Жар счастья. рассказы

– Кажется, приходит в себя…

– Да, похоже на то. Работаем!

Теперь звуки уже были вполне различимы и даже знакомы по каким-то слабо отдалённым воспоминаниям. Звенели какие-то приборы, раздавались какие-то шорохи и прочие суетливые шумы. Временами кто-то что-то со мной делал, причинял боль уколами, чем-то влажным смазывали какие-то части тела – мне было не то чтобы совсем безразлично, но участия я в этом процессе не принимал. Через какое-то время почувствовал разливающееся по телу тепло и головокружение, затем на удивление мягкое погружение в сон.

***

Сон пришёл не сразу, он вползал в сознание по частям, не торопясь, но назойливо и неотвратимо. Довольно мерзкий сон, впервые за всю мою жизнь, безцветный, монохромный и серый. Мне снилось, что я бреду в незнакомом месте, в дикой заброшенной местности вроде болота, бреду, с трудом передвигая ноги по вязкой, засасывающей, грязной жиже, временами становящейся такой же грязной, большой то ли лужей, то ли рекой. Время от времени проваливался по пояс или глубже, боясь утонуть или захлебнуться. Ни берегов, ни каких-то подобий твёрдой суши не попадалось на глаза. Казалось, этот путь безконечен до обречённости.

Затем всё как-то разом исчезло, и я снова оказался в чёрной пустоте без признаков ощущения сторон, верха или низа. «Если это полёт над пропастью, нирвана, то она мне явно не по душе,» – неожиданно подумалось мне. И тут же снова послышались знакомые звуки и шорохи. В этот раз приход в сознание был более болезненным, неприятным, сопровождаемым физическим дискомфортом и болями в голове, животе и ногах.

Время от времени мне под нос совали какую-то тряпицу с едким и резким запахом, от него я громко и резко чихал, голову пронизывала резкая боль, терялось сознание на несколько секунд. И так повторялось довольно долго, как мне показалось. Я молил Бога, чтобы это каким-то образом либо прекратилось, либо вышло на другой какой-то уровень. В конце концов я, похоже, снова заснул или отключился.

***

Очнулся ото сна без сновидений в темной комнате. На этот раз с трудом разомкнул веки и долго пытался вглядеться в темные пятна вокруг. Привычной картинки перед моим взором не оказалось. Я переводил взгляд от одного расплывчатого пятна к другому и не мог понять, снова сплю и мне продолжает сниться тот же противный безцветный сон, или бодрствую и мучительно прихожу в себя. В таком состоянии я провёл значительное время, пока не заметил, что становится светлее с каждой минутой. Откуда-то издали стали появляться лёгкие звуки и шумы то ли городской жизни, то ли где-то в коридоре что-то пробуждалось. А я всё пытался как-то навести резкость на те же расплывчатые пятна вокруг. И у меня упорно ничего не получалось. Вдобавок, с наступлением светлого времени обратил внимание, что мир вокруг действительно стал серым и безцветным. Вместе с пониманием изменившегося мира неотвратимо наваливалось отчаяние… Серое всё вокруг… Самые отвратительные для меня оттенки, всё то, что я так не любил в жизни, в живописи, в одежде, в природе…

***

Итак, на меня навалилась новая, гнетущая, серая, убийственная реальность. И мне придётся с ней каким-то образом мириться и пытаться жить дальше. Теперь уже без живописи, без буйства красок, любимых мною до дрожи и самозабвения. Я ещё испытывал какие-то надежды до той поры, пока не состоялся разговор с нейрохирургом.

Он присел ко мне на край кровати, обозначился в зоне моей видимости массивным тёмно – серым расплывчатым силуэтом:

– Мы можем с Вами поговорить откровенно и без лукавства?

– Да, разумеется.

– Ситуация, мягко говоря, непростая. У Вас серьёзная травма. Сотрясения мозга, как ни странно, не было, но слегка треснула затылочная кость, и мелкие осколки проникли в головной мозг. Вытащить их оттуда крайне затруднительно, требуется серьёзная операция. Какие-либо гарантии я Вам давать не стану. Потому видится два варианта: либо Вы попытаетесь самостоятельно привыкнуть к новой реальности, и со временем видимость может немного улучшиться до способности различать окружающие Вас предметы так, чтобы обходиться без посторонней помощи, либо мы делаем рискованную операцию. В лучшем прогнозе мы предполагаем восстановление зрения на 70 процентов, в худшем – Вы теряете и то, что есть сейчас. Вам решать. Дайте знать, когда примете решение.

***

Всё это время я просил доктора не пускать ко мне никого. Не хотелось, чтобы мне сочувствовали, жалели, успокаивали… Мне и без этой ненужной говорильни было не по себе. Нужна была поддержка только одного человека – моего старого и надёжного друга. Сейчас мы сидели с ним и беседовали.

