- -
- 100%
- +
Йозеф достаёт нож, которым он через пару минут пронзит сердце своей любимой, а затем и самому себе. Мелани говорит, что смерть от его рук – это лучший подарок, какой только он мог ей сделать, и ложится на покрытие сцены. Йозеф воздевает над ней нож и в последний раз шлёт проклятье богу, что «дал человеку способность испытывать любовь, но не дал сил защитить её. И раз владыка должен получить душу любимой, так пусть же забирает и его собственную – ибо нет им сил расстаться…»
* * *И Нина, и другие актёры воочию наблюдали, насколько непривычно и неудобно Мелани и Йозефу играть на пустой сцене, без декораций и почти без реквизита. Из-за необходимости импровизировать оба начали пропускать куски текста, запинаться, между репликами повисали невыносимо долгие паузы.
– Достаточно, – тихо сказал Парсли. Тем не менее, все в зале его услышали. Йозеф и Мелани замерли и повернулись к нему. – Эти роли не заслуживают того, чтобы над ними надругались подобным образом.
Режиссёр встал со своего кресла и начал ходить кругами перед сценой, потирая крылья носа подушечками пальцев. Повисла абсолютная тишина, нарушаемая лишь шуршанием его ботинок. Затаив дыхание, Грета и актёры ждали, что же он в итоге скажет.
– Кто-нибудь хочет сыграть жрицу в этом спектакле? – спросил Парсли, повернувшись к актрисам в зале.
– Господин Парсли! – вспыхнула Мелани, но Грета движением руки велела ей молчать.
– Я повторяю свой вопрос, – уже более настойчиво сказал Парсли.
Нина украдкой оглядела зрительный зал. В партере сидели три или четыре девушки, кому была бы по силам роль жрицы, но сейчас они все были страшно напуганы.
Парсли ждал, наклонив голову, будто прислушиваясь к чему-то.
– Что, нет в труппе Театра Откровения смелых? Никто не готов рискнуть? – в обычно безэмоциональном голосе Парсли промелькнуло разочарование. С другой стороны, удивлённым он при этом не выглядел. Парсли соединил руки за спиной, прошёлся вдоль авансцены, потом остановился и задумчиво посмотрел на Мелани, от стыда готовую провалиться сквозь землю. – Что ж, очень хорошо… Нина Вицки, марш на сцену!
И прежде чем Нина в принципе осознала, что вообще она делает и чем всё это может кончиться, она покорно встала с кресла и направилась к лестнице, ведущей на сцену. Артисты в зале начали изумлённо перешёптываться. Происходило нечто экстраординарное.
– Нина? – нахмурилась Грета. – Господин Парсли, вспомните, Нина совсем неопытная, всего пару месяцев в труппе. Я совсем не уверена, что…
– Твоя неуверенность меня не интересует, – отрезал Парсли и вернулся на своё место в первом ряду.
– Если вы таким образом хотите меня наказать… – задохнулась от возмущения Мелани, но Парсли не удостоил её даже взглядом.
– Кто-нибудь, дайте Нине текст! – крикнула Грета.
Нине вручили немного помятый лист с монологом жрицы. Нина перевела взгляд с замершего в ожидании Парсли на нервничающую Грету, потом на Мелани, сжимающую от злости кулаки, на мрачного Йозефа и потом снова на Парсли, который теперь ритмично постукивал пальцем по подлокотнику. Нина глубоко вздохнула, подняла листок повыше и начала:
– Услышь меня, повелитель огня, воды и ветра! Прекрасным и неизбежным, как восход солнца после мучительно долгой ночи, был час, когда наше дыхание укутало нас нежным облаком, а тепло наших тел сожгло опутавшие наши сердца лианы. И пусть с рассветом кровь моя обагрит чёрные камни и растворится в солёных волнах Вечного Моря…
– Стоп! – прервал её Парсли. – Ещё одна любительница страдать на сцене. Это никуда не годится.
