Самое-самое. Читаемое и ругаемое

Очень часто авторы стесняются говорить все то хорошее, что они сами про себя думают.

Обычно за них в книгах это делают друзья, их литературные редакторы или литературные критики под штатной вывеской «Об авторе».

Ложная скромность хороша, но не во всех случаях жизни. Ведь можно о себе заявить и скромно:

Вообще слово сам – одно из древнейших в мире. Когда человек научился разжигать огонь, строить жилища – то есть, противостоять природным явлениям он получил уверенность в своих силах и определенную самостоятельность.

Поначалу знающих и умеющих было немного и их называли саманами (знающими людьми) или, в более известном произношении шаманами. В русском языке их так и называли знахари или ведуны.

Постепенно слог само стал определять более высокую и значимую степень определяющих черт и способностей человека подчеркивая его индивидуальность:

Самостоятельный – стоит без поддержки.

Самодостаточный – хватает ума и средств.

Самореализовавшийся – удачливый, попавший в кон.

Однако к таким положительным качествам добавляются и издержки с перебором:

Самоуверенность.

Самолюбие,

Самовольность.

В любом случае, если в последних качествах соблюдать меру, то они могут даже помочь человеку сделать карьеру.

Так что с этим самым надо поосторожней, я уже с этим сталкивался:

С судом над собой у меня перебор,

особо по части душевных затрат,

я сам обвиняемый, сам прокурор,

и сам же себе я еще адвокат.

Итак, в меру обладая самолюбием и самоуверенностью, я всегда предпочитал представляться сам. И незаметно в моем багаже собралась целая куча само-представлений, который по жанру я бы определил как автошаржи.

∞

∞

Себя я к лучшей половине отношу,

Хотя похвастаться особо нечем.

Ну, правда, не курю я анашу

И без наколок грудь моя и плечи.

Еще вот у людей не воровал

(Я скромно промолчу про государство),

И по большому счету я не врал,

Лишен злых умыслов и всякого коварства.

Я в жизни никого не заложил —

Хоть числюсь балаболом, краснобаем…

Вот так полжизни я своей прожил,

Что будет во второй – пока не знаю.

∞

На дело я свой час хотел потратить

А вот Господь распорядился по другому.

Вот интересно: кто теперь заплатит,

Час продремавшему, бездельнику такому?

∞

∞

Так писать нельзя

А судьи кто?

Когда я начинал писать, Интернета в нашей стране еще не было. Как правило, у начинающих высшей оценкой считалось публикация в каком-то печатном издании районного или областного масштаба. Я попробовал, отправил, но меня ошарашили фразой:

– Так писать нельзя!

– А как можно?

– Так как все.

Всеми я становиться не собирался и потому продолжал писать, так как нельзя. Позже, чтобы не применять крепкие выражения, для спасения от наплыва графоманов редакторы СМИ придумали короткое и не очень обидное определение не формат.

По сути, оно значило то самое, о чем вы подумали – посылали подальше переформатировать опусы.

Я уже было хотел завязать с бесполезной долбежкой, но тут редактор районной газеты меня подбодрил фразой, которую мне потом передали, что «мои стихи будут в газете только через его труп!»

Это была высокая оценка! Но к тому, что так и случилось я не причастен: развала СССР ярый партиец не перенес – инфаркт.

И вот уже новые коммунисты приглашают меня на борьбу с демократами. Решил чуть поиздеваться и предложил им вот такой стишок:

И вновь услышал – так неположено!

– А как положено?

– Ну не так…

Дважды мне предлагали писать как там у них положено. Первый раз мои друзья диссиденты предложили мне немного подработать на радиостанции Би-Би-Си. Там было только одно условие – писать про Россию плохое. Есть у меня и плохое, что в горячие денечки написано, но одно то, что меня ставят в рамки… – отказался.

Еще одно неофициальное предложение – стать духовным поэтом. При этом тоже условие – стихи должны быть каноническими. Каноны – это та же рамка, тот же самый формат. А я в рамки никак не влезаю, лишь несколько стихотворений в каноны втиснулись, те самые которые и привлекли внимание духовников.

Витать где-то высоко в отрыве от реальной жизни у меня всегда плохо получается. Вот потому мои творения, пусть лаже о высоких чувствах, но обязательно с какой-нибудь червоточинкой:

В данном случае, что так писать нельзя, я понял и без подсказок. Да и вообще проза жизни уже толкала к прозаической литературе.

Начал писать рассказы, очерки, эссе и все повторилось. Но теперь уже и критики появились весомее – всяческие члены, доценты с кандидатами. Я опять подрос в своих глазах. Ну а когда среди критиков появился первый академик – даже уважать себя стал не меньше чем своих родителей.

Получив очередной «плевок» сверху – не мешайся под ногами и знай свое место, в своей очередной книге «Седла для Пегаса» раскритиковал ситуацию в российской литературе начала третьего тысячелетия. При этом возложил всю ответственность на руководство «доблестного» СП России.

