лет от роду. Он ничего не помнил о том, что было до плена. Все его воспоминания начинались с барака, длинного глинобитного строения, в котором в тесноте и смраде проживало около сотни рабов. Барак делился пополам дощатой перегородкой, и малые дети обитали на женской половине. Женщины везде остаются женщинами и заботились они сообща о детях, своих, которых удалось уберечь, и чужих, разлученных с родителями или вовсе оставшихся без таковых. Маленький Славиус был горд – у него была старшая сестра, и он чувствовал себя защищенным, не понимая, что маленькая девочка, случись что, не сможет защитить ни его, ни себя. Она называла его – славный, славненький – и это стало его именем. Чужие не могли произнести это славянское слово и стали звать его на ромейский манер – Славиус.

У них с Русаной, так звали его сестру, был свой мир – тюфяк в углу барака, набитый соломой и паклей, который стал для него олицетворением родины, началом воспоминаний. Здесь, укрывшись тряпьем, он слушал ее рассказы о далекой стране, неведомой Венетии. Там, в этой сказочной стране их ждали отец и мать, там спокойно, тепло и красиво, много хлеба и добрые люди. Славиус, несмотря на малый возраст, осознавал, что встретились они здесь, в неволе, и никаких отца и матери у них нет. Но это осознание жило в нем отдельно, само по себе, как бы в другом человеке. Он искренне верил рассказам сестры, и они проросли в его сознании и душе, как семена, попавшие на благодатную почву и заботливо орошаемые живительной влагой.

Иногда Русана помогала старшим рабыням прислуживать в вилле и приносила, пряча под платьем, вкусные объедки с хозяйского стола. Укрыв сшитым из кусков тряпья подобием одеяла, она кормила брата и рассказывала сказки, слышанные ею от своей бабки, а он перебивал ее и просил снова и снова рассказывать о далекой прекрасной Венетии.

– Русана, расскажи лучше, как мы катались на санках с горы.

– Я тебе уже сто раз рассказывала. Ну, ладно, слушай.

Теперь он не помнил всех подробностей тех рассказов, но на всю жизнь сохранил впечатление и ощущение Родины, и свою принадлежность к народу, о котором ничего почти не знал, и язык которого стал забываться с годами.

Немало он повидал людей, рожденных в неволе, не ведающих ни роду своего, ни племени, говорящих на чуждом для них ромейском2 языке и так и не ставших частью народа, населяющего великую страну. В этих людях не было стержня, в трудной ситуации они ломались без отчаяния, без злости, покорно принимая несправедливость судьбы. Куда крепче были люди, помнившие, откуда и кто они, и которым было куда вернуться. И он прекрасно понимал чувства, которые испытывали эфиопы, тоскующие по своей жаркой африканской родине, или отважные галлы-гладиаторы, поющие после боя протяжные свои песни. Только в отличии от них, он никогда не рассказывал о своей родине и чужие рассказы слушал с полным равнодушием.

Глава 2

Все шло своим чередом и маленький Славиус, не ведавший другой жизни, воспринимал окружавшую его действительность как нечто само собой разумеющееся. Мир вокруг него был четко организован, и он был маленькой частицей этого мира со своей ролью.

Была некая мифическая фигура, называемая хозяином, и были они – рабы, взрослые и дети, душами и телами которых этот невидимый хозяин владел безраздельно. Между ними и владельцем существовала прослойка, состоящая из людей, наделенных хозяином властью, то есть правом приказывать и наказывать. К ней относились надсмотрщики, управляющий имением Маркус и прочие люди, называющиеся свободными. Рабы, причисляемые к рабочей скотине, и жили в соответствующих условиях. Но ведение хозяйства требовало, чтобы скотина была здорова и работоспособна и приносила максимальную прибыль. Поэтому невольники, хоть и работали на износ, но еды получали достаточно. Наказания за провинности были жестокими, но справедливыми.

