- -
- 100%
- +
– А ну перестань! – восклицает Кэм, убирая черную прядку со лба. – У меня так морщины появятся. Как тебя зовут?
Я закатываю глаза. Она опять будет пытаться вправить мне мозги вдохновляющей речью. Увидев ее нетерпение, сквозь зубы отвечаю:
– Луна Иден Коллинз.
– И кто ты?
– Я сильная, смелая и целеустремленная девушка.
– А еще?
– Я боец.
– И?
– Я способна на по-настоящему удивительные вещи.
– Потому что-о? – пропевает она.
– Потому что я та еще сучка, – бормочу я себе под нос.
– Ага, давай еще тише.
– Потому что я та еще сучка! – кричу я, заливаясь смехом.
– Ну вот, другое дело! Вместе до конца? – спрашивает она, протягивая мне мизинчик.
Цепляюсь за него, и мы, прижавшись друг к другу лбами, шепчем в унисон:
– Вместе до конца.
Я уже говорила, что люблю ее больше жизни?
– Ну все, не будем торчать тут в ожидании ответа. Сегодня мы идем в «Блю Айви» танцевать, расслабляться и, само собой, пить!
Камилле не нужен повод, чтобы потусоваться и выпить. Не поругалась с коллегой? Текила. Не осталась без денег к концу месяца? Текила. Месячные пришли вовремя? Текила. Я прошла собеседование в известный музыкальный лейбл? Текила.
– Только сначала мне надо заскочить за кое-чем к Трэвису. Так что увидимся позже.
«За кое-чем» – это за оргазмом.
– Камилла, – начала я, мрачно глядя на нее. – Вы опять?
– Да что? Я не виновата, что он зависим от mi concha[4], и потом, он уже большой мальчик, Луна, не надо его защищать. Он прекрасно знает, куда сует руку, или, вернее, чл…
С широкой шаловливой улыбкой на губах она умолкает и ждет, что я закончу фразу за нее. Я закатываю глаза, и она фыркает.
– Член! – договаривает она. – И он в курсе, что это секс без обязательств.
Трэвис, Кэм и я выросли на одной улице, и теперь я не могу за них не волноваться. Тем более что любому дураку ясно: он соглашается на это, только чтобы не потерять ее.
– Мне всегда казалось, что вы в конце концов будете вместе, – признаюсь я.
Она пожимает плечом.
– Не всем детским влюбленностям суждено перерасти в любовь до гроба.
Осознав, что только что ляпнула, она кривится и уже хочет извиниться, когда я предупреждающе поднимаю палец. Несколько месяцев – если не лет – назад эти слова ранили бы меня в самое сердце. Но теперь, хоть я до сих пор и тоскую по Лиаму, мои чувства притупились, их заглушили и погребли под собой слова, которые он произнес в тот день и после которых «нас» больше не стало.
Теперь Лиам Дэвис – это давняя история. Самая прекрасная и самая болезненная глава моей жизни.
* * *Стоит мне переступить порог нашей квартирки в Нижнем Ист-Сайде, как меня оглушает тишина.
Тревожная. Удушливая.
Бросаю ключи в тарелочку у входа. Действуя на автомате, привычно подключаю телефон к блютус-колонкам в гостиной, чтобы заполнить эту давящую тишину, и сразу поднимаюсь в свою комнату. На кровати валяются вещи, а на полу – обувь, разбросанные во время моих лихорадочных сборов на собеседование. Коробку со снежными шарами, что будто нарочно маячит у шкафа, я упорно игнорирую. Вот уже много лет меня преследует желание расколоть их один за другим. Я представляю, с каким облегчением смотрела бы, как они разбиваются вдребезги, отражая тот хаос, что с детства бушует во мне. Но, как обычно, не набравшись смелости, передумываю.
Прошлое осталось в прошлом, Луна. Оставь их там.
Иду в ванную и с резким вздохом ныряю под обжигающие струи воды. Чего еще желать? Ах да! Получить эту работу, чтобы моя нью-йоркская мечта наконец осуществилась в полной мере.
Камилла права. Эта работа создана для меня. У меня талант. Я себя знаю. Я столько лет пахала как проклятая, чтобы у меня наконец все получилось.
