Восхождение падшего легиона: Пепел и память

Пролог

Ветер, рожденный в самой гуще Проклятых земель, был не просто потоком воздуха – он был душой этого места, его нескончаемым стоном. Он не пел и не свистел в ущельях; он выл. Долгий, пронзительный, животный вой, в котором слышались скрежет стали о сталь, предсмертные хрипы тысяч людей и гул низвергающейся магии. Этот звук проживал насквозь, добирался до костей и заставлял сжиматься даже самое черствое сердце. Он был неотъемлемой частью пейзажа, таким же, как и багровая пыль, что нес перед собой. Мелкая, едкая, как пепел от сожженных надежд, она покрывала все плотным, унылым ковром: пожухлую, давно забывшую о зелени траву, почерневшие, искривленные скелеты деревьев, груды щебня, когда-то бывшие крепостными стенами, и бесчисленные кости, усеивавшие склоны холмов. Они белели повсюду, эти кости, словно жуткий урожай, который земля отказывалась принимать и переваривать.

Река Пепел, давшая когда-то имя и долине, и последней битве, лениво катила свои мутные, свинцово-серые воды. В былые времена, воспетые менестрелями, она была стремительной и чистой, звенящей тысячей хрустальных перекатов над белой галькой. Но в тот роковой день, десять лет назад, ее воды смешались с кровью десятков тысяч воинов и пеплом сожженных знамен. С тех пор она текла молча, глухо, словно крадучись, будто стыдясь того, что видела ее долина, и того, что она навеки унесла в своем течении.

А над всем этим висело, колыхалось и пульсировало главное проклятие – Багровый Туман. Это была не просто дымка или марево. Это была живая, дышащая магическая рана на теле мира. Он стлался по земле низкими, клубящимися волнами, похожими на багровый кисель; накатывал на холмы ядовитым приливом, скрывая их вершины; а временами вздымался ввысь, образуя бешеные, свирепые вихри, которые выли громче самого ветра. Внутри него пространство искажалось, тропинки вели в никуда, а время текло странно и неравномерно, то замедляясь до полной остановки, то неистово ускоряясь. Воздух в его эпицентре был густым и тяжелым, им невозможно было дышать – он обжигал легкие не жаром, а леденящим холодом небытия.

И в самом сердце этого ада, у старого, наполовину разрушенного каменного моста, чьи арки обрушились в молчаливые воды, стояли они. Призраки.

Их были сотни. Возможно, тысячи. Полупрозрачные, мерцающие неверным багровым светом фигуры, застывшие в вечном, немом крике. Они носили доспехи, некогда сиявшие сталью, а ныне – призрачные, с выцветшей и полустертой эмблемой: двумя перекрещенными клинками, окутанными дымкой. Легион Призрачного Клинка. Элита павшей империи. Они застыли в самых разных, отчаянных позах: один, занеся двуручный меч, готовился рассечь врага; другой, упав на колено, пытался подняться, упершись рукой в землю; третий, подняв щит, прикрывал собой раненого товарища, чья призрачная форма уже почти растаяла. Все их движения, вся их ярость, отвага и страх были остановлены в один-единственный миг, обращены в грандиозную и ужасающую магическую статую, в вечный памятник самому моменту гибели.

Их лица, искаженные гримасами невыразимого ужаса, ярости и отчаяния, были обращены в одну сторону – туда, где на небольшом, поросшем чахлым бурьяном возвышении стояла еще одна фигура. Она была плотнее, материальнее других, и от нее исходила едва уловимая, но настойчивая дрожь незавершенного действия, нежелания смириться. Это был призрак в доспехах капитана, с развевающимся плащом, чей контур все еще пытался сопротивляться законам застывшего времени. В его руке был высоко поднят длинный клинок, а рот распахнут в немом призыве, в боевом кличе, который так и не долетел до ушей его солдат и который никто и никогда уже не услышит.

Это был Каэлан. Капитан. Тот, кто вел их в бой. Тот, кто остался жив, когда все они пали.

Но в этот день, десять лет спустя, что-то в древнем ритме Багрового Тумана дрогнуло. Откуда-то извне, сквозь завывания ветра и тихий шелест багровой пыли, донесся новый, чужеродный звук – глухой, ритмичный, настойчивый стук. Стук подкованных копыт по затвердевшей, как камень, земле. В Туман входил отряд всадников.

