Две маленькие дырочки на шее

Предисловие автора

Я пишу тексты практически с самого детства. Причём, тексты разные. За свои неполные на момент написания этих строк тридцать пять лет, я стал автором немалого количества рецензий на фильмы, игры и книги, нескольких видео-разборов разного кино и, само собой, ряда рассказов. Пробовал работать и с крупной формой, однако по-настоящему подобрался к этому только совсем недавно.

В данный сборник включены рассказы разных лет, к каждому из которых я написал небольшое авторское пояснение либо перед основным текстом, либо уже после него. В зависимости от того, насколько это будет уместно в данном конкретном случае. Все эти истории уже так или иначе светились на моих личных страницах, однако под одной обложкой (пускай и виртуальной) собрались впервые. За сим более не смею вас задерживать, тем более, что мы ещё обязательно встретимся во время этой небольшой прогулки. Приятного вам чтения!

Чердак

1

Пауки. Пауки и пыль. Пыль покрывала всё вокруг, непроницаемой серой пеленой, скрадывала звуки, прятала в себе свет, забирала и не торопилась отдавать. А пауки плели свои сети под потолком, между балок, между сваленных грудами стульев и за небольшим шкафом. Пауки могли ползать где захотят, но предпочитали сидеть дома. Пауки те ещё домоседы, если задуматься. Они расставляли сети, ловили в них залетающих внутрь мух, пробегавших иногда жучков или тараканов и опутывали их, подвешивали в своих белых кладовых. Иногда сразу приступали к трапезе. Мухи и жуки были ещё живыми, когда паучья слюна готовила из них суп прямо под хитиновой оболочкой, но пауки не были злодеями. Вообще в этом чудесном месте не было зла, только тишина и спокойствие. А мухи изредка его разгоняли своим жужжанием. Если уж на то пошло, то пауки были словно смотрителями в этой библиотеке времени и они жёстко штрафовали нарушителей спокойствия. Ведь в библиотеке не полагалось шуметь. Пускай это и была библиотека не книг, а вещей, где именно вещи рассказывали записанные в них самим временем истории. Ну а раз так уж сложилось, то и сами мухи зла на пауков не держали. Мол, да, сами виноваты, что тут спорить, давайте уже поскорее закончим со всем этим.

Пауки ползали где захотят, и это были не простые полевые паучки-скакунки или маленькие, пускай и проворные, пауки-волки. Нет, это были огромные, в два пальца толщиной и с восхитительно-волосатыми лапами пауки-крестовики, внушавшие иным посмотревшим на них странный иррациональный ужас. А уж чтобы взять такого в руки и речи идти не могло. Впрочем, не думаю, что пауки в свою очередь обижались на тех, кто не брал их в руки. Вообще говоря, они сами опасались тех, у кого руки были похожи на огромных пауков, и кто мог по чистой неосторожности раздавить их. Так пауки побаивались людей, а люди не питали особенного доверия к паукам, полагая их личностями себе на уме. И почему-то всегда называя их насекомыми, что, как вы понимаете, в корне неверно. Впрочем, убивать пауков тоже никто не стал бы, потому как всем с самого детства известно, что пауки полезные, а значит трогать их нельзя. У людей даже была поговорка про паука в новом доме.

Пауки ползали где захотят, и никто их не прогонял со шваброй, веником или мокрой тряпкой. Это был их чердак, их вотчина, их охотничьи угодья, в которые только изредка заглядывали мыши или выискивающие мышей кошки. По каким-то причинам большинству мышей тут не особенно нравилось, хотя пауки, разумеется, их не трогали и даже из вежливости всегда уходили за шкаф и в другие укрытия при появлении мышей. Это были очень воспитанные пауки, если так можно выразиться. А не прогонял их никто потому, что в доме уже давно никто не жил. И только изредка приезжал кто-то из людей: посмотреть не провалилась ли крыша (крыша была построена на совесть), не просел ли фундамент (его тоже делали толковые люди) и не залезли ли в дом воры (красть было нечего, но они могли впустить сырость и ветер). На чердак человек почти не заходил, только раз просунул голову в люк, осветил фонарём крышу и ретировался. Возможно ещё и потому, что луч фонарика выхватил из темноты огромные паутины с сидящими на них крестовиками. Честно говоря, один паук буквально из последних сил держался за обрывки своей сети, которую порвал открывшийся люк. Держался, чтобы не упасть человеку за шиворот. Кому охота упасть человеку за шиворот? Думаю, что никому. Но он смог-таки вскарабкаться на балку, а человек быстро ушёл. Так что обошлось без происшествий.

