Читатель

Григорий Львович Мещеряков преподавал литературу в одной из московских гимназий двадцать три года – срок, достаточный, чтобы выучить наизусть весь репертуар отговорок, которыми школьники оправдывают непрочитанное. «Не успел», «голова раскалывалась», «не понравилось» и самое честное – «скучно». Последнее он даже уважал за откровенность, редкую в педагогических баталиях.

Но в этом году в десятый класс пришла Соня Крамарева, и она не оправдывалась. Никогда.

– Григорий Львович, – остановила она его после урока, когда класс опустел и в коридоре стихли голоса, – а зачем читать Толстого, если он всё равно ничего не значит?

Мещеряков поправил очки – жест, отточенный сорока годами педагогического стажа. За эти годы он усвоил главное: на провокации не реагируют мгновенно. Пауза – вот что нужно. Пауза даёт время противнику испугаться собственной дерзости, а тебе – понять, что перед тобой: наглость или отчаяние.

– Ничего не значит? – переспросил он наконец, усаживаясь на край стола. – Для кого?

– Для всех. – Соня пожала плечами с той небрежностью, которая выдаёт напряжение. – Для меня уж точно. Я читаю, понимаете? Читаю эти страницы про Наташу Ростову, про бал, про первый снег, про князя Андрея под Аустерлицким небом. Слова правильные, красивые даже. Но мимо. Стеклянная стена между мной и текстом.

Мещеряков покачал головой. Нет, это не наглость. Это крик о помощи, просто завёрнутый в циничную обёртку – так кричат подростки, боясь показаться слабыми.

– А где стены не было? – спросил он тихо. – Что ты читала, когда её не было?

Соня задумалась, и он увидел, как её лицо изменилось – стало живым, почти испуганным от неожиданности вопроса.

– «Ещё не поздно» Павла Дмитриева. Там про обычного человека, который получает шанс всё изменить.

– И там стены не было?

– Нет. – Голос её стал тише. – Там я… жила, что ли. Понимаете? Я была там. Переживала за героя, который пытается не упустить свой шанс. Болела за этого персонажа.

Григорий Львович кивнул, и где-то в груди что-то болезненно сжалось – память. Он вспомнил себя в её возрасте: запоем глотал Ремарка и Хемингуэя, а «Евгений Онегин» казался рифмованным набором банальностей про скучающих богачей, которым делать нечего.

– Соня, – сказал он, глядя ей в глаза, – знаешь, в чём главный секрет чтения? Не угадаешь.

– Ну?

– Текст оживает только тогда, когда ты вкладываешь в него себя. Понимаешь? Толстой писал «Войну и мир» в шестидесятых годах девятнадцатого века для читателей своего времени. Он не знал ни тебя, ни меня, ни твоих героев из альтернативной реальности. Но если ты научишься читать медленно, вдумчиво, задавая себе вопросы – зачем он выбрал именно это слово, почему герой поступил так, а не иначе, что стоит за этой фразой, – текст оживёт. Просто потому, что оживлять его будешь ты.

– А если не оживёт?

– Тогда это не твоя книга. – Он пожал плечами. – Пока не твоя. Через десять лет, может, станет. А может, никогда. И это нормально.

Соня смотрела на него с недоверием – таким острым, что он почти физически ощутил его взгляд.

– То есть вы говорите, что можно не читать классику? – в её голосе прозвучало что-то между надеждой и разочарованием.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.