Славиус был частью этого мира и не мог не усвоить закономерностей среды. В мире рабов тоже была своя иерархия, устроенная по подобию внешнего мира. В поле и мастерских выполнявшие роль безропотной скотины, в бараке люди играли другие роли. Самые сильные требовали почтительного уважения к себе и имели право выбирать лучшие куски еды и распределять то, что похуже между другими членами сообщества. Славиус накрепко уяснил – чтобы, если и не отнимать у других, а хотя бы не лишиться своего, нужно быть сильным и жестоким и бить первым. Среди детей, населявших барак, тоже была своя система взаимоотношений, но Славиус стоял чуть в стороне от нее, потому что у него был свой мир, в котором они с сестрой жили обособленно. Ребята постарше, каким либо образом обидевшие Русану, получали такой яростный отпор от маленького ее брата, что попросту решили не связываться с ним. Одному из обидчиков Славиус прокусил насквозь руку, вцепившись в нее как бульдог, за что мальчишки называли его за глаза Волчонком.

Русана выговаривала брату, убеждая его, что она взрослая и может сама постоять за себя, но Славиус только улыбался в ответ и кивал в знак согласия русой головой.

– Славный, ты же обещал мне, что не будешь драться.

– Они назвали тебя нехорошим словом. Так называют взрослых женщин.

– Пусть называют, а ты не дерись. А если бы меня сейчас не было? Тебе бы досталось пуще этого.

Ему даже нравилось, когда она ругала его. Ведь это означало одно – Русана любит его и волнуется, что будет с ним в ее отсутствие, и что на самом деле ей приятна его защита. Бросаясь в драку на обидчиков сестры, Славиус не задумывался о последствиях, таков уж был его характер.

Взрослые рабы трудились в полях и на виноградниках и на других хозяйственных работах. В бараке оставались пожилые женщины и тоже работали не покладая рук. Они пряли шерсть, плели веревки, изготавливали из прутьев корзины и делали еще много всякой работы. Дети должны были помогать взрослым, принося пользу хозяину и отрабатывать свой хлеб. Красивые юноши и девушки отбирались для обслуживания хозяев и большей частью жили на вилле, в специальном помещении для прислуги.

Так прошло три зимы и с приходом весны начались полевые работы. Ничего не предвещало беды. Подросший Славиус в числе других ребятишек работал в поле, помогая взрослым работникам. Вечером он добирался до барака, еле волоча ноги от усталости, но счастливый от мысли, что его ждет Русана и, поужинав жидкой похлебкой, они спрячутся в своем уголке, чтобы вместе мечтать и строить планы о побеге.

К идее побега Славиус относился со всей серьезностью и с жаром убеждал сестру в его реальности. Он считал, что нужно только основательно подготовиться и выбрать подходящий момент. С наступлением весны у них обоих появилась уверенность в скорых переменах в их судьбе. Русана теперь постоянно работала в доме хозяина и тайком приносила объедки с хозяйского стола. Они складывали их в холщовую сумку и прятали ее в ворохе тряпья. Путь домой предстоял неблизкий и трудный.

В тот вечер Славиус вернулся с поля позже обычного и не застал сестру в бараке. Патриций принимал гостей, и Русана опять прислуживала в доме. Такое случалось и раньше, но в этот раз она задержалась надолго. Уже вернулись другие прислужницы, а Русаны все не было. На вопрос Славиуса никто не дал вразумительного ответа, и только пожилая черная рабыня, отводя глаза, сказала:

– Хозяин будет пировать до утра. Много работы в доме. Утром твоя сестра вернется.

Славиус не сомкнул глаз всю ночь, прислушиваясь, не заскрипит ли дверь барака. Еле дождавшись, когда надсмотрщики отомкнут двери, он выскочил на улицу, надеясь, что увидит возвращающуюся сестру. Но надежды его были тщетны. Когда рабов нестройной колонной повели в поле, Славиус, улучив момент, нырнул в кусты крыжовника. Выждав, когда колонна удалится, он, прячась среди деревьев, пробрался через сад к дому хозяина. На террасе он увидел фигуру Маркуса с восковой дощечкой и стилом3 в руках. Тот что-то писал на дощечке, время от времени кивая головой. Хозяин, видимо, сидел на скамье, скрытый от глаз перилами. Наконец Маркус откланялся и ушел через атрий во внутренние покои виллы. Выскочив из-за кустов, Славиус бросился к террасе, перемахнул через ступеньки и остановился, тяжело дыша, перед хозяином.