– Ты уверен, решил рискнуть?

– Да. У меня было время. Слишком много времени для раздумий… Тебе сложно представить, до чего отвратителен серый мир. Я решил, что пусть лучше будет чёрный, но только не серый. От серого я умру, а мне хочется пожить ещё, может быть, мне удастся освоить новую реальность… А вдруг у них что-то получится, а? И мне повезёт, я смогу видеть. Ты же не можешь мне отказать в надежде, братко? Каков бы ни был риск…

– Ну, что ж… Я не сомневался, что именно так ты и скажешь…

Всю подготовительную неделю я сильно волновался, даже не знаю, почему так сильно… А перед самой операцией всё волнение улеглось. Силы вроде ослабли, разом стали наваливаться усталость и сон. Держась за руку медсестры, я вошёл в операционную…

***

Определять время безпамятства мне не хотелось ещё до начала операции. Всё своё пробуждающееся сознание я сконцентрировал на попытках что-то рассмотреть. Наверное, слишком торопился – ничего не мог различить длительное время. Занятие это оказалось долгое и невероятно болезненное. От перенапряжения, больше эмоционального, чем физического, я то и дело терял сознание.

Судя по всему, по молчанию врачей, их сосредоточенным и деловым шумам и звукам, я в таком мучительном ожидании неизвестно чего находился уже несколько суток. Длительное, мучительное время без перемен, без света, без цвета… Вечный «Чёрный квадрат» Малевича. Это чёртов чёрный квадрат чёртового Малевича!!!

Кое-как окрепнув после наркоза, я стал пытаться расспрашивать врачей, как всё прошло, есть ли какой-то результат… Они упорно отмалчивались или пытались мне втолковать, чтобы напрасно не волновался – всему, дескать, своё время. И через какое – то время я сам понял, что мне выпал второй, худший вариант. Внутри будто что-то оборвалось. Ни мыслей, ни раздумий, ничего – одна монотонная, заунывная нота…

– Мы сделали всё возможное… Постарайтесь теперь как можно меньше волноваться. Я выпишу Вам успокоительное, принимайте какое-то время, чтобы не развивать депрессию.

– Не надо лучше, Док! Я уже спокоен. Прежде чем принять своё решение, много думал. И такой вариант тоже обдумывал, хоть до последнего надеялся.

– Какое-то время будет действительно психически тяжело перенести. Но нужно настраиваться на новую жизнь. Большое количество людей живут незрячими, не Вы один.

– Вы, Док, умеете утешить… Ничего… Будем жить…

***

Я по-прежнему никого к себе не пускал, кроме друга. Именно сейчас я менее всего нуждался в каком —либо общении. Сейчас мне нужна была плотная работа с самим собой… Я заставил друга говорить со мной, как и раньше, словно ничего не произошло, не боясь неловких оговорок. Я запретил и ему, и себе считать меня инвалидом. И стал учиться новой жизни – одеваться, ходить, слышать, узнавать пальцами предметы вокруг себя. И больше всего старался хоть что-то рассмотреть… После одной такой безуспешной попытки я разозлился на себя:

– Кретин! Неужели же непонятно, что жизнь теперь другая, не та, что была?! Док прав. Миллионы людей живут без глаз, видят, чувствуют мир другим зрением!!!

Другим зрением? Другим зрением… И тут меня наконец-то осенило. А ведь точно. Что же это я зациклился исключительно на глазах? Столько читал, говорил и даже пытался практиковать. Всё, брат, довольно хандры. Действуй!

Я добрался до окна, раздвинул занавески, подставил своё лицо солнечным лучам и страстно попросил Солнце дать мне надежду, сил, терпения и упорства!

***

Теперь мы с моим другом не болтали о пустяках, занимались делом. Через какое – то время меня выписали домой. Всё свободное время, а его теперь было сверх меры, я проводил в плотных попытках разбудить свои тонкие оболочки. Энергия частично высвободилась, хоть и таким иезуитским методом – должна быть по всем статьям какая – то компенсация.

Я специально не стал отмечать календарные отрезки, чтобы не изводить себя отсутствием результатов. Кое-какой сдвиг всё же незаметно для меня произошёл. Обратил внимание, что обострился слух и появилось некое подобие интуиции. Минут за пять до прихода друга я уже вспоминал его и будто видел отстранённо, где именно он идёт. Вместе радовались таким мелочам – значит, есть надежда, значит, жизнь продолжается даже в чёрном квадрате…

В один из его приходов мне показалось, что он как-то скован или расстроен, что-то не договаривает. Или… пришёл не один. Порой слышался какой-то едва уловимый шорох или дыхание. Усиливалось ощущение, что ещё кто-то стоял в изножье кровати, на которой я полусидел, прислонившись к спинке. И я невольно обращал свой взор (!) в ту сторону. В конце концов не выдержал:

– Что происходит, а? Ты не чувствуешь?

