Нейроэфир. Ренни. Начало

Глава 1

━━━━━ ✦ ━━━━━

НАКАЗАНИЕ И ПРЕСТУПЛЕНИЕ

На залитой утренним солнцем скалистой площадке всё было готово к казни. На груде бесформенных камней сидел палач – огромный молодой человек с изуродованным лицом: обожжённая кожа, рассечённая бровь, неровно сросшийся нос, всё в нем, будто бы нарочно, вызывало отвращение. Это был известный в местных кругах Гаргул. Он поглаживал череп, привязанный к поясу, что-то бормоча себе под нос. Перед Гаргулом на коленях стоял тощий побитый паренек с бритой головой и татуировкой мёртвой куницы, стекающей с лица до самой шеи. Несчастный тяжело дышал, опустив голову. Его грудь была исполосована свежими порезами, одно плечо сильно опухло – явно после вчерашнего допроса. Губы потрескались от жажды, на лице застыла смесь боли и страха. Рядом с пленником, на камне, лежал странный изогнутый клинок, обугленный по краям, предназначенный для быстрого отсечения головы. Соседство с таким предметом вызывало у обречённого нервную дрожь. Неподалёку также валялся кусок механизма от катапульты.

– Догеройствовался Сухой… – неуклюже сплюнув себе же на ботинок, прошептал кто-то в толпе. Прошептал так, чтобы Гаргул не услышал.

– Героем на большой земле нужно было жить. А в этом аду им одна дорога, – буркнул стоявший рядом.

Решившим здесь обосноваться людям, было привычно, что в воздухе витал сырой, гнилостный запах, смешанный с ароматом разлагающихся листьев. Чтобы разглядеть небо, нужно было задрать голову повыше – лагерь банды Куниц располагался в глубине Торского леса и, погружённый во мрак, казался, живым существом. Огромные искривлённые деревья, со стволами, покрытыми мхом, выглядели как старая, обветшалая кожа. Между скал, руин и деревьев ютились хлипкие самодельные палатки, собранные из разного рода досок, брезента и шкур. Не замечая местных порядков, установленных в древних развалинах, пели птицы и стрекотали цикады.

Толпа, образовавшая круг, преимущественно выглядела как изрядно потрёпанные и побитые ученики старшей школы из любого ближайшего к лесу поселения. Но таких учеников, на которых надели лохмотья. Кто-то болтал без умолку, прикрывая страх словами, кто-то воровал еду, не глядя в глаза соседу. Были и те, у кого взгляд был как у могильщика – пустой, тяжёлый, этим бандитам лучше было не перечить. Разномастные, собранные по непонятному принципу в этих развалинах, они напоминали выброшенную колоду карт – перемешанную, обугленную, кое-где испачканную кровью.

– Жаль Сухого, эх, жаль. Хорошо, что Веа не видит этого. – Сказал кто-то в толпе.

– Да ты шо, даже вслух такого не говори, – прошептал собеседник. – Она не должна знать, кто мы, а уж тем более… тем более про Гаргула. Она и скок лет нам не знает. Думает, мы тут все её ровесники.

– Ей шо, не объяснили?

– Дубина! Что ей объяснять, Веа же это… того, – бандит покрутил у виска. – Ты её, если увидишь, лучше вообще ничего не говори. Смотри просто. Но зато во всём лесу не увидишь такой красоты. Она, не то, шо мы.

– Ета как?

– Молодая и душой, как говорится. Ладно, не отвлекай меня, а то пропущу самое интересное.