Проехавшись с издевкой по лауреатам различных премий и прижизненным «литературным монументам», получил очередной весомый намек, что так писать нельзя! Особенно неприятно, что все делалось втихаря и без объяснения причин.

Блокировка личного сайта, уничтожение авторских страничек в «Википедии» и двух международных сайтах было только началом. Потом было занесение моего эл. адреса в черный список всех наших литературных изданий. Сам его не видел, но крестик, говорят, был жирным. Это еще больше укрепило в сознании, что пишу правильно – так как надо, но так как нельзя.

В то же время меня поддержали читатели. Наряду с высокопоставленной критикой под моими опусами прилагались благодарности простых людей. В своих отзывах они делились со мной своими проблемами, а порой откровенничали как с родным человеком.

Решил проверить уровень своего сочинительства – отправил пару рассказов в израильский журнал «Русское литературное эхо». Напечатали сразу. Понял, что все мои гонения имеют не политическую, а тусовочную основу с отголосками совковости. По-простому – не вписался в канву или еще проще в колею.

Сейчас, когда Интернет дает возможность свободной публикации авторам стало попроще, но их количество быстро выросло и исчисляется даже не десятками, а сотнями тысяч. Напечатать свои труды стало проще, сложнее донести до читателя.

Часть представленных здесь очерков и эссе прошли проверку и временем и читателями. Их по скромным подсчетам прочли десятки тысяч человек. Надеюсь, что вы не пожалеете открыв эту книгу а заодно как писать нельзя узнаете.

Человек начинал говорить!..

И, не в силах бороться с искусом,

Обнаружил великую прыть

Во владении этим искусством.

Он придумывал тысячу тем,

Упиваясь минутным реваншем.

Говори-и-ть! – А о чЕм и зачем —

Человеку казалось не важным.

Писать человек стал значительно позже, чем говорить. При определённых сложностях – отсутствии бумаги и чернил – поначалу это были короткие записи: заклинания, долговые расписки, и только потом к письму приобщились философы и поэты. Уже в древности было замечено: тех, кто умел хорошо говорить, быстро забывали; чаще помнили о тех, кто даже плохо писал. Тогда-то и появилась эта мания: заявить о себе, оставить след на камнях истории, а проще – застолбиться.

С привычками предков мы сталкиваемся и сейчас, созерцая автографы на стенах домов, подъездов и заборах.

ВАСЯ+ТАСЯ =ЛЮБОВЬ

Но эти каракули обычно долго не живут – до очередного ремонта или, в крайнем случае, до сноса дома. Для того же чтобы действительно за-помниться на века, надо создать что-то более значимое и весомое, например, шедевр. На тему, как создавать гениальные творения, я и предлагаю поговорить.

В ожидании прихода

От замысла до шедевра, будь то поэт, писатель, художник или музыкант, надо преодолеть три ступени – талант, мастерство и вдохновение.

Если эту формулу разобрать, то первое нам дается родителями, второе зарабатывается упорным трудом, ну а третье – это уж как получится.

Тема вдохновения наиболее актуальна в писательской среде, особенно у поэтов. Они часто пускаются в пространственные рассуждения по этому поводу, посвящают Музам стихи.

Музы поначалу жили в Греции

В период творческого застоя или загула, поэты сваливают все на отсутствие Вдохновения.

На мои конкретные вопросы о контактах с этой субстанцией столь же конкретных ответов я не получил. По-видимому, тема эта насколько актуальна, настолько и интимна. Но раз уж она озвучена, то придется в большей мере опираться на свой опыт:

Но такие достаточно корректные отношения наступают либо в середине, либо в конце творческого пути, когда ты уже полностью согласен с Гёте:

«Вдохновение – это не селедка, которую можно засолить на долгие годы».

Вначале же молодые творцы предпочитают видеть Вдохновение в образе прекрасной и зажигающей музы Эрато. Вот как это лаконично выразил некто Чернов В. А.

Слишком соблазнительная муза – это короткое замыкание…

Попытка найти автора этих строк чтобы поподробнее узнать о той короткой встрече не увенчалась успехом. Всяческие гнетущие подозрения от себя отгоняю.

Вопрос выбора желательных гостей у поэтов в течение творческого пути уже сложился – сначала Муза, потом Вдохновение и, наконец, Пегас. И если у первых двух еще существует какая-то взаимосвязь, которую прагматично определяет Игорь Субботин:

Муза – это форточка в окне вдохновения.

то с Пегасом разговор отдельный и он еще впереди.

