- -
- 100%
- +
Секунда, и…
«Сон… Неужели вещий? И что тогда?»
«Разуман упорно продолжал».
– И то, что вы, люди, называете прогрессом, о котором ты, Хозяин, так мне хотел поведать, сущая ерунда и мелочи в сравнении с проходящими веками.
– Тех-ни-чес-кий про-грес-с-с! – Проговорил он, почти крича, с желчной ухмылкой, – ваш козырь перед своей же совестью. Мораль и вера! – резко крича, – вот то, что может двинуть человечество с мертвой точки развития цивилизации. – Мизерная передышка. – И хотя бы немного мозгов, которых, по-моему, у вас предостаточно.
– А знаешь, Хозяин, – проговорил Петр Разуманович тихим, спокойным голосом, – козырь, которым сейчас некто так умело манипулирует и пользуется, скоро погубит их, и это они поймут только в аду. Ты, именно ты меня постигаешь, это я знаю, знаю доподлинно.
«Темп диалога неумолимо нарастал. Я практически не успевал осмысливать происходящее. Куда там до того, кто передо мною. Импровизация захватила меня полностью, с «потрохами»…
– Стал бы я по пустякам спорить. – Продолжал Разуман. – Развели демагогию. А твои домыслы слишком сентиментальны. Именно сейчас необходимо расставить все на свои места. Отмести прочь устаревшие, паразитирующие учения, а также так называемую демократию, либеральную демократию, захватившую, завладевшую разумом миллионов.
– Считаешь меня благонамеренным? А я с тобою заодно. Твое недоверие оправдано. Типов, посягающих на здравый смысл, все больше.
– Перестань. Никто не сомневается в чистоте твоего морального облика.
– Тогда начнем…
– Поехали…
«Я говорил, как будто, не своими словами. Но затем… Затем, что-то открылось, что-то надломилось. Я словно вошел в портал иного измерения, и диалог полился сам собою, как бы по написанному. Будто бы моя же двуличная сущность оказалась рядом со мною, наблюдая за ней, я оценивал ее, не прерывая диалога с Разуманом. Он же продолжал».
– Теперь-то я знаю, что ты Хозяин…
«Он не хотел раскрывать „интригу“, – я уловил это моментально, но раскрывать надо».
– Личность…
«Я тогда воспрял духом. Вот что мне нужно, я свободен, я мыслю, я поступаю, поступаю как хочу, я хотел этого, я шел к этому целую жизнь, я жаждал этого, я от этого теперь никогда не отойду».
– Личность! Личность, которая может буквально все, обладающая не нервами, а способностью пробуждаться. Как говорится: «Тот, кто подчиняет свое собственное тело и управляет своею душой, не давая захлестнуть себя страстям, – тот сам себе Хозяин: его можно назвать царем, ибо он способен править своей собственной личностью; он свободен и независим и не сдается в плен.
– Потрясающее продолжение. – Петрушка уже довольно долго не лежал на тахте с сигарой в зубах, он расхаживал со стороны в сторону. – Разуман, что молчишь, парируй, я такого никогда не слышал.
«Я видел только его, Разумана, самоуверенного, тогда немного изумленного. Зал я уже не воспринимал, да и не хотел воспринимать. Интрига и импровизация поглотили меня целиком. Я судорожно налил и выпил водки.
– Гениально! Я знал, знал, Хозяин, ты «въедешь»… Продолжай но только не вздумай смотреть на свое «Я», на свое второе «Я». И знай, только личность может манипулировать своим внутренним миром, миром добра и красоты, миром зла и тьмы.
– Все, хватит, надо остановиться, Разуман, мы погрязли по уши в этой дрянной философии. Нет. Нет. Не хочу.
– Перестань, Хозяин. Мудрая речь – высшая философия. Ведь ты же этого хочешь? Мы все хотим, и, только глупцы презирают мудрость.