Нина пристыженно потупила взгляд. Но её мучило даже не столько недовольство Парсли, сколько тот факт, что её просто использовали. Использовали, чтобы унизить Мелани, а сейчас погонят со сцены, и дальше будут репетировать уже с Мелани.
– Ты хочешь эту роль? – вдруг спросил Парсли.
Нина растерялась, не понимая, чего он от неё ждёт.
– Ты глухая? Ты хочешь получить эту роль?! – сердито повторил он, буравя Нину взглядом из-за толстых стёкол.
– Да…
– Я не слышу! Громко!
– Да! – крикнула Нина.
– Так какого чёрта ты тут страдаешь?! – Парсли остервенело ударил кулаком по подлокотнику. – Подними текст и давай ещё раз. И ко мне обращайся! Я – повелитель огня, воды и ветра! Это я должен услышать твой крик, это я должен почувствовать твою ярость! И если не справишься, если ты меня не убедишь, здесь и сейчас, что твоя любовь достойна того, чтобы я отказался от причитающегося мне по праву и пощадил твою жизнь, вот тебе моё слово, я сегодня же… велю Грете прогнать тебя из театра, и больше ты ни на этой сцене, ни на какой другой не появишься!
Кровь бросилась Нине в лицо, она зашаталась на ослабевших ногах. Не может быть… Да что же это такое?! Как он может ставить её в такое положение?! Какого чёрта заставляет её идти ва-банк?!
Нина устремила на постановщика отчаянный, непонимающий и одновременно молящий взгляд. И тогда, к своему ужасу, она обнаружила на его губах едва заметную садистскую улыбку. Её словно ударили под дых.
Подбородок Нины задрожал, она судорожно сглотнула. К горлу подступали слёзы.
– Ничего не будет? – издевательски буднично вздохнул Парсли. – Очень жаль. Грета, у нас же были ещё кандидатки на роль Нины?
И тогда Нина не выдержала. Но вместо слёз наружу прорвался гнев, тот же самый, что захлестнул её два месяца назад на пробах. Её мышцы напряглись, она до боли сжала кулаки, её зубы впились в нижнюю губу. Не хватало только слов, чтобы выразить ту боль, что причинил ей Парсли, и ту ненависть, что её переполняла.
– Текст, – с ледяным спокойствием напомнил ей постановщик.
Нина начала заново, и строчки, написанные Парсли для вымышленной жрицы, поразительно легко легли на внутреннее состояние актрисы. Она больше не страдала, куда там, она бросала вызов своему божеству, она с готовностью, даже с мстительной радостью отдавала себя на его суд, ведь она пережила самое важное, самое прекрасное, что только может пережить человек. Чувство, которое ему самому неведомо и недоступно! Она не страдала, не умоляла, нет, она торжествовала, праздновала победу, ибо он может забрать её жизнь, но не может забрать её любовь.
Когда Нина закончила, ей казалось, что сердце сейчас выпрыгнет из груди. Дыхание сбилось, словно она только что во весь опор промчалась стометровку. Но до конца выйти из роли у неё не вышло, и она продолжала глядеть со сцены в зал с дерзким вызовом.
Пауза продолжалась изнуряюще долго. Опустив глаза, Нина внезапно осознала, что под конец монолога порвала листочек с текстом. А заметила это только сейчас.
– Мы закончили, через двадцать минут разбор, – сказал Парсли Грете. И широким шагом покинул зал.
Глава 9
Хотя Ирена ни секунды не сомневалась, что ужасное известие вызовет у Агнес самый искренний ужас, на лице подруги появилась лишь неловкая улыбка.
– Ирена… – начала Агнес. – Ну, Йозеф хочет меня убить. И что?
– И что?! Агнес, я не шучу, всё очень серьёзно! – выдохнула Ирена. Она вскочила с дивана. – Я это точно знаю! Йозеф сказал мне об этом сегодня, сам. – Теперь, когда первый, самый трудный шаг был сделан, уже не было смысла останавливаться.
