Секвестр

Глава 1. В гуще космического боя

Космос разрывало на части.

Гигантские крейсеры земной цивилизации, похожие на плавучие города из стали и огня, вели неравный бой. Их бронированные корпуса содрогались от попаданий, а вокруг клубились облака перегретой плазмы – остатки уничтоженных кораблей и дронов. Лазерные лучи прорезали тьму ослепительными полосами, сталкиваясь в воздухе и рассыпаясь мириадами искр. Взрывы гремели беззвучно, но каждый удар ощущался вибрацией, пронизывающей корпус истребителя Мирона.

Он был в самом сердце этого ада.

Его машина, юркая и смертоносная, ныряла между обломками, словно рыба в бурю. На визоре мерцали тревожные индикаторы: температура реактора на пределе, щиты истощены на 60%, запас энергии тает с каждой секундой. Мирон не обращал внимания. Его мир сузился до прицельной сетки, пульсирующей красным, и силуэта вражеского истребителя на горизонте.

Маневр. Резкий крен вправо – и лазерный залп проносится в сантиметрах от кабины. Мирон чувствует, как пот стекает по вискам, но испаритель в шлеме справляется: холодный воздух обдувает лицо, не давая влаге застить глаза.

Выстрел. Плазменный снаряд срывается с направляющих, врезаясь в дрон противника. Тот вспыхивает, разлетаясь на осколки в ослепительной вспышке. Осколки бьют по корпусу, заставляя датчики взвыть от перегрузок.

Уклонение. Мирон бросает машину в сторону, избегая столкновения с догорающим дроном. В наушниках раздаётся треск помех – это вражеские системы пытаются взломать его бортовой компьютер. Он блокирует атаку, перенаправляя энергию на щиты.

Прямо по курсу – истребитель Аиона. Вытянутая серебристая игла с коротким хвостовым оперением. Его силуэт кажется почти изящным на фоне хаоса, но Мирон знает: это смертоносная машина. В визоре загорается красный маркер, нацеливаясь на двигатель. Рука сжимает гашетку – огонь!

Вспышка. Взрывная волна толкает истребитель в сторону, Мирон успевает выровнять машину. На мониторе мелькает сообщение: «Цель уничтожена».

Следующая цель.

Мирон ведёт бой, словно танцует. Каждый маневр – отточенное движение, каждый выстрел – точный расчёт. Но силы постепенно покидают его. В горле пересохло, мышцы ноют от напряжения. На горизонте появляются две волны искривлённого пространства – в боевую зону заходят крейсеры Аиона. Их силуэты, похожие на гигантских хищных рыб, медленно разворачиваются, готовясь к атаке.

Мирон бросает взгляд на уровень заряда двигателя – 15%.

– Запрашиваю техническое обслуживание! – хриплым голосом произносит он в визор. Голос звучит глухо, будто издалека.

– Одобрено, док 186, – металлический голос системы отвечает мгновенно. На мониторе вспыхивает зелёная лента маршрута.

Мирон ставит истребитель на автопилот и отпускает управление. Выдох. Глоток воды из системы жизнеобеспечения. Истребитель, взревев двигателями на полном форсаже, устремляется к крейсеру.

За спиной остаются вспышки взрывов и скрежет металла. Впереди – краткий миг передышки. Но Мирон знает: скоро снова в бой. Война не ждёт.

А в глубине космоса, среди обломков и остывающих плазменных облаков, уже формируются новые рои истребителей. Война продолжается.

Глава 2. Передышка

– Заряд двигателя – 20 минут, – бесстрастный металлический голос системы эхом отдался в ушах Мирона, словно механический отсчёт перед новым витком безумия.

Двадцать минут. Крошечный островок тишины посреди бушующего космического шторма. Мирон отстранился от штурвала, чувствуя, как занемевшие пальцы медленно разжимаются. Мышцы ныли от перенапряжения, а в висках стучала тупая боль – последствие многочасового напряжения и перегрузок.

Он направился в кают-компанию для пилотов истребителей – уютное, относительно тихое помещение, спрятанное между доками. Такие комнаты были предусмотрены в каждой секции крейсера: островки относительного комфорта, где пилоты могли перевести дух между вылетами. Дроны-ремонтники уже суетились вокруг его истребителя, щёлкали манипуляторами, меняли повреждённые панели, перезаряжали энергоблоки – механическая симфония восстановления.