Банда, ожидающая казни, действительно была сбродом юнцов с глазами стариков. Необычная особенность континента Фионис и вообще всего мира, в котором существовала банда Куниц, заключалась в сохранении молодости. Кому-то здесь было шестнадцать лет, кому-то сорок, реже семьдесят. Пока человек молчал, определить настоящий возраст оказывалось довольно проблематично. Дело в том, что по достижению пятнадцати лет, старение человека в этом мире останавливалось, и до конца своих дней люди выглядели примерно так, как в момент наступления этого загадочного возраста. Правда, на этом странности не заканчивались. Последний год перед такой «заморозкой старения» был неким «трамплином возмужания» (организм как бы готовил тебя к чему-то суровому). С четырнадцати до пятнадцати тело словно запасалось мускулатурой и готовило себя к суровой к жизни, по всей видимости, предчувствуя сложности, которые ожидались в дальнейшем. Мышцы рвались наружу, голос ломался, запах тела менялся. Если говорить проще, то за год после четырнадцати человек физически взрослел года на три—четыре и после оставался таким навсегда. Гаргул, приговорённый к казни Сухой, и вся его банда выглядели как подростки – с ножами, булавами, секирами и сотнями смертей на своей совести.

– Фто фо втевафним обозом? – спросил кто-то, стоявший в кругу. – Вызыл кто из пфеннигов?

– Один щенок… гадину шмальнул из самострела. Прикинь? Мы думали, эта рухлядь давно сгнила.

– Та ей сто лет в обед, – фыркнул третий.

– Ага. Вот так новость… Мелкого этого вроде Гаргул велел не трогать. Даже велел бинтовать, хоть того за воровство в оружейке нашей поймали.

– Пофмотрел бы на него. Ой, тс-с… Гаугуу зеунуу, ща нафнётся.

Площадка, на которой происходило действо, была частью древнего святилища – обломанные колонны, заросшие мхом, нависали над головами. Скопившиеся вокруг лобного места люди были вонючими от своего образа жизни и полусонными от браги. Глядели без особого восторга: одни жевали мясо и молча ждали зрелища, другие шептались, чесались, а третьи просто смотрели в землю, будто пытаясь провалить её под собой. Никому из присутствующих зрелище казни, использующееся для запугивания несогласных, не приносило удовольствия, но никто не решался уйти.

Гаргул встал, медленно и властно осмотрел своих до жути запуганных его мощью и дикостью людей. Те старались не встречаться взглядом с вожаком – никто не хотел оказаться на месте пленника и чувствовать, что чувствует обречённый на мучительную смерть. Главарь наклонился, но клинок не тронул, он неожиданно для всех поднял кусок механизма от катапульты – изогнутую деталь с зазубринами (сломанный рычаг, на котором остались торчащие штыри). Стоявший посередине площадки на коленях пленник обернулся, выпучил глаза и нервно сглотнул, осознание неизбежного опустилось ледяным дождём, в какой-то момент захотелось заорать о пощаде, но это привело бы к ещё более худшему.

– Ну ладно Ягнешку за воровство, – толпа продолжала шептаться, как живой организм, контролируемый животными инстинктами, – но Сухой-то просто баб отпустил. Шо, мало чё ли их у нас? На кой его казнить-та сразу?

– Та их-та, баб, не мало, – бурчал ему на ухо другой, – только эти вроде вожаку приспичили, как пить дать. Буйный был, как узнал о побеге.

– А мож… не простил ему тот поход неудачный, где людей наших положили много? Кто ж его, етить, теперь знает? А мож, ещё передумает и не будет убивать?

– Тс-с… Сюда смотрит, – испуганно замялся собеседник.