Их было два десятка. Неплохих, крепких бойцов. Стальные, начищенные до блеска кирасы новых, практичных доспехов с гербом Восходящего Сокола – агрессивно изогнувшаяся черная птица на сияющем золотом поле – кричаще ярким пятном выделялись на фоне всепоглощающей багровой унылости долины. Это были солдаты новой Империи, наследники и победители, те, кто пришел на обломки старого мира и чьи летописцы объявили Легион Призрачного Клинка сборищем предателей. Они ехали медленно, с видимой неохотой и плохо скрываемой опаской. Их кони, чувствительные животные, чуяли смертельную опасность, исходящую от этого места. Они беспокойно фыркали, мотали головами, закатывали глаза, показывая белки, и отказывались идти ровным шагом. Командир отряда, мужчина лет пятидесяти с жестким, обветренным лицом и проседью в коротко подстриженных волосах, поднял руку, сжатую в стальной перчатке.

– Стой! – его голос прозвучал хрипло и неестественно громко в давящей тишине, что царила на границе Тумана.

Отряд послушно замер. Ветер, словно раздраженный этим вторжением, принялся выть с новой силой, завывая в щели доспехов и заставляя всадников вздрагивать.

– Капитан Валтор, – молодой солдат с бледным, испуганным лицом, сжимал в руке не оружие, а свиток пергамента и небольшой магический кристалл в медной оправе, – зачем мы здесь? Приказ «картографировать аномалию»… это безумие. Это место смерти. Никто не должен сюда приходить. Это… святотатство.

– Приказ Императора не обсуждается, Ренн, – строго, но без особой злобы ответил капитан Валтор. Его собственный взгляд скользил по багровой пелене с нескрываемой тревогой. – Мы не герои и не искатели приключений. Мы подходим к тому мосту, ты и твои мудрецы делают свои замеры, фиксируете все, что можно, и мы немедленно возвращаемся. Быстро и тихо. Как тени. Понял?

– Понял, капитан, – пробормотал Ренн, сжимая кристалл так, что костяшки его пальцев побелели.

Они двинулись дальше, глубже в зону влияния Тумана. С каждым шагом вперед багровая пелена сгущалась, становясь похожей на жидкий кисель. Она обволакивала их, цеплялась за доспехи липкими, невидимыми щупальцами холода. Воздух стал густым и тяжелым, дышать было все труднее, словно они вошли в подвал, затопленный стоячей водой.

– Сэр… смотрите, – голос Ренна сорвался на шепот, полный суеверного ужаса. Он вытянул дрожащую руку, указывая пальцем прямо перед собой.

Прямо перед ними, не более чем в ста шагах, стояли они. Призрачные фигуры. Весь застывший легион.

Мертвая, абсолютная тишина, воцарившаяся среди всадников, была красноречивее любых криков. Они все знали легенды. Слышали байки у костра о призраках Предателей, что вечно блуждают в Багровом Тумане. Но слышать – одно дело. Видеть это своими глазами, чувствовать леденящее дух присутствие сотен застывших во времени душ – это было нечто совершенно иное. Это было осязаемо, материально и невыразимо ужасно.

– Великие Боги… – выдохнул капитан Валтор, и в его голосе прозвучало нечто, чего его подчиненные никогда от него не слышали – благоговейный страх. – Они… настоящие. Все истории… они правда.

В этот самый момент ветер стих. Резко, мгновенно, будто гигантская рука перекрыла ему горло. На смену вою, шелесту и собственному тяжелому дыханию пришла звенящая, давящая, абсолютная тишина. Она была тяжелее любых доспехов. И в этой гробовой тишине что-то щелкнуло. Сухо, как ломающаяся кость.

Призрак капитана, тот, что с поднятым мечом на возвышении, медленно, с нечеловеческим, скрипучим усилием, повернул свою мерцающую голову. Пустые глазницы, в которых плясали отблески багрового света, уставились прямо на группу всадников.

Лошадь капитана Валтора вздыбилась с диким, пронзительным ржанием, сбрасывая седока. По цепочке, как костяшки домино, поползла паника. Кони, и без того находящиеся на грани срыва, окончательно обезумели. Они бились, вставали на дыбы, сбрасывали всадников, лягались, не разбирая своих и чужих.

– Назад! Немедленно назад! К черту приказ! – закричал капитан, поднимаясь с земли и отчаянно пытаясь ухватить поводья своей испуганной лошади. Но животное, закатив глаза, понеслось прочь, в сторону от отряда, и почти сразу же исчезло в густой багровой пелене.

Но было уже поздно.

Багровый Туман сгустился вокруг них, превратившись в непроницаемую, плотную стену. Из его глубин, из самих призрачных фигур застывшего легиона, потянулись длинные, извивающиеся щупальца багрового света. Они были холодными и невесомыми, но держали мертвой хваткой. Они обвивались вокруг ног лошадей, вокруг рук и плеч солдат, впивались в доспехи, не оставляя следов, но парализуя волю и сковывая движения.

– Они держат меня! Не могу двинуться! – завопил молодой Ренн, пытаясь вырвать свою ногу из стремени, которое вдруг стало тяжелым, как свинец.

И тогда призраки Легиона начали двигаться. Не так, как живые люди – их ноги не отрывались от земли. Они плыли, скользили, беззвучно рассекая багровую пелену, медленно обращаясь к солдатам. Их немые крики наконец-то обрели звук – тихий, многоголосый, навязчивый шепот, полный бездонной скорби, неутоленной ярости и бесконечного вопроса. Шепот, в котором, прислушавшись, можно было разобрать обрывки слов: «…предали… почему оставили… завершите начатое… освободите нас…»

Один из солдат, крупный детина с секирой за спиной, не выдержал. Обезумев от ужаса, с диким криком он выхватил свое оружие и рубанул по приближающемуся призраку. Лезвие секиры прошло сквозь мерцающую форму, не причинив ей ни малейшего вреда, но багровый свет Тумана тут же среагировал. Одно из щупалец метнулось к солдату, коснулось его стального нагрудника. Металл мгновенно проржавел, покрылся пузырями и рассыпался в мелкую, черную пыль. Затем тот же процесс начался с его телом. Его крик застрял в глотке, превратившись в булькающий хрип, и через мгновение на землю осел лишь скелет в клочьях униформы, и медленно рассеивающееся облачко багрового тумана.

– Не сопротивляться! Не трогать их! Бежать! – хрипел капитан Валтор, отступая, но спина его уперлась во что-то плотное и неподатливое – в стену из Тумана, что сомкнулась за их спинами.

Он видел, как его люди один за одним исчезали в объятиях Тумана. Крики, полные агонии, один за другим обрывались, поглощаемые неестественной, всепоглощающей тишиной. Багровый свет сжимал кольцо, становясь все ярче, все гуще. Последнее, что увидел капитан Валтор, прежде чем леденящая пустота охватила его разум и тело, – это лицо призрачного капитана. Оно было совсем близко. И в этих пустых, светящихся багровым светом глазницах он не увидел ни злорадства, ни торжества, ни даже ненависти. Он увидел бесконечную, всепоглощающую боль, одиночество, растянувшееся на вечность, и безмолвный, отчаянный вопрос, на который у него не было ответа.

Затем и его сознание погасло, растворившись в багровом небытии.

Ветер снова поднялся, его вой стал еще пронзительнее и тоскливее, словно насытившись новой жертвой, но так и не утолив свой голод. Багровый Туман успокоился, его свирепая, неестественная активность сошла на нет. Он снова стлался по долине ровными, клубящимися волнами. Призраки Легиона, словно марионетки с обрезанными нитями, вернулись на свои места, застыв в тех же вечных позах. Ничто не напоминало о том, что здесь только что была группа живых, дышащих людей. Лишь несколько новых, на мгновение блеснувших сталью фрагментов доспехов да безмолвный, пронзительный укор мерцающих фигур указывали на то, что хрупкое равновесие этого места вновь было грубо нарушено.

А на самом краю долины, далеко за пределами досягаемости Тумана, у подножия одинокого, обветшалого дозорного обелиска, покрытого мхом и старыми рунами, стояла одинокая фигура в потертом, сером плаще. Наблюдатель. Он видел, как отряд гордых солдат новой Империи вошел в Туман, и видел, как Туман поглотил их, не оставив и следа. Он не видел деталей – багровая пелена скрывала все, – но он слышал обрывки отчаянных криков, заглушаемые воем ветра, и видел, как багровое свечение в эпицентре на мгновение вспыхнуло яростным, жадным пожаром.

Наблюдатель медленно повернулся. Плечи его были ссутулены, будто на них давила невидимая тяжесть. Он побрел прочь, в сторону убогого портового городка Узкоземье, что ютился в устье реки, словно стыдясь своего существования. Его шаги были тяжелыми, безвольными. Он знал, что должен доложить своему хозяину, местному главарю, о том, что Багровый Туман все еще голоден и опасен. И о том, что призраки прошлого не просто блуждают – они стерегут что-то. Или ждут кого-то.

Но он не знал главного. Он не знал, что сегодняшнее событие не было случайностью. Оно было первым слабым толчком, первой каплей, упавшей в переполненную чашу весов, медленно, но неотвратимо нарушающей хрупкое равновесие между прошлым и будущим. Цепь событий, что дремала десять долгих лет, была приведена в движение. И вскоре тому, кто все эти годы бежал от своего проклятия, прятался от него в дымке дешевого вина и грошовых стычек, придется повернуться и встретить его лицом к лицу. Восхождение должно было начаться. И начаться оно должно было с пепла.

Глава 1: Тень у реки Пепла

Порт Узкоземье не был городом. Это была язва, гниющая рана на боку цивилизации, прилепившаяся к устью все той же Реки Пепла, лишь там, где ее воды, разбавляемые приливом, становились менее ядовитыми и более терпимыми для жизни. Воздух здесь был густым и влажным, пропитанным запахом соленых брызг, гниющей рыбы, дегтя и человеческих испарений. Деревянные постройки, кривые и почерневшие от времени и сырости, теснились друг к другу, образуя лабиринт узких, грязных улочек, где даже в полдень царил полумрак. С мостовых, вымощенных скользким, потрескавшимся камнем, никогда не сходила грязь – вечная, липкая, многослойная смесь из ила, нечистот и отбросов. Здесь жили те, кому не было места в упорядоченном мире новой Империи: беглые каторжники, контрабандисты, дезертиры, шлюхи и прочий сброд, чья жизнь стоила меньше, чем кружка плохого эля.

Именно здесь, в самой гуще этого ада, в таверне «Пьяный краб», что располагалась на самом краю зловонного причала, проводил свои дни человек, известный как Кейл.

Таверна была его храмом, а дешевое, кислое вино – единственным причастием, способным даровать ему подобие забвения. «Пьяный краб» был таким же убогим, как и все вокруг: низкие, закопченные потолки, липкие от столетий пролитых напитков столы, соломенная подстилка на полу, давно превратившаяся в гнилую труху, и вездесущая вонь, въевшаяся в самые стены. Сюда приходили не для веселья, а чтобы утонуть, забыться, заключить грязную сделку или найти столь же грязную работу.

Кейл сидел в своем привычном углу, в самой дальней от входа нише, где тени были особенно густы. Перед ним стояла почти пустая глиняная кружка. Он не пил залпом, он растягивал свое убогое наслаждение, делая маленькие, размеренные глотки, пытаясь продлить тот короткий промежуток времени, когда острота вина приглушала голоса в его голове. Он был высоким, когда-то, должно быть, мощно сложенным, но теперь его плечи были ссутулены, а мышцы под потертым, запачканным плащом обвисли и потеряли форму. Его волосы, некогда густые и темные, теперь были спутаны, посеребрены сединой и жирны на вид. Лицо, скрытое за несколькими днями щетины, хранило следы былой резкой, даже благородной красоты, но теперь оно было обезображено глубокими морщинами, прорезавшими лоб и уголки глаз, и вечной маской отрешенности и усталости. Но больше всего выдавали его глаза. Глубоко посаженные, цвета старого, потускневшего золота, они были пусты. В них не было ни огня, ни гнева, ни надежды. Лишь плоская, безразличная пустота, за которой скрывалась бездонная, неизбывная усталость.

Его уединение нарушила тень, упавшая на стол. Кейл медленно, с неохотой поднял взгляд. Перед ним стоял Грак. Хозяин «Пьяного краба» и по совместительству один из самых влиятельных (в масштабах Узкоземья) главарей. Грак был огромен, как бочка, его лысая голова блестела в тусклом свете сальной свечи, а маленькие, свиные глазки смотрели на мир с постоянным подозрением. Его жирные пальцы, унизанные дешевыми перстнями, постукивали по столу.