Мирон окинул взглядом помещение. Кают-компания оказалась подозрительно пустой. Видимо, док был задействован в масштабных ремонтных работах, и пилоты, не торопясь возвращаться в бой, разошлись по личным каютам. Это давало Мирону редкую возможность побыть в одиночестве – роскошь, почти недоступная на войне.

Но долго отдыхать он не мог. В космосе оставались незаконченные дела.

Подойдя к автоматическому раздатчику, Мирон набрал на мониторе заказ: энергетический напиток и булка. Через мгновение механизм с тихим гудением выдвинул поднос с едой. Мирон взял его и опустился в ближайшее кресло.

Задумчиво откусив хрустящий кусочек свежей сдобы, он запил его кислым, бодрящим напитком. Вкус был далёк от изысканного, но сейчас это не имело значения. С каждым глотком к нему возвращались силы, а туман в голове постепенно рассеивался. Трезвый рассудок – вот что было важнее всего.

Единственное преимущество земной цивилизации перед кибернетической Аион – непредсказуемость, нелинейность мышления. Машины действовали по алгоритмам, рассчитывая вероятности с холодной точностью. Но люди… Люди могли удивлять. Могли совершать безумные, нелогичные поступки, которые ломали стройные схемы противника. И чтобы использовать это преимущество, Мирону нужно было сохранять ясность ума.

На внушительном мониторе, вмонтированном в стену кают-компании, транслировалась текущая ситуация на поле боя. Условные обозначения – зелёные метки землян и красные точки противника – сплетались в сложный узор. Но на этот раз шансы были выше у землян.

С Альфы-Центавры прибыло подкрепление. Истребители теснили рой Аиона, заставляя машины отступать. Земной фрегат первого авангарда успешно расправился с двумя прибывшими крейсерами: один, догорающий, медленно падал на поверхность ближайшей луны, а второй вот-вот должен был взорваться, разлетевшись на тысячи осколков.

Мирон внимательно следил за ходом сражения, анализируя тактику, запоминая ошибки и удачные ходы. Каждый бой был уроком – и каждый мог стать последним.

Внезапно на мониторе вспыхнул номер его истребителя. Сообщение гласило: «Готов к вылету».

Мирон допил остатки энергетика, бросил взгляд на недоеденную булку и поднялся. Время передышки истекло.

На ходу дожёвывая сдобу, он направился к выходу. Возможно, следующая пауза будет более продолжительной. А может, и нет.

Война не знала расписания. Она ждала его там, в холодной бездне космоса, среди вспышек взрывов и скрежета металла. И Мирон Натариан был готов вернуться в бой.

Глава 3. Атака на транспортник

Форсаж!

Истребитель Мирона рванул вперёд, разрывая космическую тьму фиолетовым шлейфом разгонных двигателей. Впереди, подсвеченный ослепительным светом местной звезды, висел транспортник Аиона – массивная сигара с раскрытым приёмным доком, словно разинутой пастью, готовой поглотить рой отступающих дронов.

«Эвакуация», – мелькнуло в голове Мирона. Всё указывало на это: хаотичное скопление истребителей у дока, прерывистые сигналы аварийного оповещения, пульсирующие на тактической панели. Задача была ясна – уничтожить как можно больше дронов, чтобы в следующей атаке землянам было проще прорваться к цели.

Мирон сжал штурвал, выводя машину на боевой курс. Приёмный док транспортника, открытый и уязвимый, отчётливо выделялся в свете звезды. Идеальный прицел.

– Запуск ракет! – скомандовал он.

Два снаряда рванули вперёд, оставляя за собой мерцающие фиолетовые хвосты. Через мгновение экран озарился яркой вспышкой: три дрона в доке разлетелись на осколки расплавленного металла. Внутри транспортника вспыхнул пожар – оранжевые языки пламени пробивались сквозь пробоины, освещая обломки механизмов.

Не теряя ни секунды, Мирон бросил истребитель в резкий разворот, одновременно выпуская ракеты-ловушки. Они рассыпались позади машины, создавая хаотичный узор ложных целей.

Турели транспортника ожили. Короткие лазерные импульсы прорезали пространство, преследуя Мирона. Он уклонялся с хладнокровной точностью: крен влево, резкий рывок вверх, переворот через крыло. Лазерные лучи проносились в сантиметрах от корпуса, оставляя на щитах тревожные всплески перегрева. В наушниках раздались щелчки – торпеды перезарядились.

