Легенды нашего края. Пещера Титечных гор

Ты обойден наградой – позабудь.

Дни вереницей мчатся – позабудь!

Небрежный ветер в вечной книге жизни

Мог и не той страницей шевельнуть.

/О. Хайям/

1

Загадочная пещера Титичных гор с детских лет – а точнее, сразу после окончания восьмого класса – влекла меня своей тайной и была ареною моих рискованных предприятий. В то лето я побывал в этих местах и узнал много интересного об удивительном гроте в одной из двух гор, огороженному рекой от любопытства людей. Легенды гласят, будто бунтарский царь Емельян Пугачев припрятал в пещере свою казну.

Это была старая и странная история, ставшая достоянием ушей, но не глаз. Я интересовался в библиотеке источниками события, но нигде ничего не нашел. А вот слухи идут – легенду передают из уст в уста, почитай, уже третий век. Причем рассказывают её, ссылаясь на семейные предания. И в этом нет ничего удивительного – ведь смутьянство и царствование Пугачева как раз проходило в здешних местах, и предки наши были активными их участниками.

Не знаю, были ли экспедиции на государственном уровне, но энтузиасты-кладоискатели это место не пропустили. В пещере Титичных гор рылись все кому не лень на протяжении трех веков. И, похоже что, безуспешно.

Иной раз подумаешь – а существовал ли этот клад на самом деле? Может, кому-то было надо запустить эту липу в народ – но кому и зачем?

Однако, кладоискательство – болезнь не только заразная, но и хроническая. А жить без мечты совсем тоскливо.

Ещё говорили, в этой пещере жили доисторические люди. Но их рисунки я и сам видел – ейбо!

А местный житель однажды поведал, что дыра эта в скале есть ни что иное, как вход в другой мир. Мы с приятелем побывали ночью над ней – прямо-то подойти река мешает – и слышали из утробы горы какие-то непонятные звуки.

Совокупность этих тайн источала такую притягательную силу, так захватывала воображение, что стала магнитом души на всю мою жизнь. А может быть, это рок, который делает прожитое сверкающим и интересным? Думая о пещере Титичных гор, ощущал, что прикасаюсь к какой-то заповедной, может быть, для кого-то запретной части мироздания, и мне начинает открываться новый и неожиданный смысл прежде привычных вещей.

Будучи студентом предпринял отчаянную авантюру проникнуть в загадочную пещеру на лодке, поднявшись от самого дома по рекам Увелька и Коелга. Клада тогда не нашел и чудом остался в живых.

В следующую попытку добраться до золота Пугачева мне уже было тридцать лет. И опять неудача. И снова жизнь моя висела на волоске.

Бог любит троицу. Опять собрался судьбу испытать, когда вышел на пенсию.

Мог бы ещё поработать – а чего не трудиться охранником в санатории? – но такое дерьмо пришло в непосредственные начальники, что я тут же на стол заявление об увольнении по собственному желанию с непоколебимой выдержкой абсолютно уверенного в себе человека.

Правда, грустно жить стало на одну пенсию беспокойной душе, хоть и приговорен к ней пожизненно. Наверное, это главная причина моей новой попытки отыскать загадочный клад. На здоровье не жалуюсь – так чего дома сиднем сидеть?

И потом, эта легенда о другом мире добавляла мотива. Очень хотелось увидеть доледниковую эпоху, как она есть. Почему-то её я считал самой благодатной в истории Земли, когда все было громадным – деревья, животные…

Короче, тайны пещеры Титичных гор тянули к себе – мне и теперь, как в детстве, казалось, что там сокрыт неведомый доселе мир, способный качественно перевернуть мою жизнь.

Особо к экспедиции не готовился. Ведь давно не был – почитай, тридцать лет с гаком. А за это время либо гор не стало, либо пещеры… либо река пересохла. И зачем мне тогда покупать лодку? Решил прошвырнуться до места праздношатающимся «дикарем». Мол, сезонный турист – и не более. А там – посмотрим, увидим, решим…

Жалко, что друга-приятеля нет, на которого в такой ситуации можно было облокотиться. Когда ходишь один по таинственным местам, почему-то все время тянет оглянуться назад.

Куда и зачем собрался отъехать никому объяснять не надо – один живу.

Собрал в рюкзак самые необходимые вещи, продукты, сел на автобус до Южноуральска и однажды в начале лета отправился к Титичным горам. В этой самодеятельной экспедиции не было никакого криминала – клады можно было искать где угодно.

