Консоламентум. Следы на камнях

– Монмартр, рю Клиньянкур 12—14… комиссару Рено. Это срочно, Филипп! – закончил инспектор д’О.

***

Утро в коттедже началось поздно, как всегда.

Солнце, уже поднявшееся к зениту, заливало комнату ослепительным светом, но плотные ставни превращали его в золотистую вуаль. За окном волнами колыхались бесконечные лавандовые поля, теряющиеся в дымке горизонта. Аромат цветов, густой и пьянящий, просачивался сквозь щели старых рам, смешиваясь с прохладой каменных стен.

Девушка стояла у стола, обнажённая, как античная нимфа. Она пила молоко прямо из глиняного кувшина, и белые капли, словно жемчужины, скатывались по её шее, задерживались в ямочке между ключиц, затем исчезали в тени между маленьких, упругих грудей. Солнечный луч, пробившийся сквозь ставни, скользил по её телу, очерчивая влажный след на животе.

Пара блестящих глаз наблюдала с кровати за этим священнодействием. Алессер, полулёжа на смятых простынях, подпирал голову рукой и смотрел, как солнечные блики играют на её мокрых губах, как капли молока медленно скатываются по её телу – живая картина, достойная кисти Ренуара. Он наслаждался спектаклем, в котором был единственным зрителем, а угол подушки – его личной ложей в этом утреннем театре.

День действительно обещал быть знойным. Через открытое окно врывался ветер – не освежающий, а тяжёлый, пахнущий нагретой лавандой и пылью просёлочных дорог. Он обжигал кожу, напоминая, что за стенами коттеджа уже разгорается настоящее провансальское лето.

– Давай возьмём машину? – Алессер развалился в кресле, закинув ноги на стол. – В деревне есть «Ситроен». Фиолетовый, как эти поля, – кивнул он в окно. – Почти новый.

Девушка провела тыльной стороной ладони по губам, смахивая молочные усы:

– Куда ехать?

– К термам. Там, за холмами. – Он встал, и свет очертил его торс, подчеркнув тень между рёбер. – Озеро, кипарисы… Вода как парное молоко.

Она повернулась к окну. За стеклом растекалась расплавленным золотом долина, и ветер гнал по ней серебристые блики.

– Ты сходи, – сказала она, проводя пальцем по подоконнику, где лежали засохшие соцветия. – А я останусь – хочу залезть в ванну…

Позавтракав – ломтём сыра, горстью олив, допив остатки молока – он накинул рубашку, лёгкие штаны, надел теннисные туфли и бегом направился в деревню на поиски автомобиля.

***

Деревня бурлила. Всюду сновали группки людей, громко шушукаясь и оживлённо жестикулируя.

– Нет, ну вы представляете?! Инспектор считает – убийство!

– Цыгане… конечно, цыгане… кто ещё?

– Вот вечны вы так. Может, просто с собутыльником не поделил что.

– Нет, это какой-то журналист из Парижа!

Прослушав очередной полилог, Алессер почувствовал прохладу в ногах, низ живота предательски напрягся, шею начало сводить. Автоматически он свернул налево от «площади», в сторону энотеки Анри.

Там тоже было многолюдно, но тихо. Санитары на носилках засовывали большой чёрный мешок в карету скорой помощи. На гравии дорожки, ещё огороженной белой лентой, виднелись бурые пятна. Рядом с каретой стоял невысокий сухощавый мужчина. В растерянности он рассматривал толпу, по очереди задерживая взгляд на лице каждого присутствующего. Не желая участвовать в этой дуэли, наш герой медленно отошёл за выступ стены ближайшего дома, в тень растущей здесь смоковницы.

Пот стекал обильно, белая ещё утром рубашка потемнела, казалось, что на неё только что вылили таз воды. Мысли жалящим роем залетели в голову. Так же медленно мужчина, не выходя из тени, повернул за угол и, ускоряясь, пошёл в сторону фермы, где планировал арендовать мотор.

Идти нужно было минут двадцать. Бежать он уже не мог: ноги были как из ваты. Встречаемые группы людей на него внимания не обращали – он хоть и был не местным, всё же за пару лет его лицо уже примелькалось. Кого-то он знал по имени, с кем-то просто здоровался… В общем, интереса он у местной публики уже давно не вызывал.

«Ситроен» блестел железными боками на солнце, словно готовый к бою преторианец, – новая модель Type B2, пурпурно-белой расцветки, была почти новой, трёх лет от роду, одна из первых, сошедших с парижского конвейера в Жавеле. Андре Ситроен был одним из первых производителей, внедривших конвейерное производство в Европе, что позволило выпускать автомобили в больших количествах и по доступным ценам. Алессер провёл пальцем по капоту, чувствуя кожей мелкую вибрацию ещё не остывшего мотора. Три года – для машины возраст младенческий, но местный сыровар, владелец этого чуда, использовал её лишь по особым случаям: дважды в год – на ярмарку в Арле, да раз в месяц – к любовнице в Авиньон.

– Двойная стоимость бензина, – усмехнулся Алессер, перебирая в кармане монеты. Дешёво, учитывая, что за такую машину в Марселе с него бы содрали тройную цену.

***

Волосы ещё были влажные. Расчёсанные на пробор, они приятно охлаждали плечи, спину и грудь. Лучи солнца, прорываясь через плотный белый тюль на окнах, горячими щипцами хватали за руки, ноги, раскаляли тело. Кира всё время вертелась, чтобы не покидать опасную зону из-за зеркала, находившегося рядом с окном. Нанеся лёгкий макияж, надев свободное льняное платье, защитившись широкополой белой шляпой и сандалии, она опасливо выглянула во двор.

Привыкнув к яркому свету, девушка скользнула под сень ив, окружающих дом.

Запах трав накрывал с головой плотным ватным одеялом. Стрёкот насекомых как оркестр отбивал свой особый ритм лета. Ни облачка, ни птицы, ни человека на всю бескрайнюю ойкумену фиолетово-зелёной вселенной, накрытой лазурным куполом!

Резкий лязг тормозов выбросил её из состояния медитации. Созданная автомобилем воздушная волна окатила девушку клубами горячей дорожной пыли. Из открытого окна мелькнула кисть, характерным движением манящая занять место рядом с водителем.

– Может, снова в ванну?! – съязвила она.

– Не сейчас, – хмуро ответил Алессер.

– Что с тобой? – удивилась Кира.

– Садись, поговорим по пути…

Кира, нахмурившись, скользнула на пассажирское сиденье, хлопнув дверью. Машина рванула с места, оставляя за собой облако пыли и тревожную тишину вместо стрекота насекомых. Алессер молчал, крепко сжимая руль.

Прованс, Гланум, суббота 3 июня 1922 года.

Аметистовые поля сменились ровным ковром изумрудных лугов, окаймлённых оливковыми рощами. По краям извилистой дороги, словно статные часовые, выстроились кипарисы.

Алессер и Кира приехали в Гланум, когда солнце, собиралось перебраться за холмы, окрашивало небо в золотые и розовые тона. Дорога из Бонньё заняла у них чуть больше часа, но казалось, что они попали в другой мир. Арендованный Ситроен, медленно катил по узкой грунтовой дороге, ведущей к древним руинам. Кира, сидя рядом, молча смотрела в окно, её мысли были далеко, но в её глазах читалось облегчение – они были в безопасности, хотя бы на время.

Гланум встретил их тишиной. Руины терм, полускрытые зарослями оливковых деревьев и диких трав, казались призраками прошлого. Камни, из которых были сложены стены, всё ещё хранили тепло дня, но пространство уже начинало наполняться вечерней прохладой. Алессер остановил машину в тени большого кипариса, и они вышли, оглядываясь по сторонам.

– Здесь красиво, – тихо сказала Кира, её голос звучал почти шёпотом, как будто она боялась нарушить покой этого места.

– Да, – согласился Алессер, – и здесь нас никто не найдёт.

Они нашли небольшое укрытие среди руин терм, где сохранились остатки стен и арок. Место было защищено от ветра и скрыто от посторонних глаз.

Озеро поблескивало сквозь заросли самшита, но желание искупаться осталось где-то в утренних настроениях:

– Ты говоришь, что его убили? Разбили голову?

– Да, именно так говорили в толпе. Журналист из Парижа! И инспектор там… очень знакомое лицо.

– Ты говоришь, его убили разбив бутылку о голову?! Но… – Ужаснулась Кира.

– Брось! Это же просто совпадение. Такое бывает… Это было давно, ничего не известно. А газетам подавай беллетристику. Просто кажется, что все эти происшествия похожи одно на другое… – попытался смягчить диалог и успокоить любимую Алессер.

– Стоило уезжать из Парижа? – съязвила Кира.

– Посмотри вокруг! – рассмеялся, скрывая напряжение в голосе, Алессер.