Глава 2. Луна
Утром этого дня
Сегодня у меня собеседование на пост A&R-менеджера[5] в «MEM Рекордс», крупный лейбл, недавно перешедший к новому владельцу. Поэтому, когда замдиректора Саманта Адамс заметила меня на музыкальном фестивале в Лос-Анджелесе, где я сопровождала свою подопечную Gemini, я была на седьмом небе от счастья. Мы тогда только закончили работу над ее альбомом, в который я вложила всю себя. А теперь она – настоящая сенсация с миллионами прослушиваний на разных платформах. Словами не передать, как я горжусь тем, что довела этот проект до успешного завершения.
К тому же это предложение поступило очень кстати. Где звезды, там и большая аудитория, а мне всегда хотелось работать с широкой публикой. Спасать людей с помощью музыки, приложить руку к созданию чего-то большего – вот для чего я все еще здесь. До встречи с Самантой я вела переговоры с одним лейблом в Лос-Анджелесе. Возможность была привлекательная, но когда зовет Нью-Йорк – долго думать нельзя. Только полный вперед. И потом, при одной мысли о том, что мне пришлось бы покинуть своих друзей, начинало колоть сердце, а к горлу подступала тошнота.
Если все выгорит, до папы мне будет меньше двух часов на самолете. Достаю телефон из сумки, чтобы перечитать его утреннее сообщение.
Папа Джей
Удачи, Лулу. Если не выйдет, твоя старая комната ждет тебя (но кровати у тебя больше нет. Я тебя люблю, но не слишком).
Фыркаю. Мой папа, Джейкоб Коллинз, – нейрохирург и главный мужчина в моей жизни. Он растил меня один с тех пор, как мама одним прекрасным утром решила, что я для нее слишком тяжкое бремя. Пение и путешествия всегда были ей интереснее меня. Со временем я поняла, что чемодан тащить на себе легче, чем четырехлетнего ребенка. И вот в одночасье в нашем доме, когда-то полном смеха, песен и любви, повисла тишина. Мучительная, мертвая тишина. Все, чем мы жили, исчезло без следа.
На телефон приходит уведомление.
Кэм
Разнеси их.
Трэвис
Надеюсь, теперь у меня будут халявные билеты на концерты.
И вот так просто, благодаря друзьям детства, я снова расплываюсь в улыбке и уже с облегчением еду в лифте на 24-й этаж. Девушка на ресепшене просит меня сесть в одно из кресел и подождать. Осматриваюсь, стараясь запомнить как можно больше деталей. На экранах крутят клипы артистов лейбла – звезд первой величины в мире музыки. И чем больше я замечаю, тем сильнее на меня давит окружающая роскошь и тем больше я начинаю нервничать.
Даже жалею о том, что не пошла с Кэм на ее класс какой-то там йоги. С другой стороны, как можно постичь дзен, стоя вниз башкой и задницей кверху?
Опускаюсь в обитое синей кожей кресло, на которое указала администратор. Не проходит и десяти секунд, как ко мне с павлиньей грацией подходит рыжеволосая женщина, похожая на Джессику Честейн[6]. Встаю, чтобы поздороваться.
– Луна Коллинз! – восклицает Саманта, пожимая мою руку.
– Да, здравствуйте, это я? – отвечаю я с неожиданно прокравшейся в голос вопросительной интонацией.
Ну все, теперь я уже и в собственном имени засомневалась.
Она хмурится, но никак это не комментирует.
– Идем, нам туда, – говорит она, указывая на лифт. – Мы занимаем несколько этажей, мой кабинет – на двадцать пятом. Уверена, ты подходишь для этой работы, как никто другой. Нам нужны люди с блестящими идеями и такой чуткостью, как у тебя. Ты готова выложиться на все сто и принять вызов, Коллинз? С новым руководством придется пахать еще больше.
Похоже, собеседование уже началось. Здесь? Сейчас? В лифте, поднимающемся на этаж, где может измениться вся моя жизнь? A&R-менеджер в двадцать три года. Это вам не кот чихнул. Конечно, это долбаный вызов, Джессика Честейн.
– Я рождена для этого, Дже… Саманта, – уверенно говорю я.
Намеренно зову ее по имени. Надо сказать, мне вообще трудно даются эти «мистеры» и «миссис». Кто бы знал почему. В моем случае это вполне может быть очередная непроработанная детская травма.
– Я с детства горю музыкой. Вы и сами сказали, что я креативная и эмпатичная. Я ориентируюсь на свои ощущения и стараюсь выстраивать близкие отношения с артистами и наблюдать за развитием их карьеры.
Лифт останавливается на нужном этаже.
