Божественное стадо. Роман

21. Проекционные миражи

Между тем округа значительно изменилась: впереди зазеленели наплывы травы, тут и там засеребрились лужи и озерца, и поверхность черно-бурого цвета теперь как бы окаймляла все это. Появились деревья с круглыми кронами, редко и в беспорядке разбросанные по всему видимому пространству, далеко слева возникла белая колышущаяся полоса, похожая на прибой, а справа начались и пошли небольшие холмы, цепочкой уходящие за предел коровьего видения.

Миновав столб номер двадцать один, телки незамедлительно свернули на первый же довольно обширный луг с густой, невысокой, аппетитной травой, в которой проглядывали мелкие голубые, красные и оранжевые цветки, и плавно разбрелись по нему, занявшись поглощением еды. Пастух сбросил сумку и бич и принялся собирать цветы, срывая их так, чтобы оставались длинные стебли. Вскоре, с охапкой цветов, он устроился в центре луга и взялся за плетение венка.

Когда первый аппетит удовлетворился и жевание травы стало задумчиво-медленным, несколько телок, руководимые Идой, отправились к ближайшему озерцу, попутно учась у взрослой коровы правильному мычанию, которое она начала издавать на ходу, для наглядности повторяя одну и ту же коровью фразу по нескольку раз, другие же телки постепенно собрались вокруг Пастуха и разлеглись на траве, продолжая отрыгивать и жевать свою жвачку, то проваливаясь в короткий сон, то выныривая из него.

Джума и Елена, оставшиеся стоять, спрашивали Пастуха про окружающее пространство:

– А что это за белая полоса, Пастух, там, вдали, – как будто какой-то прибой? Мы даже заспорили: море это или большое волнистое озеро?

– Там, вдали, – отвечал Пастух, заплетая стебли цветов в косичку, – не озеро и не море – которого на поверхности нет, и, разумеется, не прибой, а ковыльные степи – пастбища гордых кобылиц и коней, граница которых и обозначена полосой, похожей на пену.

– А что, Пастух, находится там, за холмами? Кажется, там очертания чего-то высокого…

– Холмы эти, по которым ходят бараны и овцы, совершая свои круги по тропинкам на склонах, – отвечал телкам Пастух, – постепенно превращаются в горы, где обитают турихи и туры, то есть быки и коровы, прошедшие больше, чем бесконечно много кругов. Вершины же этих гор возносятся так высоко, что уходят за свод и достигают уровня звезд, и, взбираясь на эти вершины, турихи и туры и сами становятся звездами, приумножая тем самым возможное количество особей в Божественном стаде. Но превращением этим руководит ваша великая звездная Мать – из недоступных реальному пониманию сфер и объемов, одна только мысль о которых даже нас, Пастухов, может свести с ума.

Задумавшись над ответами Пастуха, Джума и Елена больше ничего не спросили, а повалились в траву и вытянули копыта, в полной мере и в какой-то степени даже отрешенно наслаждаясь сытостью и раздумьями.

От состояния этого Джуму и Елену, правда, то и дело отрывало мычание Иды и телок, доносившееся со стороны озерца и похожее на диалог, который ведут между собой на своем языке коровы. Джума и Елена прислушивались к этим звукам, пытаясь понять, о чем говорят их согуртницы со взрослой коровой, но ничего из известного им на коровьем они не услышали, за исключением нескольких фраз, со стороны телок выражавших непонимание чего-то, со стороны же коровы – просьбу сосредоточиться и внимательно слушать. Пастух отложил плетение венка и нравоучительно произнес для тех, кто находился вокруг него:

– Вам, телки, нужно серьезно сосредоточиться на умении мычать и понимать этот реальный язык, поскольку после нулевого столба никто не будет вам переводить проекционные звуки, которые начиная с круга второго теряют значение из-за своей примитивности, и основная масса скотины, с которой вам придется общаться, относится к ним как к телячьему лепету. Поэтому держитесь поближе к Иде и слушайте, что она говорит, хотя сейчас она рассуждает о том, чего не знает сама, – такое, во всяком случае, доносится до меня со стороны водопоя…

Телки повставали с поверхности на дрожащие после отдыха ноги, пустили тонкие струи и хотели было уже двигаться к Иде, чтобы учиться коровьему языку, но вместо этого снова жадно принялись за траву, поскольку ненасытность коров, и особенно телок, не имеет границ, поглощая собой все остальные намерения и желания.

Тут скоро подошла со стороны озерца затихшая теперь, но мычащая до того компания телок, притащившая с собою запутавшиеся в ногах стебли фиолетовых и желтых цветков, которые Пастух тут же выпутал и отложил для плетения венка. Компания эта расположилась вокруг, лежа и стоя, несколько отупело наблюдая процесс изготовления венка, как будто пытаясь разглядеть в нем что-то чрезвычайно значительное, а затем те, что стояли, подключились к поглощению травы, другие – лежащие – стали проваливаться в свои короткие сны. Ида же, еще у озера отделившись от стада, отправилась на другой конец луга и, промычав там в одиночестве какую-то длинную фразу, начала просто пастись, со стороны представляя собой прекрасное зрелище полноценной, с выдающимся выменем, черно-белой коровы, пасущейся на зеленом лугу.