Если честно, у меня с Эрато отношения не сложились и закончились ещё в студенческие годы. Из доброй сотни сочинённых любовных опусов всего один или два, за которые не стыдно. Да еще студенческая прибаутка:

Случайно вернувшись к творчеству лет через пятнадцать в качестве поэта-юмориста, я пересмотрел свое отношение к этой даме:

Набить руку

«Набивая руку», я вступил на стезю, знакомую многим начинающим и самоуверенным поэтам: что вижу – то пою.

При такой постановке присутствие Музы не обязательно. К тому же Муза все же дама, и не во все уголки и закутки ее можно брать с собой:

Ближе к сорока люди обычно становятся прагматиками, а иногда и скептиками, утверждая, что у Вдохновения нет расписания, а Музы слишком капризны.

Но как говорил Петр Ильич Чайковский:

Вдохновение – это такая гостья, которая не любит посещать ленивых.

Вот я и считал, что отсутствие Вдохновения, на которое жаловались мои собратья по перу, это лишь прикрытие неумелости и своей неподготовленности. Ведь если ты знаешь, что хочешь сказать, умеешь расставлять правильно слова и отдельные знаки препинания, то нет ничего проще создать произведение которое может порадовать и создателя и читателя. Они же все в гении шли записываться и цитировали А. С. Пушкина:

…Не тот поэт, кто рифмы плесть умеет

И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет:

Хорошие стихи не так легко писать…

Тут можно и поспорить Например, исследователи творчества Омара Хайяма утверждают, что этот выдающийся математик и астроном древности писал свои рубаи, складывая их, как кирпичики, из нужных и подходящих слов.

Я тоже провел поэтический эксперимент и попробовал написать свежо и интересно о самом заурядном действе. Принимаю душ, а кто-то нашептывает строчки, оглянулся – никого, хотя ощущение присутствия было. В конце концов вот что из этого получилось:

Быт не зовет к заоблачным высотам

Но оказалось, что, нарабатывая поэтические навыки, я подготавливал почву для своих последующих встреч с Музами. Сначала они были случайными и порой неожиданными:

Постепенно отношение к стихам стало меняться.

Поблагодарив судьбу и родителей за дарованную жизнь обычным разговорным языком я получил массированную критику маститых пиитов – это не стихи а бла-бла-бла. Ну согласитесь, ведь это же никакая не поэзия:

– Изучай теорию стихосложения, деревня, и пиши о высоком.

С концепцией создания стихов по подобию собирания детского конструктора я не соглашался. Но в малых формах в принципе это возможно, например, поймать отдельного журавля, механически балагуря-каламбуря:

Но даже такие удачи, поначалу радовавшие меня, уже не грели. Противовесом конструкторскому принципу стихосложения стало знакомство с японскими хойку и танку, наполненными вдохновенным созерцанием. Надо научится по особому видеть и осмыслить увиденное. Лучше всего уединившись. Короче – полный духовный интим.

Вот как, например, Мацуа Басё:

Мысли-бабочки летают…

или Кобаяки Исса:

Попробовал сам, не сразу, но получилось:

Так продолжая набивать руку – некоторые называют это более значительно – шлифовать мастерство, вдруг стал замечать, что в моих юмористических стихах стала появляться некая лиричность:

Осознание

К вопросу контактов с нереальным миром я стал относится серьезнее, даже Александра Сергеевича томик открыл. Нашел где он предупреждает свою подружку о возможных случайных связях:

Веленью Божию, о муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца,

Хвалу и клевету приемли равнодушно

И не оспоривай глупца.

Так постепенно переосмысливая феномен Вдохновения я сделал из наблюдения осмысление:

Вдохновение – Божье дуновение. Словно ветер – не видишь, а чувствуешь.

Все более и более убеждался, что без души, с которой Вдохновение водит дружбу, творчество становится обыкновенным ремеслом. В конце концов в своих воззрениях на него я определился: то, что идет от сердца, – это стихи, то, что идет от разума, – проза, пусть даже рифмованная.

Поэтому свои первые сборники в подзаголовках я так и представлял: «несерьезные стихи и мысли» и «рифмованная и не рифмованная проза».

Просмотрев словари, я нашел там только общее скучное определение: Вдохновение – творческий подъем, прилив творческих сил. Покопавшись среди мудрых мыслей, нашел высказывание Шиллера:

«Одного вдохновения для поэта недостаточно – требуется вдохновение развитого ума».

И вот, наконец, Вдохновение стало посещать меня по более серьезным вопросам, в которые невольно вплетались ироничные нотки:

Любовь меня убьет – а может быть и нет…

На трезвую голову, оценив свои возможности, столкнулся с огромными пробелами в своих подкорках, которые в народе почему-то именуют серостью. Это было вполне естественно, ведь, во-первых – по образованию я технарь, а во-вторых:

Из очень важных и обязательных предметов для любого советского ВУЗа – марксистко-ленинской философии и научного коммунизма, мы не извлекли ничего стоящего. Нет, вру. Из часто цитируемых строк Маяковского: