Фольклор и литература бурят о присоединении к России: исследование исторической памяти

Как видно из рассмотренного выше материала, в фольклорном историческом дискурсе бурят – переселенцев из монгольских ханств присоединение к России устойчиво связывается с идеей о пользе и необходимости верховной власти, воплощённой в образе хана-покровителя. Если в фольклоре бурят предбайкальского происхождения альтернативой российскому подданству выступает жизнь без какой-либо верховной власти, то в дискурсе бурят-переселенцев «Белому царю» противопоставлены монгольские или маньчжурские правители и присоединение к России рассматривается как результат выбора между разными сюзеренами, которые сравниваются по их способности обеспечивать порядок и благо для своих подданных. Такие представления о фундаментальном значении верховной власти, носителем которой выступает хан, имеют глубокие корни в монгольской политической культуре и восходят как минимум к эпохе Чингисхана [Скрынникова 2013]. Учёные уже отмечали, что наследие монгольской политической культуры действительно способствовало успешной интеграции бурят, пришедших в российское подданство из государств монгольских ханов, в политическую систему Российской империи [Монгольские народы 2018: 64–65]. Как показывает наше исследование, это наследие повлияло не только на взаимодействие и инкорпорацию бурятских элит в российскую политическую систему, но и на народные представления об истории отношений с Российским государством.

Помимо фактора монгольской политической культуры следует отметить ещё два обстоятельства, поспособствовавших формированию среди бурят-переселенцев таких комплементарных по отношению к Российскому государству исторических представлений. Во-первых, это деятельность буддийской сангхи (а буддизм в первую очередь распространился и закрепился среди селенгинских и хоринских бурят), которая ценила благосклонное отношение к себе государства и представляла российских правителей как покровителей буддизма [Цыремпилов 2009]. Во-вторых, это привлечение бурят, живших на приграничной территории, к службе по охране границы [История Бурятии 2011а: 68–71], что также способствовало формированию у них представлений о России как о своём государстве, интересы которого они защищают. Это подтверждается немалым количеством преданий и песен, которые в бурятском фольклоре связаны именно с установлением и охраной границы.

По-видимому, именно в результате действия вышеперечисленных факторов в фольклоре хоринских и селенгинских бурят переселенческий дискурс о присоединении к России занял доминирующее положение, целиком определив характер традиционных нарративов об отношениях с Российским государством. Тексты с мотивами северного дискурса, говорящие об антагонизме бурят и русских, среди этих групп зафиксированы в крайне малом количестве [Балдаев 2019: 603; Санджэ-Сурун 2017: 42] и, насколько можно судить по имеющимся материалам, не представляют собой устойчивую традицию.

Завершая рассмотрение представлений о принятии российского подданства в фольклоре бурят – переселенцев из монгольских ханств, стоит сказать, что наряду с преданиями о переселении в Россию среди этих групп бытуют пророчества о будущем возвращении в Монголию [Санджэ-Сурун 2017: 55–57; Строганова 1996: 75–77]. В них говорится, что однажды наступят трудные времена и ради выживания бурятам придётся вернуться на когда-то оставленные ими земли, которые до сих пор ждут их в Монголии. Думается, что такие пророчества можно рассматривать как инверсию преданий о переселении. Здесь прослеживается та же парадигма отношения к своему подданству как к выбору между разными правителями и государствами: когда-то во время кризиса монгольских государств буряты ушли в поисках лучшей жизни в государство «Белого царя», а если трудные времена наступят уже в Российском государстве, они смогут уйти в Монголию. Примечательно, что и переселение из Монголии в Россию, согласно некоторым преданиям, было заранее предсказано пророчеством [Балдаев 2019: 455]. Отметим, что мотив возвращения придаёт нарративам о переселении в Россию иной смысл и способен превратить их из обосновывающей памяти в контрапрезентную (см. [Ассман 2004: 83–84]), поставив под сомнение существующий политический порядок: в свете пророчеств о будущем возвращении российское подданство рассматривается не как окончательный статус бурят, а как временное явление. Не случайно эти пророчества наиболее активно распространялись в периоды кризисов российской государственности – в начале ХХ века и в 1990-е годы [Строганова 1996].

Примечания