Стальные боги

12. Михей

Вокруг нас в тронном зале работали лучшие резчики и художники патриарха, чтобы превратить престол тщеславия и неверия в место, подобающее этосианской вере. Священные гимны на крестеском заменили ложные изречения, написанные парамейской вязью. И мы расплавили золотого павлина, так что теперь никто не взирал на нас с его места.

Пока мы наслаждались последним уловом рыбы, патриарх Лазарь тактично привел свои аргументы:

– У императора нет наследника. – Он с легкостью отделил рыбную мякоть от костей. – Если он внезапно умрет, как его отец, это ввергнет империю в хаос.

У цветистых речей и мудреных слов один корень – амбиции. Как и порох, они могут отправить к звездам в виде фейерверка или взорваться у тебя руках, обжечь лицо и оставить на смерть… Я сам сжигал честолюбцев, как мог бы подтвердить епископ Иоаннес. Но, если бы не амбиции, я был бы трактирщиком. Вера взывала ко мне, но, если бы взывала одна лишь вера, я стал бы священником. Вера нашла в моем сердце честолюбие и превратила меня в оружие Архангела. Я был стальным шариком, выпущенным из аркебузы Архангела, но кого мне суждено уничтожить?

Я никогда не думал, что среди уничтоженных мной может быть император Священной империи Крестес.

Я попытался одной рукой снять рыбью мякоть с костей, но в итоге прожевал все и выплюнул кости.

– Я не украду его непорочную дочь.

Патриарх положил часть чистой рыбьей мякоти со своей тарелки на мою, словно я нуждался в его помощи, чтобы поесть.

– Ты знаешь историю патриарха Теодоруса? – Патриарх Лазарь прожевал рыбу и проглотил. – Он проповедовал во время правления императора Максимилиана Третьего, у которого также была дочь, давшая обет безбрачия во имя Архангела. Когда император таки не сумел произвести на свет наследника мужского пола, он объявил, что патриарх может отменить обет безбрачия, если это отвечает интересам империи. Благодаря этому после смерти императора переход власти прошел мирно. Удалось избежать войны, в которой погибли бы тысячи. Мы оказались в том же тупике.

– Разница в том, что император Максимилиан согласился, а император Иосиас – нет, как ты сам дал понять.

– Порой, Михей, желания императора не совпадают с тем, что лучше для империи. Но истинный слуга Архангела всегда знает, что выбрать.

Я не стал есть рыбу, которую положил мне патриарх. И выплюнул острую, как игла, кость.

– Если Иосиас не даст свое согласие, твоя просьба положит начало войне. Войне, которой ты так хочешь избежать. Я не воюю с этосианами, когда по земле бродит столько неверных.

И пока что это было мое последнее слово. Мне надоела рыба, и я оставил тарелку с костями ради более важной задачи – визита в склеп на Ангельском холме.

Я не рассказал патриарху Лазарю о том, что там видел. Он решил, что я ежедневно посещаю Ангельский холм из благочестия. И это лишь укрепило его веру в то, что я тот человек, который должен жениться на принцессе Селене. Но я искал далеко не святости.

Пребывание в склепе напоминало мне холодные и темные часы, проведенные в чреве Лабиринта. А они напоминали об Ашере, которая провела меня через него при пульсирующем свете зеленых светлячков. Я хотел снова ее увидеть или услышать. И мне все равно, что обернулось моей дочерью на голубом куполе в тот день, когда я очистил Ангельский холм от неверных. И все равно, кто смеялся ее голосом и пробежал мимо в тот день, когда я впервые спустился туда с патриархом.

Но сегодня она не появилась, и ни разу с тех пор не появилась. Я ушел, не получив ответов, гадая, не померещилось ли мне.

В молитвенном зале мне помахал рукой коленопреклоненный Беррин, поющий гимны.

– Ты проводишь больше времени здесь, внизу, чем наверху, – заметил он.

Везде на Ангельском холме раздавался стук молотков и зубил. Я с нетерпением ждал того дня, когда молитвенный зал будет сиять во славу Архангела.

– Не могу выносить этот стук, – ответил я. – В склепе так тихо.

– Тихо, но темно. Разве не Падшие ангелы пили из кубка тьмы?

