Джон Китс и его поэзия

Английская литература начала XIX-то в. представляет замечательную эпоху развития национального гения. Начиная с поэтов так-называемой «озерной» школы (Lake-poets), Вордсворта, Кольриджа, Соути и других, она отрекается от классических традиций XVIII-го в. и вступает на новый путь – натурализма. Целый ряд поэтов видоизменяет в частностях основную черту нового направления, и вскоре образуется новая литературная школа, которая вступает в борьбу с узко-национальным романтизмом Вальтер-Скотта и Вордсворта, охватывает всю Европу своим могучим, вдохновенным словом и дает литературе бессмертные имена Байрона и Шелли.

Эпоха этой борьбы двух направлений, тесно связанной с политическими событиями времени, к сожалению весьма неполно или, скорее, односторонне освещена критикой. Имя Байрона, блестящей главы новой школы, затмило его остальных современников, не уступающих ему, однако, во многих отношениях; они, быть может, лишь скромнее выступали, чем гордый лорд, занимавший всю Европу своими личными страданиями; социальное положение менее выдвигало их, чем владельца Newstead Abbey, члена палаты лордов. Некоторые из них, однако, далеко не заслуживают забвения, и на следующих страницах мы постараемся выдвинуть из тени, окружающей еще молодую литературу времени Байрона, одного из лучших её представителей, весьма мало известного вне Англии и почти неизвестного у нас – Китса.

Изучая литературу той эпохи, мы невольно останавливаем свое внимание на небольшом кружке литераторов, образовавшемся еще в дни славы «озерных» поэтов и цель которого – деятельный протест против исключительности в поэзии тогдашних кумиров, как Вордсворт, Скотт, Соути, и борьба против их политического направления. Кружку этому было суждено дать Англии лучших поэтов и писателей вообще, играть значительную роль в деятельности Байрона, связанного с ним дружескими и литературными отношениями. Центром его является известный в свое время литературный критик и поэт – Ли Гент (Leigh Hunt), и группирующиеся около него молодые писатели представляют редкий пример идеальной дружбы и единения; кроме Гента, мы там встречаем Чарльса Лэмба, известного юмористического писателя, шекспирологов Ковдена, Кларка, Газлитта, поэта Райнольдса, живописцев Гайдона и Северна и, наконец, Шелли, Китса и в связи с ними Байрона. В то время как последний сразу приобрел первоклассное значение в всемирной литературе, а Шелли, непонятый современниками, был признан великим поэтом после смерти, третий из них, Джон Китс, мало известен за пределами своего отечества. Английская критика давно уже сумела оценить по достоинству оригинальное дарование юноши-поэта, внушающего глубокую симпатию как своим творчеством, так и печальной судьбой, и безусловно считает его классическим писателем. Но, по странной случайности, имя его, столь громкое в Англии, почти неизвестно в Германии и Франции; стихотворения его не переведены целиком ни на один из иностранных языков [1].

Мы задались целью в настоящей работе пополнить, по возможности, этот пробел с точки зрения истории литературы, указать на значение Китса, во-первых, как замечательного поэта самого по себе и, во-вторых, как главного представителя переходной поры, отмечающего собой конец господства «озерных» поэтов и начало нового литературного периода.

Своим чутким пониманием природы и красоты во всех её проявлениях он имеет значительное влияние на старших несколькими годами Шелли и Байрона. Если нам удастся возбудить в читателях интерес к поэзии Китса и способствовать ознакомлению русской публики с этим выдающимся поэтом нашего века, мы будем считать свою задачу исполненной.

«А thing of beauty is а joy for ever» (прекрасное всегда доставляет наслаждение), говорит начальная строка одной из его поэм; если заключенная в ней мысль справедлива, сочинения Битса всегда найдут читателей и почитателей.