– И оставь, Хозяин, этот разговор. Мы еще вспомним вашу так называемую философию, промозглую трепню. Ты что же думал, что жизнь – это променад по райскому уголку? Нетушки, дружище. Жизнь – нешуточное испытание потом и кровью, порою, безрассудством, нечеловеческими усилиями. Одним словом, импровизация – вот что такое жизнь. А что же до «баловней», то все очень просто, продай «душу дьяволу», и для тебя в жизни откроются врата неведомых доселе наслаждений и потех. Правда, взамен потребуется ни над чем не задумываться и периодически продавать всех и вся, а если потребуется, то и растоптать, распять неугодного. У вас, у людей, такое повсюду, Петрушка прав, особенно в этой стране. Думающих и мыслящих людей просто презирают проклятые холуи. Ты же сам, Хозяин, на своей шкуре испытал лицемерие скотов, которые заполонили все. Ряды людских тварей растут с неимоверною быстротой. «Души» распродаются оптом и в розницу – чертям блаженство. Не успел родиться, как смотришь, а он уже «торгует» всем и вся, продает мораль, продает совесть, торгует страной.
– Не хотел говорить, но… Происходит неимоверное, гибель да и только, – продолжал я. — Полнейшая катастрофа, падение в небытие. Вымирание общности, захваченное мертвой антихристовой хваткой, произойдет неимоверно быстро. Да-а, жаль, признавать собственную кончину, бессилие, расписаться в собственной тупости, показать всему миру собственное безумие и безрассудство, увидеть себя в мировом зеркале в ипостаси черта. Смешно и горько!
Сейчас я, полулежа, сидел в кресле автомобиля, двигатель работал.
«Надо отдохнуть десяток-другой минут»
И опять-таки навеянное второе действие было перед глазами.
«Я помню, тогда Разуманович медленно встал, походил по подмосткам, как будто бы ориентировался в пространстве портала, тишина в зале была такой, что слышны были даже рефлекторные щелчки, а световые фильтры создавали иллюзию промозглой полутьмы. Всех, и меня в том числе, интересовало только повествование Разумана».
Разговор зашел о смерти.
– Человек умирает… что же он видит после того, как его сердце перестает биться? Что чувствует? А, Петрушка? Ответить трудно, это правда, никто этого не переживал, но предположить, в принципе, легко. О чем думают люди, когда перестают слышать стук своего сердца? Но видят они, Петрушка, не только смутную тень уже пережитого, видят они пережитое ясно и отчетливо, до мельчайших подробностей. Все проносится в бешеном галопе перед застывшим взглядом. Боль! Но боль, Петрушка, не только физическая…
«Разуман остановился, бегло окинул взглядом буквально каждого присутствующего».
– Ну что, готовы слышать такое якобы полнейшее безумство? Никогда и никто не говорил этакого. Но чтобы начать новый отсчет времени, времени переосмысления, становления, безумного противостояния и вознесения, перехода на последний, доселе неведомый уровень сознания, все вы должны знать эту правду, жесточайшую правду жизни и, в особенности, смерти – чистилища душ. – Разуманович жестко продолжал. – Слушайте. Слушайте все. Слушайте и постигайте. Вы люди… вы разумные… вы единственные… вы равные… вы творцы… обладатели величайшего дара – разума, в сотни миллионов и миллионов раз превосходящего по силе наше Светило, нашу звезду – Солнце, да что там Солнце, – всю вселенную. Каждый из вас умрет, покинет этот свет, разум каждого постигнет та же участь.
– Но как? Как умирают люди? Суровейшее испытание придется пройти каждому, его обойти нельзя, обмануть также, тем более купить – все тщетно!
– Смерть – она же нешуточный разговор со своей совестью, настигнет каждого, предъявив последний ультиматум.
– Ведь что происходит – вы только вдумайтесь. – Сердце человека останавливается, он недвижим, но мозг-то его продолжает какое-то время существовать. Почему не наоборот?
– Помнишь, Хозяин, ты видел его смутно, а рассмотреть не смог, – почему? Потому, что не человек это, а его угасающий разум.
– И вот в этот последний миг своего существования он осознает эту банальность и только лишь совесть в полную силу дает о себе знать. Угасающему разуму хочется сделать «ВСЕ». Он кричит, но его никто не слышит и не услышит больше никто. Он безмолвен и недвижим. А ведь так хочется встать и творить Добро и искупить содеянное. Он продолжает кричать, но не докричаться. Поздно. Слишком поздно. И осознание безысходности ситуации доводит до того, что мозг работает на все сто, и борьба разума с совестью приводит к тому, что мозг, образно выражаясь, согревается, затем – от безрассудства прожитой жизни закипает и сгорает. Вот и все. Получите ад, получите пекло.