В гимне о Падших в Ангельской песне ангелы передавали друг другу чашу тьмы. Те, кто пил из нее, получали колдовские знания о звездах. Эти знания развратили их, и они восстали против порядка Архангела. Так появились Падшие. Мы все должны избегать пить из этой чаши, чтобы не последовать за ними в ад.

– Запасы рыбы истощились, Беррин, – сказал я, чтобы сменить тему. – Ты должен найти провизию.

Уголки бровей Беррина опустились.

– Разве ты не поручил Зоси драться с забадарами?

– Его неудачи – не оправдание для твоих.

Мне пришлось самому этим заняться. Зоси не сумел справиться с забадарами, потому что те нападали на него с флангов и сбегали. Не подавив этих мерзких всадников, мы никогда не сможем засевать землю.

– Вызови ко мне Эдмара и Орво, – велел я. – Мы научим забадаров, что не стоит играть с огнем.

Я взял тридцать лучших паладинов, которые прошли через Лабиринт и выжили во время атаки на морские стены, и еще семьдесят. Сотня человек – вроде бы немного против многих сотен забадаров, но я никогда не полагался на численность, стремясь к победе.

Мы поскакали вдоль побережья Юнанского моря, к деревням к югу от Костани. Жители побережья, хотя и платили налоги шаху, никогда не отрекались от истинной веры. Оживленная торговля с Крестесом поддерживала их веру, и никто не жаждал повторного завоевания этих земель больше, чем они. Я надеялся исполнить их желание.

Морской воздух был чист. Можно было почувствовать вкус соли на языке. Через несколько часов езды мы устроили привал и нарвали ежевики. Ягоды таяли во рту. Эдмар возглавил группу охотников и поймал несколько рогатых кабанов. Сидя у вертелов и смеясь, пока жарились кабаны, мы почти забыли о своей цели.

Но вспомнили о ней, когда приблизились к прибрежным деревням. Струящийся над ними дым уходил в небо, сливаясь с серой тучей.

Забадары сожгли все дома. Часовня превратилась в руины, а каменная статуя Архангела лишилась головы. На улицах валялись мертвецы – с животами, вспоротыми копьями. Воняло сажей и кровью. А за пределами деревни горело пшеничное поле. Дым поднимался к небесам, откуда сыпался пепел вместо дождя.

Я вошел в разрушенную часовню. Маленькая, из простого камня, она была столь же святым местом, что и храмы Гипериона из мрамора и стекла. Я очистил безголового Архангела и установил его на алтаре. Вместе с Орво и Эдмаром опустился на колени и помолился Архангелу о возмездии. Я молился, чтобы он сделал меня своим оружием и я мог разжечь пожар, который сожжет неверных, как они спалили то, что принадлежит нам.

Мою молитву прервал зов паладина:

– Великий магистр!

Он повел нас за часовню.

У разрушенной стены корчился от боли человек в серой рясе священника. Из его спины торчало копье, но через живот оно не вышло. Его все равно ждала смерть, не далее чем через час.

Я напоил его из бурдюка. Священник закашлялся и выплюнул воду, а потом дотронулся до моего носа. Его шершавые пальцы царапнули мое лицо, задели волосы. Он уставился в пространство, потому что был слеп.

– Я ничего не слышу, – сказал он. – Где дети?

Детей поблизости не было. Как и женщин, не считая одной старухи, убитой, как и мужчины. Молодых женщин и детей наверняка увели в рабство.

Я взял его за руку и помолился:

– Мы откроем путь в землю света и радости, путь к братьям-ангелам, чье правление прольется светом на землю.

Он закашлялся кровью на мои доспехи.

– Когда мы услышали, что наш герой захватил Костани, радости не было конца. – Он задрожал от предсмертного холода. – Дети наделали воздушных змеев в виде Двенадцати, играли и смеялись на берегу. Но герой не пришел за нами. Он нас забыл.

– Он не забыл, – ответил я. – Он отомстит за всех вас, тысячекратно.

– И что с того? Мы все равно будем мертвы.

Вскоре его дыхание затихло.

Весь остаток дня мы хоронили мертвых на лужайке у берега моря. Там до сих пор парили воздушные змеи, привязанные к камням, их трепал ветер. Мы затушили огонь морской водой. И помолились о тех, кого не сумели спасти.