– Быть A&R-менеджером – это в первую очередь про умение слушать, понимать и вести, оставаясь в тени, – продолжаю я, пока мы идем по коридору. – Я отлично разбираюсь в музыке, и мне интересно как раз то направление, в котором работают артисты вашего лейбла.
Она жестом указывает мне на кресло и закрывает дверь.
– Мне нравится работать над текстами, составлять репертуар, – не умолкаю я, – и видеть счастье на лицах моих подопечных, когда после долгих месяцев работы и недосыпа они наконец держат в руках свой альбом. Я создана для этой работы, Саманта.
– И я в этом не сомневаюсь. Ты знаешь, сколько «Грэмми» мы выиграли в прошлом году?
– Девять, и мне кажется…
– А сколько сможешь принести нам ты? – обрывает она меня.
– Столько, сколько потребуется.
Она улыбается – или это притворство? – и на бесконечно долгую секунду замолкает, чтобы ответить на сообщение. Затем, оторвавшись от телефона, рассказывает, что мне предстоит делать, если я займу эту позицию, и о молодой мотивированной команде из ассистентки и звукорежиссера, которая окажется под моим руководством. После экскурсии по офису собеседование заканчивается.
Оказавшись в лифте, смотрю на свое отражение в большом зеркале. Мне ни в коем случае нельзя упустить эту возможность. К тому же мне нужно как-то платить за квартиру. Роль бездомной на Пятой авеню никогда меня не привлекала. Сбережения быстро иссякнут. Впрочем, в случае провала я всегда могу попробовать себя в качестве модели ступней.
* * *Открываю дверь ванной и, наткнувшись на Камиллу, вскрикиваю от неожиданности.
– О черт!
Схватившись за сердце, чтобы убедиться, что оно не выскочило из груди, пытаюсь успокоиться.
– Я тебя звала, но ты не слышала, – заявляет она со смешком. – Давненько я не слышала твоего чудесного пения.
Проигнорировав ее, убавляю громкость на телефоне.
– Лулу, ты же знаешь, как я обожаю музыку, но мистер Эмерсон уже собирался вызывать копов. Я сказала ему, что ты глухонемая, поэтому при следующей вашей встрече выразительно маши руками.
– В аду тебя точно будет ждать отдельный котел, – шучу я. – Как я могу слушать музыку, если я глухая?
– Луна, я журналистка, а не врач.
Лучшая подруга беззаботно пожимает плечами и плюхается на кровать. Я скидываю полотенце, чтобы надеть белье, а затем хватаю широкие брюки-палаццо с завышенной талией и кремовый кроп-топ. И все это под цепким взглядом подозрительно притихшей Кэм.
– Кто умер? – полушутя спрашиваю я.
– Возможно, скоро это буду я.
Я подозрительно щурюсь.
– Камилла…
– К нам припрется Кельвин, – выпаливает она и спрыгивает с постели, прежде чем ей в глаз прилетает шпилька моей лодочки.
– Я тебя ненавижу! – кричу ей вслед.
– И я тебя люблю, заюш.
Я готова рычать.
Кельвин – друг Трэвиса, с которым они познакомились в фитнес-клубе год назад. Иногда он тусит вместе с нами. Его присутствие меня нисколько не напрягает, он очень классный. Но эти его тонкие намеки на то, что я ему нравлюсь и он хотел бы большего… Он, похоже, хочет серьезных отношений, а у меня аллергия на это слово. Невозможно не заметить, какие влюбленные взгляды он бросает на меня, стоит мне появиться на горизонте. И дело не в том, что я «залежалась и зачерствела», как решили некоторые коллеги на моей старой работе. Мне просто страшно. В тот единственный раз, когда я решила довериться, мое сердце вырвали из груди и растоптали, как какую-то мелкую букашку. С чего бы мне снова добровольно подвергать себя этой пытке? На такое пошел бы только полный безумец.
– Луна-парк! – приветствуя меня, вопит Трэвис, когда я захожу на кухню.
Трэвис Мэтьюс по прозвищу Ти обладал удивительной отличительной особенностью: постоянно улыбаться и что-то жевать. И этот вечер не стал исключением. По давней детской привычке целую его в лоб, прежде чем опустить глаза и попытаться понять, чем он поживился в этот раз.
– Только не говори мне, что в одиночку уплетаешь «Колибри»[7] тети Корделии?
Он проглатывает огромный кусок.
– Она и тебе оставила, глянь в холодильнике, – говорит он.
После этих простых слов во мне просыпается внутренний ребенок. По воскресеньям, после того как мы нагуляемся, мама Ти, родом с Ямайки, готовит нам полдник. Запах бананов, кокоса и пекана возвращает меня в детство, и я в предвкушении уже подбираю слюнки.