На автовокзале дождался автобуса до поселка Подгорный – он же Охотник. А уж оттуда – пешком по полям и лесам к Титичным горам. Направление я, в принципе, знал. Мимо двух гор трудно пройти на равнинной местности. Так что…

В пути размышлял.

Человек получил разум и способность мыслить, но вместе с тем утратил возможности и способности, которыми очень даже просто владеет весь животный мир.

Звери совершают переходы в тысячи километров, точно зная, где есть корм и условия существования. Рыбы безошибочно торят путь к местам нереста. Птицы, вылупившиеся на Севере и никаких земель, кроме родины, не знавшие, отлично справляются с дорогой на юг к местам зимовки.

Человек же, получив разум, разучился ходить по Земле. Без компаса он и дороги себе не найдет в пространстве, потеряв всякую чувствительность к естественным пунктам ориентации.

Чем глубже мы проникаем в явления и процессы, происходящие в окружающем мире, тем больше теряем естеством заложенные способности. Наше единение с природой навсегда ушло в прошлое. Остались – шашлык на полянке да полотна знаменитых пейзажистов в картинных галереях. За знания приходится расплачиваться умением…

Загадка древних путей человека, миграции зверей и птиц состояла в том, что, передвигаясь на земле с севера на юг, с востока на запад, а равно и в обратном направлении, они не задумывались об ориентирах – шли, повинуясь инстинктам.

Это было единство природы, несмотря на все многообразие форм существования жизни. Живые существа инстинктивно знали, как пройти по земле, где найти пищу, воду, кров, а если нужно – целительные травы и корни. Эти природные способности хранили им не только жизнь, но и способность род продолжить.

Трагедии для всей живой материи на Земле наступали лишь тогда, когда они становились продолжением космических катастроф – например, падения огромных метеоритов, взрывы которых могли породить эффекты «ядерной зимы» и оледенение материков.

Однако, если где-то как-то жизнь сохранялась, она продолжала существовать, приноравливаясь к новым условиям. И, конечно, эволюционировала…

Вокруг было пусто. По открытому полю гулял теплый ветер. Дымка испарений у горизонта скрывала перспективу – иначе горы можно было уже увидеть.

«Титьки» оказались не так уж и близко – дошел только к вечеру. И место здесь было действительно пейзажное. Даже не знаю, с чем сравнить. Пусть будет Швейцария, хоть и ни разу там не был.

В распадке малинник, сосны на склонах, макушки лысые, у подножья – река. В воздухе реяли ласточки, остро пахло смолой и нектаром. Хотелось лечь на землю, раскинув руки, испытывая благодатный покой и усталость – я дошел!

Уп-с! А меня, оказывается, опередили – в распадке гор, в том самом месте, где полвека назад мы, туристическая команда Увельской школы номер один, стояли лагерем, вижу палатку, костерок, судя по кругу пепла, не один день палимый. Его дым, подносимый движением воздуха, пах благодатью и безмятежным покоем. Возле палатки лежала надувная резиновая лодка с маленькими пластиковыми веслами для гребли…

«Дикаря»-конкурента звали Алексей Петрович Лозовский. И был он не какой-нибудь хухры-мухры городской, вырвавшийся на природу, а целый доктор наук и профессор кафедры минералогии Уральского государственного университета. Во как!

А еще он был любителем путешествовать по Уралу – естественно мало обжитым его местам. Уходя в двухмесячный летний отпуск, Алексей Петрович одевался попроще, собирал в рюкзак самое необходимое – смену белья, носки теплые, одеяло, гамак, спички, соль, нож охотничий, рыболовные крючки, леску… ещё что-нибудь по мелочам – и покидал свое постоянное место жительство в Екатеринбурге.

Два этих месяца скитаний он и жизнь вел (то бишь существовал) подобно австралийским аборигенам – охотой, рыбалкой и собирательством. Правда, про охоту весьма сильно сказано. Ну, какой из него охотник с одним ножом в руке. А вот собирательство – это да. Это давало пищу – и грибы, и ягоды, и коренья съедобные, и птичьи яйца в гнездах… А ещё он был заядлый рыбак. Мог голым крючком на леске, намотанной на палец, ловить в прозрачной воде не только полосатых окуньков, но и представителей рек и озер куда более солидных – сома, например. А раков он просто руками вытаскивал.