Кира кивнула, но её взгляд был рассеянным. Она смотрела на руины, на камни, которые когда-то были частью величественного здания.

– Ты думаешь, они знали, что их термы станут руинами? – спросила она, указывая на остатки стен.

– Наверное, нет, – ответил Алессер. – Римляне строили их так, будто думали, что они будут стоять вечно.

Свернувшись калачиком, на заднем диване Ситроена, Кира спросила:

– О чём ты дальше напишешь? – спросила она.

– О нас, – ответил Алессер, не отрывая взгляда от её глаз. – О том, как мы нашли это место, как оно стало нашим убежищем.

Кира улыбнулась:

– Ты всегда находишь вдохновение, даже в таких ситуациях.

– Это помогает мне не сойти с ума, – признался он.

– Спасибо, что привёз меня сюда, – тихо сказала Кира.

– Спасибо, что поехала со мной, – ответил Алессер, перелезая, через спинку переднего сидения, к любимой.

Автомобиль, притаившийся в тени разрушенного нимфея, превратился в камеру-обскуру, где свет и тень рисовали подвижные фрески на бледной коже двух пленников страсти. Кира, освободившаяся от льняных оков платья, напоминала теперь античную танцовщицу с помпейской фрески – её изгибы повторяли линии полуразрушенных колонн, ставших статистами для их дуэта.

Алессер обнаружил, что его пальцы движутся по её спине, как археолог по клинописной табличке – расшифровывая неведомый доселе язык, где каждая родинка была знаком, а мурашки – пунктиром забытого послания. Её дыхание слилось с шёпотом оливковых ветвей, создавая странный контрапункт, достойный фортепианных прелюдий Сен-Санса – тех самых, где каждая нота висит в воздухе, как капля масла на древней амфоре.

Когда она откинула голову, последний луч заката скользнул по её шее, повторив траекторию золотого стиля на чернофигурной вазе – той, что хранится в запасниках Лувра и изображает Диониса, склоняющегося к спящей Ариадне. В этот момент весь Гланум превратился в гигантский театр с декорациями. Кипарисы замерли, как хор в античной мелодраме. Развалины терм образовали продуманную мизансцену. Даже сверчок в траве соблюдал паузу, словно ожидая реплики.

Их соединение напоминало процесс реставрации фрески – медленное, бережное раскрытие слоёв, где каждый прикосновение могло как разрушить, так и явить миру забытую красоту. В финальный момент Кира закусила губу, и эта гримаса странным образом повторила выражение лица менады с барельефа из Арля – той самой, что хранила тайну двухтысячелетней давности.

После они лежали, словно две фигуры на метопе – застывшие в вечном движении, разделённые трещиной времени, но всё равно составляющие единое целое. Запах нагретого солнцем камня смешался с ароматом её волос, создавая странный букет – половина Прованс, половина что-то неуловимо личное.

– Мы как эти мозаики, – прошептала Кира, проводя пальцем по его груди, – Сложены из тысяч кусочков, и никто, кроме нас, не знает истинного рисунка.

Алессер молчал. Он думал о том, что каждая близость – это палимпсест, где новые впечатления ложатся поверх старых, не стирая их полностью, а лишь делая чуть менее различимыми. Где-то в темноте запел соловей, и его трель стала последним мазком на этой странной картине – живой, дышащей и такой же хрупкой, как римское стекло, пережившее двадцать веков.

– Замок, – сказал он вдруг, голос звучал глухо в вечерней прохладе. – Монтобан. Он где-то возле деревни, совсем близко. Трактирщик указывал на вершину Бонньё.

Кира приподнялась на локте. В её глазах вспыхнул огонёк азарта, смешанный с остатками страха. – Ты хочешь… сейчас?

– Нам все равно возвращаться… – Он сел, обхватив колени руками. – Эта смерть… Мартель… Она слишком похожа на ту, в Фонтенбло два года назад. Как будто кто-то отправил послание. Или… – он замолчал, не решаясь договорить.

– Или ты каким-то образом предвидел? – закончила за него Кира. – Или замок, и граф, и этот профессор Ран… Может быть они связаны с Фальком? Может, там есть что-то, что объясняет… это совпадение? Или связь?

– Или там есть ответ, почему журналист, интересовавшийся тем же самым, теперь мертв, – добавил Алессер мрачно. – Трактирщик предупреждал не соваться. Но после сегодняшнего… Нам нужно знать. Хотя бы просто увидеть его. Убедиться, что он реален.