Мы о стольких забыли, забыли так надолго. Стоя на коленях у берега, где ветер задувал песок в мои волосы, я решил, что ни один этосианин отныне не должен жить там, где на него падает тень от меча неверных. Я буду их спасителем. Мне не нужно жениться на Селене: это помешает пути к священной цели. Пусть у меня только одна рука, но это моя лучшая рука, и, с дающей мне силы верой, я был полон решимости уничтожить десять тысяч неверных.

Я встал, стряхнул с себя песок и взял меч. Нельзя откладывать возмездие.

Мы привязали лошадей к тому, что еще крепко держалось в разрушенной деревне. Орво не смог скрыть улыбку, когда достал коробку со своим недавно изобретенным составом. Он открыл коробку и глубоко вдохнул. Он почти всю жизнь делал подобное варево, и кожа у него стала багровой. Бровей у него почти не осталось, а лицо постоянно шелушилось. Но для Орво это была небольшая цена за удачный рецепт.

Орво взял из коробки красный снаряд и понюхал его, подергивая носом, будто вдыхал аромат роскошного ягненка со специями. Ракета выглядела как любая огненная забава. Он назвал это изобретение «Крик Падших». Я жестом попросил всех заткнуть уши ватой, но сам не стал этого делать, потому что хотел испытать на себе его полную силу.

Орво был как мальчишка, забавляющийся с новой игрушкой. По его лицу расплылась довольная улыбка. Он поджег фитиль, и ракета рванула в воздух. Где и взорвалась со вспышкой света. А потом раздался крик.

Такой, будто моя покойная жена завизжала мне прямо в ухо с силой сотни железных легких. Я зажал уши; меня чуть не стошнило съеденным на обед рогатым кабаном. Чаще всего люди сожалеют о своей браваде – как и я в тот момент. Это был самый страшный звук, что я когда-либо слышал. Но через секунду все закончилось.

Одна лошадь так резко прыгнула, что сорвалась с привязи. Она умчалась прочь, словно за ней гнался сам ангел Мэрот. Другие лошади упали на бока и брыкались, взбивая землю. Большинство разбежалось.

Орво было плевать. Он выглядел довольным, как в тот день, когда снес огненной смесью железную стену Пендурума, осветив все небо. Как будто к его лицу прилипла та же безумная улыбка. Огонь не испугает забадарскую лошадь, но эта ракета – другое дело.

Паладины перестроили сожженную деревню. Сложили камни, чтобы сделать укрытие, и вырыли траншеи. Я притаился за каменной насыпью, с мечом в единственной руке; Орво и Эдмар – рядом со мной. К этому времени забадары наверняка уже выследили нас, пока мы охотились и искали припасы. И обязательно нападут в свое время. В ожидании нам нечем было заняться, кроме как болтать.

– Лабиринт оказался не таким уж кошмарным, как заявляла колдунья, – сказал Эдмар. – Она рассказывала всякие ужасы, которыми пугают детей, но это просто глубокая пещера.

– Глубокая пещера, по которой мы покрыли сотни миль за несколько часов, – отозвался Орво. – Думаешь, Падшие ангелы не собирают свою дань по пути?

Пока они спорили, я пытался услышать топот копыт. Но все было тихо, не считая кричащих в небе чаек.

– И все-таки это не объясняет того, что я видел, – сказал Эдмар.

– А что ты видел? – вмешался я.

Эдмар был суровым человеком. Прежде чем обрести веру, он был разбойником. И так хорошо умел прятать кинжалы, что иногда я гадал, уж не скрывает ли он их под кожей от многочисленных шрамов после пыток, которым его подвергали, когда он очутился в плену в Саргосе. С тех пор я никогда не видел страха в его глазах. Даже сейчас он сидел, вытянув ноги, и смотрел на берег, словно мы были на пикнике.

– На войне начинаешь видеть покойников, – сказал он. – Я видел сестру; она была в точности такой, как в тот день, когда наш лорд задушил ее, из-за того что она неправильно сосала его член.