Патриций Петроний, тучный мужчина лет тридцати пяти с заплывшим от обжорства лицом, сидел с отрешенным видом на мраморной скамье. Перед ним стоял столик, заставленным едой и напитками. Он всегда мучился с похмелья, а сегодня, после бурного ночного пиршества, чувствовал себя совсем отвратительно. Разглядывая покрытые свежими царапинами руки, он не сразу заметил Славиуса. Поднял глаза и увидел мальчишку с горящими, как у звереныша глазами и некоторое тупо время разглядывал того, недоумевая, откуда он мог взяться. Славиус, с ненавистью глядя в заплывшие жиром маленькие глазки толстяка, задыхаясь, выкрикнул:

– Где моя сестра? Отпусти Русану!

Петроний поднял руку, намереваясь кликнуть слуг, но те уже сами бежали, а с ними и Маркус. Двое рабов схватили Славиуса, и потащили было вон с террасы, но хозяин вдруг остановил их:

– Отпустите его, пусть подойдет. Что ты тут кричал? Какая сестра? – и обратился к управляющему – У него есть сестра?

– Не знаю, сестра ли, но так он ее называет. Они говорят на своем языке, который никто не понимает. – Маркус знал все о своих подопечных – Это вчерашняя девчонка…

– А, так ты братец этой строптивой козы? – и вдруг завопил, протягивая исцарапанные руки – Смотри, что она сделала со мной! Ее высекут и завтра продадут на рынке.

Славиус рванулся к толстяку, но слуги схватили его и держали за руки. Слезы лились из его глаз, он ничего не видел, только жирное расплывчатое лицо с поросячьими глазками. Петроний резко протянул руку и схватил медальон, висевший на груди мальчика. Маленький кусочек меди с изображением круга с расходящимися лучами и двумя перекрещивающимися черточками посередине. Русана объяснила Славиусу, что это молот в солнечном круге, так как их отец был кузнецом, и наказала беречь медный знак как зеницу ока. Это была единственная вещь, связывавшая его с прошлым, которого он не помнил.

Петроний дернул медальон к себе, но волосяной шнурок выдержал. Славиус увидел перед собой пухлую руку обидчика и вонзил в нее острые свои зубы. Толстяк взвыл от боли, вскочил со скамьи, и белый мраморный пол обагрился патрицианской кровью. Слуги бегом потащили мальчишку с террасы, а хозяин закричал им вслед, подвывая от бешенства:

– Пусть всыпят ему плетей! Маркус! Ну что ты стоишь, как истукан! Позови эту черную колдунью с ее снадобьями. Да проследи, чтоб мальчишку насмерть не забили.

Все-таки это был товар, и терять свою выгоду никак нельзя. Из мальчишки все равно работник получится никудышный, и лучше его продать, пока он не натворил чего-нибудь.

Привязанный к столбу позади барака, Славиус потерял сознание после первого же удара плетью. Выполнявший обязанности палача здоровенный надсмотрщик, которым пугали маленьких детей, старался во всю. Если бы не Маркус, который пришел проследить за экзекуцией, то Славиусу пришлось бы совсем худо.

Он очнулся ночью от нестерпимой боли в спине. Черная рабыня, которую хозяин называл колдуньей, та самая, что успокаивала Славиуса в бараке, смазывала его израненную спину каким-то едким снадобьем. Напоив его холодной водой из кувшина, она ушла, не сказав ни слова. Сколько времени провел у столба, Славиус не знал. Потом он валялся на своем тюфяке в бараке, время от времени приходя в сознание. Сердобольные женщины поили его отварами трав, он равнодушно проглатывал горькое варево и только мысли о Русане жили в его воспаленном мозгу. Где она и что с ней? Почему ее нет рядом с ним?

Жизнь его висела на волоске, но молодой организм переборол тяжелое потрясение и постепенно его состояние выровнялось. Рубцы на спине начали затягиваться и почти не болели, но спал он плохо. Опять вернулись кошмарные сны, которые мучили его в первую зиму в бараке. Опять он видел горящие дома и страшные фигуры черных всадников-великанов, сеющих вокруг разруху и смерть. В отсветах пожара тело большого человека в кожаном фартуке и человек этот до боли родной, но кто это, он не знает. Маленький мальчик, прижавшийся к безжизненному телу женщины с огромным животом, торчащим в небо, это он – Славиус. Накрывающая его, как смерть, тень черного всадника с окровавленным мечом и крик «мама», вместе с непомерным ужасом застревающий в глотке. Крик этот опять будил его среди ночи. Он вскакивал, потный и дрожащий от ужаса, и шарил руками по тюфяку. Но Русаны не было рядом. В ту первую зиму она прижимала его, дрожащего, к себе, гладила по голове, шепча на ухо:

– Ну, что ты, Славный, не бойся, я с тобой.