Пауки в нижней части дома со своими сородичами на чердаке почти не общались. Они были меньше, слабее и вполне разумно полагали, что более крупные родственники невольно могут перепутать их с едой. Они, конечно, будут переживать, что так неловко получилось, но кому от этого легче? Так что одни восьминогие с другими почти не общались. И жили в общем-то неплохо. Дичи хватало на всех, а уборками себя человек не утруждал, так что в некоторых местах паутина и пыль образовали почти что целые горные массивы со своими тропками и оврагами. Просто у человека был план: он собирался закончить все дела, а потом переехать в этот старый дом и заняться его обустройством, переместить, как он говорил, свои на тот будущий момент старые кости подальше за город и дышать воздухом. Но собирался он уже очень давно, а времени всё не было. Так что паукам жилось хорошо.

Пауков на чердаке было много, больше десятка, и все они были очень трудолюбивыми. Единственная проблема состояла в том, что почти не было мест, где бы ещё не образовалась шикарная большая паутина. Поэтому, как только внезапный сквозняк, мышь или ещё какое происшествие разрушали часть работы пауков, они тут же со всех ног бросались ткать новые сети, с деловитым видом сплетая липкие нити в причудливые узоры. Именно поэтому на порванное люком убежище паук вовсе не обиделся: теперь ему было чем заняться помимо долгого сидения в одной позе, в ожидании пока кто-то попадётся к нему в паутину.

Пауки ползали где захотят, и разумеется они ползали по нему. Постоянно. Забирались в самые укромные его уголки, перебирали своими лапками, плели на нём паутину, и даже спали. А он был нисколько не против такого соседства. Ведь тут было сухо и спокойно, а представителю его рода занятий большего было и не нужно. Он прожил хорошую жизнь и теперь просто хотел тишины. В былые времена он много шумел, громыхал, восхищал людей и все его любили, но те времена давно ушли. И если вы думаете, что он об этом жалел, то не стоит, сожалений не было. Тишина и покой, благословенные тишина и покой.

Очень многие ищут в жизни суеты, шума, внимания и огромного окружения. А он любил тишину. После почти полувека работы в музыкальной области и ещё двадцати лет стояния вместо большой тумбочки, рядом с постоянно работающим телевизором, компьютером и говорящими людьми – всё, что было ему необходимо это тишина. Этот чердак дал ему ту тишину, о которой он мечтал, и вот уже несколько лет он ей наслаждался.

И пауками, конечно. Пауки тоже были хороши.

2

Старый рояль спал. Он теперь спал довольно много, а во сне вспоминал какие-то моменты своей долгой жизни. Он почти не помнил, как был рождён и первые годы жизни тоже вспоминались смутно. Но вот многое остальное его память хранила хорошо. Иногда, вспоминая все концерты, все сыгранные композиции, вспоминая как звенели его струны и как по клавишам молотили пальцы самых разных музыкантов, рояль пытался понять, как так получилось, что он вообще думает. Ведь согласитесь, думающий рояль это несколько жутковато и необычно. И значат ли его раздумья, что он такой не один? Что старый шкаф с отвалившейся дверцей в дальнем углу чердака также может думать и думает о чём-то? Что та анфилада из стульев и одного маленького столика в свою очередь вспоминают что-то своё? Может грустят от того, что никто больше не вытаскивает их во двор, не укрывает душистой скатертью с узорами и не пьёт чай, расставив чашки, блюдца и вазы с печеньем? А может они уже давно умерли и здесь просто их безмолвные оболочки, а значит его должно пугать такое соседство?

Но пробыв на чердаке какое-то время, он начал понимать, что скорее всего с остальными вещами происходит ровно то же, что и с ним. Ведь даже при всём том, что он мог думать и вспоминать какие-то события из своей жизни, он никак не мог обратить на себя хоть чьё-то внимание. Да хоть тех же самых пауков. Он не мог откинуть крышку, не мог переставлять коротенькие ножки, не мог сам издавать звуки. С тех пор, как его затащили сюда на лебёдке через огромную дверь в одной из стен дома, что вела с чердака прямо на улицу, он не сдвинулся ни на сантиметр. Так что вполне возможно, что и шкаф сейчас смотрит на него из своего угла и думает о чём-то. Рояль мысленно улыбнулся давнему соседу.