Голодал частенько – чего скрывать! – в походах своих, но всегда домой возвращался посвежевшим и бодрым.

Все это он поведал мне в первые минуты знакомства, угощая чаем из трав.

Его нельзя было назвать стариком – смешливые и чуть шальные глаза смотрели молодо, с каким-то постоянным азартом. От одинокого житья в палатке меж благословенных гор Алексей Петрович, видимо, и скучал, и испытывал наслаждение одновременно. Он жаловался на тоску одиночества и воспевал все вокруг. Признался, что невероятно ленив от природы, однако ни минуты не сидел без дела.

Едва я заикнулся, что оказался на Титичных горах не случайно, он тут же пригласил меня жить в палатке. Вообще-то я рассчитывал на случай непогоды ютиться в усадьбе Абузара (если она сохранилась, конечно), но тут же принял его приглашение. Профессор шибко располагал к себе.

Мое согласие жить с ним в одной палатке обрадовало Лозовского – оказывается, есть ещё на свете люди, которые рады гостям!

Заговорили об усадьбе Абузара.

– Вы заглядывали?

– А что там смотреть? Руины, они и есть руины. Домик в пыли и паутине. В стайках запах скота и навоза. Наверняка, крыс полно. На чердаке дома прячу палатку и лодку, когда сворачиваюсь. И дома молюсь – ах, как бы бродяги не сожгли…

– А что бывают?

– Пока не видел.

– И давно вы здесь лета коротаете?

– Да уж пятый год.

Ого! Чего это он повадился?

Чтобы не выболтать свою тайну, стал доставать продукты из рюкзака – в общий котел.

– А вот я тебя ухой накормлю, – обрадовался Алексей Петрович. – За валежником пойдешь или водой?

Помнится, в школьном походе воду мы брали из реки.

К ухе у меня нашлась выпивка – прихватил несколько пластиковых сосудов крепчайшего самогона Хомутининского производства, на меде настоянного. Вот с него-то пошел другой разговор.

– А ты-то сюда зачем? – вдруг с хитринкой спросил Лозовский.

– Брожу по местам прежним, школьную жизнь вспоминаю.

– И что здесь интересного было в твои школьные годы?

– Дед Абузар и бабка Лукерья в той самой заброшенной усадьбе жили. Нас молоком снабжали и хлебом домашней выпечки.

Профессор пожевал губами, пощурился, ломая мохнатые брови, и рассмеялся:

– Как баба-яга и дед-лесовик… да?

Выпив ещё, забалагурил:

– Хороша медовуха! Сроду такой не пивал. Под такую и говорить всласть. Я хоть один в городе живу, но без людей не могу. Раньше по Уралу бесцельно шастал – минералы искал, следы присутствия инопланетян, снежного человека… А теперь к этому месту прикипел. Здесь в одной из гор пещера есть, так она такие чудеса вытворяет… Вот останешься – сам увидишь.

Уже на закате позвал купаться.

– Так вода ж, поди, холодная.

– Река – не озеро, вода в ней всегда в одной поре. Пошли-пошли – теплее не будет.

Искупавшись голышом, присели на берегу. Алексей Петрович не унимался с рассказами. Умопомрачительный романтик! Из сказочника он легко превращался в философа, тонкого знатока психологии, творческой природы человека…

За один неполный день этот путешественник, профессор и говорун окончательно меня покорил. Тем более, что обещал посвятить в известные ему чудеса пещеры. А мне туда и надо! Но своей тайны я ему не открыл…

– Красивые здесь места!

– Места – слов нет! Хоть оставайся и живи.

– Нет. Зимой здесь скучно. Зимой грозы не бывает.

– А ты любишь грозу?

– Гроза мне нужна. Вот дождемся её и поплывем в пещеру. Она нам такое устроит… Да сам все увидишь!

Потом была ночь – светлая в небе и на реке, но непроглядная вокруг костра.

Вот тогда-то и завязалась беседа о главном.

– Так что за чудеса, Алексей Петрович, вытворяет эта пещера?

И он признался:

– Эта пещера – машина времени, созданная природой.