– Он сказал, что хочет меня убить? – Агнес продолжала глупо улыбаться. – Ну, сказал. Но он и мне иногда такое говорит. Бывает, он выпьет, мы поругаемся… Или даже просто поругаемся… Но зачем куда-то уезжать, тем более… – она с нежностью погладила свой живот. – Тем более сейчас.
– Агнес, выслушай меня, прошу, очень внимательно, – Ирена быстро села на диванчик возле Агнес. – Да не улыбайся ты так, это всё по-настоящему! Йозеф хотел сделать это ещё два месяца назад, мы обсуждали это там, на пристани, но я тогда его остановила. Точнее… – Ирена стиснула руками виски, – точнее, отказалась участвовать. Но на этот раз от меня уже ничего не зависит!
Ирена ждала хоть какой-то вменяемой реакции, но вместо этого Агнес только с любопытством смотрела на подругу, а на её губах продолжала играть всё та же глупая улыбка. Ирена с тем же успехом могла разговаривать с тумбочкой.
– Я говорю серьёзно! – повторила она упавшим голосом. – Я… Почему ты на меня так смотришь?
Агнес вдруг замялась:
– Не знаю, как бы так сказать… Ирена, а ты себя нормально чувствуешь? Просто… ну… ты ведёшь себя странно… ты даже как будто слова произносишь не так, как раньше!
Ирена выругалась про себя. Она ещё до прихода сюда решила, что больше не будет притворяться женщиной, которая на самом деле давно сгинула за дверью с шиповником. Она больше не желает играть эту роль. Но Агнес, которая её давно знает, естественно, не могла не почувствовать разницу.
– Это всё неважно. Важно только то, что задумал Йозеф! – Ирена набрала в грудь воздуха и отчеканила. – Ещё раз. Йозеф. Хочет. Твоей. Смерти.
Агнес перестала улыбаться. Вместо этого она кротко вздохнула, ласково взяла руки Ирены в свои и покачала головой:
– Ирена, милая, я не знаю, зачем ты мне всё это говоришь, но это какая-то глупость. Да, Йозеф не идеальный, да, у нас бывают проблемы, но чтобы хотеть смерти… ты смеёшься, что ли? Перестань, давай я пойду сделаю нам кофе, а потом хочу тебе забавную штуку показать. Я тут проверяла кое-что насчёт малыша, прикинула лунную фазу… – она потянулась к раскрытой тетради со столбиками цифр.
– Агнес, ты не понимаешь, что это за человек! – Ирена в отчаянии схватила её руку. – Да, ты долго жила с ним под одной крышей, но ты не знаешь его. Ты не видела его без маски, которую он носит уже больше года. А я видела. Он трусливый лицемер. Он бессердечное чудовище. И… он уже убивал, один раз точно.
– Ну, и кого же он убил? – Агнес опять не смогла сдержать глупой улыбки.
– Я знаю, для тебя это прозвучит дико, бессмысленно, но он убил… ох… Йозефа Шала.
Агнес беспомощно всплеснула руками, словно школьная учительница, неспособная справиться с полным классом галдящих детей. Наконец, так и не прокомментировав слова Ирены, она положила на колени тетрадь и стала рассеянно переворачивать страницы.
