Годы чудесные

© Анатолий Агарков, 2018

ISBN 978-5-4490-4171-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Отлично помню всю свою школьную жизнь с первого звонка и до последнего.

Разнесчастному нашему первому «Б» не нашлось учителя. После общешкольной линейки и первого звонка к нам подошла крупная девушка в чёрной юбке и белой кофточке с алым галстуком – представилась Ольгой Оскаровной, пионервожатой. Увела нас на школьный стадион, где мы до конца уроков играли а «Красное знамя, ударное звено…». Нормально, решили мы с друзьями, возвращаясь домой – а то пугали: школа, школа…. И решили завтра портфелей не брать – а зачем, всё равно в траве пылятся, а руки оттягивают.

На следующий день учитель нашёлся – это была Валентина Михайловна, школьный библиотекарь. Провела нас в класс, рассадила за парты, проверила наличие «Букварей» и прочих необходимых школьных принадлежностей. Отметила нашу (бугорских ребят) несобранность. Жизнь ученическая началась.

Мы рисовали в разлинованных тетрадках палочки, галочки, крестики, нолики, буковки, циферки…. Но мы были детьми и, конечно же, шалили. Когда шум в классе мешал учебному процессу, Валентина Михайловна прерывала его.

– Ну, порезвитесь, порезвитесь – я подожду.

И отходила к окну, сплетя под бюстом руки. Она с грустью смотрела на кружащиеся за стеклом жёлтые кленовые листья и думала о чём-то своём. Мы только что на головах не ходили – шумели и безобразничали на полную катушку, порой даже школьного звонка не слышали.

– Если вы не стремитесь к знаниям – вколачивать их бесполезно, – говорила Валентина Михайловна, заканчивая урок.

– Вы наказывайте их, наказывайте, – советовали учителя.

– Да как же?

– В угол ставьте.

Валентина Михайловна стала отправлять в угол шалунов.

Однажды собралось нас там человек пять, и я, времени не тратя даром, тут же принялся придумывать историю о том, как четверо немецких парней – Гитлер, Геринг, Гиммлер и Геббельс создали тайное общество и придумали свастику, сложив первые буквы своих имён. Рассказ так увлёк, что не заметили учителя.

Валентина Михайловна:

– А вам тут не скучно. О чём рассказываешь, Агарков? Может, и нас посвятишь?

– Пусть расскажет! Пусть расскажет! – зашумел класс.

Валентина Михайловна:

– Ну, хорошо. Вы садитесь. Сейчас поработаем немного, а минут за десять до звонка Толя нам расскажет свою историю.

Десяти минут мне не хватило. Я рассказывал и в конце второго урока и в конце третьего….

После уроков Валентина Михайловна позвала меня в библиотеку.

– Читать умеешь?

– Да.

Подаёт мне «Робинзона Крузо».

– Зачем фашисты? Рассказывай об этом человеке.

Я дома быстро прочитал все приключения парня из Йорка. Но тема лишь платформою была для собственных фантазий. Что я там насочинял! Класс слушал, затаив дыхание. Погони, драки, перестрелки, груды золотого песка….

– Ну, вот что, делу время, а потехе час, – Валентина Михайловна установила контроль над процессом. – Сначала выполняем все задания, а потом слушаем, сколько времени останется.

И мне:

– Чтоб никаких рассказов вне класса – иначе больше книг не дам.

И выдавала – о путешествиях Гулливера, «Руслан и Людмила» Пушкина, «Волшебник Изумрудного города». Вот так с Валентиной Михайловной на пару двигали учебный процесс.

Учился я неважно – с тройки на четвёрку перебивался, но в двоечниках не ходил.

2

Вопрос о второгодстве поставила наша новая учительница Екатерина Степановна – Катька Невеликая. Под её железную руку мы попали во втором классе – Валентина Михайловна вернулась в библиотеку. Основным предметом, с помощью которого в классе поддерживалась дисциплина и успеваемость, была стальная метровая линейка. Она гулко хлопала плашмя по нашим плечам, выбивая пыль, и больно секла, впиваясь ребром. Она не покидала рук Екатерины во время урока, и секирой палача стояла в углу на переменах. Нам бы выкрасть её да сдать в металлолом. Но, то ли ума не хватало, то ли запуганы были насмерть.