Мотор завелся с одного нажатия на кнопку стартера. Резко повернул руль, и машина снова выехала на узкую грунтовую дорогу, ведущую обратно к дому.

Дорога петляла меж заросших склонов, становилась всё уже и круче. Виноградники и лавандовые поля сменились густым кустарником и низкорослыми дубами. Воздух стал холоднее, пахнуть хвоей и влажным камнем.

– Ты уверен, что это туда? – прошептала Кира, вглядываясь в серый полумрак. – Ничего не видно.

– Должны быть близко. Трактирщик говорил – над деревней, на склоне…

Внезапно дорога вывела на небольшую, заросшую травой площадку. Алессер заглушил мотор. Тишина обрушилась, звенящая и плотная. Они вышли.

Перед ними, на самом гребне холма, вырисовывался силуэт. Не груда камней, как в Лакосте, а нечто монументальное и мрачное, утопающее в буйной зелени столетнего плюща. Замок Монтобан. Он казался не столько построенным, сколько выросшим из самой скалы, его башни и стены сливались с очертаниями холма. Окна, темные провалы в каменной плоти, смотрели слепо. Ни огонька, ни признака жизни. Гнетущее ощущение покинутости и вечности висело в воздухе.

– Господи… – выдохнула Кира. – Он есть. И он… жуткий.

– Заброшенный? – Алессер сделал несколько шагов вперед, стараясь разглядеть детали в нарастающем свете. – Выглядит так. Но трактирщик говорил про огни… Профессор Ран…

Они осторожно приблизились к массивным, почерневшим от времени воротам. Медная табличка с девизом «LUX ASTRA NOBIS DUCES» была покрыта патиной, но буквы читались четко. Сами ворота, окованные железом, казались наглухо запертыми на века. Заросшая тропинка вдоль стены также не показывала следов недавнего присутствия человека.

– Ничего, – разочарованно прошептал Алессер. – Как будто здесь и правда сто лет никто не был. Может, трактирщик просто…

Он не договорил. Кира, обходившая замок с другой стороны, где земля была более влажной и мягкой, внезапно замерла. Она присела, вглядываясь в грунт у края дорожки, ведущей к задним, менее внушительным воротам.

– Алессер! Смотри!

Он подбежал. В грязи, еще не высохшей после вчерашнего ливня, отпечатались четкие, свежие следы автомобильных шин. Они вели от замка вниз, по направлению к другой, скрытой в кустах дороге, которая, судя по всему, шла в обход деревни. Следы были четкими, не размытыми дождем, им не могло быть больше суток. Внезапно замок уже не казался просто заброшенной руиной. Плющ на стенах выглядел уже не декором, а камуфляжем, а каждый оконный проем – наблюдателем. Все приобрело зловещий оттенок. Здесь бывали. Совсем недавно. И уехали на машине, чьи следы вели в неизвестность, возможно, к месту убийства.

– Нам пора. Сейчас же, – сказал Алессер, хватая Киру за руку. – Здесь живут. И если они вернутся… или если кто-то видел нашу машину…

Они бросились обратно к Ситроену. Прекрасный пурпурный цвет машины теперь казался им кричаще заметным. Замок Монтобан, молчаливый и мрачный, провожал их своими слепыми окнами-глазницами. Они нашли его. И то, что они увидели – не развеяло страхи, а лишь подтвердило худшие подозрения и добавило новую, материальную улику: свежие следы шин, ведущие от ворот тайны прямо в жерло реальной опасности.

– Нам пока не стоит появляться в деревне, – сказал он. – Не сейчас. Если инспектор д’О начнёт задавать вопросы, мы окажемся в центре внимания. А это последнее, что нам нужно.

Кира кивнула, хотя её интуиция не предвещала спокойствия. Дорога плыла за стеклом, будто недописанный рассказ, а в такт гулу мотора стучало одно: «неотвратимость» – слово, которое в её лексиконе давно заменило «страх». Они ехали в молчании, только шум двигателя и шуршание редких камушков под колёсами нарушали тишину.

Вечер на юге, как и всегда, свалился на мир внезапными сумерками звездной прохлады…

Фары осветили гравийную дорожку, захватив в поле видимости массивную деревянную дверь, с бронзовым кольцом и стрелками дверных петель.

В доме было тихо. Алессер развёл огонь в камине. В буфете стояла бутылка вина из погреба Анри, было получено молчаливое согласие на сигарету, ночь начиналась медленно.