– Как это? Вошел… Впрочем, войти не удастся. Заплываешь в лодке и попадаешь – ну, скажем, в далекое будущее…

– Будущего нет. Будущее – это просто бесконечное количество вероятностей. А вот прошлое уже зафиксировано историей и природой, наложило свой отпечаток. Оно было и от этого факта никуда никому не деться. Впрочем, пещера переносит из настоящего в прошлое не тебя телесного, а некий фантом – считай, душу или сознание… Ты все можешь видеть-слышать, но не участвовать, поскольку тела-то нет.

– Ты уже переносился?

– И довольно удачно. Меня интересует самый разгар Палеогенового периода развития Земли – когда зарождались все полезные ископаемые. Увидел много интересного для себя и науки.

– Ясно. И ты возьмешь меня с собой?

– Если хочешь. Одно только правило для начала запомни – срок пребывания в фантомном состоянии ты устанавливаешь сам и заранее. Скажем, сутки вполне тебе для начала хватит. Вот загадаешь это время и ровно на 24 часа удалишься из тела. Когда уж освоишься, гуляй хоть неделю. Только запомни – тело в отличие от души требует корма, хоть и спит в это время. Ты вернешься – оно проснется. И сразу со зверским аппетитом…

– Понятно. Много ли без еды протянешь.

– Вот-вот. Единственный изъян. А в остальном, прекрасная маркиза – все хорошо, все хорошо…

Ну, и я ему выдал в тон:

– Париж ещё узнает Дартаньяна!

Это от выпитого…

Когда, наболтавшись, спать легли, задумался о практических перспективах чудес пещеры. К черту мне сдался Палеогеновый период. Я бы лучше прилепился к самому себе прежнему и отговаривал от допущенных в жизни ошибок. Глядишь, иная судьба была…

Сон приснился, можно сказать, кошмарный – молния с неба врезала прямо в лицо. Я обезглазил или ослеп… вобщем, кошмар да и всё! Тыкаюсь-тыкаюсь, не зная где я.

Мы вчера говорили о процессе фантомизации сознания в пещере Титичных гор – нужна искра небесная – вот она и приснилась.

Утром проснулся с пением птиц. Да и как же иначе? Любопытная сорока даже на палатку скакнуть умудрилась – заскрипела когтями по авизенту. Она разбудила, а уж потом птичье пение донеслось…

Не смотря на все походные неудобства, тело вполне комфортно себя чувствовало. Две неприятности – комары с муравьями.

– Заел гнус? – спросил Лозовский, услышав, что я почесываюсь.

– Заел, – согласился.

Ещё не встали.

– Чем будем заниматься? – поинтересовался распорядком дня.

– Ждем грозу. А пока займемся поиском пищи. Какие есть перспективы? – бодренько так спросил Алексей Петрович.

– За грибами пойду.

Мы выбрались из палатки.

Внизу белела река, подернутая туманом. Округа звенела птицами.

Лозовский пошел за водой и принес приличную щуку – в реке у него стоял перемет.

После завтрака поднялись на макушку одной из гор. Я помнил её – отвесная стена к руслу реки, а в ней как раз вход в пещеру. Вернее, вплыв – ведь по какой-то необъяснимой причине вода из реки втекает в пещеру и где-то там пропадает. Где? Надо спросить у профессора – может, знает.

– Смотри, – указал он на горизонт. – То, что нам надо. А ты, брат, счастливый…

Грозовая туча черной горой поднималась по небосклону от западного края земли навстречу солнцу, метя в зенит.

– И молния обязательно попадет в эту гору?

– Эта выше другой. И ещё я поставил громоотвод. Хотя, правильнее его назвать небесный искрогаситель, – он показал стальной лом, вбитый в лысое темечко макушки «титьки». – Обязательно попадет.

Когда край тучи набряк малиновым цветом, подул ветер и принес звук далекого грома. В ответ стихии где-то под кручей у самой воды пронзительно защелкал соловей. В степи за рекой тоненько и призывно выводил трели жаворонок…

– Ну, пойдем собираться, – двинул вниз Алексей Петрович. – Или ты за грибами?

Нет, я не за грибами – спускался с горы вслед за Лозовским, ощущая спиной вдруг возникшее чувство опасности. Представилось, как из черной тучи вдруг шандарахнет по «титьке» зигзагом молния, и…

А что если не лезть в эту пещеру чертову?

Профессор прибрался вокруг палатки на случай грозового шквала – и прикрыл её.

Надо бы за лодку браться и спускаться к реке. Взглянув на меня, Лозовский, видимо, понял состояние.

– А ты молодец, Анатолий Егорович! Тебе можно доверять!

