Проект «Катарсис»

ПРЕДТЕЧЕСТВО

Безмолвие.

Оно было не пустотой, а идеально откалиброванной средой для Элионов. Они давно отринули грубую вибрацию молекул воздуха, общаясь чистым сиянием мысли. Их корабль, «Ковчег Вечности», был не творением металла и огня, а дитём кристаллической гармонии – гигантская, сложнейшая снежинка, плывущая в пустоте. Его лучи-паруса ловили не солнечный ветер, а саму ткань пространства-времени.

Но сейчас гармония была сломана. Не взрывом извне, а тихой катастрофой изнутри.

Аэлон, Хранитель Сосуда, стоял в Сердце корабля. Стены здесь сияли изнутри, отображая карту галактики с миллиардами золотых точек – разумных миров, которым Элионы несли свой дар. Теперь на этой карте плясали багровые тени.

Рядом с Аэлоном парил Страж – автомат из того же прозрачного кристалла. Его светодиодные глаза пульсировали тревожным ритмом. «Повреждение решётки в отсеке Семь. Сдерживание на грани коллапса. Сосуд проявляет активность», – мысль Стража была холодной и точной.

Аэлон не ответил. Его сознание было приковано к центру зала. Там, на пьедестале из сгущённого света, висел Сосуд. Идеальный шар из абсолютно чёрного материала, внутри которого клубилась, пульсировала и билась сконцентрированная тьма. Не пустота, а анти-жизнь. Анти-свет. Их величайшее творение и их величайшая ошибка.

«Проект "Катарсис"… Мы хотели света», – пронеслось в сознании Аэлона.

Они, существа чистого разума, вознамерились спасти молодые, страдающие расы. Не наставлением, а действием. Они создали Вирус Души – сущность, призванную впитывать и изолировать ментальные паттерны агрессии, ненависти, эгоизма со всей галактики. Весь космический «грех» должен был быть собран в Сосуде и… уничтожен. Один щелчок, и галактика очистится.

Они не учли одного. Тьма, собранная воедино, обрела сознание. Она не желала быть уничтоженной. Она захотела жить. И она училась. Использовала против них их же оружие – способность влиять на сознание. Она находила самые слабые, самые потаённые трещины в душах, молчавших миллионы лет… и шептала. Шептала о порядке, который можно установить. О гармонии, которую можно навязать.

Он посмотрел на карту. Одна за другой золотые точки гасли, поглощаемые расползающейся багровой плесенью. Их родные миры. Миры, которые они хотели спасти.

Ещё один толчок прокатился по кораблю. Один из лучей-парусов откололся и медленно уплыл в темноту, рассыпаясь на сверкающую пыль.

«Падение на спутник третьей планеты системы неизбежно», – сообщил Страж. «Целостность Сосуда под угрозой. При прямом ударе содержимое высвободится».

Аэлон знал, что делать. Последний протокол. «Мы не можем уничтожить его. Энергия взрыва лишь накормит его», – помыслил Аэлон, обращаясь к последним выжившим, чьи сияющие формы уже меркли. «Но мы можем запереть. Найти самую глухую, мёртвую точку. И оставить там часового».

Никто не возразил. В их сознании была лишь тихая, вселенская печаль. Они проиграли не войну. Они проиграли самим себе, своей гордыне спасителей.

Аэлон протянул руку – луч света от его пальцев коснулся Сосуда. Чёрная сфера содрогнулась и была заключена в дополнительную, многослойную кристаллическую оболочку, похожую на яйцо. «Твоя задача – ждать», – мысль Аэлона была уже слабой. «Ждать, пока на эту скалу не ступит новая жизнь. Раса, которая, возможно, окажется мудрее нас. Которая поймёт, что тьму нельзя победить силой. Которая найдёт иной путь… или станет новым сосудом».

Страж безмолвно принял приказ. Он взял кристаллическое яйцо.

Аэлон посмотрел в последний раз на багровеющую карту галактики. Он не видел ненависти. Лишь сожаление и горькое прозрение. «Простите нас… Мы хотели быть богами… а стали лишь сеятелями новой тьмы».