I

Литература всякой страны стоит в зависимости от её политической и социальной жизни; эта истина тем более оправдывается на литературе Англии конца XVIII-го и начала XIX-го в., что большинство писателей этой эпохи – политические деятели. Свифт, Джонсон и др. в XVIII веке, Вордсворт, Вальтер-Скотт, Гент, Байрон, в начале нынешнего, лично заинтересованы в борьбе политических партий, и поэтому невозможно понять литературного движения того времени, не вникнув в смысл событий внутренней и внешней истории Англии в царствование Георга III. «Англии, – как резюмирует Тэккерей историю её за 60 лет этого царствования, – пришлось за это время выдержать восстание американских колоний, быть потрясенной вулканом французской революции, бороться и отстаивать свое существование пред своим гигантским врагом – Наполеоном; отдыхать, чтобы придти в себя после этой потрясающей борьбы. Старое общество с своим придворным блеском отживает свой век, поколения государственных людей появляются и исчезают, Питт следует в могилу за своим отцом, лордом Чатамом; память о Роднее и Вольфе изглаживается славой Нельсона и Веллингтона; старые поэты, соединяющие нас с эпохой королевы Анны, сходят в могилу; Джонсон умирает, Скотт и Байрон появляются на горизонте; Гаррик восхищает свет своим поразительным драматическим гением, Кинь появляется на сцене и овладевает изумленным театром. Пар изобретается, короли казнятся, изгоняются, лишаются престола, возвращаются на престол отцов; Наполеон составляет лишь эпизод в ряду этих событий, а Георг III переживает все эти перемены, сопровождает свою страну во всех революциях мысли, правительства и общества и переходит из старого времени в наше [2]». Но этот изумительный по своей долговечности король выживает из ума уже к концу прошлого века и, свидетель стольких перемен, не оказывает лично никакого влияния на ход дел, тем более, что не привык еще считать Англию своей страной; интересы Ганновера ему до конца жизни ближе судьбы Британии. Его сын, англичанин по воспитанию и духу, стяжал себе печальную славу своими пороками, и лучшие люди Англии предвидели, что этот «первый джентльмен Европы» столь же мало способен к управлению, как его отец – с своими семейными добродетелями и привычками доброго помещика. Парламент сосредоточивает управление страны в своих руках, но постоянные распри его вождей, борьба партий вносят неурядицу в общий ход дел. Министры сменяют друг друга, старая борьба вигов и ториев возобновляется с большим ожесточением, и временное торжество той или другой партии немедленно отражается на внутреннем положении страны. Любопытно читать очерки тогдашней общественной жизни в лекциях Тэккерея о «Четырех Георгах»; составленные в свойственном автору сатирическом духе, они ясно рисуют беспомощность и неспособность тогдашнего правительства и полны негодования против мелкопоместных немецких князьков, овладевших гордой Британией.