Беззвездная телка Ромашка, оставшаяся стоять, пожаловалась на Иду:

– Мы, Пастух, хотели узнать кое-какие подробности об увиденном там, у озера, но Ида как перешла на мычание – так и мычала, как будто бы потеряв доступный нам проекционный язык. Но на коровьем мы различаем пока что лишь примитивные фразы и поэтому мало что и даже почти ничего так и не поняли.

– Да, Пастух, – подхватила Малинка, – может быть, вы объясните нам кое-что увиденное у озера.

– Что же вам объяснить – недоступное вашему пониманию?

– Мы, Пастух, – взялась рассказывать Роза, – попили воды, оказавшейся очень вкусной, постояли и попили еще, а потом обратили внимание на торчащее из поверхности дерево неподалеку от озера и корову, привязанную к стволу. Корова эта стоит не двигаясь и, подняв голову, смотрит, не отрываясь, на свод, как будто что-то там видит, хотя мы, сколько ни всматривались, ничего не увидели. Мы промычали – правда, не знаем что, – но корова не среагировала. Но еще дальше этого дерева мы разглядели еще одно дерево и быка, тоже, как нам показалось, привязанного к стволу. Бык этот не отрываясь, как и корова, тоже смотрит куда-то ввысь, но силуэт его так страшен своими выдающимися в стороны рогами, различимыми даже издалека, что мы побоялись сделать и шаг вперед, чтобы рассмотреть этих двоих получше. Корова вроде пятнистая, а бык рыжеватый… Почему, Пастух, эти двое привязаны и куда они смотрят?

– То, что вы хотите узнать, действительно сложно, и Ида – корова – не сможет вам этого правильно объяснить не только проекционными звуками, но даже мычанием. Поэтому до нас тут доносилась какая-то мычащая околесица, которую несли и вы, почти не знающие коровий, и Ида, знающая его блестяще, но, как корова и сущность, не знающая того, что она пыталась вам объяснить. Дело тут в том, будущие коровы, что область, в которую вы вступили после очередного столба и на которой сейчас пасетесь, предшествует той части поверхности, где молодая скотина обретает более глубокие знания в отношении реального мира, связи этого мира с проекционной иллюзией, а также о других плоскостях и объемах, прилегающих своими великими гранями к Божественной плоскости. Так что вы находитесь в данный момент движения между глубоким непониманием окружающей вас реальности, которое вы успешно прошли, и тем частичным пониманием ее, которое вас ждет впереди. Область эту, или пространство, растянувшееся на более чем десять столбов, мы, Пастухи, называем областью . Это единственное место на плоскости, где возникают в эфире проекционные миражи, и те быки и коровы, бараны и прочие, которым по тем или иным причинам запрещено уходить сущностью в проекционную ирреальность и за нарушение запрета грозит серьезное наказание, убегают сюда со своих великих кругов, чтобы понаблюдать эти миражи и если не мысленно, то хотя бы зрительно побывать в потусторонней иллюзии, поскольку любой скотине требуется иногда развлечься и отдохнуть от насущных забот и дел в Божественном стаде, и лучший способ для этого – погружение в фантастические миры, чем и является потусторонняя ирреальность. Но это опасные миражи, наблюдая которые скотина теряет память, забывает, кто она есть, зрительность у нее переходит в мысленность, она рвется в несуществующее увиденное: скачет на одном месте, подпрыгивает, словно пытаясь преодолеть барьер или даже взлететь, ревет и воет, а когда миражи исчезают, и вовсе наступает психоз: коровы, к примеру, падают на спину и болтают ногами, издавая при этом странные звуки, существующие, наверное, только в потустороннем нигде… Но это единственное место на плоскости, откуда не может передавать Хозяину о происходящем здесь вездесущий Подслушиватель, и поэтому Пастухи, жалея скотину и оберегая ее от строгого наказания, втайне, ничего не сообщая Хозяину, привязывают парнокопытных к деревьям, чтобы они не прыгали в миражи, а после просмотра стараются успокоить, применяя для этого разные методы. Все это, правда, не касается непарнокопытных, а именно лошадей, которые наблюдают другие – небесные миражи, по ту сторону ковыльных степей, на границе этих степей и пустыни, но не теряют при этом рассудка, поскольку все происходящее в небесной загадочной плоскости существует реально, а существующее реально не порождает в мыслях скотины невидимые барьеры, которые больное воображение хочет преодолеть, и не приводит к психозам. последних иллюзий скотины

Все телки тут сосредоточились на услышанном: лежащие повставали, а пасшиеся вокруг приблизились к Пастуху и перестали жевать.

– А как успокаивают парнокопытных? – тревожно спросила светло-рыжая Сонька, которая еще с первых столбов волновалась, когда речь шла о каком-то воздействии на сущность.