***

Минуту назад Ренни проснулся от странного гула толпы мужчин. Сегодня у него, к сожалению, не было ничего, на чём можно было бы привычно записать крохи воспоминаний, пришедших во сне. Это немного расстроило – ещё одна частица прошлого потеряна, а парню до скрежета зубов хотелось сохранить даже мелочь. Когда поднялся из грязной сырой соломы и вышел на улицу, увидел скопление людей, стоявших к нему спиной. Ни один из толпы даже не думал на него смотреть, народ был занят наблюдением за каким-то событием. В глазах плыло, Ренни машинально начал аккуратно красться, но, убедившись, что на него все еще всем плевать, оставил затею остаться незамеченным. Голова пыталась найти объяснение происходящему: “Так, где я? Что это за палатка? Стоп, почему они меня не убили, я же попался и… и что со вчерашней тварью, которая на нас набросилась?” Сознание возвращалось, и Ренни смог наконец сообразить – за воровство клинка его всё же не убили. В памяти быстро пролетел вчерашний день: пойманный головорезами из легендарной банды Куниц, он почему-то избежал ужасной участи пленников ганзы. Ренни задумался, виски предательски гудели, отдаляя воспоминания о вчерашнем, но парень очень старался справиться с этой сейчас непосильной задачей. “Хмм, нас везли в глубь леса, затем крики, парня рядом что-то утащило и сожрало. Так оно и бандитов жрало. Неужели я и правда то существо подстрелил? Это не приснилось?”

Скорее всего, дело было в том, что он ненароком подсобил Куницам, застрелив из старого самострела какую-то огромную ползучую дрянь с мясистыми щупальцами и пастью, в которую без стыда влезла бы телега. Вчера всё произошло быстро, вмешался, на его удачу, счастливый, случай, можно сказать – чудо. Ренни вспоминал, как выпал из воза с пленными, куда попал после воровства кинжала в оружейном складе Куниц. В этот воз пришлась одна из атак монстра, после чего Ренни ударился о деревянный брус и увидел, что брус этот – часть старого хриплого гигантского самострела времён войн с Сукрами. Деталь была ржавая, но он узнал пружину и угол. Забрался на орудие, сжал губы, вставил стрелу и потянул. Руки и механизм дрожали, но выстрелить получилось. Чудом такое совпадение можно назвать ещё и потому, что восемнадцатилетний медоволосый паренёк последние годы только и делал, что изучал инженерные орудия человеческой армии. И кто бы мог подумать, что это увлечение пригодится самым опасным головорезам континента? В тот вечер бандиты и пленники погибали от щупалец монстра, а истекающий кровью Ренни, успел зарядить самострел и выстрелить в огромную открытую пасть.

После, он особо ничего не помнил.

Толчок в плечо почти повалил Ренни на землю – мимо прошёл здоровяк с перебинтованной рукой и татуировкой на шее в виде кинжала, на который был нанизан какой-то зверёк. Этот инцидент вернул Ренни в настоящий момент, и он начинал ещё чище осознавать происходящее: “Подальше держаться от всех этих. Ох, как красиво, значит, в лесу и правда был древний город, хм-м… и Куницы построили тут себе лагерь? Да что так шумно, что это у них тут за рынок? Они все на что-то смотрят? Надо найти, откуда видно”.

Крики разношёрстных людей, плеск помоев, в которые он наступил, пока ковылял к большому камню, чтобы взобраться на него и посмотреть – что именно там происходит. Голова гудела, но шумное мероприятие и всё зрелище в целом действовало как ведро ледяной воды в лицо. Ренни, щурясь от яркого солнца, поднялся на небольшой выступ, откуда было лучше видно происходящее. Люди рядом что-то обсуждали, но от увиденного зрелища пробрало до мурашек и заставило начать прикидывать, что к чему: “Его казнят? А за что? Может, он тоже убил какого-то монстра вчера и… и вдруг я следующий? Так, нет, этот, которого будут убивать, это же разбойник, у них у всех тут такое клеймо с этим зверьком. Тогда за что его убивают? Может, мне сбежать, пока никто не видит, или за это меня тоже казнят? Нет, лучше понять – что тут происходит. Спокойно, Ренни, просто наблюдай”.

– Можно было просто Сухого в дыру столкнуть, – в общем гуле Ренни разобрал шёпот одного из бандитов.

– Ты шо, Карась! Не знаешь чё ли? Гаргул до смерти боится чудищь, шо в пещерах обитают. Он туда даже туши не сбрасывает, велит сжигать! Говорит, шоб не кормить стриксов.