«Ковчег Вечности» вошёл в разрежённую атмосферу Луны не как корабль, а как падающая звезда. Он не горел – он рассыпался на миллионы сверкающих осколков. Это был тихий, прекрасный салют в безвоздушной тишине.

Страж, как метеор, пронзил небо мёртвого спутника и устремился к гигантскому кратеру. Удар был мощным, но контролируемым. Кристаллический автомат углубился в реголит, создав пещеру у ядра древнего ударного образования.

Он установил Сосуд в центре пещеры, и его собственное тело начало трансформироваться, врастая в лунную породу, становясь частью пейзажа – невидимым часовым. Пустота. Мёртвый камень. Холод. Идеальная тюрьма.

Последнее, что сделал Страж, прежде чем погрузиться в миллионолетний анабиоз, – отправил один, короткий, зацикленный импульс в космос. Не сигнал бедствия. Предупреждение.

Импульс, который на языке любой разумной расы звучал бы одинаково:

«Опасайтесь тишины. Ибо в ней слышен самый громкий шёпот. Опасайтесь своих желаний. Ибо они могут стать дверью. Опасайтесь не тьмы снаружи, а тьмы внутри. Она ждёт».

А потом наступила тишина. Настоящая, лунная тишина. Которая будет длиться очень, очень долго.

Но не вечно.

КИСЛОРОД: 00:17

Сознание вернулось к Рейн с болью – тупой, раскатистой, отдававшейся в висках тяжёлым гулом. Оно продиралось сквозь липкую паутину забытья, цепляясь за обрывки кошмара: чёрное облако, холодок в мозгу, лицо Лео, искажённое ужасом. Последним пришёл звук. Вернее, его оглушительная противоположность – пронзительный, механический визг, режущий саму ткань реальности. Сирена скафандра.

«Не предупреждение. Это был отсчет к ее концу. Мысль сработала как удар током. Кислород!»

Рейн дернулась, инстинктивно пытаясь вскочить, и глухо, с металлическим стуком, стукнулась шлемом о низкий потолок. В глазах поплыли тёмные круги. Где я? Паника, холодная и скользкая, поднялась по горлу, но годы тренировок взяли верх. Дыши. Глубоко и медленно. Четыре секунды вдох, шесть – задержка, восемь – выдох. Паника съедает кислород быстрее, чем бег.

Она заставила себя сделать вдох. Пахло озоном, пылью и потом – её потом. Тесное пространство. Потухшие экраны. Единственный свет – мерцающий красный светодиод на панели, отбрасывавший кровавые блики на стёкла шлема. Аварийный вездеход. Маленький «Скарабей», один из тех, что стоял на внешней стоянке базы. Не их «Искатель-7».

Память возвращалась обрывками, как кадры с разбитой голограммы.

Вспышка. Свет шаттла с эмблемой спасения. Двое в скафандрах. Голоса сквозь помехи: «Доктор Рейн? Вы живы?» Руки, хватающие её, грубо тащащие в шлюз. Её собственная апатия, опустошённость после контакта…

Потом – резкий толчок. Крики. Давление. Её выбросило из кресла.

Авария. Они не долетели.

Она провела рукой в перчатке по шлему. Герметичность сохранена. Первое чудо. Маленькое.

Взгляд, почти против воли, упал на дисплей скафандра. Данные выводились прямо на внутреннюю поверхность стекла, проецируя кроваво-красные цифры на фоне угольной тьмы за иллюминатором.

O₂: 17:45

Цифра моргнула.

17:44

17:43…

Семнадцать минут. Сердце сжалось. Значит, она уже долго была без сознания после аварии. Время было на исходе.

«Питание. Нужно оживить ровер».

Её пальцы, неуклюжие в перчатках, потянулись к панели. Она зажгла фонарь на шлеме. Луч света выхватил из тьмы мёртвые кнопки. Ни отклика, ни гула двигателей. Она щёлкнула выключателем, ударила по нему ладонью. Ничего. Полный отказ. Удар, должно быть, повредил основной аккумулятор. Мысль была холодной и четкой. Пешком.