«Я тогда вспомнил свой недавний сон и решил поимпровизировать с Разуманом. А он-то, сон, действительно диковинный и показался мне поначалу не осмысленным».
– Видел я такое видение: что стою я в бескрайней пустыне, себя не вижу, знаю только, что я это. Пустыня эта не жаркая и не холодная, не темная, но Солнца нет. Не близко, но и не далеко стоит человек.
Я его никак не могу рассмотреть, но силуэт виден отчетливо.
Человек этот пытается кричать, но кричать у него не получается – безмолвный он.
Я всматриваюсь пристальней и вижу, что он хочет двинуться, но он недвижим. Всего его держит что-то, но я больше никого и ничего не вижу.
Через некоторое время я его вижу, но уже не так отчетливо. И понимаю, что он не уходит, он исчезает как фантом.
Он также пытается кричать, кричать дико и безобразно.
Он также пытается двинуться хотя бы на йоту, рвется изо всех сил.
Но тщетно.
И, через некоторое время я не вижу его вовсе, передо мною лишь бескрайняя пустыня.
«Рассказав, я остановился. Смотрел на Разумана, а он как будто перелистывал миллионы мыслей, но ответа не находил. В зале царило ожидание неимоверного. Петрушка, стоя, затих, изредка затягиваясь. И вдруг Разуман спокойно проговорил:
– Ты, Хозяин, видел смерть, и ты ее даже изведал, но в полном здравии.
– Разуман, ты что мелишь, «поехал», что ли? Какая, к черту, смерть?
– Я поведал, и поведал точно. А ты, я вижу, напуган? И черта перестань вспоминать, он будет очень рад стать твоим другом. Или ты уже с потрохами одержим бесом?
– Тогда как?
– Скажи просто, Господи Боже мой, и тебе, Хозяин, воздастся.
«Действительно, я тогда был не в себе, но Разуманович продолжал».
– Каждый, кто пришел сюда, должен хотя бы на шаг приблизиться к истине. И если этого не произойдет, всякий из вас, осознавая истину уже на смертном ложе, будет искупать свою вину. И никакие вместе взятые самые изощренные в мире пытки и издевательства над человеком не идут ни в какое сравнение с состоянием смерти, с так называемым вами, людьми, пеклом и адом.
«Да, было и такое. Импровизация оказалась нешуточной. Прав был Разуман или нет, не знаю. Отдохнул? Надо ехать».
«Мерседес» рванулся с места.
«Я все же найду то, истинное, желаемое. И к тому же, с Разуманом в третьем действии мы вывели тенденцию развития любого, даже самого примитивного государства. Рассказали людям, что может быть через три десятка лет, в недалеком будущем: развивайся общество по законам морали, здравого рассудка, интеллекта и веры. Именно такая страна и будет лидером в мире, воскреснет из небытия, поднимется из пепла, вознесется на высшую ступень человеческого бытия, буквально, уже вот-вот. Ладно, хватит об этом».
«Нужно созидать. И найти истину. А ведь так все и начиналось…»
Снова вернемся в недавнее прошлое.
Тогда Хозяин театра испытал, кроме наваждения, и необыкновенный сон. Все говорило о наступлении некого события. Небеса неотступно, и днем и ночью, посылали явные сигналы, разгадать которые не представлялось возможным в данный момент, учитывая, наверное, наш менталитет, а может, событие, не укладывающееся ни в какие рамки сознания. Мы же привыкли к добропорядочному мещанскому бытию, а тут такое.
И лишь ночь диктует нам редкостные решения. Хочется поведать о странном сне, приснившемся в одно из непростых времен. Он частенько мне видится и, видимо, так постоянно бывает, что в болезненном или безысходном состоянии видения бывают необыкновенно яркими и чрезвычайно сходными с действительностью, причем картина иногда чудовищная, но обстановка и весь процесс происходящего выглядят настолько вероятными и дополнены такими тонкими, неожиданными подробностями, что их невозможно отличить от реальности. Такие сны, а может, и не сны, а посещение себя самого, очень болезненны, иногда повторяются несколько раз, долго помнятся и производят сильное впечатление на расстроенный и возбужденный рассудок.
Странный сон приснился мне. Вижу, как будто со стороны себя. Чудно, такая легкость, не чувствую, как иду, будто бы парю. Хотя, не единожды видя такой сон, я испытывал страх и нерешимость, в этот раз в душе не было ничего, кроме нетерпения почти радостного. Живость мыслей была такова, что я ощущал ее, казалось, во всем теле – нетерпеливое возбуждение, лихорадочный подъем и ощущение настоящей жизни.