Но самым интересным было то, как рояль видел. Ведь у него, как вы могли догадаться, совершенно не было глаз, так что по всем законам мироздания, в которые так верят люди, видеть он не мог ничего. И тем не менее он видел, видел буквально всё: весь чердак, каждую пылинку, паутинку и щёлочку. Видел часть улицы за высоким окном, видел кусочек голубого неба (а когда оно хмурилось, разумеется пасмурного), видел верхушку растущей на улице берёзы. Наверняка всё это могло бы стать предметом увлекательнейшей дискуссии и последующей научной работы среди учёных, но ведь они об этом никогда не узнают. Никто в мире, ни одна живая душа. Однако, рояль не очень-то и хотел рассказывать. Его просто занимали эти мысли, не всё же время раздумывать про пауков или вспоминать как на званом ужине пьяный господин пытался сыграть на нём гимн, а его, хохоча, отговаривали.

Да и если признаться, некоторые воспоминания рояль совсем не радовали. Скорее даже вызывали страх. Страх того, что однажды всё это может повториться и мечта о тихой спокойной жизни растает как дым, как паутину её унесёт ветер. В прежней его жизни им много восторгались, называли шедевром, а произведшего его Мастера – гением (он действительно был сделан вручную, а не на заводе). Но при этом его не щадили совершенно. Стучали по клавишам, до изнеможения изводили его струны, несколько раз, после того как от особенно стремительной игры они лопались, их меняли и тут же продолжали играть. Но это ещё не самое страшное. Самым страшным был шум. Ужасающий шум, грохот, какофония. Ведь люди считали, что раз он рояль – значит его предназначение и цель играть музыку. И он это умел, в руках разбиравшихся он творил искусство. Но была одна незадача: он ненавидел шум.

Рождённый, сделанный для того, чтобы шуметь, старый рояль ненавидел музыку. Впрочем, ненавидел, это не то слово. У него не было никакой ненависти и в начале своей жизни он даже пытался научиться её любить. Но музыка была равна шуму, а он хотел только тишины. И жизнь пошла ему навстречу. Сначала он попал в частный дом где играть приходилось куда реже, чем на различных концертах с другими инструментами. Потом дети того человека, что здесь жил стали играть сами, но полностью перестали во взрослом возрасте, а когда выросли, в семье одного из них рояль стал просто мебелью и на нём спала вечерами кошка, уютно мурлыча во сне свои кошачьи песни. А ещё через несколько лет рояль и вовсе убрали на чердак, а из дома съехали, так что теперь он мог наслаждаться благословенной тишиной, ибо звуки дома, ветер и пауки его нисколько не тревожили. Тревожили только некоторые сны, в которых он снова играл в огромном зале перед толпами людей.

Являются ли рояли провидцами или нет – этого нам знать не дано. Но эти сны старого рояля оказались вещими.

3

Одним жарким июльским днём к дому подкатила машина, заставив истошно лаять соседскую собаку. Собака была глупая и лаяла почти на всё подряд, но тут уже ничего не поделать, такой она к сожалению, уродилась на свет. Из машины вышел хозяин дома и ещё какой-то человек представительной наружности, вытирая пот со лба обычным платком. Это был оценщик, которого хозяин пригласил в дом, собираясь-таки начать его перестройку. Он хотел продать что-то из мебели, потому что с самого детства его учили не выбрасывать просто так стоящие предметы. В ходе осмотра дома мужчины договорились о продаже ряда вещей и сидели пили чай с пряниками, когда взгляд оценщика упал на виднеющуюся из комнаты дверцу в потолке коридора.

–А там у вас что, чердак? – просил он хозяина, прихлебнув чаю (с лимоном и сахаром). – Там нет ничего, что можно было бы продать?

–А знаете, я совсем запамятовал, – хлопнул себя по лбу хозяин. – Ведь там у нас тоже есть пара предметов мебели. Сломанная правда. Ещё столик со стульями, но я его продавать не хочу, за ним так удобно и хорошо устраивать чаепития в саду. Ах да, ещё есть старый рояль. На нём играл отец моей жены, да она сама в детстве. Сейчас как-то забросила, да и дети наши роялями совсем не интересуются. Они больше по садоводству и походам.

–Рояль? —оценщик почесал лоб и взял ещё один пряник (они были очень вкусные, он даже собирался съесть ещё штуки три, что с ним обычно бывало крайне редко). – Рояль – это неплохо, но много вы за него вряд ли выручите, сразу предупреждаю. На нём ведь не играли уже сколько?

–Да лет двадцать пять минимум! – усмехнулся хозяин.

–Ну вот видите. Его только настраивать надо чёрти сколько. Да, можно, конечно, настроить, а потом продать, но так вы совсем мало чего заработаете, уверяю вас. Ну да посмотреть всё равно не помешает, давайте сходим.

Они поднялись на чердак (пауки снова попрятались по углам) и оценщик принялся рассматривать рояль, смахнув с него предварительно пыль. Временами он бубнил себе под нос односложные фразы вроде «Странно» или «Хм, да неужели?» или же «Не может такого быть». Наконец, он добрался до борта, которым рояль упирался в стену, рассмотрел его внимательно и присвистнул. И так уж получилось, что расстроенный, в царапинах и с пятном от пролитого кофе, со следами кошачьих когтей на ножках и с парой лопнувших струн рояль принёс его владельцу огромные деньги. А всё из-за маленькой надписи-гравировки, которую обнаружил оценщик. Эта гравировка удостоверяла, что рояль сделан тем самым Мастером, а оценщик по счастью оказался человеком честным и не стал этого скрывать. А поэтому старый рояль в таком виде, каком он был, вытащили с чердака наружу через ту же дверь, через которую когда-то его сюда поместили, вытряхнули из него всех пауков и погрузили в грузовичок. Рояль был немного напуган, но пока держался. Ведь не обязательно же его повезут на концерт, правда? И, как оказалось, в принципе он был прав. Сначала его повезли на реставрацию.

4

Рояль хоть и оставался старым и потрёпанным жизнью, теперь это никак нельзя было сказать по его внешнему виду. Ему заменили струны, подтянули весь крепёж, покрыли слоем нового лака – так что теперь он стоял посреди комнаты, где настройщик добивался идеального звучания, и сиял. Сиял снаружи, но внутри испытывал ужас. На нём снова будут играть. Опять. После обретения вожделенной тишины его собирались выбросить в море хаоса, шума и музыки. Да ещё и приговаривали, словно издеваясь: «Ничего, ты ещё поработаешь! Устал поди без дела пылиться!». Два дня назад он услышал обнадёживающую фразу одного из рабочих «Его в музей, наверное, чтобы там стоял и всем им любовались!»,

(да-конечно-же-давайте-в-музей-куда-угодно-только-не-снова-на-сцену-прошу)

но в ответ того назвали идиотом и заверили, что такой потрясающий инструмент ещё ого-го сколько послужит и ему все будут рукоплескать! И тут рояль, если б мог плакать, зарыдал бы навзрыд. От страха, тоски и ощущения полнейшей невозможности что-то сделать. И вот настройщик завершил работу и ударил по клавишам.

Началась настоящая пытка, особенно после стольких лет тишины и безмолвия. Рояль кричал, шумел и умолял, но все слышали только прекрасную музыку, уважительно кивали головами и думали, что таких роскошных инструментов больше не делают! Было бы жаль кабы он так и пропал ни за что на чердаке, в паутине и пыли, а! Настройщик играл всего двадцать минут, но роялю эти минуты показались вечностью. И хуже всего было то, что он ничего, ничего не мог сделать. Вердикт был вынесен: концерт, огромный шумный концерт для фортепьяно с оркестром!

Рояль перевезли в театр и поставили среди других инструментов. Каждый день то одни, то другие инструменты брали на сцену, и они часами играли там на потеху публике. Было очень плохо и душно, но хотя бы не настолько, как если бы рояль сам оказался на сцене. Шли дни, недели, а его всё не трогали. И рояль уже было подумал, что так он и простоит тут неведомо сколько, навещаемый только уборщицей, не дающей вырастать на нём слою пыли (и паукам, пауков она тоже прогоняла, хотя они к роялю так и сползались к удивлению всех работников театра). Но вот полмесяца спустя его таки повезли на сцену. Оказалось, что просто улаживали все формальности и на концерт с его участием приедут лучшие музыканты страны. И, разумеется, отыскавшийся шедевр будет в центре внимания. А сейчас предстояли репетиции. Концерт через два месяца, надо поднажать.

5

К означенному сроку рояль был очень плох. Нет, внешне он всё также блестел, а игра на нём радовала приглашённого маэстро абсолютно всем, но вот самому роялю радости не было никакой. Больше всего он хотел бы сейчас исчезнуть. Он не знал значения слова «смерть», но, если бы знал, пожелал бы за любую цену немедленно умереть. Так ему было плохо от того, что всем вокруг приносило радость и счастье. Он не мог умереть, но был в состоянии самом близком к смерти, и всё же каждую минуту репетиций и прогонов чувствовал на себе сполна. Живым существам даруется некий порог боли и страданий, перейдя который они «отключаются». Рояль же был такого порога лишён.

Он скучал по своему чердаку, скучал по пыли и паукам, скучал по тишине и покою, что там царили. Он не знал, что чердак был убран, поломанная мебель выброшена, а пыль выметена (только пауки остались, потому что даже есть такая поговорка про пауков в доме), и что теперь каждый вечер в доме звучит музыка, шумят гости и смотрятся фильмы. Он не знал и скучал. А сейчас, стоя в складском помещении в ожидании завтрашнего четырёхчасового концерта и желая пропасть из этого мира (шестичасовая репетиция его совсем доконала), рояль почему-то вспомнил мышиное семейство, жившее в его недрах пару лет назад. Вспомнил тихий и совсем не раздражающий писк крохотных мышат, когда они устраивались пить материно молоко. Вспомнил их тихое сопение, когда они спали. Вспомнил как стучали их коготки по крышке, и как их однажды пытался поймать живущий в соседнем доме кот, да так и не смог, потому что мыши хорошо спрятались.

Это были приятные воспоминания, и, если бы рояль мог улыбаться, он бы это сделал.

А тем временем что-то происходило. Что-то плохое, несущее разрушение и жар, оставляющее людей без крова, а вещи пожирая в пыль. Из-за какой-то проблемы – мы до сих пор не знаем какой – вспыхнул пожар, а система пожаротушения не сработала. И к тому моменту, как вой сирен на улице возвестил о приезде пожарных, огонь уже занял почти всё здание. И вплотную подобрался к роялю.

Рояль почувствовал тепло, потом жар, потом настоящее пекло, но он не испытывал такой боли, какую испытывают люди. Поэтому ему не было больно, когда лопались струны (боль вызывала только заставлявшая их лопаться музыка), когда кошка точила когти об ножки или, когда его пытались грызть маленькие мышата, прежде, чем поняли, что он невкусный. Так что он просто чувствовал сильное тепло, оно даже было уютным и несло какой-то покой. Словно говорило: «Успокойся, теперь я здесь и отведу от тебя все печали и проблемы, поглощу их и больше не выпущу».

И рояль охотно доверился огню, который как будто хотел дружить, хотел заключить его в объятия. И он не замечал, как быстро обгорает его покрытие, пропитанное лаком, как занимается дерево, как одна за другой лопаются струны, а клавиши обгорают и отваливаются, исчезая в огненно-рыжем вихре. Он чувствовал только тепло и покой. И почему-то точно знал, что теперь он спасён, что больше бед не будет. И возможно, что там, где он теперь окажется будет достаточно тихо, спокойно и много-много милых пауков. И могу вам сказать по секрету, потому что знаю, что вы будете переживать за судьбу рояля: так и оказалось. Там не было музыки и достающего шума. Только тишина и пауки.

Рояль горел ещё несколько минут, после чего превратился в горстку горячей золы. Вскоре зола остыла и его не стало совсем. И в мире на краткий миг воцарилась тишина.

11 марта 2017 года

От автора: Идея с одушевлённостью вещей преследует меня всю жизнь. Да я, вероятно, не единственный, кто в детстве представлял вещи живыми. Даже сейчас нет-нет, да и бывает стыдно, когда швырнёшь телефон на стол или ударишь по клавиатуре. Что до этого рассказа: от его замысла до момента написания прошло минимум шесть лет. Я подумал о подобной истории, когда в очередной раз услышал на работе по радио песню «Старый рояль» группы «Цветы» (не путать с песней из фильма «Мы из джаза»).

Кто не знает, там в целом про то, что рояль играл всю жизнь, кто только на нём не упражнялся, все были в восторге, а ему бедному хочется просто тишины и всё, устал уже играть. Ну и тут же в голове возникла идея, в целом схожая с тем, что получилось в итоге. Только вот изначально я был уверен, что рассказ стоит закончить на том, что обрётший покой рояль снова выволакивают на свет и к его ужасу начинают играть. И нет этому конца-края. Однако в своё время я какой вариант так и не написал.

Шесть лет спустя с помощью отрезвляющего пинка от моей подруги, я таки сел писать текст про рояль. И поначалу держал в голове старую фабулу. Однако в итоге, как у меня бывает практически постоянно, рассказ лучше меня знал, как надо заканчиваться. Я такой финал считаю всё-таки счастливым, пускай и с определённым нюансом. Старый рояль таки получил давно заслуженный покой.

Волшебная ночь

От автора: Немного исторического контекста. Есть такая зарубежная актриса по имени Хлоя Грейс Море́ц. Я какое-то время прям страшно по ней фанател и смотрел буквально любой фильм с её участием. И плевать было, насколько он хороший или наоборот плохой. И вот в 2012 году русскоязычные фанаты актрисы проводили конкурс новогодних историй на почившем в данный момент сайте. Суть задания была предельно простая. Представьте: вечер 31-го декабря, на носу Новый Год. Раздаётся звонок в дверь. Вы открываете, а на пороге Хлоя. Дальше придумайте что было сами.

И многие из приславших работы ограничились парой абзацев текста, мол произошло то-то и то-то, а потом финал. Но я ж не просто так пишу рассказы, аж с 2006-го минимум! – подумал я. Сел за ноутбук и, в результате, выдал текст аж на 7 «вордовских» страниц. В конкурсе я тогда, кстати, выиграл, что было очень приятно.

Рассказ же, на мой взгляд, получился хорошим в любом случае и определённо стоит того, чтобы с ним ознакомиться. Приятного чтения!

1

На праздничном столе были расставлены всевозможные тарелки и миски с салатами, в вазах лежали фрукты, посередине стола в гордом одиночестве возвышалась бутылка с шампанским. С кухни доносился восхитительный аромат тушёных с пряностями баклажанов под соусом. Справа от стола установили ёлку, которую я старательно украшал за день до этого, предварительно слазав на чердак и откопав все старые игрушки, какие смог. На подсвечниках, которые я расставил по всей комнате, в боевой готовности застыли свечи, все новые, только что из целлофановых упаковок. В печи шумели и потрескивали дрова, от стальных пластин исходило приятное умиротворяющее тепло. Стоявший в глубине комнаты телевизор показывал какой-то очередной предновогодний концерт – не то «Голубой огонёк», не то трансляцию из сумасшедшего дома. Вся комната, казалось, просто кричит о том, что вот-вот тут начнётся празднование, сам воздух как будто подрагивал в ожидании. Но всё это была просто иллюзия. Не будет никакого Нового Года, как не было опостылевшего конца света неделю назад. «Лучше бы уж и вправду бы всех накрыло, – мрачно подумал я, хмуро глядя на антраша, которые выделывал на экране один народный исполнитель популярных песен. – Хоть немного бы повеселились»

Три дня назад мы договорились с друзьями, что встретим новый год у меня на даче в Подмосковье. Приехать согласились четверо, отказался только один (как потом оказалось, он был самым честным), я начал приготовления. Закупил продуктов, убрался в доме, нарядил эту чёртову ёлку, 31-го весь день проторчал на кухне. Готовить я, как ни странно, люблю и – не побоюсь этого слова – умею. Никаких невероятных я, конечно, делать не стал бы, а вот простые, но вместе с тем очень вкусные, обильные и сытные закуски у меня получались отлично. Вот я и употребил всё своё умение на изготовление праздничного фуршета, большая часть которого находилась в холодильнике.