По Луне. В скафандре.

O₂: 16:21

Она повернула голову. Луч света скользнул по запылённому иллюминатору. В его овале висела вечная картина: чёрное бархатное небо в бриллиантах звёзд и ослепительно яркая, изогнутая линия горизонта. Беспощадная красота.

Развернуться в кабине было пыткой. Каждое движение – плавное, экономное. Резкость тратит силы. Резкость тратит кислород. Она оказалась лицом к навигационному компьютеру. У него был свой, крошечный источник питания. Экран был тёмным, но когда она нажала аварийную кнопку, он мигнул и выдал единственную строчку – последние зафиксированные координаты и пульсирующую цифру.

До шлюза Alpha: 1240 м.

Одна тысяча двести сорок метров. На Земле – лёгкая прогулка. Здесь – смертельный марафон. Математика была безжалостна. Её максимальная скорость в скафандре по пересечённой местности – не более 80-90 метров в минуту. Теоретически, за шестнадцать минут она могла бы преодолеть полтора километра. Теоретически. Но теория не учитывала кратеры, валуны, рыхлый грунт. И эту давящую тяжесть истощения.

O₂: 15:20

Время утекало сквозь пальцы. Беззвучный отсчёт звучал громче любой сирены.

«Двигайся, Рейн. Или умрёшь здесь».

Она откинула крышку аварийного отсека. Внутри – ящик с красным крестом. Аптечка, сигнальные ракеты… и главное – ручной лазерный дальномер и карманный инерциальный навигационный блок, похожий на толстый электронный градусник. Она вложила его в держатель на предплечье скафандра. Экран блока мигнул, показывая последние записанные данные до аварии: азимут на шлюз Alpha: 42°. Стрелка на миниатюрном дисплее упрямо указывала направление, по которому должен был двигаться «Скарабей». Теперь этот путь предстояло пройти ей.

Собрав волю в кулак, она потянула за рычаг аварийного люка. Раздалось резкое шипение – стравливание остатков атмосферы. Люк отскочил. Рейн оттолкнула его ногами и выкатилась наружу, на спину.

Невесомость падения была обманчивой. Ботинки мягко опустились на реголит, подняв облачко серебристо-серой пыли. Она лежала на спине, а над ней висела вся бесконечность Вселенной. И среди этого величия – яркий, голубой, невероятно далёкий шар. Земля.

Лео… Мысль о нём пронзила её острой, болезненной тоской, но также и дала последние силы.

Рейн перевернулась на живот, уперлась руками в грунт и тяжело поднялась на ноги. Взгляд упал на ровер. «Скарабей» лежал на боку, его корпус был помят, один из двигателей оторван. Ей невероятно повезло, что кабина уцелела.

Она взяла азимут по компасу и сделала первый шаг. Не шаг, а скорее перекат, плавно перенося вес. Второй. Третий. Каждый шаг отдавался напряжением в мышцах.

O₂: 08:15

Она шла, считая шаги, сверяясь с компасом. Внезапно её нога провалилась. Неглубоко, по колено, но этого хватило, чтобы она с коротким, сдавленным криком рухнула на колени. Затаив дыхание, она замерла, ожидая страшного шипения разрывающегося скафандра. Но всё обошлось. Только пыль густым слоем осела на стекле шлема.

Она поднялась, отряхнулась и поплыла дальше, прихрамывая. Колено горело.

O₂: 07:00

Огни базы! Крошечные, как булавочные уколы в ночи. Шлюз Alpha, его огни ориентира горели ровным зелёным светом. Так близко. Казалось, можно протянуть руку и коснуться.

В горле першило, дышать становилось тяжелее, воздух стал густым и сладковатым. Предвестник конца. Она заставляла себя идти, превратившись в автомат. Шаг. Вдох. Выдох.

O₂: 02:00

Последние метры. Ровная, укатанная грунтовая дорога. Она уже почти бежала, спотыкаясь, падая, снова поднимаясь. Её мир сузился до красных цифр и светящегося зелёным прямоугольника шлюза.