В эту смутную пору литература, особенно политическая, играет выдающуюся роль. Уже задолго до того началась в Англии борьба за свободу слова. С тех пор, как в XVII в. появляются первые политические листки, парламент протестует против опубликования отчетов о его заседаниях, против критического отношения к дебатам. Но, благодаря сочувствию и поддержке общества, деятельность печати продолжается, несмотря на ужасы звездной камеры, цензуры и политических процессов; более 30.000 политических брошюр и газет появляются в печати между 1640 г. и реставрацией. Блестящая пора для английской литературы начинается в царствование королевы Анны, когда лучшие таланты посвящают ей свои силы; Аддисон и Стиль, Свифт и Болингброк являются редакторами и постоянными сотрудниками тогдашних газет. Правление Георгов ознаменовалось жестокими преследованиями авторов политических статей и брошюр, но оппозиция в печати пустила уже глубокие корни, и правительство Георга II и его преемника не может укротить горячность нападок памфлетистов: политика непопулярных министров служит предметом постоянных насмешек и порицаний, смелые публицисты не щадят личности короля. Знаменитые письма Юниуса к приверженцам Георга III и статьи Вилькса в «North Briton» приобрели громадную известность, возбудив всеобщее одобрение своей резкой критикой действий короля. Несмотря на чисто инквизиционное следствие по делу Юниуса, автор писем не был открыть, и ряд политических процессов против некоторых заподозренных лиц не привел в желаемому результату. Вилькс сделал смелое публицистическое нововведение в борьбе с министерством Гренвиля: до тех пор публицисты избегали называть по имени лиц, против которых направлены их статьи; он открыто выставляет их имена. «Лицемерное скрывание имен, – говорит Мей [3], – не было, в самом деле, достойно свободы и свободолюбия тогдашней печати. Писатель, укрывающийся от преследований закона, не может брать на себя ответственность за истину. Истина нераздельна с откровенностью, и поэтому введенное Вильксом открытое называние имен имеет важное значение для развития рациональной политической литературы». Правительство старается сломить силу печати судебным преследованием диффамаций, но с 1731 libellaw, Фокса, приобретает законную силу с одобрения обеих палат и судьба авторов политических памфлетов (libels) зависит от решений присяжных заседателей. Политические процессы однако не прекращаются, тем более, что вслед за началом французской революции правительству Англии угрожают, кроме оппозиционной литературы, несколько тайных политических обществ, деятельность которых возбуждает ужас в парламенте. Самое выдающееся из них было «London corresponding Society», состоявшее большей частью из рабочих и организовавшее массу народных восстаний и несколько покушений на жизнь короля. Авторы возбуждающих брошюр подвергались весьма строгим наказаниям; так, в 1809 г., Побьет за протест против жестокого обращения с солдатами присужден был к тюремному заключению на два года, штрафу в 1.000 фунтов и залогу в 3.000 ф. для обеспечения мирного поведения в течение семи следующих лет; в 1811 г. Ли Гент и его брат Джон обвинялись в перепечатке статьи против телесного наказания солдат и были оправданы лишь благодаря блестящей защитительной речи Брума. Таким образом, к началу XIX-го в. свобода печати стеснена, но значение этого четвертого сословия, как называет ее Гент, признается уже безусловно. «Дайте мне, – говорит Шеридан в 1810 г., – свободу печати, и я оставлю министру продажную палату лордов, подкупную и подобострастную палату общин, совершенно свободное право назначать на должности, всю обстановку министерских действий; я оставлю ему всю власть, которую его общественное положение может доставить, чтобы добиться послушания и сломить сопротивление, и все-таки, имея лишь оружием свободу печати, я смело вступлю с ним в борьбу, созданное им могучее здание я сломлю еще более могучею силою, я свергну с высоты продажность, присоединив ее к остаткам исчезнувших злоупотреблений, служивших ей основой».

Среди ожесточенной борьбы, которую либеральная печать ведет с правительством Георга III, начинается раскол в самой литературе, благодаря принадлежности многих выдающихся писателей к партии ториев. По инициативе Вальтера-Скотта, в Эдинбурге основывается реакционный журнал «Quarterly Review» для противодействия распространенному и весьма популярному либеральному органу Джеффри – «Edinboargh Review», и этим открывается антагонизм двух литературных течений, вышедший вскоре из рамок чисто-политических и распространившийся в сфере поэзии, изящной литературы и критики. Шотландия в конце XVIII-то в. была умственным центром Англии, вдали от беспокойной жизни Лондона, от непосредственного влияния событий дня, от зорких глаз цензоров, собираются там выдающиеся по таланту литературные силы, преданные идеям свободы, готовые жертвовать всем для их осуществления. Молодой адвокат Джеффри, после разных неудач на юридическом поприще, основывает здесь, с помощью нескольких друзей, ежемесячный журнал первоначально с чисто литературными целями. Молодая, талантливая редакция объявляет войну дурному вкусу, условности в литературе и искусстве. Между сотрудниками являются имена Сиднея Смита, Юма, Мэкинтоша, Маколэя, Мура, Кольриджа. «Edinbourgh Review» имеет громадный успех. «Мы уже продаем 2.500 экземпляров, – пишет Джеффри брату в самом начале, – и надеемся продавать вдвое больше чрез шесть месяцев, если нас будут поддерживать в печати». Вскоре голос его делается решающим для каждой вновь появляющейся книги, и вместе с разростанием критического отдела, Джеффри уделяет значительное место политике. Либеральные тенденции редакции производят большее впечатление на общество; свободные взгляды шотландских вигов прививаются во всей Англии. Впервые обратил внимание на громадное распространение «Edinbourgh Review» и связанный с этим вред для ториев – Вальтер-Скотт; он сам был сотрудником журнала в первое время его существования, но разошелся с ним, когда либерализм Джеффри и его сотрудников сделался слишком резким, по его мнению; окончательная ссора между ними произошла после того, как одно произведение Скотта было строго раскритиковано в журнале.