– Агнес…
– Ирена, господи, ты сама-то себя слышишь? Ты несёшь какую-то…
– Ладно, ладно, скажу всё как есть! – Ирена схватила подругу за плечи. – То, что ты сейчас узнаешь, ты не должна говорить никому, ни одной живой душе! Йозеф Шала давно мёртв! Человек, с которым ты живёшь, забрал себе его тело, его имя, его славу и его деньги, он развёлся с его женой, оставив её и детей практически без гроша, он сдал старика-отца, у которого кроме сына никого не осталось, в дешёвую богадельню…
– Ирена, хватит! – Агнес в ужасе зажмурилась. – Хватит! Пожалуйста! Я не знаю, может, твоя болезнь так на тебя действует, или лекарства. Но Йозеф… Зачем ты говоришь про него все эти гадости? Он прекрасный человек! Да, он иногда делает ошибки. Но он меня любит! А то, что ты мне сейчас…
– Агнес, родная, я знала Йозефа, того, настоящего Йозефа! Он был чудесный парень, добрый, трудолюбивый, потрясающе талантливый артист, душа компании. Его все любили. Он отдавал часть гонораров в приюты для животных, копил своим детям на образование в лучших вузах, каждую неделю навещал лежачую мать, возил ей еду и лекарства, а они с его отцом жили в трёх часах езды от Сигора! Йозеф же, которого знаешь ты, не стоит и его мизинца! Он жалкое ничтожество. Ты и сама знаешь, он тратит все деньги на развлечения, на выпивку, на карты и на женщин. И вообще, ты думаешь, всё это время ты у него была одна такая…
Агнес закричала, будто её режут на куски, схватилась за голову, вскочила с дивана.
Ирена впервые в жизни видела Агнес в таком состоянии. Она даже предположила, что Агнес сейчас ударит её. Однако вместо этого Агнес, с силой сжав кулаки и зажмурившись, постепенно успокаивала дыхание. И тогда Ирена решила пока что притормозить, дождаться, когда подруга снова возьмёт себя в руки.
– Ирена, ты… Ты больна, больна тяжело, я догадываюсь, как тебе плохо, – в конце концов пробормотала Агнес. Она снова села на диван, но на этот раз уже не повернулась к Ирене. – Но зачем это тебе, скажи, зачем тебе разрушать мою семью? Зачем тебе придумывать такое про Йозефа? Неужели тебе будет легче, если я останусь одна, снова стану несчастной, забитой массажисткой, которая никому не нужна? Мы ведь подруги, разве нет?
– Я тебе всё это сказала именно потому, что подруги, – прохрипела Ирена. У неё вдруг начал пропадать голос, а позывы к кашлю становились всё настойчивее. Она полезла в сумку за платком, но достала оттуда также и конверт, полученный от Йозефа. – И ещё, тебе не обязательно быть массажисткой. Ты же неплохо рисуешь, ты мне ещё в салоне показывала. У тебя талант. Попробуй развить его, и ты сможешь зарабатывать этим на жизнь. А на первое время – вот, возьми конверт. Сумма не космическая, но чтобы встать на ноги…
Ирена совершенно не ожидала, что в ответ на это Агнес просто выбьет конверт у неё из рук. Несколько банкнот разлетелись по полу. Агнес тяжело встала с дивана, повернулась к Ирене и велела дрожащим голосом:
– Посмотри на меня!
Кашель прорвался наружу, и Ирена срочно приложила платок к губам. Когда приступ закончился, так же внезапно, как и начался, Ирена тяжело вздохнула и подняла глаза на Агнес.
– Я… – голос Агнес срывался, её шатало. – Я получила всё, о чём мечтала, Ирена! Я надеялась, я верила, я ждала, и вот – всё сбылось! Я встречаюсь с прекрасным человеком, гениальным актёром, живу в чудесной мансарде в центре города, мы вот-вот поженимся… У меня скоро будет малыш, Ирена! Это была моя мечта! Мечта! И ты думаешь, я дам тебе вот так, сходу, всё это разрушить?! Йозеф – это моя судьба! Мы будем счастливы!
Сил сопротивляться не осталось. Ирена в изнеможении откинулась на спинку дивана. А ведь она догадывалась, что так будет. Что всё насмарку, ничего она не добьётся. Правда слишком невероятна, Агнес не поверит ни одному её слову, а никаких доказательств своим доводам Ирена предоставить не могла.
Агнес обречена, и ничего уже с этим не сделаешь. Вечером Йозеф капнет ей в питьё Божьи слёзы.
Агнес, очевидно, заметила, как изменилось лицо Ирены, и решила, что подруга её услышала. Она наклонилась над расстроенной Иреной, мягко взяла её за скулы и поцеловала в лоб.