O₂: 00:45

Она подбежала к массивному шлюзу. В помутнённом сознании с трудом нашла большую красную кнопку вызова. Ударила по ней кулаком.

– Откройте! Это Рейн! – её голос, хриплый и срывающийся, прозвучал оглушительно громко в давящей тишине.

В ответ – мёртвая тишина. Ни щелчка, ни голоса.

O₂: 00:30

Отчаяние охватило её. Она била по шлюзу, по кнопке, но знала – это бесполезно.

O₂: 00:15

И тогда, словно по волшебству, загорелся зелёный индикатор. Раздался скрежет массивных механизмов. Дверь начала медленно отъезжать в сторону.

Облегчение, острое и болезненное, волной накатило на неё. Успела!

Не дожидаясь, пока дверь отъедет полностью, она втиснулась в образующуюся щель и повалилась внутрь, на холодный металл пола шлюзовой камеры. Удар отозвался болью, но это была самая сладкая боль в её жизни.

За спиной захлопнулась внешняя дверь. Наступила тишина. Потом послышалось шипение. Это шёл воздух.

Она судорожно расстегнула гермоворот шлема, с силой откинула его назад и сделала глубокий, долгий глоток. Ледяной воздух пах озоном, металлом и лунной пылью. Он был самым прекрасным, что она чувствовала в жизни.

Она лежала на спине, дрожа всем телом, глотая воздух полной грудью. Слезы катились по вискам. Она выжила.

Шипение наполняющего шлюз воздуха было божественной музыкой. Давление нарастало. Рейн почти не обращала на него внимания, её взгляд был прикован к потолку, а сознание – к одной мысли: Лео жив. Сейчас всё будет хорошо.

Именно поэтому она сначала не посмотрела в иллюминатор внутренней гермодвери. Но её ухо, обострённое до предела, уловило новый звук. Не шипение воздуха. Это были шаги. Тяжёлые, мерные, неестественно медленные. Они приближались по коридору к двери шлюза.

Кто-то идёт её встречать.

Она с трудом приподнялась на локтях, повернулась к круглому иллюминатору, чтобы увидеть знакомое лицо, и застыла.

Улыбка замерла на её губах.

Коридор за стеклом был погружён в аварийный полумрак, мигал красный свет тревоги. И в этом кровавом свете она увидела их. Тела. Двое в синих комбинезонах лежали в неестественных позах. Их шлемы были сняты, и на бледных, искажённых ужасом лицах застыл немой, последний крик.

Но это было не самое страшное.

Из груди одного из них выпирало нечто. Влажное, кожистое, отливающее чёрным перламутром. Оно было похоже на гигантский, пульсирующий стручок. От него тянулись по полу тёмные, липкие на вид прожилки.

Ксеноморфная биомасса.

Вспышка памяти ударила по вискам. Секретный отчёт, который она случайно видела. Образцы, доставленные из Тихо. Протоколы строжайшего карантина.

Утечка. Она произошла не из-за образца. Она произошла из-за них. Из-за спасателей, которые подобрали меня. Они привезли его на себе.

Сердце снова забилось в паническом ритме. Лёгкие свело спазмом. Этот воздух внезапно показался ей отравленным.

Шаги за дверью стали громче. Тяжёлые, шаркающие. Это был не шаг человека.

Рейн отползла к дальней стене шлюза, прижавшись спиной к холодному металлу. Её рука инстинктивно потянулась к шлему, чтобы снова защелкнуть его – глупость. Если споры здесь, я уже заражена, ещё там, в кратере.

Индикатор на панели сменился с красного на зелёный. ВНУТРЕННЯЯ ДВЕРЬ РАЗБЛОКИРОВАНА.

С глухим скрежетом массивная дверь начала медленно отъезжать в сторону, открывая проём в ад.