По широкой кривой Мирон вывел истребитель на новую атаку. Но едва он нацелился на док, как на панели вспыхнула тревога: защитное поле транспортника активировалось в зоне причалов. Прозрачная энергетическая завеса мерцала, отражая свет звезды.

«Бесполезно», – понял Мирон. Сквозь это поле не пробьётся ни одна ракета.

Он резко сбросил скорость, закладывая крутой вираж для ухода с позиции. Но в тот же миг на тактической схеме загорелась новая угроза: вторая турель транспортника начала медленный, зловещий разворот в его сторону.

Время словно замедлилось. Мирон видел, как стволы орудия выравниваются по его курсу. Чувствовал, как щиты истекают энергией после предыдущих попаданий. Понимал: один точный выстрел – и его истребитель превратится в облако раскалённых обломков.

Пальцы впились в штурвал. Мышцы напряглись, готовясь к сверхчеловеческому манёвру. В визоре мигали предупреждения о перегрузах, но Мирон не обращал на них внимания. Сейчас или никогда.

Он бросил машину в резкое боковое скольжение, одновременно активируя форсаж на доли секунды. Истребитель дрогнул, словно пытаясь вырваться из собственных креплений, но послушно рванул в сторону, уходя из-под прицела. Вспышка. Тишина.

Глава 4. На краю гибели

Сначала Мирон услышал это – тихое, настойчивое шипение дегидратора шлема. Звук просачивался сквозь густой, вязкий гул в ушах, похожий на отдалённый прибой в заброшенной пещере. Иногда шипение срывалось на неровное клокотание – там, где густая, тёплая кровь, в избытке скопившаяся во рту, мешала нормальной работе системы. Он невольно сглотнул, и острая боль рванула вверх по горлу, заставляя зажмуриться.

Затем пришли цветные пятна. Они плавали перед глазами, словно капли краски в воде: в основном багровые, с редкими вкраплениями болезненно-жёлтого и чернильно-синего. Постепенно хаотичные разводы начали складываться в чёткие строки – сообщения об ошибках на визоре. Буквы и символы мерцали, то сливаясь в неразборчивый узор, то вновь выстраиваясь в леденящие фразы: «Критическое повреждение систем… Отказ навигационного модуля… Потеря связи с центром…»

Мирон с трудом приподнял руку – она казалась чужой, неповоротливой, словно отлитой из свинца. Движением, отработанным до автоматизма, он нащупал кнопку аптечки на груди. В бедро впился короткий, резкий укол – инъектор выпустил дозу стимулятора и гемостатика. По телу прокатилась волна ледяного покалывания, а затем – тёплого, обволакивающего облегчения.

– Корабль, статус повреждений. Звуковой доклад, – произнёс Мирон. Голос звучал глухо, словно доносился из глубокой шахты. Будто кто-то другой говорил через него, используя его измученные голосовые связки.

Бортовой компьютер откликнулся монотонно, безжизненно. Каждое слово отдавалось в голове Мирона болезненным эхом:

«Основной корпус: критические повреждения. Системы управления: отказ. Двигательная установка: неработоспособна. Щиты: отсутствуют. Вооружение: уничтожено. Системы жизнеобеспечения: функционируют в аварийном режиме. Энергобатарея: заряд 42%, поддерживает минимальные функции. Прогноз автономности при текущем потреблении: 150 лет. Запасы питательной жидкости: 30% от номинала. Запасы воды: 28% от номинала. Расчётное время выживания экипажа при полной экономии ресурсов: 30 лет».

Мирон закрыл глаза, и в темноте перед ним вспыхнули цифры – 30 лет. Тридцать лет в мёртвом корабле, посреди ледяной пустоты, с единственным собеседником – бездушным компьютером, чей голос звучал как приговор. Он представил себе эти годы: бесконечные дни в полумраке, где единственным звуком будет мерное гудение аварийных систем, а единственным зрелищем – мерцание тусклых индикаторов.

– Отчёт о пространстве. Текущие координаты, – скомандовал он, хотя уже догадывался, что услышит. Горло саднило, каждое слово давалось с трудом.

«Анализ звёздного неба завершён. Определение местоположения: ошибка. Повторная попытка… Местоположение установлено. Текущие координаты: сектор 7-Икс-9, территория Аиона. Отклонение от исходной точки: 302,4 парсека».

Мирон замер.

300 парсеков. На территории врага.