– Басни всё эта… никаких там стриксов нету, как пить дать. Небось просто пара волков забрались в пещеру и воет по ночам!

– Ну ты дубина, Карась! Волки та это тебе не стриксы, я-та знаю… Те – худые, на длинных лапах, как на пружинах, как это, ну, кособокие кенгуры какие-та. Шкура цветная вроде бы, голая местами, а глаза белые, светятся в темноте. Когтями крюкнут – так кость наружу выворотят.

– Шож эт за дичь та такая? От них спрятаться-то можно?

– От стриксов-та? Ага, ща! Они падаль чуют за версту, а если кровь свежая – стаей налетят, живьём сожрут и не пискнут. Никто в здравом уме-то в пещеру не попрётся, скажи спасибо, шо оттуда не выходят! Ещё и ядом, говорят, брыжжют, то бишь могут убить-та на расстоянии!

– Да это ты всё выдумываешь!

– А ты, раз смелый такой, пошёл бы и прогулялся по одной из пещер. Я недавно слышал эдакий звук оттуда, похожий на, ой… смотри на вожака! Чё-та будет ща…

Гаргул тяжело поднял железо с земли, а затем, будто примериваясь, провёл пальцем по зазубринам. Тихий всхлип разрезал тишину – никто не осмелился усмехнуться. Шум стих. Главарь не спешил. Подошёл к стоящему на коленях парню, пинком ноги в спину уложил того животом на тёплую каменистую поверхность, наклонился и ударил первым не в шею, не в голову, а в подколенное сухожилие – в самое чувствительное место между бедром и голенью. Глухой хруст. Крик. От удара нога Сухого д      ёрнулась, как у игрушки, потерявшей пружину, и затряслась в судороге. Вторая щиколотка вскоре пошла следом, развернувшись под неестественным углом.

– А-а-а! Гаргул, я тебя умоляю… А-а-а! Это была слабость… Я винова-а-ат! – истошно орал пленник, отчаянно пытаясь заглушить мучительную боль под пронзительным воплем, и так же отчаянно осознавая, что ему ничего не поможет.

– Слабый не достоин выбора. Сильный решает, кто живёт. – Басовато проворчал Гаргул.

Второй удар в плечо. Железо вошло не сразу, штырь зацепил кость – и Гаргул рванул его обратно, словно владел не оружием, а крюком, которым вялят мясо. Парень задёргался, закряхтел, издавая что-то вроде вопля, и пошатнулся, алые капли медленно окрашивали камни.

– Не тяни! Если убивать – убей сразу! – крики выблёвывались изо рта Сухого.

Ренни застыл на месте, вбитый в камень, на который успел забраться. Горло сжалось. Воздух вдруг стал слишком густым, чтобы дышать. Всё внутри сжалось, будто кто-то изнутри вдавливал кулак под рёбра. Вкус рвоты уже был во рту, но он сдержался, закусив губу до крови. Внешне тихий, он кричал внутри: “Не-ет, нет, нет! Это плохой сон, сон, сон, снова смерть, гадкая смерть. Ужас. Как же трясутся колени. А что бы делал я, оказавшись на месте этого бедняги? Нет, даже не хочу думать, надо отсюда выбираться! Но, их так много. Так, Ренни… будь сильным, ты справишься. Это просто плохой человек, который сделал что-то ужасное, и за это его казнят. А ты всего лишь украл клинок. Просто клинок! За это они не будут казнить, может, просто заставят как-то отработать. Всё, всё… я уже взрослый, нужно спокойно относиться к такому. Я должен быть сильным и досмотреть казнь. Я уже видел смерти, да, я видел их своими глазами. Если я сам хочу убивать, нужно привыкнуть к убийствам. Я смотрю. Я… смотрю”.

– Добе-ей… прошу, добей меня, – хрипел истекающий кровью пленник.