– Хорошая моя… – прошептала она. – Я понимаю, как тебе тяжело, как страшно… Ты запуталась… А хочешь… хочешь, я поговорю с Йозефом, и ты останешься у нас жить в гостевой комнате, а? Тебе наверное одиноко совсем, Нина целыми днями в театре… А потом, когда родится малыш, наш мальчик…
– Не будет никакого малыша… – одними губами ответила Ирена.
И вдруг она почувствовала, как её глаза наполняются слезами.
Слёзы, настоящие слёзы! Какое удивительное, давно утраченное ощущение! Ирена так долго носила одну маску за другой, что она и забыла, сколько лет назад искренне плакала в последний раз. И влага в глазах куда сильнее, чем любой наркотик, заставила её почувствовать себя снова живой.
Горе рвало Ирену в клочки, и слёзы ручьями побежали по её щекам. Но как бы плохо Ирене ни было, она бы отдала всё на свете, чтобы продлить этот момент ещё хотя бы немного. Она плакала и чувствовала, будто облепившая её несчастную душу зловонная скверна истончается, иссыхает и начинает потихоньку осыпаться…
Но время невозможно ни повернуть вспять, ни даже остановить. Слёзы кончились, и на смену им пришла нарастающая боль в груди. Агнес взяла со стола упаковку бумажных салфеток и протянула Ирене, та выдернула сразу целый ком и жадно зарылась в него лицом. Ей так хотелось вернуть то волшебное чувство, снова ощутить в глазах хотя бы одну слезинку, хотя бы на мгновение!
– Я не расслышала, – не поняла Агнес. – Что ты сказала? Ну, перед тем как…
Ирена подняла на неё затуманенный взор. Ей казалось, что она слышит голос Агнес как-то приглушённо, будто между ними полотно двери…
Или крышка гроба.
– Ребёнок родится мёртвым… или не родится вообще, – бесцветным голосом сказала Ирена. Теперь она как будто говорила сама с собой, уже не заботясь о том, какое впечатление производят её слова на Агнес. Мозг Ирены словно залили густым клеем, чувства засыпали один за другим, остался лишь быстро усиливающийся спазм в груди. – У таких как Йозеф… как я… мы не можем иметь детей. Тихий Мир отнял у нас этот дар. Это плата за…
Ирена не договорила, разрывающий нутро приступ кашля заставил её согнуться пополам. Словно её лёгкие рвались наружу, на свободу, Ирена заходилась ужасным лающим кашлем и никак не могла остановиться. Её ослабевшие трясущиеся руки уже не были способны удержать платок у рта, капли крови брызгали на её пальцы, на юбку, на светлую обивку дивана, на соломенный ковёр… Ирена свалилась с дивана на пол, её тело начало сотрясаться в ужасной судороге.
Она не имела права плакать. Она недостойна подлинных слёз. Она попыталась завладеть сокровищем, которое предназначалось не ей.
И теперь пришла пора платить по счетам.
– Ирена! Ирена! – в отчаянии взывала к ней Агнес, но её голос раздавался всё тише и тише.
А потом Ирена ощутила, что глубоко в её грудной клетке что-то как будто лопнуло.
Тут же прекратился кашель, исчезла боль, исчезли судороги… А потом пришло спокойствие. Абсолютное спокойствие и безмятежность, которые Ирена слишком хорошо помнила. Мир вокруг начал быстро тускнеть. Нет, только не сейчас! Только не сейчас! Её глаза в ужасе расширились, она предприняла последнее, титаническое усилие и вцепилась в локоть Агнес, опустившейся возле неё на колени:
– Беги… прошу… беги…
А потом та, кого Агнес знала как Ирену, умерла.
* * *Агнес ещё какое-то время оторопело смотрела на медленно остывающий труп, не в силах осознать, что именно только что произошло. Она повторяла имя подруги, робко касалась её рукой, но никаких признаков жизни в теле уже не осталось. Из уголка полуоткрытого рта Ирены на пол текла тонкая струйка крови. В её глазах застыл смертный ужас.