И кошмары ушли, оставили его. Теперь ее не было и они вернулись, чтобы убить его.

– Убить? А как же Русана? Кто защитит ее, если его не будет?

Эта мысль появилась в его голове в одно из таких пробуждений и вдруг поразила его настолько, что страх кошмара разом куда-то исчез. Равнодушные к жизни разум и тело неожиданно стали наполняться такой яростью, такой ненавистью ко всему окружающему и препятствующему их с сестрой счастью, что он понял со всей ясностью каков смысл его дальнейшего пребывания на земле. Все очень просто – тело должно жить, чтобы защищать их с Русаной, а разум должен руководить всеми его действиями. Эта простая истина прочно утвердилась в его сердце и голове, и он всегда следовал ей.

Утром, как только открыли двери барака, Славиус вышел, пошатываясь от слабости, из смрадного помещения. Жадно глотая густой весенний воздух, он оглядывался в тщетной надежде увидеть сестру и не знал, какие испытания готовит ему судьба. Он не знал, что накануне в имение прибыл грек-торговец, перекупщик рабов, объезжавший раз в месяц окрестных землевладельцев, и Петроний продал ему его, Славиуса и еще двух больных рабов за бросовую цену. Он смутно помнил, как яростно сопротивлялся, отказываясь идти за повозкой торговца. Его, избитого, связали и бросили в задок повозки, он извивался и мычал, потому что не мог кричать. Крик, замешанный на ненависти, застревал в глотке.

Глава 3

Торговец-грек собрал партию рабов из двух дюжин и отправил товар с приказчиком в город Наиссус на продажу. В нанимаемом купцами в складчину помещении – эргастуле собралось сотни две рабов разного пола и возраста. Тут были черные рабы из Нубии, смуглые египтяне, черноволосые парфяне и голубоглазые варяги. Все оттенки цвета кожи и глаз можно было найти здесь. Славиус прислушивался к разговорам, но знакомых славянских слов не услышал.

Каждое утро рабов выводили на рынок на окраине города, и они стояли весь день на солнцепеке, ожидая своей участи. Покупатели разных сословий ходили между рядами, разглядывали товар, ощупывали и приценивались. Без раба, его труда и умения, жизнь в империи остановилась бы. Граждане Рима были развращены изобилием рабов, выполнявших всю необходимую работу. В каждом доме был хотя бы один невольник. Человек, не имеющий своего невольника, считался нищим и презираемым.

Славиуса, как и других рабов, тоже ощупывали, заглядывали в рот, но почему-то не покупали. Видимо, отпугивал его горящий, как у волчонка взгляд, полный ненависти и презрения. Строптивый раб никому не нужен. Приказчик злился и награждал мальчишку подзатыльниками и пинками – всех его рабов разобрали, и остался только этот мальчишка.

– Когда к тебе подходит покупатель, прячь свои волчьи глаза, звереныш. Иначе я тебя забью до смерти. Все равно выгоды с тебя меньше медяка.

На его зуботычины Славиус никак не реагировал – что взять с этого безмозглого холуя?

В конце концов, приказчик сбавил цену и Славиуса сторговал перекупщик из Македонии, который перепродавал рабов владельцам торговых галер на побережье Внутреннего4 моря. Что такое галеры и море, Славиус не знал, и ему было все равно, куда его поведут. Но он старался запомнить названия городов, поселений, рек и других ориентиров, чтобы потом, когда придет время, было легче отыскать обратный путь.