Мне не раз снился такой сон: подпрыгну и зависаю в пространстве, расправлю руки и парю, страшновато, боюсь упасть, но не падаю, хочется за что-то схватиться, но не могу – опоры нет. Вот так, бывало, и летаю, но здесь мне стало интересней – и я начинаю осваивать свой сон, свое такое интересное положение, осмотрелся и, к великому удивлению и радости моей, все пространство и обустройство места оказалось, как и наяву, в обычной жизни. Необычайная живость и вольное парение мысли будто опьянили меня, начал искать взглядом в ночном мраке знакомые предметы, все было на тех же местах, что и в реальности. Все мне здесь знакомо. Неведомо все остальное, что нельзя объять взглядом, мыслью. Порою надо залететь под облака, оторваться от земли грешной. Вообразите, порою необходимо устремиться сквозь ночную тьму навстречу неведомому, бросить вызов всему свету, самому себе.
И еще.
Буквально несколько недель назад новенький кукольный театр жил своей обыденной жизнью, создавая новейшие постановки.
И вдруг заказ.
Крупный заказ… заманчивый заказ…
А начиналось все так…
***
Глава 5
Либералы в замешательстве
Нам необходимо сейчас оставить театр и его хозяина и вернуться в Ватикан. Ведь события, произошедшие там, впоследствии потрясут весь мир. Что же сейчас происходило там?
Контрразведчик Али Саад, представитель Британской разведки Ми-6 ждал своего, так называемого, компаньона, американского фэбээровца.
И, пока он ожидает Мэтью Батлера, так звали американца, мы немного расскажем о самом разведчике Али.
Как он попал в разведку, достоверно неизвестно, но биография его нам поведала довольно-таки забавные и неестественные обороты его судьбы. Сам он по национальности ливанец родом из Бейрута, а это уже о многом говорит, учтите: не англичанин. Что нам еще известно из его биографии? У Али Саада было много братьев и сестра, ну это и неудивительно, так как арабские семьи в большинстве своем многодетные. Отец Али был небедным человеком, к тому же, детям своим он обеспечил престижное высшее образование за рубежом, тем самым подтвердив свою высокообразованность. Нам известно также, что Али Саад был младшим в семье, и, может быть, по воле рока его направили учиться в Советский Союз.
Здесь необходимо упомянуть, что сейчас ему немного за пятьдесят.
Старшие братья его учились, кто в Америке, кто во Франции. Но нашего героя абсолютно не смущало то, что он попал в Союз. Он даже гордился тем, что учится в России, тем более что обучение стоило намного дешевле, нежели в Америке, а качество советского образования было на порядок выше, специалисты-инженеры выходили, скажем так, «широкого профиля», обладающими обширным спектром познаний в различных технических дисциплинах. Али быстро освоил язык, и, на удивление, говорил практически без акцента. Необходимо отметить также, что он неплохо владел французским и английским. Самое главное, что никакого высокомерия, тем более, хвастовства за ним не наблюдалось, просто среднестатистический студент.
В дальнейшем это все нам понадобится, потому как именно Али Саад сыграет одну из главнейших ролей в предстоящих событиях. Давайте продолжим далее.
Мы сказали, что он говорил на русском практически без акцента, но этого мало. Он, как «истинно русский» человек, любил русские пословицы и поговорки, умело пользовался афоризмами, шутить просто обожал, на раз запоминал несвойственные русскому языку речевые обороты, такие, например, как: «тудой-сюдой», «ше, шмаровозом устроился»82 или такое вот: «лабуда эта была ближе до шнифтов лохов»,83 а вот еще: «я вас умоляю, мамаша»,84 «сиди-катайся»,85 «пойдите и спросите»,86 «вас здесь не стояло»87, и это лишь малая толика того словарного запаса, которым владел Али. И все же необходимо вернуться к внешнему образу этого человека, и тут тоже никаких тебе существенных отклонений. Истинный араб. Я думаю, уже можно себе представить внешний облик Али, так как мы, порою, узнав национальность, можем мысленно представить внешние черты человека, будь то лаосец или кубинец, чилиец или литовец, но отметим, что наш герой ростом был чуть-чуть ниже среднего, коренастенький и немного приземистый. Как только он начинал говорить, можно было утверждать, что человек приятной натуры, довольно грамотный и умный.