– Н-н-нет… а что?

– Тут, вроде, кто-то ещё…

Снова мне послышался то ли вздох, то ли лёгкий незаметный шорох. Затем и ощущение, и тревога исчезли. Однако безпокойство от происшедшего осталось. И друг ещё усилил его своим сбивчивым разговором.

– Слушай, довольно заикаться! Говори сейчас же, что происходит. Не мямли.

– …

– Кого ты привёл с собой? Я же просил тебя…

И тут я всё понял, догадался…

– Это была она? Зачем ты с ней пришёл, зачем пустил её сюда? Ты кого пожалел – её, меня, себя?

– Ладно, не горячись, успокойся. Да, это она. Я не мог ей отказать, не мог видеть её страдания и боль. Она ушла, её здесь нет. Извини… Я… Я, наверное, пойду. Ты не возражаешь?

– Ступай с Богом. До встречи!

***

Он ушёл, а я, немного покипев, успокоился и старался сосредоточиться на своих ощущениях. Что -то очень сильно меня волновало. Было какое-то предчувствие важных событий. Я всё ещё пребывал в полной темноте, почти абсолютной черноте. Глазами по привычке водил из стороны в сторону, но это занятие, напрасное и безсмысленное, никаких результатов не давало. И вот сейчас также по инерции вроде как взглянул туда, где она стояла. Какая – то сила притягивала моё внимание.

И… что – то произошло. От пришедшей мысли я так разволновался, что в изнеможении плотно стиснул свои веки. Потом осторожно и, не торопясь, открыл их и… увидел… Да, я увидел. Сначала миражом, не веря, тончайший оттенок цвета. Чем пристальнее я смотрел, вернее, концентрировал внимание, тем ярче появлялось цветное пятнышко. Точнее, уже явственно видел легчайший силуэт очень бледного зеленоватого оттенка! Её силуэт, я его, её узнал!!! От дикого восторга и небывалого счастья из – под моих век потекли слёзы…

Я сидел на кровати, смотрел в её сторону и плакал, словно ребёнок, у которого в детстве отняли маму, и вот теперь я с ней встретился и стою, реву, а кинуться к ней в объятия не могу, стесняюсь, робею…

***

Наревевшись вволю, кое -как выровнял своё сбивчивое дыхание и биение сердца. Теперь я стал наслаждаться видением этого божественного бледно – зелёного силуэта. Просидев в таком эйфорическом состоянии какое -то время, я заметил, что силуэт изменился. Линия силуэта стала шире, более размытая. Появились какие —то новые, представь себе, новые! оттенки! А ещё чуть позже мне удалось различить и явные цветовые пятна. На фоне черноты эти пятна хорошо читались. Общий цвет силуэта в целом не изменился, он пульсировал слегка зеленоватым, чуть в синеву оттенком. В области головы было видно голубоватое пятно. Оно перетекало в густую, изумрудную зелень по плечам и груди вниз. Только в области сердца было более яркое красно-оранжевое небольшое пятнышко.

Я снова разволновался, потому что силуэт стал как-то угасать. Я встал и подошёл к этому месту. Становилось до слёз обидно – силуэт остывал. Я почти отчаялся и опустил голову вниз. И тут увидел другие пятнышки цвета. Зеленовато – бирюзовые небольшие пятна, уходящие из моей комнаты. Пятна её следов. Её цветных следов… Присел на корточки, следы стали чуть отчётливее.

Я не мог поверить в это чудо. То и дело смыкал веки и тряс головой, чтобы сбросить морок. Но чудо не исчезало. Я попробовал до них дотронуться и вдруг заметил совсем неразличимый контур своей кисти. Поднял руку, поднёс ближе к своему лицу и… увидел её. Контур кисти пульсировал красноватым оттенком. Я был вне себя от восторга. Я жестикулировал рукой, сжимал, разжимал кисть, обе кисти рук. В изнеможении от пережитого шока снова рухнул на кровать и залился слезами.

***

За последние несколько бурных месяцев я успел переселиться уже в третью жизнь. Теперь ко мне возвращался цвет. Другой, не познанный ранее, совсем особенный в свете пережитого. С каждым днём палитра цветов, мной виденных, расширялась. Теперь уже легко видел силуэты людей (я с удовольствием вышел из депрессии и стал общаться с родными и друзьями), видел оттенки их настроения и даже самочувствия. В шутку мне стали пророчествовать карьеру ясновидящего, человека – рентгена. Теперь мне стало легко передвигаться без палочки и вытянутых вперёд рук по комнате – я видел силуэты предметов. Немного погодя, стал смелее выходить на улицу.