Вереницу рабов, мужчин, женщин и детей, связанных одной общей веревкой в длинную цепь, повели на юг, к Средиземному морю. Сколько длился путь, Славиус не знал. Дни он не считал, на боль в разбитых в кровь ногах не обращал внимания и вонючую похлебку, которой их кормили, проглатывал машинально. Через две недели они вошли в портовый город Диррахий в Северной Македонии. Многолюдные, шумные улицы, роскошные дома городской знати не произвели на Славиуса должного впечатления. Он равнодушно взирал на всю эту суету, пока их вели через город в порт. Но бесконечная водная гладь моря поразила его своей необъятностью и скрытой мощью. Море ему понравилось, оно существовало само по себе, свободное и равнодушное к людской суете.

* * *

Портовая гавань была полна диковинными разномастными судами. Были тут и парусники, но и они имели трюмы для гребцов, чтобы не зависеть от капризов морских ветров. Дюжину мужчин – рабов и троих мальчишек погрузили на шлюпку и переправили на галеру, стоящую на якоре метрах в восьмистах от берега. Это был военный корабль – двухпалубная бирема5 – приспособленная под торговые нужды. Судно совершало регулярные рейсы в Египет и другие страны через Средиземное море, кишащее пиратскими флотилиями. Военная галера как нельзя лучше подходила для выполнения этих целей.

Команда состояла из пятнадцати бывших легионеров, профессиональных солдат, имеющих опыт ведения морского боя и десяти матросов, которые тоже умели обращаться с оружием. Кроме того на корабле находились семь человек – охранников трюмных рабов-гребцов, под началом гортатора6, тоже военного в отставке. Одним словом галера имела на своем борту достаточно профессиональную команду, способную защитить судно в случае нападения пиратов. К тому же, из соображений безопасности, капитаны торговых судов объединялись в небольшие флотилии из восьми – девяти галер, следующих в одну сторону.

Ступив на борт, Славиус с интересом оглядывался, изучая обстановку корабля, который должен был стать местом его обитания. Посреди палубы, длинной и узкой – девяносто локтей в длину и двадцать в ширину, высилась мачта, на которой поднимался парус при попутном ветре. В кормовой части находилась рубка, довольно обширное помещение, в первом ярусе которого располагалась команда корабля, включая трюмных охранников. На втором ярусе находились каюты капитана, лоцмана и двух рулевых, которые по рангу были выше, чем простые матросы и подчинялись лоцману. Там же располагались пассажирские каюты. Взрослых рабов сразу отправили в нижний, гребной трюм, открыв крышку деревянного люка. Верхний трюм под палубой служил товарным отсеком, и его широкие люки были заперты на тяжелые кованые замки, ключи от которых хранились у капитана.

Мальчишек же отвели в носовую часть, где под тентом из грубого промасленного полотна, служившим защитой от дождя и солнца, сидели на полу шестеро подростков. Все они были прикованы цепями к кольцу на бушприте, наклонной носовой мачте, на который крепился косой парус при боковом ветре. Славиус оказался самым младшим в компании.

Рано повзрослевший и уже много испытавший мальчик сразу принялся изучать порядок взаимоотношений в коллективе, пытаюсь понять иерархию. Коренастый, плотно сбитый подросток лет тринадцати с уверенным взглядом, которого все называли Буцин, скорее всего, был вожаком. Он руководил всеми действиями малолетней команды, и гортатор, начальник трюмной команды, отдавал распоряжения через него. Еще двое, которые находились все время рядом с Буцином, были его приближенными, и в их обязанности входило следить за исполнением приказов вожака. Взамен они имели возможность работать меньше других и получать лучшие куски еды после Буцина.

Новички, зачерпнув забортной воды кожаным ведром, обмыли израненные ноги и их приковали к железному кольцу на бушприте. Багровый диск солнца уже соприкасался с морским горизонтом, и им позволено было отдохнуть до утра. Буцин подозвал Славиуса и спросил:

– Тебя как зовут?

– Славиус.

– Странное имя. Ты фракиец, или дак?

– Я славянин, из Венетии.

– А, склавен, слышал о таких. Я – Буцин, здесь все должны слушаться меня.

Едва красная макушка солнца показалась над краем моря, как протрубил сигнал пробуждения и команда галеры, наскоро умывшись и позавтракав, принялась за работу. Судно готовилось к отплытию, и дел было много. К борту то и дело подходили шлюпки с других судов каравана, лоцманы о чем-то перекрикивались с капитаном и отбывали, не задерживаясь. Все это не касалось детей, у них была своя задача, у экипажа была своя.