Фэбээровец вот-вот должен был появиться, поэтому необходимо заканчивать с нашими изысканиями относительно внешнего вида Али Саада, контрразведчика Британской разведки Ми-6.
Вот еще последний штрих. Волосы его были, как ни странно, светлыми, тонкими и редкими, практически не заметными, потому казалось, что он лысоват, голова, как свойственно большинству арабов, приплюснута со стороны затылка, казалась кругленькой, лоб с залысиной, глаза карие, нос небольшой, толи с небольшой горбинкой, толи ровный, губы и улыбка чисто арабские.
Американец Мэтью Батлер не заставил себя долго ждать, появился вовремя.
– Как ты думаешь, что приключилось с Папой Франциском? – пренебрежительно и язвительно начал Али Саад, обращаясь на ты к Мэтью Батлеру.
Эти американцы уважительного слова «Вы» не знают напрочь, шибко грамотные88, неучи. К тому же, стоит отметить, что сотрудник ФБР Мэтью Батлер внешне, и «так себе»89 был прямой противоположностью английскому разведчику.
Немного туповатый Мэтью сразу же, в первый миг общения с всученным ему компаньоном выказал свою глупость, высокомерно глядя на разведчика. Али мгновенно «прохавал» американского идиота. Тот не понял ничего. Куда там.
К тому же, он был еще и обрюзгший, несуразностью перло аж за две версты. Довольно высокий, своим ростом он, казалось, на порядок возвышался над Али Саад. Очень лупоглазый, с коварно бегающими большими недоверчивыми злыми глазками. Во взгляде улавливалась неимоверная завистливость и равнодушие. Сморчковатый, с пышной шевелюрой и усами, носатый, с неприлично густыми и большими бровями, а также «лаптями» сорок восьмого или даже пятидесятого размера, одним словом, «бледнолицый америкос»90, как не в шутку его будет называть Али Саад. В разговоре всегда морщился и щурился, тем самым показывая свою неприязнь, и почему-то какое-то высокомерие, полагая, что это высоконравие.
– Так я жду ответа, – продолжал безоговорочно подчинять себе американскую посредственность Али Саад.
Казалось, дикий кролик, невзначай захваченный взглядом удава, больше и не трепыхнется. Так нет же.
Тот, от такого разворота событий ощутил полнейшее фиаско, и, что ему не светит в данном положении быть лидером, так сказать, к чему он с детства был приучен: указывать, руководить и помыкать всеми, потянулся, было, к кобуре.
– Брось, я сказал, брось, даже и не думай, – проговорил, не оборачиваясь, разведчик, будто затылком чуя незамысловатые действия фэбээровца, – ковбой хренов, чуть что, сразу же за пестиками лезете. Один на один слабо?
Мэтью Батлер, очухавшись и поняв, кто здесь хозяин, заговорил через силу.
– Я говорил с кардиналами Рейнхардом Марксом, Болоньи Маттео Дзуппи, Джузеппе Бертелло, – они утверждают, что это заговор, причем заговор не внутренний.
– А с Папой Римским ты не говорил? – опять-таки поддел контрразведчик Мэтью Батлера, – проехали, валяй дальше.
– Я попросил бы…
– Ну, давай рассказывай, – проговорил с некоторой лояльной усмешкой Али, решив немного разрядить обстановку, и все же дать возможность высказаться другому.
Он, разведчик Али Саад, был непревзойденным психоаналитиком и владел многими приемами овладения человеческими бессознательными мотивами, постепенно или мгновенно трансформирующихся в разного рода поступки. Хочешь знать человека или мотивы совершенного им действа – овладевай его бессознательным. Это он знал точно, всегда пользовался этим знанием, и оно знание не подводило его никогда.
– Видишь, на лицо заговор, – говорил как всегда предвзято Мэтью, – всех надо наказать, всех уничтожить.
– Я еще ничего не вижу, а то, что ты тут мне рассказываешь, так иди, шлифуй уши91 кому-нибудь другому, тут на бедность не подают.
– Не понимаю, что ты говоришь?
– А, никогда и не поймешь, афёрист92, – спокойно говорил Али Саад. – Мне нужны факты, мне нужны фамилии. Может, ты мне скажешь, кто устроил террор?