– В каком плане?

– Боишься и не ищешь способа слинять. Лодку мне помоги спустить и оставайся палатку охранять.

– Ты один поплывешь?

– Первый раз что ли?

– Послушай, Алексей Петрович, гроза ещё на подходе – час-полтора у нас есть. Мне надо побыть одному. Понимаешь?

– Ты верующий?

– В Судьбу…

Лозовский пожал плечами и улегся в лодку с видом – могу и подождать, не простыну.

Я отошел шагов на сто и лег на землю. Прикрыл глаза, прислушался. Птицы умолкли, и это понятно. Притихли кузнечики в траве, унялся ветер, истаяли шорох трав и шелест листвы. Вдруг показалось, что я остался совсем один между этих двух гор. В ушах тихо позванивало, будто от банного угара, и дышалось с трудом. Но одуряюще пахло цветами…

Сколько раз я здесь рисковал! Если это последний мой день, то стоит сказать – жизнь прожил прекрасную! Боюсь ли я умирать? А что мне терять? И что ждет в пещере? Познание неизвестного? Тогда стоит рискнуть! Для чего ещё жить?

Ну, кажется все – настроил себя…

Встал на ноги и медленно пошел к палатке.

– На что решился? – спросил Лозовский.

– Иду с тобой.

Спустили лодку на воду, сели в неё. Профессор на весла и погреб против течения.

– Похоже на самоубийство или прошло? – пробормотал он, напрягаясь в работе.

Страх перед надвигающимся зевом грота вдруг уступил место удивлению.

– Смотри, Алексей Петрович, вода не течет в пещеру.

– С чего бы ей течь туда, откуда выхода нет.

– А ведь текла.

– Я помню – ты рассказывал вчера. И вот что скажу по поводу – это еще одна из аномалий пещеры. Ты искал вход в неведомый мир, и тебя туда несло… Если конечно, ты не стал жертвою собственного воображения.

Мы нырнули под свод, и за этой чертой остались мои сомнения. А когда в полумраке открылся сводчатый грот, круглый как шатер шапито, я почувствовал легкую растерянность. Прерывчатый грохот приближающейся грозы здесь сливался в сплошной гул, метавшийся между куполом и гладью спокойной воды.

– Теперь ложимся валетом, закрываем глаза и ждем попадания молнии, – приказал Лозовский.

Я лег, прикрыл глаза и тут же увидел молнию, летящую прямо в лицо. Белый сполох сверкнул в голове, разлился блистающим кипятком, заполонил пространство все…

Тихо было в пещере и сухо – ни грохота от грозы, ни воды от реки.

Ни лодки, ни Алексея Петровича. Да и меня тоже нет. Просто кино какое-то вижу – без запаха и температуры…

И тут вспомнил, что с нами произошло – в гору ударила молния, и мы с Лозовским, покинув тела, оборотились в фантомы и умчались в те века, о которых мечтали.

Как ни пытался понять своего состояния – не удавалось. Ладно, пусть будет кино.

Да, еще одна неприятность, к которой привыкнуть надо – обзор сферический: я вижу одновременно все стороны вокруг себя, а также купол пещеры и её пол…

Вдруг откуда-то снаружи послышался голос – одинокий, пронзительный и тоскливый.

По волнам плывет золотой корабль.

На корме сидит казак, рулем правит… (нар. фольклор)

И голос этот словно вернул память. Я здесь, чтобы разгадать тайну пугачевского клада.

Далее ищу синонимы своего движения к выходу – поплыл, полетел, потек… Раз я фантом, электромагнитное существо (думать-то не перестал!), значит… пусть будет – ток, потек, перетек. Или может быть лучше – переместился?

Так вот, я вне пещеры. Река в метрах тридцати от неё. Березы, сосны, кусты, не вижу малинника…

Был костерок на берегу, и возле него лежали три казака – понятно было по одежде.

Один пел:

Сам рулем правил, да не справился,

Закричал волнам громким голосом:

Переместился туда. И тут же услышал крутой, забористый мат. Ругался один из лежавших возле костра.

Тот что пел, продолжал петь, не обращая внимания на брань.

«Уж вы, волнушки, волны быстрые,

Отнесите корабль в родну сторону,

В родну сторону, к дому ближнему…»

– Может, стукнуть тебя? – со злостью поинтересовался недовольный.