Чтобы противодействовать влиянию Органа вигов, Вальтер-Скотт, с помощью друзей ториев и под покровительством министра Баннинга, основывает «Quarterly Review»; почтенный романист хотел доставить мирным, преданным правительству гражданам возможность узнавать политические и литературные новости, не всасывая яда статей Джеффри и его друзей. Новый журнал обставлен прекрасно; В.-Скотт, Соути, Джиффорд поддерживают торизм, преследуя всякое проявление свободной мысли в литературе. До каких крайностей Джиффорд доходил в своих нападках на писателей враждебного направления, мы увидим далее, по его знаменитой статьи об «Эндимионе» Китса. Антагонизм двух лучших журналов сопровождается ожесточенной борьбой во всей периодической печати, разделившейся на два враждебные лагеря: вигов и ториев. В это время обращают на себя внимание братья Гент, Ли и Джон, издающие «Examiner», распространенную газету либерального направления. Популярность Ли Гента начинается главным образом в 1815 г., когда он был приговорен к тюремному заключению на два года за брошюру, направленную против принца-регента. Самый процесс сильно волновал общество, и вся интеллигенция Лондона навещала Гента в тюрьме, выражая ему всячески свои симпатии. День освобождения Гента, 3-го февраля 1815 г., был настоящим торжеством в либеральных кружках; ему устраивались овации, и положение его, как вдохновителя новой школы в литературе и политике, установилось, признанное как друзьями, так и противниками.

В этот знаменательный день один из ближайших друзей Гента, Кларк, беседовал о занимавшем всех событии с своим товарищем по школе, молодым студентом -медиком. Юноша казался очень взволнованным судьбой Гента и набросал пред уходом несколько строк на клочке бумаги, который и вручил Кларку. Последний, не подозревая в Джоне Китсе – это было имя студента – поэтического таланта, с удивлением прочел экспромт в стихах: «В день освобождения Л. Гента из тюрьмы». С этих пор Китс часто делится своими поэтическими опытами с Кларком, который, видя несомненные признаки таланта в своем молодом друге, показал несколько его стихотворений Генту. По желанию заинтересованного оригинальным поэтом критика, Кларк знакомит их весной 1816 г.; в Генте Китс нашел друга и покровителя и, оставив все остальные занятия, всецело предался поэзии. Он делается членом его кружка и работает с каким-то почти лихорадочным жаром, как бы предчувствуя, что немного времени выпало на его долю для исполнения его широких замыслов. В самом деле, в промежуток пяти-шести лет ему удается написать целый ряд произведений, обеспечивающих ему высокое место в английской литературе.

Жизнь Китса до его дебюта в литературе представляет интересную картину развития поэтической натуры среди самой будничной обстановки, заставлявшей его искать в книгах пищу для своей природной восторженности. В противоположность большинству поэтов своего времени, аристократов по рождению, Китс был простолюдин. Отец его, Томас Китс, извозчик по ремеслу, женился на дочери Джона Дженкинса, содержавшего извозчичий двор в Финсбури, и наследовал тестю после его смерти. Как Бёрнс – представитель крестьянского элемента в английской поэзии, Китс – представитель мещанства; разница между ними та, что Бёрнс всецело посвятил свой талант среде, взрастившей его; своеобразная муза Китса унесла его далеко от жизни, его окружавшей. Обстановка первой поры молодости не оставила следов в его творчестве; напротив, сознание своего низкого происхождения доставляло ему много горьких минут в жизни и, по мнению некоторых критиков, значительно способствовало его озлоблению против знатных «озерных» поэтов.