Гаргул молчал. В лесу, где каждый звук рассказывал отдельную историю, один надрывающийся человеческий голос выделялся. Главарь сделал пару кругов вокруг валяющейся жертвы, замечая, как его люди отводят взгляды. Он двигался тяжело, как зверь на передышке после дикой охоты, – с непомерно большими руками, будто с чужого тела. Его лицо казалось вырезанным из горелого мяса.

– Ну что, недоумки… кто-то из вас когда-нибудь уже сможет проявить себя? – Кричал палач, ходя по кругу. – Сколько я ещё буду говорить о других бандах, которые косятся на наши владения? Сколько буду просить вас найти способ заделать дыры в земле? Сколько ещё месяцев вы будете искать бумаги, которые остались от Старейших?

– А ты, Сухой… думаешь, я злой? – После ещё нескольких шагов, вожак неожиданно задал вопрос умирающему, осклабившись в свои несколько зубов и немного наклонившись. – Вот ты бы сделал то же самое для меня? Молчишь? А я завтра мамашу твою прирежу.

Остановившись, не став слушать ответ, палач молниеносно повернул руку, крепко сжал рукоять, и со всей силы вогнал железо в спину. Раздался глухой удар, как будто кто-то вбивал в землю сухие, хрустящие колья. Когда стон превратился в сдавленный свист пустых лёгких, в неразборчивое, похожее на молитву, бормотание, тело окончательно обмякло и рухнуло в пыль. Гаргул отступил на шаг. Он не смотрел на труп. Он глядел на толпу.

Кто-то рядом выругался, кто-то громко сглотнул. Ренни видел застывший ужас и в лице мертвеца, и узнавал себя. Голова закружилась, он посмотрел в небо и увидел верхушки огромного дерева, напоминающего берёзу-переростка. Дерево выделялось своими размерами и чтобы не сблевать, Ренни сконцентрировал взгляд на его ветвях, уходящих вверх, казалось, к облакам.

Гаргул сделал пару кругов, швырнул орудие убийства и молча пошёл в самый большой шатёр, расположившийся рядом с лобным местом. Толпа, переставая переглядываться, начала разбредаться, исчезая в лесу, за колоннами.

– Это тя, значит, пощадили? – К Ренни подошёл жилистый, худощавый парень. – чё прилип к скале как старая сопля? Значит, тя мне пасти надо теперь.

– Я… я…

– Новенький ты, понял я, – пощёлкивая пальцами, темноволосый ещё ближе подкрался к Ренни по-кошачьи тихо. Поднёс к губам старый окурок и начал его пожёвывать. – Гаргулу уже на глаза светился, а? Или всё ещё дёргаешься как кролик на вертеле?

– Эм-м… чего? – Ренни сбивчиво хлопал глазами, надеялся, что проснётся.

– Видел ту гору мышц, которая Сухого раскрошила? Это Гаргул, он тут главный. Первый, после «Старейших».

– Старейших? – неуверенно спросил Ренни.

– А, ты ж не в курсе небось. Это тех, кто был в самом начале зарождения Куниц. Та-а… они уже все подохли, но были самыми уважаемыми.

– Я, я просто хотел… – попытался перебить Ренни, но собеседник не останавливался, рассматривая что-то наверху.

– Тогда, говорят, вожаком становился тот, кто дольше свой зад уже на свете грел. Эх, было время. А Гаргул после них пришёл – король гнилых палаток, наш личный мясной бог. Хе-хе… Только вот задрал всех со своими “заделать дыры пещер”, “починить требушеты”, “записки об опытах Старейших”.

– Я не…

– Ну не справляется же никто! – Не давал вставить и слова незнакомец. – Так о чём я, ты вообще знаешь, где очутился, желторотик?