Неподалеку, пофыркивая, паслись стреноженные кони. Они-то и подтвердили мысль о социальной принадлежности лежавших у костра.

Подал голос третий:

– М-да, отгулялись! Побили нас – не подняться. Что толку лаяться? Всё! Не уйти! Молись, кто верует.

– И-эх, сволота! – простонал матюгавый. – Мало я солдатской кровушки пустил! Э-э-х! Мал-ла!..

– Теперь не о них надо думать, а о себе, – прервав песню, в разговор встрял солист. – Где прятаться? Кто не выдаст?

– Вот батьку дождемся и решим, куда бегчи.

– Куда бегчи, если все прахом пошло? А когда начинали, думали – в Питере будем бражку пить, паскуду Потемкина кокнем, матушку-императрицу чпокнем.

– Мне от этих подлюг и капли не надо. Вот кровушки бы ихней попил!

Так, понятно. Пугачев разбит. Казаки ждут его приезда – казну спрятать в пещере хотят. Ну, значит, я в самое время…

Разговор у костра продолжался.

– Это правда, что нас предали? – спросил певун.

– Теперь-то чё? Успокоиться не можешь?

– А ты чё спросить мне не даешь? Чё за слова цепляешься?

– Да хватит вам! Разорались… Раньше надо было орать – за Волгой! Хоть сейчас дайте душам покоя.

– А я вот и думаю, сколько нас есть – и все разные. Вот солдаты строем ходят, все делают по команде – потому и победили.

– Чему радуешься?

– Я не радуюсь. Я смеюсь над гонором казачьим.

– Надо к смерти готовиться, а не ржать жеребцом.

– Ну и готовься! А я с батькой до конца пойду. Может, ещё поживем.

– Что о Титке известно? Где он?

– Слышал – убили.

– Жаль. Зато болтуны живут.

– Дай время, до всех доберутся.

– На то и власть.

– Батька знает, что делать. Вся надежа у нас на него.

Оглушенный руганью у костра, я отправился вдоль реки, вокруг гор… Потом меня потянуло подняться вверх – просто вверх без какого-то края. И я поднялся, взглянул на мир и ощутил, что до этой минуты бродил по свету с завязанными глазами.

Дух зашелся, насколько высоко было, такая открылась панорама! Рядом со мной плыли легкие облачка. Казалось, весь Урал лежит под ногами. Сквозь частокол сосен речки поблескивают, отражая солнце. А само оно зависло надо мной так, что пропали тени на земле. Картина увиденного была потрясающей и эффектной.

Когда это на Урале солнце бывало в зените? Или это оптический обман – игра света и тени? Впопыхах не понять, а времени нет разбираться. Все-таки около часа я смаковал восхитительный миг высоты. А опускаясь на грешную землю, успел заметить грозовую тучу у самого горизонта.

А была-не-была, слетаю до посмотрю – когда еще представиться такая возможность? По воле мысли и со скоростью света (то есть практически, мгновенно) оказался в грозовой туче. Неожиданно окружающее пространство засветилось ярким светом. Потом свет погас и где-то внизу загрохотало, словно потрясли гигантский лист жести.

Наверное, я высоко. Опустился ниже и увидел то что хотел – шипящие зигзаги молний.

Вот и все ощущения.

Часа полтора, наверное, отсутствовал любуясь ландшафтами Титичных гор восемнадцатого столетия, панорамой Уральских гор с высоты облаков и грозой за горизонтом. Вернулся к тому, от чего переместился…

Зловещий призрак отчаяния по-прежнему веял над костром. Ожидание смерти, теперь казалось, куда печальнее нежели сама безносая.

– Оставьте, казаки, свои надежды.

– Значит, нас всех тут кончат. Жалко… Опять земля непаханая останется. Думал, с войны приду – пахать начну… Сказал дома, сваво царя поставим – жизнь станет лучше. Да уж…

– Это наказанье господне нам за бунт противу царицы!

– Не ищи беды. Вот услышит крамолу такую атаман, вмиг башка с плеч слетит.

– А хоть так, хоть так помирать. Всем миром даже приятнее.

– Будь ты проклят! Накликаешь!

После проклятия надолго притихли казаки у костра.

Ужин затеяли, когда сгустились сумерки. Над речкой туман зародился, и его полотном берега застелило. Прохлада выжимала росу из травы. Все вокруг цепенело от задумчивости и тишины. Самому хотелось замереть и слушать…