Он попытался вспомнить, как оказался здесь. Последний бой… ослепительная вспышка взрыва… потеря управления… Видимо, повреждённый корабль, лишённый воли и направления, унесло потоком космического течения – редкого, но смертоносного явления, способного швырнуть обломки на сотни световых лет, словно щепку в бурном океане.

Теперь он был один. В разбитом корабле. В тылу противника. Без связи. Без надежды на спасение.

Экран визора моргнул, выдавая новое сообщение, буквы вспыхнули тревожно-красным:

«Внимание: обнаружено приближение неопознанного объекта. Дистанция: 50 километров. Скорость: снижающаяся. Идентификация: невозможна».

Мирон сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Кто или что приближалось к нему? Союзники? Враги? Или просто космический мусор, случайно попавший в зону сканирования? В пустоте космоса даже мельчайший обломок мог стать смертельной угрозой.

Он глубоко вдохнул, чувствуя, как стимулятор начинает действовать. Голова прояснялась, словно туман рассеивался под лучами солнца. Руки перестали дрожать, а в груди зарождалось знакомое, холодное пламя решимости.

Неважно, кто там. Он ещё жив. И пока жив – будет сражаться.

– Поднять оставшиеся щиты. Активировать систему самообороны. Готовить аварийные протоколы, – приказал он, глядя на мигающий красный индикатор внешнего сенсора. Голос звучал твёрже, чем мгновение назад.

Корабль тихо загудел, выполняя команды. Где-то в глубинах искорёженного корпуса щёлкнули реле, включив резервные системы. Воздух наполнился запахом перегретой электроники и озона – знакомым, почти уютным ароматом битвы.

Мирон Натариан приготовился к новой схватке. Даже здесь, на краю гибели, война не отпускала его. Он знал: впереди – неизвестность, возможно, смерть. Но пока его сердце билось, пока глаза видели мерцание индикаторов, а пальцы сжимали штурвал, он оставался пилотом. Оставался бойцом.

И он будет драться до конца.

Глава 5. Незваный гость

Объект застыл в пятидесяти метрах от корабля Мирона – идеальная серебристая сфера, гладкая, словно отполированная до зеркального блеска. Она висела в пустоте, не двигаясь, не подавая признаков жизни, но от этого казалась ещё более пугающей. Мирон не отрывал взгляда от внешнего сенсора, чувствуя, как в груди нарастает тревожное напряжение.

– Уточнить угрозу! – голос пилота прозвучал резче, чем он ожидал. В нём смешались возбуждение и едва сдерживаемая тревога.

– Угроза отсутствует, – монотонно отчеканил корабельный ИИ, словно зачитывал заученный текст.

Мирон сглотнул. Сфера не излучала энергии, не испускала сигналов, не демонстрировала никаких признаков активности. Но её совершенная неподвижность казалась неестественной.

– Уточнить наличие биологических форм жизни на борту, – уже спокойнее произнёс он, стараясь не выдать волнения.

– Биологические формы жизни отсутствуют, – последовал бесстрастный ответ.

Пилот нахмурился. Ни живых существ, ни явной угрозы – что же это тогда? Космический артефакт? Заброшенный дрон? Или нечто большее?

– Запроси канал связи, – приказал Мирон, и после короткой паузы добавил: – В шифровании Аиона и Земли.

Тишина.

Сфера продолжала висеть на прежнем месте, словно приклеенная к пространству. Ни единого сигнала, ни малейшего изменения в её положении. Мирон повторил команду несколько раз, но результат оставался прежним. Аппарат будто игнорировал все попытки контакта.

Боль в правой ноге внезапно вспыхнула с новой силой, вырвав пилота из сосредоточенного созерцания загадочного объекта. Он зашипел от дискомфорта, инстинктивно потянувшись к повреждённой конечности.

– Запустить медицинское сканирование, – скомандовал он, хотя уже догадывался, что увидит.

Через мгновение на визоре появились результаты диагностики:

«Разрыв связок бедра. Перелом шейки бедра. Кровотечение остановлено. Критическая потеря мышечной массы. Рекомендовано: немедленная хирургическая операция, иммобилизация, усиленный курс регенерации».

Мирон закрыл глаза. Только препараты и адреналин, впрыснутые аптечкой, позволяли ему оставаться в сознании. Он понимал: даже если корабль продержится 150 лет на остатках энергии, его собственный срок оказался куда короче. Тридцать лет автономного существования, о которых сообщал ИИ, теперь выглядели насмешкой. При таких повреждениях он вряд ли протянет и несколько недель без квалифицированной помощи.