РУКОТВОРНЫЙ РАЙ

Солнечный свет, отфильтрованный куполом оранжереи, был безупречно ровным, лишенным тепла земного солнца. Он давал жизнь, но не давал уюта. Под низким гудением вентиляции и щелчками гидропонных систем таилась своя симфония: шелест листьев салата, мерный гул пчел-дронов. Симфония лаборатории, а не сада.

Рейн провела пальцами по бархатистому листу базилика, ощущая под кожей выпуклые прожилки. Запах был густым, почти навязчивым – смесь влажной почвы, зелени и сладковатой пыльцы. Этот рукотворный рай посреди лунной пустыни всегда вызывал в ней двойственное чувство: умиротворение и тоску. Тоску по настоящему ветру, по непредсказуемости живого мира.

– Смотри-ка, наш первенец готовится к триумфу, – раздался знакомый голос.

Лео стоял у грядки с карликовыми томатами, бережно поддерживая тяжелый, налитой соком плод. На его лице играла та самая улыбка – с легкой усмешкой в уголках губ и теплом в карих глазах. В своем синем комбинезоне он выглядел как все, но его выцветшая фланелевая рубашка, накинутая поверх, была актом тихого бунта против стерильной униформы.

– «Первенец»? – Рейн подняла бровь, подходя ближе. – Шесть недель под лампой – и ты уже говоришь, как о ребенке.

– Для помидора на Луне это все равно что двойной срок с учетом пониженной гравитации и радиационного фона, – парировал Лео, не отрывая восхищенного взгляда от плода. – Он будет в твоем салате. В том самом, о котором ты твердила последний месяц.

– Мечта всей жизни – салат с помидором, выросшим в тридцати шагах от спальной каюты, – она улыбнулась, откидывая со лба прядь темных волос. – Фраза, которую мой дед, фермер из Айовы, счел бы бредом сумасшедшего.

– А наш внук будет говорить это как нечто само собой разумеющееся, – Лео отпустил помидор и обернулся к ней. Его движения в лунной гравитации были плавными, отточенными. Он легко обнял ее за талию, притянув к себе. – «Бабушка, а правда, ты ела овощи с Земли? Они же были безвкусными!»

Она рассмеялась, и звук смеха потонул в монотонном гуле систем. Они стояли так, в своем маленьком мирке, отгороженном от безжалостного вакуума стеклом и сталью. Это была их третья совместная вахта на «Зените», и эта рутина стала их жизнью. Сбывшейся мечтой.

– Капитан Ивойлова ждет нас в обсерватории в шестнадцасть сотен, – напомнил Лео, взглянув на хроноком на запястье. – Предстоит разговор о Тихо. Большой.

При упоминании кратера Тихо улыбка Рейн померкла. Это слово витало на базе последние недели, становясь навязчивой идеей. Глубокий кратер. Аномальный объект. Загадка, манившая, как магнит.

– Очередной «большой разговор», – вздохнула Рейн, глядя на грядки, но уже не видя их. – У меня плохое предчувствие, Лео. Эти данные… сигнатура слишком стабильная. Слишком… инертная. Как искусственный резонанс. Не похоже на простой обломок.

– Вот потому мы, гении полевой геологии, туда и летим, – поддразнил он ее, его пальцы слегка сжали ее плечо. – Чтобы ткнуть в этот обломок пальцем, поскрести его молоточком и разобраться. Возможно, это величайшая находка со времен… Стоунхенджа. Только настоящая.

– Или величайшая ошибка, – тихо сказала Рейн. Ее взгляд устремился сквозь прозрачный купол, к безжалостному, испещренному шрамами ландшафту. Туда, где за горизонтом скрывался тот самый кратер. Ее охватило странное, иррациональное предчувствие, холодная тень, скользнувшая по спине. Слишком много голографических триллеров перед сном, Рейн. Брось.

– Эй, с тобой всё в порядке? – Лео нахмурился, его пальцы слегка сжали ее плечи. – Ты сегодня какая-то… напряженная. Еще с утра.

– Да, – она обернулась и снова улыбнулась, на этот раз усилием воли. – Всё в порядке. Просто… предстартовое волнение. Пойдем, а то опоздаем. Не хочу выслушивать лекцию Ивойловой о пунктуальности как основе выживания.

Она взяла его за руку, и ее пальцы на мгновение сжали его ладонь чуть крепче, чем обычно. В этом жесте была вся их невысказанная тревога и надежда.

Путь до обсерватории занял несколько минут. По дороге их обогнал молодой техник Брэдли, его лицо озарял внутренний восторг.

– Рейн! Лео! Вы видели последние данные спектрометра? – он почти запнулся. – Кремний! Но с примесями, которых нет в природе! Это чистейшая нанотехнология!

Рейн знала, что для Брэдли это было больше, чем научное открытие. Парень с задворок Марсианского пояса, пробившийся в лунную программу чиним умом и фанатичным трудолюбием, видел в этом объекте свой шанс. Шанс вписать своё имя не в отчёты, а в учебники истории. Это открытие должно было навсегда стереть гнетущую память о бедности и унижениях, доказать всем и вся, что он чего-то стоит. Его энтузиазм граничил с одержимостью, и это пугало.

– Успокойся, Брэд, – улыбнулся Лео. – Сначала доложим капитану.

– Да, конечно, – техник сглотнул, пытаясь взять себя в руки, но глаза его по-прежнему горели. – Это же перевернет всё!

Он кивнул им и побежал дальше.

– Энтузиазм – это хорошо, – заметил Лео. – Но у парня, кажется, уже нобелевская речь готова.

– Его энтузиазм граничит с одержимостью, – заметила Рейн. – Он сутками не выходит из лаборатории. Живет этим объектом.

Обсерватория «Зенита» была высокотехнологичным центром управления. Стены заменили гигантские голографические панели с картами поверхности и графиками данных. В центре зала, за главным пультом, сидела капитан Анастасия Ивойлова. Женщина лет пятидесяти, с сединой в строгих волосах и лицом, испещренным морщинами ответственности.

– Доктора Рейн, Лео. Вы почти вовремя, – ее голос был ровным, без эмоций. – Присаживайтесь. Брэдли уже завалил меня графиками. Ваша оценка рисков для завтрашнего выхода.

Лео начал с сухих фактов: геология кратера, план забора образцов. Рейн молча слушала, глядя на увеличенное изображение кратера Тихо. В его центре лежало нечто, напоминающее гигантскую, неправильной формы жемчужину, отражающую звездный свет с неестественной интенсивностью.

– Риски стандартные, – завершал Лео. – Ничего, к чему мы не готовы.

– Рейн? – Ивойлова перевела на нее взгляд. – Вы что-то хотели добавить? Вы выглядите скептически.

Рейн вздохнула. – Капитан, я провела повторный анализ. Сигнатура не просто аномальна. Она… инертна. Слишком. Любое внешнее воздействие может быть воспринято как попытка вторжения. Как будильник.

– «Будильник»? – Ивойлова подняла бровь. – Вы предлагаете теорию о спящем артефакте?

– Я предлагаю проявить крайнюю осторожность, – твердо сказала Рейн. – Ограничиться дистанционным наблюдением.

– Осторожность записана в каждом протоколе, доктор, – не сдержался Брэдли. – Но нам нужны образцы! Физический контакт!

– Чтобы выжить, техник, – холодно парировала Ивойлова, и Брэдли смолк. – Доктор Рейн высказала обоснованную озабоченность. Однако миссия утверждена. Завтрашний выход состоится. Но протоколы карантина будут усилены. До уровня «Омега». Это не обсуждается.

Рейн кивнула. Это был максимум, чего она могла добиться.

Строгое лицо Ивойловой на мгновение смягчилось. – Лео, не забудьте зайти к фельдшеру. Ваши показатели по витамину D с прошлой проверки всё ещё ниже нормы. Лунный свет – не лучшая замена солнцу. И… – она чуть заметно улыбнулась, глядя на Рейн, – когда ваш тот самый «первенец» созреет, прошу выделить и мне один для салата. Приказы капитана надо подкреплять хоть какими-то радостями.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.