Когда она меня треснула однажды, даже заикаться начал. Выучу дома урок, а к доске выйду, гляну на стальную линейку, змеёй извивающуюся в руках преподавателя, и всё – язык к гортани прилипает.

– Не учил? – сдвигает брови «императрица».

А у меня плечи к ушам тянутся и слёзы по щекам.

– Садись, тупица, «два».

Этих двоек я нахватал….

Екатерина Степановна вызывает в школу маму, пальцем в меня тычет:

– Первый кандидат на второй год.

– Что ж ему не хватает? – мама горько сетует. – Старшая сестра ударница.

– Тупой потому что.

Дома пересказала разговор с учителем отцу. Тот:

– Не верю. Ни одному слову не верю.

– Ну, так сходи и разберись.

– Нет, в такие дела я не суюсь.

И мне:

– Тебе жить, сынок, ты и учись.

Я напрягался, письменные работы все делал, но отвечать у доски до смерти боялся.

Школа стала полигоном нашего соперничества с сестрой. Люся успевала по всем предметам, её хвалили учителя, а я у Катьки Невеликой балбес балбесом был – с двойки на тройку перебивался и с трудом переходил в следующий класс.

«Рахитик!» – кривила губы сестра, суммируя мои умственные способности с физическими данными. Мама рукой махнула – непутёвый. Отец терпеливо ждал, когда же во мне взыграет агарковский характер, и покажу я свои истинные способности.

И вот однажды мой интеллект проснулся. Тому, наверное, дружба с сестрой и братом Шиляевыми способствовала. Я не только стал получать хорошие оценки, но обнаружил вдруг удовольствие в самом процессе познания. Учебники обычно покупали в августе, а к началу учебного года в них не оставалось ни одной незнакомой для меня страницы. И в моих и Люсиных.

– Ты что, паршивец, делаешь! – возмущалась сестра, обнаружив подвёрнутый уголок страницы (так я отмечал рубеж прочитанного) в своём новеньком учебнике.

На планшете успеваемости в четвёртом классе я пересел с черепахи на паровоз. Радуясь успеху, шёл спиной к Бугру и напевал:

– Наш паровоз вперёд лети, в коммуне остановка….

Останавливает «императрица»:

– Куда, Агарков?

– На почту, письмо брату отослать (Саня Саблин служил в армии, и мы переписывались).

– Давай сюда и возвращайся – я сама в ящик опущу.

На следующий день…. Была зловещей её ухмылка. Стальная линейка кусачей щукой извивалась в жилистой руке.

– Ты думаешь, я такое письмо отправлю в Советскую армию? Как ты меня там называл? «Учихалкой»?! Бью я вас?! Ты ещё не знаешь, как это будет, если я начну вас бить.

Линейка со свистом рассекла воздух и вспорола обложку «Родной речи».

– Сядь и не вздумай меня провоцировать – сегодня я не в духе.

А я подумал, садясь, вот бы отцу рассказать, кто учебник порвал – он бы тебя так спровоцировал! Екатерина наша Невеликая (росточком не вышла) гордилась своим фронтовым прошлым, но и мой отец не за пряниками на танке ездил. Только не принято у нас родителям жаловаться – смертный грех.

Жаловался Вовке Грицай – соседу, другу, старшекласснику (на целый класс впереди!). Тот ухмылялся:

– Это что, ты бы с Копчёным повстречался – сразу бы в штаны наложил.

Копчёным звали их директора.

Вовка учился в восьмилетней школе номер три – двухэтажной, деревянной, через дорогу от нашей белокаменной, сорок четвёртой. Люся тоже там училась, а мама работала техничкой. Вечерами после занятий я прибегал ей помогать – переворачивал парты, подметал. Но Копчёного здесь не встречал.