Американец, Мэтью Батлер, вылупившись, смотрел на разведчика. Он понял, что его американская хрень, которой они кичились во всем мире, поставила его, Мэтью, в очень неудобную позу под названием: «Он может, имел иметь»,93 которой с легкостью мог воспользоваться обычный контрразведчик. Все это положение бесило его, но сделать он ничего не мог, и за это каждый раз будет его щемить94 разведчик Али.
– Я так, в раскорячку, не могу, – уже улыбаясь, отметил Али Саад, – а если ты не больной на голову,95 то сюда, на стол, – указывая на стол, продолжал Али, – положи все дела Хорхе Бергольо и Бенедикта в мирской жизни – Йозеф Алоиз Ратцингер, всех двухсот кардиналов, не забудь и про гвардейцев.
– Что, дела в бумажных версиях?
– А ты как думал, или будем тыкать пальцами? Ну да, ну да, ты, и окружение твое холуйское в этом большие мастера. Да, куда уж нам, мы «гарвардов» не кончали, я напрочь забыл, дико извиняюсь, имею стыд.96
Большую часть своих мыслей в отношении Папы Али Саад держал при себе, много размышляя, потому как не считал необходимым делиться с англоросом.97 «Почему с англоросом», – вдруг подумал Али, ведь он же америкос, да какая, нахрен, разница, все одно, что америкос, что англорос – все тупорылые».98
«Он меня постоянно сбивает с мысли», – подумал разведчик.
Беседы ни о чем с американцем Мэтью Батлером не давали и не могли дать ни малейшего результата, к тому же, бесили Али.
«Спокойствие, только лишь спокойствие».
Али Саад сейчас полностью восстановился и продолжал свои размышления.
«Йозеф Алоиз Ратцингер, Его Святейшество Папа Римский Бенедикт XVI. Почему я его упомянул?» – Подумал вдруг Али Саад, и далее размышлял: «Папа Римский, интересная фигура. Но почему я вспомнил о нем?».
– Чего это ты затих, Али Саад? Спроси у меня что-то или пошли куда-то, – начал было Мэтью. – Я же твой компаньон.
– Да пошел ты… Посиди-покатайся.
«Йозеф Алоиз Ратцингер, Его Святейшество Папа Римский Бенедикт. Папа Римский на покое, Папа римский на покое. Почему мне эта мысль покоя не дает?» – думал Али. «А что Бенедикт? Молчит он», – продолжал размышлять разведчик: «А я бы его допросил. Ну да, ну да, лицо неприкосновенное. Только время все покажет, другого пока не дано. Лишь бы раньше срока не преставился».
Прошло немного времени. И вдруг опомнился Мэтью Батлер.
– А тот всемогущий, – он сделал явный презрительный акцент на слове «всемогущий» и далее продолжал Мэтью. – Кардинал Рэймонд Берк будто помешался, стал якшаться с православными старообрядцами.
– С какими, с какими старообрядцами? – вдруг почуял неладное Али Саад, недоумевая и глядя на американца.
– Так, сам он их пригласил и к Папе Франциску водил, – ничего не подозревая, продолжал Мэтью Батлер, – одного звать отец Тихон, другого – отец Илларион.
– Шо? – взбесился разведчик, – тупорылые америкосы, или как там тебя?
– Я вообще-то считал, что это никчемная информация.
– Сам ты никчемный и ущербный. Так и знал, ну ты, америкос, и чмо,99 ну ты и идиот, – орал контрразведчик, – да ты хоть, «на минуточку», – вставив бессознательно русский оборот, – представляешь, кто такой Рэймонд Берк, и, – он продолжал орать еще сильнее, – и русские старообрядцы?
Американец Мэтью Батлер не мог, казалось, найти себе места, в один миг он будто преобразился в мелкое гнусное и омерзительное существо, стараясь забиться в какой-либо угол, раствориться во вселенной.
– Вей з мир.100 Это же ж самое главное, – чуть сбавил обороты разведчик, он очень устал и поэтому не мог так далее продолжать орать. – Не цуцылы-муцылы101 разводить, а вот это, это надо было сразу мне рассказать, а ты все ножки свои растопыривал и шнифты свои вылуплял. Ну, почему мне всегда достаются тупорылые америкосы или англоросы? Адиет, кто ты? Ей Богу, пойдешь у меня кибитки красить.102