Волчья Луна

ВРЕМЕННЫЕ РАМКИ: та же ночь, мгновения после того, как свет погас; воздух тяжёл, темнота давит, а снег ослепительно чёрный.

Игнатий уже не понимал, где вверх, где низ. Тьма сомкнулась, как вода, глотая звуки и формы. Он слышал, как Ратибор что-то кричит, как мечи свистят в пустоте, как Путята зовёт по имени Бога, но эти голоса были далеки, как воспоминание. Перед глазами плыл пепельный туман, холодный и липкий. Он чувствовал, как чьи-то когти касаются его спины, как ледяное дыхание проходит сквозь одежду, вгрызаясь прямо в кости. Ему хотелось закричать, но горло было забито мраком.

И вдруг – чья-то рука. Тёплая, настоящая. Она схватила его за ворот и резко дёрнула вперёд. Воздух со свистом вернулся в грудь. Мир вспыхнул красными пятнами. Он рухнул на колени в снег – настоящий снег, холодный, шершавый, живой. Над ним стояла Милка. Волосы прилипли к лицу, в глазах – отблеск луны, не серебряный, а синеватый, почти болезненный.

– Вставай, – сказала она, и голос её звучал так, будто сквозь неё говорил кто-то другой. – Здесь нельзя спать. Он пьёт тех, кто засыпает.

Игнатий поднял голову. За их спинами колыхался туман – не обычный, а живой, тянулся щупальцами в их сторону, словно хотел вернуть потерянное. Изнутри доносились голоса – обрывки слов, молитвы, крики, что тонули один в другом. Он понял, что Ратибор и Путята всё ещё там.

– Они… – прохрипел он. – Там…

Милка не ответила. Она схватила его сильнее, за плечо, потащила к холму, где снег отражал слабое сияние неба. Сил в ней было больше, чем в человеке. Она тянула, спотыкаясь, но не отпускала. Тьма шипела у неё за спиной, словно змея.

– Он взял свет, – выдохнул Игнатий. – Что теперь будет?

– Теперь он видит, – ответила Милка. – А мы – нет.

Они вывалились на открытое место, где ветер бил в лицо, режа глаза снегом. Игнатий рухнул на землю, вжимая пальцы в наст. Вдалеке, там, где был проход, ещё сверкали тусклые вспышки – удары стали, стоны, потом вдруг всё стихло. Только один звук остался – тяжёлое дыхание, как от ветра, но равномерное, будто сама земля дышала под снегом.

Милка подняла голову к небу. Луна выглянула из-за облаков – синяя, мёртвая, но живая, словно гнилая жемчужина. Её свет лёг на лицо Милки, превращая его в маску.

– Ещё не конец, – сказала она. – Он хочет всех. Но начнёт с того, кто звал его первым.

Игнатий понял, о ком она говорит, но не смог произнести имя. Ветер бил в лицо, вырывал дыхание.

– Ты спасла меня… – прошептал он.

– Нет, – ответила она. – Я только вытащила. Спасение – это другое.

Она повернулась к проходу. Из тьмы, что осталась там, вдруг показались глаза – десятки, сотни, блестящие, как уголь под льдом. Волки. Или то, что теперь их заменяло. Они стояли неподвижно, глядя прямо на Милку.