Вовка рассказывал:

– Он как за волосы схватит, тащит по коридору и орёт: «Я тебя, паршивца, из школы выкину». И выкидывал с крыльца. А после ничего, не выгонял, даже и не вспоминал – главное под горячую руку не попасться.

– А вы бы на лысо постриглись, – подсказал.

– Да ему-то по фигу – он и за ухо может схватить. Так вырванные волосы отрастут, а ухо – хрен.

– Ещё моду взял, – Вовка рассказывал, – станет в дверях на большой перемене и ловит тех, кто из туалета в школу бежит – пальцы нюхает.

– Зачем?

– Так мы ж курим – пахнут табаком. Он за ухо и мордой об косяк. Лучше, говорит, я тебя паршивца сам убью, чем ты от рака будешь загибаться. Так мы потом придумали – возьмём ладошку гавном натрём. Он нюхает и морщится:

– Вы что, паршивцы, жопу пальцем вытираете?

Умер Копчёный на боевом посту – в директорском кресле, от инфаркта. В день похорон в обеих школах занятия отменили – учащихся и учителей отправили в похоронную процессию. Не знаю почему, но гроб с телом подавали из квартиры через оконный проем. В траурной колонне все перемешались, и я под шумок удрал.

В третьей школе не было централизованного отопления – в каждом кабинете стоял барабан (печь круглая такая). Помогая маме убираться, золу выгребал и думал, как тут можно заниматься – огонь, потрескивая, отвлекает. Учитель выйдет – можно класс поджечь. Вот мы…. У нас батареи, так мы додумались в розетку проволочку сунуть (на руку варежку одев), и всё – короткое случалось замыкание, вся школа в темноте.

Шесть ночей восьмилетку сторож охранял, а с субботы на воскресенье его технички подменяли. Когда дежурство маме выпадало, мы с ней там ночевали. Вдвоём не страшно, закроемся в учительской – и гори вся школа синим пламенем. И воскресным днём надо было дежурить – школа-то пуста. Наши мамы (тетя Стюра Грицай тоже работала техничкой) посылали нас с Вовкой – вдвоём не скучно. Зато как страшно! Школа старая, насквозь гнилая – то наверху кто-то шумнёт, то под лестницей что-то скрипнет, то стон пойдёт неведомо откуда. Мы с Вовкой, чтобы скуку унять, стали про Копчёного страшилки сочинять. Как дух его гоняется за учениками – я вам покурю! я вам двойки получу! я вам…! Запугаем друг друга и на улицу бежать – мёрзнем, а назад боимся. Клянёмся больше не сочинять, а через неделю такая же история.

Но пойдём дальше, в пятый класс.

3

В пятом классе молоденькая биологичка, наша классная руководительница, объявила, что, окончив начальную школу, мы повзрослели – теперь у нас иные обязанности и права. Мы теперь можем садиться за парту, кто с кем хочет. Были дарованы и другие вольности. Например, право на собственное мнение.

Вот это и сгубило нашего первого классного (в смысле коллективного) руководителя – она просто не знала, с кем имеет дело. Она ничего не знала о нашем прошлом. Ей бы пообщаться с Катькой Невеликой, может быть, что-нибудь и уяснила, но, увы, общеизвестно – учителя-предметники свысока относятся к преподавателям начальной школы.

Она раскупорила сосуд, и джин неповиновения вырвался на волю. Вся накопившаяся ненависть к палачу-учителю выплеснулась на неё. Сказать, что мы не слушались, дерзили – значит, ничего не сказать. Мы с ней дрались. Нет, поймите меня правильно – я не дрался: не то воспитание. Однако не могу с себя снять ответственности за все те безобразия, что творил наш классный коллектив в борьбе со своим руководителем.

Она закрывала нас в кабинете после уроков – способ наказания. А мы её – только зазевается или с девчонками отвлечется, ключ с доски из учительской оказывался в замочной скважине. Щёлк – и «пишите письма мелким почерком». Она прыгнула в окно, чтобы добыть свободу и платье порвала. Такие страсти!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.