Люк, ведущий в нижний трюм, открыли и мальчишки, черпая воду за бортом, носили ее ведрами и сливали в деревянную бадью, которую старшие подростки во главе с Буцином опускали на веревке вниз. Смрад, который ударил в нос Славиуса, когда он принес свое первое ведро, едва не свалил его с ног. Запах человеческих испарений и нечистот от без малого сотни людей, находящихся в замкнутом пространстве, был почти осязаем на ощупь. Каким образом гребцы не только дышали, но еще и тяжко работали в таком зловонии, было трудно понять.

Воду по утрам подавали в трюм, чтобы смыть нечистоты за борт. Чтобы избежать попыток побега, все клюзы в гребном трюме были наглухо заделаны. В отверстия для весел воды было не зачерпнуть, поэтому то и подавали воду сверху, с палубы. В той же бадье в проем опустили еду, куски грубого хлеба и полусырого мяса – закованным в железо гребцам требовалась сытная еда. Бадья была на все случаи, потому что в ней же подали в трюм и воду для питья.

Люк захлопнулся и через некоторое время из-под палубы послышались глухие звуки барабана, мерно отбивающего и задающего такт взмахам сорока пар весел. Галера плавно отошла от причала, развернулась и медленно заскользила к выходу из гавани. Буцин подошел к фальшборту и стоял рядом со Славиусом, потом сказал:

– Что, страшно покидать землю. Ничего, привыкнешь. В море лучше, чем на берегу, спокойнее.

Славиус смотрел на удаляющийся берег с холодеющим сердцем. Там, на берегу осталась сестра Русана, и кто знает, какие унижения ей приходится сейчас терпеть. Он должен, но не в силах ей помочь. Сможет ли он вернуться, чтобы выполнить свою миссию, клятву в исполнении которой он дал себе там, в бараке, когда находился между жизнью и смертью? Чтобы вернуться, нужно было выжить, и это было пока его первоочередной задачей.

Глава 4

Первое плавание запомнилось Славиусу надолго. Все было необычно и непривычно для мальчика, никогда ранее не видевшего моря. Ощущение незащищенности и хрупкости судна перед мощной стихией долго не покидало его, но постепенно это чувство исчезло, и он стал привыкать к жизни на море. Ему не раз пришлось отстаивать свое достоинство и место в коллективе в жестоких драках. Самого младшего посчитали и самым слабым, и каждый норовил за счет него утвердиться в своем превосходстве. Славиус, не задумываясь, бросался в драку по любому поводу и вскоре уже никто не пытался отнять у него кусок или обидеть словом.

Жизнь на море шла размерено и по раз и навсегда установленным правилам. Команда поднималась с восходом солнца и начиналась рутинная работа. Утром отстегивали цепи от ножных кандалов, которыми мальчишек приковывали к железному кольцу на бушприте, но сами кандалы снимать не разрешалось. Только Буцин ходил без них, но если гортатор был в плохом настроении, то и для вожака не делалось исключения.

Два раза в день подавали воду и еду в нижний трюм, и это была самая тяжелая работа. Иногда по утрам из зловонного чрева галеры подавали изуродованные трупы гребцов. Их бросали за борт без всякого сожаления на съедение рыбам. Внизу тоже шла борьба за лучшую долю и место под «солнцем» и в ней были победители и побежденные. Но не всегда эти трупы были результатом драк между гребцами. Иной раз надсмотрщики могли переусердствовать, и их кожаные бичи, с вплетенными полосками свинца, отправляли на тот свет какого-нибудь бедолагу. Это был искаженный слепок внешнего мира с теми же звериными законами.

В течении дня ребятня помогала матросам по работе на судне, драила палубу и чистила снаряжение. Старшие помогали в установке паруса при попутном ветре и осваивали морскую науку. Такая жизнь не шла ни в какое сравнение с жизнью в бараке и выматывающим трудом на плантациях. Работы тяжелой было много, но и на отдых времени оставалось достаточно.

Чистый морской воздух и сытная кормежка сделали свое дело, и Славиус окреп. В глазах его появился блеск и интерес к жизни. Взгляд его утратил звериный блеск и плечи расправились.