И специально не стал носить, как все незрячие люди, тёмные очки. Особенным удовольствием стало различать следы на земле. Следы людей, зверей, птиц и насекомых. В час пик они представляли собой невероятно красочный калейдоскоп всевозможных оттенков, настроений, самочувствий. Приятно и с усиливающимся чувством покоя рассматривал следы некоторых животных и особенно птиц. Я научился безошибочно определять, где прошла кошка или собака, где прошмыгнула мышь, где топтались голуби и прыгали галки и вороны, где суетились и толпились стайки воробьёв и изредка трясогузки или синички.

Мои прогулки стали более протяжёнными, я стал ходить по мало знакомым местам и закоулкам, словно исследователь или путешественник, стал заново открывать давно известный и теперь скрытый от меня мой же мир.

***

Мне захотелось снова попробовать испытать себя в новом качестве, вернуться в мастерскую. Несколько первых дней ничего не удавалось – я почти ничего не видел. Нашарил руками коробку с красками, достал тюбика два, торопясь и нервничая, открыл и выдавил прямо на стол краску. Долго и мучительно пытался рассмотреть хоть какой – то оттенок цвета. Всё тщетно. Обычная масляная, темперная и акриловая краски мне не давались, прятались под личиной безцветного куска глины или грязи. После нескольких часов безплодных усилий я понял, что традиционная живопись, которой раньше занимался и к которой я надеялся, пусть в новом качестве, вернуться, навеки мне заказана…

В один из таких волнительных дней я возвращался к себе. Шёл, как всегда, рассматривал цвет многочисленных следов. И перед самой дверью вдруг увидел… следы совсем особенные, не похожие на все остальные. Сердце мгновенно забилось сбивчивым ритмом, в голове зашумело. Я понял, что произошло что-то очень важное, из ряда вон выходящее. Такие следы были явлены мне в тот первый раз. Её следы… Следы, наполненные особым колоритом и теплом. Я остановился, не веря своим, хотел сказать глазам… Потом присел, как первый раз, и стал наслаждаться переливами цветовых оттенков.

В них была решимость в области подошвы под пальцами, неуверенность пяток шагающей на цыпочках. Трепетность пальцев, сжатых узкими туфлями. Какая – то затаённая страсть под подъёмом стопы, лёгкость и твёрдость принятия окончательного решения по внешней стороне стопы. Всё вместе пульсировало, переливалось необычным калейдоскопом, почти перламутровой феерией. Я рассмотрел приближавшиеся, решительные следы. И немного потускневшие, расстроенные (оттого, что не застала меня на месте), удалявшиеся следы, более ровные по колориту от грусти.

***

Теперь я не углублялся далеко в своих прогулках. Усиленно и напряжённо вслушивался в звуки с улицы, жадно вдыхал ароматы, залетавшие в открытое окно, пытался сам приподняться над крышами и почувствовать её приближение, издалека протянуть руки и притронуться к ней. У меня появилась цель – рассмотреть долгожданные следы. Я ждал её, жаждал пойти навстречу горячим, свежим и таким близким и родным, неземным краскам, оставленным её небольшими стопами, пальцами, пяточками… Пойти навстречу, приостановить её торопливый бег, остановиться, слить краски наших ног, тел вместе, смешать из них отдельную, неповторимую, только нашу палитру. Добавить к ней яркие оттенки наших плотно сплетённых рук, щедро замесить в них ярчайший, буйный цвет нашего запоздалого поцелуя. Я ждал встречи с этой новой, не испытанной ещё в моей жизни, неземной живописью. Живописью её ярких цветных следов, цветного её присутствия! С колоритом её маленьких, узеньких ножек, парящих чуть-чуть над поверхностью земли, с солнечным, золотистым задором её тёплых ладоней, размытым, смазанным охристым мазком её соломенных волос, чуть прохладным отблеском свежей зелени глаз, серебристых бликов, играющих на блестящих зрачках, с нежным умбристым бархатом её бровей, слегка разбелёным румянцем пунцовых щёк и нежным персиком обнажённого плеча! Я ждал ослепительно – ярких тонких акварельных листов в местах следов её ног, спешащих ко мне навстречу… С трепетом и волнением ожидая начала новой, неведомой и только сейчас открывшейся жизни, я стоял у порога нового мира, закрытого для остальных и щедро изливающего на меня свет иного, огромного, божественного света, цвета и тепла. Мира, наполненного безграничным колоритом её присутствия, её цветных следов, взмахов её крыльев и рук, её цветных вздохов, возгласов, пения и танца! Её мира, в котором, я надеялся, есть место для меня…