Через пару минут Агнес поднялась на ноги, но это произошло помимо её воли, почти машинально, спинной мозг принял это решение за неё.
Всё ещё в глубоком ступоре, она подошла к журнальному столику, приложила к уху телефонную трубку и позвонила в театр. Это тоже было почти машинальным действием. Она всегда так делала, когда сталкивалась с экстренной ситуацией: звонила Йозефу и просила принять решение за неё.
Ответил кто-то из административных работников театра, Агнес попросила позвать Йозефа Шалу. Работник ответил, что Йозеф на показе и вряд ли сможет с ней сейчас поговорить. Тогда Агнес с ровно той же неживой интонацией и теми же словами повторила свою просьбу. Работник начал было спорить, и тогда Агнес произнесла это в третий и сразу же в четвёртый раз, без паузы.
Всё то время, что работник ходил за Йозефом, Агнес тупо пялилась на лежащее посреди гостиной бездыханное тело. Психика Агнес всеми силами защищала себя от чудовищного испытания, от внезапного страшного горя, которое тяжело переживать даже людям, полностью контролирующим свои эмоции. А Агнес к таким совершенно точно не относилась. К тому же, она была на пятом месяце беременности.
– Агнес? В чём дело, говори быстрее, у меня меньше минуты! – услышала она такой знакомый, такой родной голос Йозефа.
– Милый… здесь… Ирена… она… – Агнес только и могла, что выпаливать первые же слова, приходящие ей в голову. И одновременно она чувствовала себя как воздушный шарик, который до предела надули гелием. В любую секунду этот шарик может лопнуть, и сметающий всё на своём пути шквал чувств выплеснется наружу.
– Агнес! – свирепо сказал Йозеф. – Всё, вешаю трубку, перезвоню как освобожусь.
– Ирена умерла! – закричала Агнес и сама перепугалась своего крика. – Она здесь, Йозеф, она лежит тут, у нас в гостиной, прямо передо мной, тут везде кровь, Йозеф, я…
На том конце трубки повисло молчание.
– Йозеф! Йозеф, пожалуйста, ответь мне что-нибудь! – Агнес в отчаянии приникла к самому микрофону, она с трудом выговаривала слова. Её душили рыдания. – Йозеф, мне страшно, я не знаю, что делать, я…
Всё ещё тишина.
– Йозеф, скажи мне, что мне делать?! – давясь слезами, умоляла Агнес. – Я не знаю… Мне звонить в скорую, в полицию, что мне…
– Нет! – резко прервал он её. Потом его голос немного смягчился. – Слушай внимательно! Оденься, оставь входную дверь приоткрытой, а сама иди в бар на той стороне. Или приезжай сюда, к театру. Короче, нужно, чтобы ты ушла. Мы разберёмся. Поняла меня?
– Йозеф…
– Вот и умничка. Люблю тебя. А сейчас мне надо бежать.
Гудки. Тогда Агнес бросила, точнее, уронила трубку на рычажки телефонного аппарата. Трубка соскользнула и свалилась на пол, но Агнес ничего не заметила. Мысли путались, её всю трясло, хотелось бежать далеко-далеко и не оглядываться…
В этот момент в гостиную вошёл Барон. Не обращая ни малейшего внимания на охваченную паникой хозяйку, он вальяжно подошёл к телу Ирены, принюхался к её пальцам и вдруг злобно зашипел.
– Барон! Иди сюда! – позвала его Агнес. Кот никак не отреагировал. – Барон! Сейчас же! – сорвавшимся голосом закричала его хозяйка.
Надо убрать кота в переноску и как можно скорее уйти из квартиры, как и велел Йозеф.
Но Барону было не до неё. Шерсть на его спине встала дыбом, он злобно заверещал. После чего, к неописуемому ужасу Агнес, кот кинулся на тело Ирены и начал рвать его зубами и когтями.