Неизвестный говорил так, словно знал весь Торский лес, как свои пять пальцев и словно он был самой важной шишкой всей банды. Правая бровь была нахально и самоуверенно приподнята, рукой он поигрывал со стрелой, крутя её, словно цирковой артист. Ренни показалось, что время удивительно замедлилось, и пока человек болтал, в голове бегали мысли: “Что надо этому бандиту? А может, он покажет мне, как отсюда убежать? Или нет, он же меня наверняка сдаст! Может, тогда хотя бы объяснит, почему я живой и не в какой-нибудь темнице? Хотя, он тут всё знает, а вдруг эти бандиты не такие уж и плохие? Надо быть смелым и сильным, так… Надо сначала всё узнать”.

– Не, ну наглые белки, – в это время фоном бормотал собеседник, продолжая рассматривать кроны деревьев.

Скалистая площадка, где минуту назад хлюпала кровь, постепенно пустела. Люди расходились – в тень, к кострам, за выпивкой. Ветер шевелил подвешенные на шестах лохмотья, оставшиеся от старых знамен, которые давно никто не читал. По всей видимости, когда-то в Торском лесу был город, но о нём давно забыли. Вся эта баня из палаток, сгнивших шкур и покосившихся досок казалась не лагерем, а язвой на теле леса. И парень, что общался с Ренни, вполне вписывался в это место. Его кожаный жилет был испачкан пятнами, от подмышек тянуло кислятиной, изо рта – запахом гари и… чего-то, что однажды могло быть супом. Волосы, хоть и короткие, торчали во все стороны, как старая щётка, а шея блестела от пота – в трещинках и разводах соли, как у засохшей рыбы. Он то чесался за ухом, то ковырялся в штанах, то ковырял грязь под ногтями – и всё это делал с каким-то будничным усердием.

– Вы – Куницы? – С трудом сглотнув, Ренни пугливо уставился на собеседника.

– Ха… да на дрейфь.– Бандит смачно хлопнул его по плечу. – Те ничё не сделают, ты вроде ка зверю рот разодрал – Цоликса вальнул.

– Цо… кого?

– Вот ты утырок, хе, сам укокошил зверюгу, а даже не знает, в кого палил. Цоликс… грёбаный осьминог-переросток, который обоз в щепки ушатал. Четверых наших задавил, пока ты ему копьё в пасть не всадил. Где научился с самострелом управляться, малой?

– Я… я после школы изучал.

– Не, вот Желторотик даёт, – всё это время продолжая щёлкать пальцами, собеседник адресовал фразу проходящим мимо дружкам, но те только фыркнули и пошли дальше, как будто болтун был уже фоном лагерной жизни. – Ток со школы и сразу в дерьмо по пояс. Ты кто вообще, расскажи, а? Ну да, я ж не представился. – Хлопнул он Ренни по плечу второй раз. – Я Фрик, лучший стрелок в этом дряхлом сарае. Держись меня, всё путём будет. О, зацени!

Фрик ловко достал лук и из-за спины, прицелился и пустил стрелу в воздух. Через несколько секунд из густой листвы макушки лиственницы, упала оранжевая тушка с пушистым беличьим хвостом. Лучник сходил за трофеем, который тут же привязал к поясу. На лице мелькнул оттенок гордости. На Ренни это подействовало, и размышлял он почти с открытым ртом: “Какой же он смелый, этот Фрик! Я должен быть таким же, чтобы убивать Синих Собак. Да, забывать нельзя! Я ушёл из Те-Мека, чтобы научиться драться и убивать Синих Собак. Ненавижу их! Мне нужно с чего-то начать, а здесь, наверно, они все и драться умеют, и стрелять. Вот это да, он и правда убил белку! С одного выстрела! Я тоже хочу так”.

– Я Ренни, – недавний школьник протянул руку и получил по ней смачный шлепок.

– Давай, не разевай рот, Ренни, когда пойдёшь к Гаргулу. Слабым будешь – тебя там не убьют, тебя вывернут, ха-ха-ха. Эй, Круглый!

– Чё те, шут? – Рявкнул здоровенный детина, сидящий на пне неподалёку.

– Шут? Кто тут шут? Шут те яйца с сотни метров подстрелит, прям в синие завязки! – Плюнув в сторону собеседника, Фрик усмехнулся, но тут же сделал пару шагов назад, когда Круглый встал с пня.