Сфера по-прежнему висела в пятидесяти метрах, безмолвная и загадочная. Мирон уставился на неё, и в голове промелькнула горькая мысль:

«Если это мой последний гость в этой бесконечной пустоте – то он чертовски невежливый».

Он попытался усмехнуться, но боль в ноге оборвала попытку.

Боль в ноге пульсировала – то затихая до глухого нытья, то вспыхивая острой, режущей волной, от которой перед глазами плыли тёмные пятна. Мирон сжал подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев. Он знал: это не просто боль. Это – таймер. Отсчёт его личного времени.

Медицинское сканирование висело перед глазами, словно приговор, выписанный холодным машинным почерком: «Разрыв связок бедра. Перелом шейки бедра…». Каждая строка ударяла, как молот по наковальне. Он представил, как кости, раздробленные и смещённые, терпят друг о друга при каждом движении. Как мышцы, разорванные и обескровленные, отказываются подчиняться. Как тело, некогда послушное и сильное, теперь становится тюрьмой.

«Тридцать лет», – мысленно повторил он, и горький смех застрял в горле. Тридцать лет в этом металлическом гробу, где единственным собеседником был бездушный ИИ. Он опустил взгляд на свою ногу – та безвольно лежала, словно чужая.

Мирон закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Он привык к боли – война научила его терпеть. Но это было другое. Раньше боль была временным спутником, сигналом, что нужно быть осторожнее. Теперь же она стала постоянным гостем, хозяином его тела. Она диктовала условия: «Не двигайся. Не пытайся. Сдайся».

В голове пронеслись воспоминания – о первых полётах, о победах, о товарищах, чьи имена теперь значились в списках погибших. О том, как он мечтал дожить до конца войны, увидеть Землю свободной. Но теперь его битва свелась к противостоянию с собственным телом. И шансы на победу были ничтожны.

«Если это мой конец, – подумал он с горькой усмешкой, – то он чертовски прозаичен. Не в бою, не в славе, а вот так – медленно угасая в разбитом корабле, пока какая-то загадочная сфера молча наблюдает за моим падением».

Он снова взглянул на серебристый шар за бортом. Тот по-прежнему висел неподвижно, словно ожидая. Чего? Его смерти? Попытки контакта? Или просто фиксировал происходящее, как безмолвный регистратор последнего акта его жизни?

Боль вновь накатила волной, и Мирон стиснул зубы. Он не хотел умирать. Не здесь. Не так. Но тело уже предавало его, а время, этот безжалостный судья, отсчитывало последние мгновения. И в этой тишине, среди мерцающих индикаторов и холодного света звезды, он впервые осознал: возможно, самая тяжёлая битва – это битва с самим собой. С отчаянием, с усталостью, с мыслью, что всё напрасно.

Но даже сейчас, когда боль сковывала его, а разум шептал о неизбежном, в глубине души тлел крошечный огонёк. Огонёк упрямой, почти безумной надежды. Может, эта сфера – не просто наблюдатель? Может, в ней кроется шанс?

Мирон сглотнул, чувствуя, как пот стекает по виску. Он не сдастся. Пока сердце бьётся – он будет бороться. Даже если весь мир, включая его собственное тело, скажет ему: «Сдавайся».

Глава 6. Падение во тьму

Сфера продолжала висеть в пятидесяти метрах – бесстрастная, неподвижная, словно высеченная из цельного куска серебра. Мирон смотрел на неё сквозь мутную пелену боли, и ему казалось, что она насмехается над ним. Над его тщетными попытками установить контакт. Над его отчаянием.

Он снова и снова запускал протоколы связи, голос звучал всё надломленнее, всё отчаяннее:

– Запроси канал связи. Любой канал! На стандартных частотах, на аварийных, на зашифрованных… Хоть что-то! – он сделал паузу, сглотнул ком в горле. – Если ты машина – отзовись кодом. Если разумное существо – дай знак. Любой знак! Моргни, сдвинься, издай звук… Пожалуйста.

Тишина.

Мирон ударил кулаком по панели, и боль в бедре взорвалась новой волной, заставив его застонать. Но он не отступился.