– Я видел маму, – содрогнулся Орво, словно его обдало холодным ветром. – Она скончалась в постели, в шестьдесят, а теперь наблюдала за мной, пока я спал. А ты кого-нибудь видел, Великий магистр?

– Нет, – солгал я.

– Я поговорил с людьми, которые прошли через пещеру, – сказал Орво. – И все твердят, что видели всякое.

Эдмар фыркнул.

– Да половина этих придурков так говорят, были они в Лабиринте или нет. Падшие ангелы со всеми так играют.

– Тсс!

Я поднял руку, чтобы все замолчали.

Шаги. Одного человека. Идущего по траве в нашу сторону.

Я высунулся из укрытия, но трава была слишком высокой. Вдалеке стояло нечто темное. Я вытянул шею, чтобы рассмотреть получше.

На поле стоял человек в черном плаще с надвинутым на глаза капюшоном. Его лицо скрывала тьма. Она напомнила темноту Лабиринта, что гуще дыма.

Мои люди нацелили аркебузы на неизвестного.

– Кто идет? – выкрикнул я.

Он неподвижно стоял на фоне заходящего солнца.

Вместе с Орво и Эдмаром я покинул укрытие и приблизился к нему. Пока мы шли, нацелив аркебузы, он не шевелился. Его лицо оставалось в темноте неразличимым, как бы близко мы ни подошли. Лишь в нескольких шагах от него мы это услышали.

Грохот. Вдалеке мчались галопом лошади.

Они с грохотом неслись прямо на нас, за спиной фигуры в капюшоне. Орво, Эдмар и я переглянулись, широко открыв глаза. Нужно было искать укрытие.

– Беги! – приказал я Орво.

Он побежал обратно за своей коробкой с ракетами. Эдмар схватил меня и нырнул вниз, распластавшись в высокой траве.

В воздухе просвистела стрела. Орво закричал и рухнул на землю. Над головой пронесся дождь стрел. Всадники приближались.

Раздались выстрелы, с криками падали люди. Лошади били копытами землю, выкидывая наездников, и те с хрустом приземлялись на траву. Я прижался к земле всем телом. Лошади были так близко, что я чувствовал вкус пыли, которую они взбивали. В любую секунду меня могли затоптать.

Эдмар вскочил на ноги и выстрелил. Одна лошадь рухнула и проскользила вперед, поднимая грязь. Всадник перелетел через меня. Эдмар выхватил нож и перерезал ему горло, прежде чем он приземлился.

На Эдмара посыпались стрелы. Он пригнулся и отпрыгнул, но одна воткнулась ему в бок. Однако он успел выстрелить еще несколько раз. Зазвенели крики.

Я пополз в сторону коробки с ракетами. Кто-то должен их выпустить, или мы покойники. Перекатился в сторону, когда на меня чуть не налетела лошадь на полном скаку. Я пробирался в высокой траве, уворачиваясь от лошадей, а надо мной летали стрелы и грохотали выстрелы.

Я миновал неподвижное тело Орво. В его левый глаз вошла стрела. Теперь лошади неслись в другом направлении, отступая после первой атаки. Я спрятался в кустах, пока они не промчались мимо, а потом вскочил и побежал в укрытие.

Я рывком открыл коробку с ракетами и потянулся к красной. Всадники снова пошли в атаку. На укрытие сыпались стрелы. Опять раздались выстрелы, и упали новые лошади, но и мои люди тоже гибли. Их тела лежали на укреплениях, которые мы соорудили. А мне нужно было сосредоточиться и поджечь ракету.

От грохота взрыва я пригнулся. Один паладин швырнул на поле бомбу, и та разорвала на куски лошадь и седока.

Как запалить ракету одной рукой? Я прикусил кремень зубами и стукнул об него стальным бруском, не задумываясь о том, что могу спалить губы. Но кремень выпал изо рта.

– Сюда! – позвал я одного паладина. Он бросился ко мне из укрытия. Его шею пронзила стрела, и он рухнул в траву. Надеюсь, я увижусь с ним в раю.

Забадары атаковали и отступали, атаковали и отступали. Судя по топоту копыт, их было сотни две. А нас осталось меньше восьмидесяти. Без ракет мы все погибнем.