– Ещё рот мне хоть раз разинь, Котяра. – подходя, лениво буркнул разбойник. Его бритая голова блестела на солнце, а под глазом синел старый фингал. – Я тебе твой лук в гузно засуну. А этот малый шо, проснулся уже? Давай его к Гаргулу, бегом.

– Эй, это твоя очере… ладно, ладно! – Выставил руки Фрик, когда Круглый потянулся за мечом. – Должок за тобой будет, бычара. Вспомнишь, как захочешь, чтоб я тебе зад подтёр в бою.

– Чё ты бубнишь, гниль? – ворчал Круглый, даже не смотря на Фрика. – Гони малого, пока у него щёки не отпали от твоей болтовни.

Круглый прошёл мимо, неестественно задев Фрика, который сделал вид, что ничего не произошло.

– Эй, желторотик, пойдём потолкуем у костра, пока все разошлись. – Котяра подмигнул “малому”, – к Гаргулу сразу после казни лучше не лезть – он, может, и сыт, но ещё не выспался.

Истерзанное тело Сухого всё ещё лежало у обрыва – ни покрыть, ни закопать его никто не спешил. Несколько голодного вида собак, прибившихся к Куницам, уже рыскали рядом, но их лениво отгоняли. Облака медленно плыли над кронами деревьев, а в развалинах начинали оживать голоса. Было слышно, как где-то камень брякнул о котёл, кто-то заржал, кто-то закашлялся, возможно, выплюнув лёгкое. Лагерь просыпался. По дороге к костру, Ренни задумался насчёт вожака: “А может, всё не так и плохо и получится договориться с этим вожаком? Может, он просто во время казни был такой злой, потому что разбойники такие всегда во время казни, а так – обычный человек или хотя бы… хотя бы выслушает меня? Так, думай, Ренни, наверняка управлять такой большой бандой головорезов должен кто-то умный, ведь не могли они выбрать глупого вожака? Значит, я смогу ему всё объяснить. Скажу, что хочу научиться убивать Сукров. Как же я ненавижу этих Синих Собак! Да, поэтому мне надо остаться в банде, нужно попытаться. Ты молодец, Ренни, всё должно получится. Раз этот Гаргул – вожак, значит, он должен быть тут самым опытным и мудрым”.

В некоторых местах между плитами и каменными валунами зияли тёмные дыры – по всей видимости, внизу была сеть подземных пещер, о которых Ренни уже успел услышать в последние месяцы, пока бродил по окраинам Торского леса. Они напоминали трещины, похожие на глотки старых зверей, что умерли, но всё ещё могли сожрать. Где-то там, рядом с одной из таких дыр, в самом сохранившемся здании былой цивилизации, где когда-то находилось святилище нейроэфира, в полном одиночестве умывал лицо от запёкшейся крови вожак банды Куниц.

Гаргул снял с пояса вытертый до блеска череп. Протёр его куском кожи, выдул пыль из носовой полости и прислонил к разбитой каменной плите – как будто усадил старого духа на кресло почётного гостя.

– Видел? – негромко спросил Гаргул, поигрывая пальцами, будто массажируя себе суставы. Его голос был похож на на хриплый рык. – Не стал брать меч. Не стал, Лю! Хоть и был рядом. Меч – для воина, а Сухой? Он же просто… слабак. Без разрешения отпустил баб, ослабил стаю. Я показал, что слабо жить – больно умирать. Он выл, как и мы тогда.

– Мы? – спросил череп.

– Ты же помнишь? Ну скажи, что ты помнишь! – громче, чем прежде, ответил вожак банды. – Я тоже был в этой проклятой пещере! Мне пришлось!

Гаргул сжал кулаки, встал и резко швырнул череп в сторону. Тот с глухим стуком ударился о плиту у стены и покатился по пыльному полу, чудом не расколовшись.