– Слушайте! – его голос сорвался на хрип. – Я пилот Мирон Натариан, бортовой номер Э-7492. Корабль повреждён, нахожусь в пространстве Аиона, координаты 7-Икс-9. Мне нужна помощь. Любой, кто слышит… откликнитесь!

Он переключился на аварийную частоту – ту, что использовали при катастрофах, когда прочие каналы были недоступны.

– Сигнал бедствия! Повторяю: сигнал бедствия! Корабль терпит крушение, экипаж в опасности. Требуется немедленная помощь. Кто-нибудь… хоть кто-нибудь…

Пауза. Лишь шипение дегидратора в шлеме, ставшее теперь почти оглушительным, да мерное гудение остаточных систем.

– Может, ты не понимаешь земную речь? – прошептал он, обращаясь к сфере. – Тогда давай так… – он активировал универсальный коммуникационный протокол, разработанный для контакта с неизвестными цивилизациями. На визоре замелькали геометрические узоры, математические последовательности, базовые физические константы – язык, который, как надеялись учёные, поймёт любая разумная раса. – Это… приветствие. Я – разумное существо. Я нуждаюсь в помощи. Если ты слышишь – ответь. Хоть как-то.

Сфера не шелохнулась.

Мирон почувствовал, как в груди разрастается ледяная пустота. Он попробовал ещё:

– Представь, что ты один. Совсем один. Вокруг – только тьма и холод. И есть кто-то рядом, но он не говорит с тобой. Не подаёт знака. Ты кричишь, а в ответ – тишина. Как бы ты себя чувствовал? – его голос дрогнул. – Я чувствую себя так. Уже вторые сутки. И я… я больше не могу.

Он замолчал, тяжело дыша. В ушах стучала кровь, а перед глазами плавали тёмные пятна.

– Ладно, – выдохнул он. – Давай по-другому. Я знаю, ты меня слышишь. Я чувствую это. Ты здесь не просто так. Ты что-то знаешь. Может, ты можешь помочь? Или хотя бы сказать, зачем ты здесь? Я не прошу спасения. Просто… просто скажи, что я не один.

Но сфера оставалась безмолвной. Безжизненной.

Мирон откинулся в кресле, закрыв глаза. Силы иссякали. Он понимал, что говорит уже не столько со сферой, сколько с самим собой. Что его монолог – это последний крик души перед тем, как тьма поглотит его окончательно.

– Когда я был мальчишкой, – заговорил он тихо, почти шёпотом, – я мечтал стать героем. Спасать людей, побеждать врагов, возвращаться домой с почестями. Глупо, да? – он горько усмехнулся. – А теперь я здесь. В разбитом корабле. Со сломанной ногой. И единственный «враг», с которым я сражаюсь – это тишина. И знаешь что? Она побеждает.

Его пальцы слабо сжали край панели.

– Я не боюсь смерти. Правда. Но я боюсь… боюсь, что никто никогда не узнает, что я был здесь. Что я пытался. Что я не сдался до конца. Ты ведь даже не поймёшь этих слов, да? – он посмотрел на сферу, и в его взгляде смешались гнев, отчаяние и мольба. – Но если вдруг… если вдруг ты что-то значишь, если в тебе есть хоть капля разума – пожалуйста. Хоть что-то. Любой знак. Я больше ни о чём не прошу.

Тишина.

Только шипение дегидратора. Только гудение умирающих систем. Только биение его собственного сердца – всё медленнее, всё слабее.

В какой-то момент Мирон сорвался.

– Да ответь же ты! – выкрикнул он, и голос прозвучал жалко, надтреснуто. – Хоть кто-нибудь!

Тишина.

Схватившись за штурвал, он попытался навести на сферу ракету. Но боевые системы молчали – повреждённые, мёртвые. Лишь целеуказатель на визоре послушно очертил красный круг вокруг серебристого шара. Бесполезный жест. Угроза, которую он не мог воплотить.

На вторые сутки он начал замечать, что мысли путаются. Фразы в голове обрывались на полуслове, воспоминания сливались в хаотичный калейдоскоп. Он ловил себя на том, что разговаривает сам с собой, что повторяет одни и те же слова, словно заевшая пластинка.

«Я схожу с ума», – осознал он с холодным спокойствием.

Аптечка продолжала поддерживать его – впрыскивала стимуляторы, останавливала кровотечение, удерживала на тонкой грани между жизнью и смертью. Но сам он понимал: это ненадолго. Время истекало, как песок сквозь пальцы.