– А что с тем контрактом, из-за которого ты так переживал? – спрашиваю я, доставая из холодильника контейнер с тортом.
– Он согласился, и теперь я его представитель.
Широкая улыбка расплывается у него на лице и красиво контрастирует с его темной кожей. Мне так приятно наблюдать за тем, как он реализуется в качестве спортивного агента.
В эту секунду маленькая дрянь по имени Кэм вырывает у меня из-под носа долгожданный кусок торта и на моих полных ужаса глазах съедает его.
– Шевелитесь давайте, а то фиг нам, а не такси, если не выйдем сейчас.
– Надо же, все такая же лапочка, – бормочет Ти.
У «Блю Айви» мы встречаем Кельвина и быстро проходим внутрь. Там и яблоку упасть некуда. Тела переплетаются под поп-музыку, синий свет софитов скользит по влажной коже. Мы находим столик в стороне от танцпола, и стоит нам усесться, как Трэвис и Камилла сразу пропихивают языки друг другу в рот.
– Дарлинг, – раздается за спиной.
Сердце пропускает удар, тело напрягается. На мгновение цепенею. Но прикосновение руки, уверенно опустившейся на бедро, быстро выводит меня из ступора. Я резко разворачиваюсь.
– Как ты меня назвал?
Шиплю так угрожающе, что Кельвин отшатывается.
– Эм-м… Я просто хотел спросить, что тебе принести.
Закрываю глаза, чтобы успокоить колотившееся сердце.
– Ничего, спасибо. Камилла! – кричу я так, чтобы она услышала меня сквозь грохот музыки.
Кэм отрывается от губ Трэвиса и идет со мной к барной стойке. Оборачиваюсь на Кельвина – парень выглядит растерянным.
– Эй, что стряслось? Он что, испортил твои лабутены?
Вместо ответа смеряю ее убийственным взглядом. Но у подруги уже иммунитет к моему мерзкому характеру, поэтому она не обращает внимания.
– Дай ему шанс, – просит она. – Бедняга по тебе прямо сохнет. Ти уверен, что вы созданы друг для друга.
В этом-то и проблема.
Он добрый, улыбчивый. И, в отличие от других, его действительно интересую я: моя жизнь, мое прошлое. Вот только он слишком приличный, слишком нормальный, и я уверена, что и глазом моргнуть не успею, как окажусь помолвленной и беременной в какой-нибудь халупе в Нью-Джерси, потому что там налоги меньше. От одной мысли об этом мне становится трудно дышать.
– No comprendo[8], – специально делаю я непонимающий вид.
Мы заказываем восемь шотов текилы. Она знает, что я не имею ничего против отношений на одну ночь. Там я решаю, как далеко готова зайти со своим партнером, а не наоборот. Если нет никаких чувств, значит, и больно не будет.
– «No comprendio» вообще-то, – неуверенно поправляет она меня, но я решаю больше над ней не издеваться. – Я знаю, что ты меня услышала. Он правда классный парень, Луна. Только о тебе и говорит.
Я вздыхаю, заметив ее щенячий взгляд.
– А когда я с ним пересплю, надо будет тебе комиссию за посредничество отстегнуть?
Она морщится и пристально смотрит на меня.
– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.
– Я счастлива, – говорю я. – И давно не была так счастлива, как сейчас. Я могу получить офигенную работу, я снова с вами, моими лучшими друзьями. И мне ничего больше не нужно. Клянусь.
Лос-Анджелес мне нравится, но лишь здесь, в Нью-Йорке, я могу дышать полной грудью. Кэм согласно кивает, а после бармен приносит наш заказ.
– Я так рада, что ты вернулась, Лулу.
Шоты с текилой в руках мешают нам кинуться в объятия друг друга, поэтому мы просто улыбаемся друг другу как дурочки и со слезами на глазах, будто одна из нас сейчас на смертном одре. Прерывает этот интимный момент зов парней.
Когда мы возвращаемся, они хватают шоты, и Трэвис говорит:
– За Луна-парк! У тебя все получится. Ты лучшая.
Он целует меня в лоб, и Кэм бросается на нас с обнимашками. Сердце переполняет радость – как же мне с ними повезло. Камилла – моя родственная душа. И злобный двойник. Она – майонез, а я – кетчуп. С детского сада и до переезда в Нью-Йорк после выпуска из школы мы все делали вместе. В первый день в яслях мы повстречали Трэвиса. И с тех пор, как пальцы одной руки, были неразлучны. Мы стали «тремя мушкетерами». Да, очень оригинально. А потом к нашей троице присоединился Лиам, и появились «четыре стихии».