От брошенной бомбы загорелась трава. Я схватил ракету, сделал глубокий вдох и выбежал из укрытия на огонь. Пригнулся пониже, чтобы стрелы летали над головой. На меня надвинулся всадник с копьем. Кто-то выстрелил и сбросил его с лошади прежде, чем он успел меня достать.

Культю пронзила стрела. По всему телу до пояса разлилась боль. Не обращая на нее внимания, я устремился к пожару. Он разрастался, и дым меня скрыл. Но забадары ринулись в атаку. Один злобный всадник направился ко мне. Держа ракету, я сунул единственную руку в огонь. Ракета взмыла в воздух.

Весь мир вокруг объял вопль от «Крика Падших». Забадары заголосили, когда лошади стали вставать на дыбы и сбрасывать их в панике. Прямо передо мной в пожар забежала лошадь. Я попятился и зачерпнул рукой земли, чтобы сбить огонь.

Мои воины выбежали из укрытия и приканчивали лежащих на земле забадаров. Другие стреляли в убегающих забадаров, но криков я не слышал. Я пятился, сколько мог, а затем рухнул и уставился в пламя, охватившее траву. Видимо, надышался дымом.

И тут я увидел того, в капюшоне. Обгоревшей рукой я сжал культю, по которой струилась кровь. Лошадь пробежала сквозь него, словно сквозь призрак… Только он больше не был человеком в капюшоне, а превратился в трехлетнюю девочку с полностью черными глазами; она прижимала к себе соломенную куклу, ангела Цессиэль, ту самую куклу, которую я купил Элли на день рождения.

Горло сдавили боль и усталость. Неужели это конец? Я хотел помолиться, но меня заворожила маленькая Элли.

Когда пламя позади Элли замерцало, она изменилась. Мимо пробежала еще одна лошадь, и Элли стала старше – лет пяти или шести, но все еще осталась моей Элли. Я смеялся и улыбался при виде ее прямых темных волос и пухлых щечек. Может, это награда от Архангела? Предвкушение рая?

Сквозь нее пронеслась еще одна лошадь, и Элли стала выше. Ее волосы ниспадали до плеч, а тонкий нос напоминал нос ее матери. Я моргнул, и она превратилась в одиннадцатилетнюю. На ее лице уже проступали черты женщины, и она носила белое платье, напоминающее о чистоте души. Это помогло мне не обращать внимания на ее черные глаза без белков.

Ко мне подбежал паладин и схватил за обожженную руку, а другой занялся стрелой в культе. Они полили мои раны водой. Мне было плевать. Элли была так близко. Она выглядела тринадцатилетней, почти женщиной, и улыбалась розовыми губами.

В ней было и еще что-то очень знакомое. Я знал эту девушку, но не как свою дочь. Я видел ее… совсем недавно. При этой мысли моя душа забилась в болезненных конвульсиях.

Элли стояла надо мной и смотрела, как паладины промывают мои раны. Ко мне вернулся слух. Выстрелы и крики не прекратились. Она присела, достаточно близко, чтобы поцеловать. Я узнал это лицо – лицо Элли, теперь уже девушки, вполне созревшей для замужества. Не так давно я видел, как она кашляет кровью и холодеет. Ошибиться было невозможно.

Девушка поцеловала меня в лоб. Я уставился на шрам на ее шее – шрам, который лично сделал ее же саблей, когда перерезал ей горло на морской стене. Отрубленная ею рука вспыхнула фантомной болью, когда она обняла меня, но паладины, зашивавшие мои раны, не придали этому значения. И нежным, как поцелуй, голосом она прошептала мне на ухо:

– Я скучала по тебе, папа.

13. Кева

Даже деревья, наверное, боялись улететь, так сильно бушевал ветер. Улицы опустели. Люди смотрели из окон, как я спешу к городским воротам и меня подгоняет ветер. Дети смеялись и, видимо, думали, что меня унесет, но я твердо стоял на земле и никуда не собирался, пока Сади в плену.

К тому времени как добрался до ворот, я уже насквозь промок, зубы стучали. Забадары за стенами города изо всех сил старались удержать юрты на земле. Некоторые уже разлетелись, словно призраки. Я вошел в самую большую из юрт, роняя на пол воду. Забадары стояли и сидели вокруг дышащего жизнью очага.