Джон Китс был старшим сыном своих родителей, которые после него имели еще двух сыновей, Тома и Джорджа – игравших значительную роль в жизни поэта – и дочь Фанни. Еще в детстве он лишился отца, упавшего с лошади и умершего от полученного сотрясения; несколько лет спустя умерла мать от чахотки, наследственной в её семье, и дети остались на попечении мистера Аббе (Abbey), который заведовал денежными делами сирот. Смерть матери была тяжелым ударом для старшего сына, тем более, что отношения мегду ними были необыкновенно нежные. Джон любил мать с несколько рыцарским оттенком; так, сохранился анекдот, как он, шести или семи лет от роду, защищал с саблей в руках вход в её комнату, чтобы никто не потревожил её сна. Во время болезни Джон не отходил от её кровати, стараясь всячески развлечь ее чтением и разговорами; смерть её повергла его в странное для ребенка тупое отчаяние, из которого долгое время его нельзя было вывести. Первое образование Китс получил в Инфильде, в школе Джона Кларка, и здесь началась впервые дружба с сыном начальника школы, Чарльсом Ковденом Кларком, продолжавшаяся до конца его жизни. Кларк много способствовал началу литературной деятельности своего младшего друга; судьба, жестоко преследовавшая Китса во время его недолгой жизни, вообще наградила его одним преимуществом – верными, преданными друзьями. В воспоминаниях Кларка мы находим много подробностей о школьной жизни Китса; он вспоминает приветливое, светлое лицо маленького Джона, сделавшегося вскоре общим любимцем. Особенных способностей мальчик не выказывал. «Он был очень аккуратным школьником», говорит Кларк, но в этом скромном школьнике развивается вскоре необыкновенная страсть к чтению, и выбор любимых книг свидетельствует, что подготовительная работа поэта в нем началась. «Пантеон Тука, – продолжает Кларк, – классический словарь Ламприера, «Полифемис» Спенсера, – книги, над которыми Китс проводить целые дни».

«В них он почерпнул знание и любовь к греческой мифологии, ими было вскормлено благоговение пред нею, превышающее его классические познания, – последние не простирались далее чтения Энеиды, которая, правда, произвела такое сильное впечатление на Китса, что он перевел, еще будучи в школе, значительную часть поэмы». Его пристрастие в греческой мифологии – отличительная черта его творчества – обнаруживается, таким образом, уже в мальчике. Кроме школьных упражнений, Китс никогда не занимался греческим языком и постиг, однако, характер и красоту греческой жизни. Воображение поэта начинает работать уже в школьном периоде его жизни и, по словам Кларка, не было возможности оторвать Китса от чтения, и, лишь уступая настояниям учителя, он изредка соглашался пройтись по аллеям парка с книгой в руках.

В 1810 г., 15-ти лет, он кончил курс в инфильдской школе и, по решению семейного совета, делается учеником фельдшера Гаммонда в Эдмонтоне. Исполняя добросовестно свои технические обязанности, Китс посвящает досуги изучению английской литературы вместе с жившим по соседству Кларком. Последний рассказывает, как однажды Китс взял у него «Fairy Queen» (Царица Фей) Спенсера, в удивлению всей семьи, находившей весьма странным, что студент-медик интересуется подобными книгами. Поэма оказала на него волшебное действие. «Он прыгал по сценам поэмы, как молодая лошадь, выпущенная весной на луг. Красивое описание, удачный поэтический образ, как напр. «вытесняющий море кит» вызывали выражение экстаза на его лице».

Китс не окончил обязательного курса у Гаммонда, вследствие возникших между ними недоразумений, и продолжал занятия уже в Лондоне в больнице св. Томаса, но его ум занят теперь всецело поэзией. На вопрос Кларка, доволен ли он занятиями в больнице, Китс отвечает, что не может с достаточным вниманием заниматься анатомией. «Например, на днях, прибавляет он, во время лекции в комнату ворвался солнечный луч, и с ним целая толпа воздушных созданий, увлекших меня в волшебную страну Оберона». Очевидно, не для анатомического театра создана была эта чуткая поэтическая душа. В самом деле, сдавши окончательный экзамен по хирургии в июле 1816 г. и получив место ординатора, Китс вскоре окончательно отказывается от практической деятельности после удачной операции, сделанной им в больнице. «Моя последняя операция, – говорил он впоследствии, – состояла в раскрытии кровеносного сосуда; я исполнил ее очень аккуратно, но мысли мои в это время были так далеко, что удачный исход мне показался чудом, и я с тех пор не дотрагивался до ланцета.

С 1816 г. Китс, как мы видели, делается членом кружка Гента и всецело предается литературе. Деятельность его в значительной степени определяется идеями этого общества, которое заключает в себе будущность новой литературной школы. Прежде чем обратиться к анализу произведений Китса, постараемся в кратких чертах охарактеризовать эту среду, в которой развивается его талант, и главным образом личность Ли Гента, вдохновителя молодых писателей, собравшихся вокруг него.

II

Период, в который выступает Китс, отмечает собой перелом двух направлений в литературе, переход власти над умами от титанов старшего поколения к богам младшего, как характеризует эту эволюцию Брандес, заимствуя поэтический образ из «Гипериона» Китса [4]. Роль поэтов старшего поколения сыграна; они начали собой реакцию против условности XVIIИ-го в., окунувшись в национальную струю. Сделаться национальным (народным), – говорит Брандес,– «значит для Англии сделаться натуралистом, как сделаться романтиком для Германии, приверженцем древне-норвежских сказаний для Дании. Эти английские писатели изучают и благоговейно преклоняются все без исключения пред природой». Но на этом их значение останавливается; узкий патриотизм, принадлежность к ретроградной партии ториев, оставляли Вордсворта, Вальтер-Скотта и Кольриджа глухими к идеям нравственной и политической свободы, оживляющим как древнюю, так и новую Англию, и их творчество направлено на воспевание красот природы и воспроизведение старых шотландских преданий. Конечно, их произведения сохранят навсегда значение, как образцы безыскусственной свежей красоты; Вордсворт даже более признается потомством, чем современниками, которые не могли простить ему торизма. В начале XIX-го в. в обществе настолько сильна уже потребность в свежем свободном слове, что симпатии переносятся на писателей новой школы при самом её выступлении, т.-е. когда самым выдающимся её представителем был Ли Гент. Дом его, как мы видели, служил центром молодой литературы; поэты, критики, даже художники обращались к нему за советами; Гент очаровывал их своим дружеским отношением и имел большое влияние на выдающихся людей своего поколения, не обладая сам большим литературным талантом. Симпатичный как человек, преданный своим идеям, он готов был всем жертвовать для их осуществления и до самоотвержения любил друзей и товарищей по служению общему делу свободы. Открыть новый талант было для него наслаждением, и он употреблял все усилия, чтобы развить таящиеся силы. Влияние его было в высшей степени благотворно для начинающих писателей; мы увидим, как оно отразилось на Китсе. Но этим нравственным воздействием не ограничивается значение Гента. В качестве политического писателя, литературного критика и поэта, он также занимает видное место в литературе: «Quarterly Review», нападая на несколько вульгарный язык поэзии Гента, обвиняет его в том, что он и его последователи внесли лавочный оттенок в английскую поэзию, и присваивает его школе название Cockney-school [5].

Таким образом, ослепленные ненавистью в вигам, критики торийского органа причислили Китса и других представителей нового направления в подражателям Гента; но Китс и Шелли настолько выше их старшего друга по таланту, что о подражании не может быть речи. Несомненна лишь общность взглядов как в политике, так и в искусстве между Гентом и его молодыми товарищами. Мы видели, какие взгляды Гент защищал в политике как редактор «Examinera» и как он за смелость своих нападок поплатился личной свободой; эстетические теории его изложены в важнейшем из его критических трудов, «Imagination and fancy». Мы рассмотрим несколько подробнее этот труд, так как в нем отразились взгляды на искусство всего кружка вообще и Китса в частности.