Камилла, веселая и непредсказуемая, – Воздух.
Трэвис, спокойный и невозмутимый, – Вода.
Лиам, энергичный, воинственный и страстный, – Огонь.
И я, Луна, – целеустремленная, упрямая и чуткая Земля.
Наша дружба продлилась семь наполненных любовью и весельем лет… А потом все рухнуло, и в «Большом яблоке»[9] мы оказались уже втроем, а не вчетвером. И вот какие мы теперь. Худо-бедно функционирующие свежеиспеченные взрослые.
– Потанцуем?
Теплое дыхание Кельвина касается моей щеки. Я поворачиваю к нему голову – в ореховых глазах светится надежда, светло-каштановые пряди мягко спадают на лоб. Он красив, с этим не поспоришь. Сидящая напротив Камилла, которая вдруг заделалась свахой, жестами приказывает мне согласиться.
Надо не забыть подсыпать цианид ей в кофе.
Желая развеяться, наконец беру протянутую руку и следую за Кельвином на танцпол, пока мои друзья-имбецилы свистят нам вслед. «Это всего лишь танец», – думаю я. Не все мужчины – зло во плоти. Наверняка есть и хорошие парни. Те, что не сеют на своем пути страх и горе. Ловлю себя на мысли, что искренне улыбаюсь ему, и его плечи расслабляются. Ничего себе, он настолько меня боится? Он делает шаг назад и одним изящным движением притягивает меня к себе в вихре танца. Моя спина касается его груди, и я, растворяясь в музыке, закрываю глаза.
– Ты очень нравишься мне, Луна, – шепчет он мне на ухо. – Одно свидание – все, чего прошу. Если потом решишь, что тебе это не нужно, я исчезну.
Решив перестать загоняться, открываю глаза и, сама от себя не ожидая, отвечаю:
– Одно свидание. На этом все.
Его ликующий вопль заставляет меня прыснуть от смеха. Прижавшись щекой к щеке, он забрасывает мои руки себе за голову. Тело вдруг охватывает дрожь, которая внезапно начинает усиливаться, превращаясь в резкую непрерывную вибрацию.
Черт, я вибрирую. В смысле, мой телефон.
Под разочарованным взглядом Кельвина прерываю нашу маленькую пикантную игру. Незнакомый номер. Внутри холодеет. В час ночи с хорошими новостями не звонят. Перед глазами сразу возникают самые мрачные картины: папа истекает кровью, бабушка умерла, в квартире пожар. Паника так затягивает меня, что трубку я так и не поднимаю.
Воздух. Мне нужно на воздух.
Оказавшись снаружи, понимаю, что все еще не могу восстановить дыхание. Ночной телефонный звонок – вестник беды, это точно. Во рту появляется мерзкий привкус. К горлу подступает выпитый алкоголь. Что-то внутри кричит не отвечать. Я не вынесу еще одного дурного известия. Горе, страх и беспомощность перед тем, что изменит жизнь навсегда. Дыхание вновь перехватывает, перед глазами все плывет.
Луна, вдох, выдох.
Черт возьми, да никто так не дышит. Я закрываю глаза, чтобы сосредоточиться на том, что вокруг. Шум машин, смех прохожих, бьющий в лицо ветер. Открыв глаза, снова смотрю на телефон, надеясь, что он исчезнет как по волшебству, но он снова начинает звонить. Молча нажимаю «Ответить» и дрожащими руками подношу к уху.
– Луна? Привет, это Саманта Адамс.
Резко выдыхаю воздух, застрявший в легких. Будет очень плохо, если я выругаюсь в ответ? Проходит пара секунд, прежде чем я наконец осознаю, что все хорошо.
– Да, Саманта, я слушаю, – сдавленно пищу я.
– Прости, что так поздно звоню. Не могла раньше – в лейбле полный дурдом. У меня хорошая новость: ты принята.
Стоп.
– Кто? Я?
– Да, ты. Ты же Луна Коллинз? Мы ждем тебя завтра в девять утра.
– Завтра? – переспрашиваю я, борясь с тошнотой. – Завтра – в смысле на следующий после этого день?
– Если быть конкретнее, уже ровно через восемь часов. Новый глава компании решил первым делом провести собрание. На нем должны присутствовать все штатные сотрудники.
