Есть в жизни моменты, когда время застывает, словно фотограф навёл резкость на единственный кадр, и этот кадр потом всю жизнь висит в памяти – ярче всех прочих воспоминаний, отчётливее всех событий. Мой такой кадр – аудитория Уфимского авиационного института, январь девяносто первого, и человек по имени Лукманов Виталий Сабирович.
Институт тогда ещё не назывался гордо УГАТУ – это пышное аббревиатуру он получит позже, когда страна начнёт переименовывать себя с маниакальным упорством. А пока что это был просто УАИ, и в его коридорах, как в любом уважающем себя вузе, жили свои легенды. Не те официальные, что записаны в юбилейных книгах и произносятся на торжественных собраниях, а настоящие, живые, что передаются шёпотом в курилках и общежитиях, обрастая подробностями, как корабли – ракушками.
Лукманов был легендой номер один.
Его имя произносилось с особой интонацией – той самой, с которой в детстве мы говорили «Баба-яга» или «Кощей Бессмертный». В этой интонации смешивались страх и уважение, мистический ужас и какое-то извращённое восхищение. Лукманов преподавал теоретические основы электротехники – дисциплину настолько объёмную и сложную, что её разбили на два семестра. Первая часть сдавалась зимой, вторая – летом. И каждая из этих частей в исполнении Лукманова превращалась в испытание на прочность человеческого духа.
«Сдал обе части ТОЭ у Лукманова – можешь смело жениться», – говорили в институте, и в этой студенческой присказке была заложена железная логика жизни. Если ты способен дважды выдержать экзамен у Виталия Сабировича, если можешь пройти через оба круга этого академического ада, значит, готов к любым испытаниям взрослой жизни. Если можешь заставить себя выучить всю эту чёртову электротехнику от корки до корки, не надеясь на шпаргалки и счастливую случайность, – значит, обладаешь той силой воли, без которой невозможно ни семейное счастье, ни профессиональный успех, ни просто элементарное выживание в этой стране.
Студенты старших курсов относились к младшим с отеческой заботой, когда дело касалось подготовки к экзамену Лукманова. Это была инициация, ритуал перехода из детства в зрелость. Старшекурсники собирались кружками в прокуренных курилках и душных общежитиях, делились опытом, передавали знания, как шаманы передают священные тайны племени.
Все сходились в одном: никаких хитростей, никаких обходных путей, никаких надежд на авось. Только тщательное, кропотливое изучение материала. Только многократное повторение формул и теорем до тех пор, пока они не врастут в память настолько глубоко, что будут всплывать во сне. Шпаргалки у Лукманова не работали – не потому, что он их ловил с особым рвением (хотя и ловил), а потому, что вопросы он задавал такие, на которые никакая шпаргалка не ответит. Он умел заглянуть в самую суть понимания предмета, нащупать те места, где знание кончается и начинается пустота.
Легенды о его экзаменах передавались из уст в уста, как героические сказания. Рассказывали, что однажды он поставил неуд отличнику только за то, что тот не смог объяснить физический смысл одной формулы – знал её наизусть, применял правильно, но понимания не было. А в другой раз, наоборот, поставил хорошую оценку троечнику, который честно признался, что формулу забыл, но объяснил логику её вывода и показал понимание процесса.