Наблюдая творящееся перед её глазами кровавое безумие, Агнес решила, что сходит с ума. Она ощутила, как её захлёстывает дурнота, она вот-вот упадёт в обморок. Протянув руки к беснующемуся коту, она сделала шаг вперёд, но ноги её подвели, она упала на колени, и её стошнило на ковёр. Потом она повалилась на бок, и её сознание милосердно отключилось.
Глава 10
За пятнадцать минут, оставшиеся до разбора, Нина успела сбегать в гримёрку переодеться. Избавившись от тесного габардинового костюма, к тому же раздражающего кожу, и с наслаждением облачившись в привычные свитер и джинсы, Нина на секунду остановилась перед зеркалом. Да, как она и боялась, её лицо покрывали жирные разводы от грима: читая монолог жрицы под самый конец показа, Нина вспотела, несколько раз трогала лицо, и теперь на её лбу, щеках и подбородке красовались тёмные полосы.
Когда всё закончится, она срочно примет душ, но уже сейчас надо избавиться от уродливых полос. Нина стала открывать ящики гримёрных столов один за другим, однако жидкости для снятия грима нигде не было. Другие актрисы, ожидающие разбора в гримёрке, Нине помочь отнюдь не торопились. Они о чём-то шушукались в уголке, время от времени искоса поглядывая на девушку. И, похоже, дело было совсем не в тёмных разводах. Нине это не понравилось, но сейчас её мысли были заняты совсем другим.
Придётся бежать в женскую уборную и срочно умываться.
В уборной никого не было, хотя из кранов с журчанием бежали тонкие струйки. Нина склонилась над ближайшей раковиной, шумно высморкалась, потом зачерпнула полные пригоршни воды и принялась отчаянно тереть лицо. Однако проклятый грим сходил очень медленно и неровно, Нина убедилась в этом, заглянув на секунду в зеркало. Она продолжила умываться. В конце концов кожа на её лице хоть и избавилась от тёмных полос, но заметно раскраснелась, а свитер и волосы намокли. Часов в уборной не было, и Нина нервно гадала, начался уже разбор или нет. В любом случае возвращаться в гримёрку и переодеваться в сухое уже точно нет времени. Придётся идти как есть.
Но стоило ей выйти в коридор, как она лицом к лицу столкнулась с Мелани. Актриса всплеснула руками:
– А, вот ты где! А я уж тебя обыскалась.
– Мелани, пожалуйста, разбор вот-вот начнётся! Если хочешь, поговорим после него… – Нина попыталась обойти актрису, но уже в следующий момент в горло Нины упёрлись маникюрные ножницы.
– Что… – обомлела Нина, мгновенно потеряв голос. – Что ты…
– Просто хочу быть уверенной, что ты поймёшь меня правильно, – пояснила Мелани, приторно улыбнувшись. – И да, ты останешься тут, пока не выслушаешь до конца. Разбор подождёт. Ты, я помню, не особо выбирала момент, чтобы выставить меня на посмешище.
Хоть Мелани и говорила спокойным, даже дружелюбным тоном, лезвия, прижатые к шее Нины, свидетельствовали, что на самом деле внутри актрисы бурлят обида и злость. Она, разумеется, не простила Нине выходку в костюмерной, а уж после того, как Нина прочитала её монолог в финале показа, Мелани просто не могла всё так оставить. А Нина очень хорошо знала, насколько ведущая актриса мстительна, по театру ходили жутковатые истории о том, как Мелани подсыпала своим обидчицам, реальным или предполагаемым, осколки стекла в обувь, а одной девушке во время репетиции Мелани якобы нечаянно подожгла волосы.
– Ты кем себя возомнила, подруга? – всё тем же дружелюбным, даже ласковым голосом спросила Мелани. – Дерзишь мне в костюмерной, помогаешь Парсли при всех меня унизить. Ты, мне кажется, не вполне разобралась, как у нас в театре всё устроено.