– Конечно, без проблем, я буду. Спасибо за эту возможность! Вы не пожалеете.
– Ок, – бросает она и кладет трубку так резко, будто хлопает дверью у меня перед носом.
С радостными воплями начинаю скакать на месте. И плевать, что на меня с недоумением косятся. Охренеть, меня взяли! Я смогу остаться с Камиллой и Трэвисом. Прощайте, любители грязных трусиков! Тут же отправляю Кэм сообщение, чтобы объяснить свое отсутствие, и вызываю такси до дома.
Пока жду машину, в голове проносятся картины будущей счастливой жизни. Но их поток быстро обрывается из-за ощущения пристального взгляда, который так сверлит спину, что кожа покрывается мурашками. Оборачиваюсь – никого. Ни прохожие, ни тусовщики у клуба не обращают на меня внимания.
К несчастью, это ощущение мне слишком хорошо знакомо. Оно преследует меня уже много месяцев. Камилла подкалывает, считая это паранойей, но время от времени я замечаю в ее глазах слабый проблеск беспокойства. А вдруг это он? Быть того не может, пытаюсь я себя успокоить. Этот подонок исчез с радаров после провала на школьных экзаменах.
Оглянувшись в последний раз, сажусь в подъехавшее такси.
Закрываю глаза и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Все хорошо, Луна. Ты все предусмотрела. Ты в безопасности. Через несколько часов начнется твоя новая жизнь.
Глава 3. Луна
♪ I Found – Amber Run
Мягкие губы спускаются по шее, вырывая у меня стон удовольствия.
– М-м-м…
– Луна, уже семь пятнадцать.
Так я открыла глаза или нет?..
Чья-то рука, скользнув по груди, опускается мне между ног.
– Просыпайся, детка.
Со все еще сомкнутыми веками начинаю дышать чаще, когда чувствую, как чей-то язык ласкает мой сосок. Господи боже, что бы этот человек ни собирался со мной сделать, пусть не останавливается. Жадно глотая воздух, ощущаю, как по коже бегут мурашки удовольствия.
– Приготовься получить от жизни лучшее.
Женский голос ввинчивается мне в ухо, и я, на секунду замерев, рывком сажусь на кровати с одеялом на макушке. Так и не выросла из этой детской привычки укрываться с головой. Поворачиваю голову и провожу рукой по другой стороне кровати – холодная. Тут же сдергиваю одеяло и поворачиваюсь к ванной. И там никого. С тяжелым вздохом вновь откидываюсь на подушку и теперь уже под шум водопада слышу голос.
– Луна, уже семь двадцать, просыпайся!
– Да встаю я, встаю, – ворчу я. – Ну вот, теперь писать хочется.
Черт. Это все будильник, подаренный Камиллой. Не удивлюсь, если у нее сейчас горят уши, – столько нелестных слов я ей мысленно адресую. Накрываю подушкой это адское устройство и зарываюсь обратно в одеяло. Мягкий солнечный свет, проникнув через шторы, которые я, судя по всему, забыла задернуть с вечера, выжигает мне сетчатку. Голова болит так, будто кровоточит изнутри. Все, больше не пью.
Ну, за исключением особых случаев.
Ладно, может, Камилла и права. Представлять, что тебя ласкает аудиозапись будильника – это уже клиника. Сила моего недотраха не описана еще ни в одном жалком дамском романчике. Возбуждение так и не спало, поэтому тянусь к тумбочке за Зигмундом[10], чтобы расслабиться в душе, когда утонувший в текиле мозг наконец улавливает суть. Погодите-ка. Что она сказала? Семь двадцать?
Как пантера выпрыгиваю из постели. Точнее, выпрыгнула бы, если бы не жуткое похмелье. Ноги цепляются за одеяло, и я всем телом падаю на какую-то коробку, оставленную посреди комнаты. Раздается грохот. Острая боль пронзает бока, и я с трудом сглатываю поднимающуюся желчь. Ауч. Если бы я так не спешила, не мучилась от похмелья и не опаздывала, сама бы над этим посмеялась.
На четвереньках вползаю в ванную и быстро оцениваю в зеркале урон, нанесенный вчерашним загулом: в волосах свито гнездо, темные круги под глазами расползлись на пол-лица. Все очень плохо. Подрываюсь с места и залетаю под душ – необходимого минимума хватит. Через пять минут до меня дойдет, что я ничего не приготовила с вечера и что мне почти нечего надеть.