Ветер с таким шумом бился в полотняные стены, что людям приходилось кричать. Шум больше походил на землетрясение, чем на ливень.

Ямин крепко сжимал какой-то свиток.

– Мы выполним приказ.

– Какой приказ? – прокричал я.

Все повернулись ко мне.

– Сади приказала нам отправляться на север и присоединиться к набегу. – Ямин протянул мне свиток. – Это ее почерк и подпись. – Почерк был красивым, но простым, с легкими завитушками. В документе было написано именно то, что сказал Ямин, внизу красовалось имя Сади, каллиграфическими буквами.

Я смял свиток, бросил в огонь, и он загорелся с приятным треском. Ямин открыл рот от удивления.

– Сади в плену, – сказал я. – Ее заставили это написать.

Ямин побагровел и навис надо мной всей своей огромной тушей.

– У тебя есть доказательства?

– Я только что из дворца. Эбра сказал, что не отпустит ее, и вышвырнул меня, когда я стал настаивать.

Ямин покачал головой.

– Она не похожа на пленницу. Сади никогда не отдала бы приказ против своей воли.

– Клянусь тебе, она в плену. И если мы не освободим ее, там и останется до самой смерти.

Ветер распахнул полог и засвистел по матерчатым стенам. Огонь в очаге затрепетал, и тени заплясали.

– Ветер какой-то… неестественный, – сказал Ямин. – Это воют джинны.

– Что-то не так, – сказала Несрин. Она поднялась с колен, две косы ниспадали до пояса. – Давайте я хотя бы спрошу ее. Услышу ее собственные слова.

Ямин кивнул.

– Не трать время зря. Отправляйся прямо сейчас.

Через несколько минут девушка вернулась, вся промокшая.

– Ворота закрыли, – сказала она. – Говорят, забадарам нельзя входить в город, мы должны уйти по приказу шаха.

– Сади поклялась повиноваться новому шаху, – сказал Ямин. – Мы ее забадары, эта клятва касается и нас. Если она так приказала и шах так приказал, как я могу ослушаться? Это будет предательством!

Несрин распахнула глаза.

– Здесь что-то не так, Ямин. Мы не должны покидать нашу хатун.

– Даже если ты права, я не могу допустить, чтобы наше племя объявили вне закона. Тогда нас всех истребят.

– Если оставишь ее, будешь жалеть до конца своих дней. – Я изо всех сил старался встать вровень с Ямином, который был на голову выше. – Ты бросишь ее в час, когда она больше всего в тебе нуждается. Как забадары могут уйти, когда их хатун гниет в темнице?

– Он прав, Ямин. – Несрин потянула брата за мускулистую руку. – Какими бы ни были его промахи, он волнуется за нее не меньше, чем мы, и не стал бы лгать.

– Ладно… ты добился своего. – Ямин расхаживал вокруг очага, и тень волочилась за ним по стенам. – Мы отправимся на север и разобьем лагерь в трех днях пути, за пределами досягаемости разведчиков Лискара. Десять забадаров останутся с Кевой, чтобы узнать их намерения. Если нашу хатун удерживают против воли, то мы не просто вернемся – мы созовем всадников и обрушимся на Лискар с яростью всего племени.

Вот теперь он говорил с бесстрашием, присущим забадарам. Ямин предложил достойный компромисс, и я уважал его за это.

– Я не оставлю Сади, – сказала Несрин. – Я остаюсь.

Итак, Несрин и несколько забадаров остались со мной. В час зенита они выстроились в линию и начали в унисон качать головами и петь хвалы Лат в незнакомой мне, но яростной манере. Они молили о заступничестве неизвестного мне святого по имени Абан.

После я спросил Несрин о том, что меня удивило больше всего.

– Разве Источник не учит, что мужчинам и женщинам не следует молиться вместе?

Несрин пожала плечами.

– Ты видишь здесь хоть одного муфтия?

– Нет, и в Лискаре тоже не видел. Интересно, что еще происходит, когда Источника нет поблизости?

– Не надо выдумывать. Мы, забадары, так поступаем, потому что каждый человек, мужчина он или женщина, должен работать на благо племени, чтобы выжить. Мы не можем разделяться, как вы, городские.