– Парнокопытных успокаивает либо Пастух уговорами, уговаривая трезво взглянуть на вещи и подкармливая особой травой, которая отрезвляет разум скотины, либо ваша звездная Мать, одно появление которой на своде возвращает любую сущность к реальному ощущению себя и окружающего пространства, или, не дожидаясь тьмы, поскольку последняя наступает с непредсказуемым интервалом, Пастухи приводят издалека избранную корову из числа тех коров, которые обладают даром магического воздействия на любую скотскую сущность, даже козлиную, которая обычно противится всякому на нее воздействию, и корова эта мысленно разговаривает с потерявшими ощущение реальности, после чего последние просят их отвязать и, как ни в чем не бывало, сами покорно возвращаются на свои круги. Но вам, телкам, стремящимся стать коровами, все это не грозит, поскольку головы ваши и без того забиты картинами мертворожденной иллюзии, забиты настолько, что в них уже нету места ни для каких миражей. Но с наступлением тьмы, которую вам необходимо дождаться именно в этой области, телки первого круга избавляются от этих картин и больше не возвращаются к ним, переставая путать воображаемое с реальным. Стоит напомнить идущим с первых столбов, а также сообщить присоединившимся возле воловни: там, на земле, лишь ваши несчастные проекции, здесь же – ваша настоящая жизнь.

– Но вы, Пастух, говорили, что тем, кому это не запрещено, можно уходить сущностью в проекционную нереальность, а разве это не возобновление в головах этих самых картин? – спросила Елена.

– В нереальность, Елена, уходят коровы кругов, следующих за первым, то есть миновавшие нулевой столб, в момент прохождения которого полностью меняется восприятие скотины, и поэтому чувствуют себя в потусторонней иллюзии полноценными сущностями, воспринимая проекционный мир глазами Божественных особей, но не мертворожденных теней, – а это уже совсем другие картины, не те, что сейчас у вас в головах.

22. Несуществующее искаженное и его губительное воздействие

– А для чего, Пастух, навсегда избавляться от проекционного взгляда? – спросила светло-рыжая Сонька. – Мне, например, все окружающее нас и происходящее с нами кажется иногда каким-то ненастоящим и примитивным, слишком простым, в которое так и хочется что-то добавить… Деревья здесь – просто с круглыми кронами, я даже листьев не различаю, цветки, которые вы плетете, не поймешь что, как будто искусственные и не пахнут – я к ним принюхивалась в траве, – поверхность однообразная, свод – без солнца, которое управляет многообразием оттенков, – и я, признаюсь, то и дело разбавляю это картинами из потустороннего мира, возникающими непроизвольно в моей голове. Зачем мне терять эту возможность хотя бы мысленно разнообразить упрощенное окружающее?

– А я не согласна, – возразила Елена. – Ты, Сонька, затрагиваешь только внешнее восприятие коровы, но зато здесь больше оттенков существенного, которое находится внутри нас, тем более мы еще только телки и только еще копытами соприкасаемся с чем-то важным, еще не погрузившись в него, – я чувствую это. Мне лично комфортно уже оттого, что я теперь знаю, что я – настоящая бессмертная плоть, в отличие от проекционных теней.

– Я лично, – вмешалась Копейка, одновременно пустив струю, – не знаю, плоть я или не плоть, но мне здесь тоже комфортно и хорошо! Полно травы, которую я сейчас еще пожую, вот тебе и вода – потом я попью, мухи и всякие насекомые не докучают, – тебе, Сонька, летающих не хватает в виде оттенка? Надеюсь к тому же, что повстречаю каких-нибудь веселых шляющихся бычков и подружусь с ними, а то с вами как-то заумно и не очень-то невесело… Ну а вокруг все довольно знакомое и родное, не вижу проблем!

– Ты, Копейка, как я понимаю, – беззвездная, и ходишь по бесконечному первому кругу, поэтому тебе и комфортно, ты привыкла, хотя и не помнишь, – сказала темно-рыжая Антонина и тоже пустила струю.

– А мне, Пастух, – призналась Джума, – иллюзии и всякие миражи здесь не нужны, я, как и Елена, чувствую под копытами множество оттенков существенного, в которое предстоит погрузиться и которое намного сложнее и значительнее того, в чем я находилась до попадания сюда. Книги, конечно, это бред в моей голове – я вдруг начала понимать, что они и управляли моим взглядом на проекционную ирреальность, создавая уже вторичные иллюзии и миражи. Так что мне наблюдать картины несуществующего, да еще искаженного книгами, абсолютно неинтересно.

– Да, но ведь это несуществующее, в том числе и вторичное, – существует, иначе бы мы ничего не знали о нем… Наши проекции, возникая и исчезая, создали тем не менее, пусть и воображением своим, целый мир, существование которого мы не можем здесь отрицать, поскольку то и дело он возникает у нас в головах. Другое дело – целесообразность этого мира с точки зрения реальности… – сказала практичная Марта.