– Кейл. Деньги есть? – его голос был хриплым, как скрип не смазанной телеги.

Кейл молча покачал головой, не отрывая взгляда от кружки.

– Я так и думал, – Грак усмехнулся, обнажив кривые, желтые зубы. – Но удача твоя, у меня для тебя есть дельце. Маленькое. Грязное. Как ты любишь.

Кейл медленно перевел взгляд на Грака. В его пустых глашах не вспыхнуло ни интереса, ни протеста. Лишь молчаливое ожидание.

– У меня есть один торговец, – продолжил Грак, присаживаясь на табурет напротив с таким скрипом, что тот чуть не развалился. – Неудачник. Должен мне круглую сумму. Думал, смылся. Но мои мальчики выследили его. Он прячется на старом складе вон у Рыбьей слободы. Боится выйти. Считает, что у него там неприкосновенность.

Грак плюнул на пол.

– Мне нужно, чтобы ты сходил туда и… объяснил ему ошибочность его суждений. Наглядно. Без лишнего шума. Он должен понять, что долги надо отдавать. Или появляться новые, более серьезные долги. Здоровьем, например.

Кейл молчал. Его пальцы сжали кружку чуть сильнее. Он ненавидел эту работу. Вышибание долгов, запугивание, мелкое насилие. Это было так низко, так грязно. Но это была цена за забвение. Цена за то, чтобы не слышать во сне завывание ветра с Реки Пепла.

– Сколько? – наконец, прозвучал его голос. Он был низким, хриплым, как скрежет камня по камню, и абсолютно безжизненным.

– Десять серебряных, – сказал Грак. – Пять сейчас, пять когда долг будет… пересмотрен.

Он швырнул на стол несколько монет. Они звякнули, подпрыгнули и замерли рядом с кружкой Кейла.

Кейл смотрел на монеты. На них был вычеканен профиль нового Императора, гордый и надменный. Профиль человека, чьи предшественники объявили его легион предателями. Он сгреб монеты ладонью. Металл был холодным.

– Где склад? – спросил он, не глядя на Грака.

– У Рыбного рынка, за лавкой старика Хеммита. Красная дверь. Скажешь, что от меня.

Кейл кивнул, поднялся и, пошатываясь, направился к выходу. Его ноги были ватными, голова гудела, но он знал, что должен сделать эту работу. Иначе не на что будет купить следующую кружку забвения.

Он вышел на улицу. Поздний вечер опустился на Узкоземье, но город не засыпал. Он лишь менял свой ритм на более вкрадчивый, более опасный. Где-то в переулке слышались ссорные голоса, чей-то пьяный смех и лай собак. Кейл втянул в себя влажный, пронизанный гнилью воздух и двинулся по направлению к Рыбной слободе.

Склад оказался таким же убогим, как и все в этом городе. Полуразрушенное здание, от которого пахло тухлой рыбой и плесенью. Красная дверь была старая, с выщербленными краями. Кейл толкнул ее, и она с скрипом отворилась.

Внутри было темно и пусто. Лишь в углу, на ящике, горела одна-единственная свеча, освещая бледное, испуганное лицо человека лет сорока. Он сидел, обхватив колени, и дрожал.

– Уходи! – пискнул он, увидев Кейла. – У меня нет денег! Скажи Граку, что у меня ничего нет!

Кейл медленно подошел ближе. Его тяжелые шаги гулко отдавались в пустом помещении.

– Долги надо отдавать, – произнес Кейл своим мертвым голосом. Это была не угроза, просто констатация факта.

– Я не могу! – торговец заломил руки. – Мой корабль захватили пираты! Все пропало! Все!

Кейл остановился перед ним. Он смотрел на этого жалкого, трясущегося человека и видел в нем… себя. Такого же загнанного, так же же отчаянно пытающегося выжить в этом жестоком мире. Волна тошноты подкатила к его горлу. То ли от похмелья, то ли от отвращения к самому себе.

– Пожалуйста, – всхлипнул торговец. – У меня семья. Дети…

Кейл молчал. Он знал, что должен сделать. Ударить. Испугать. Сломать ему пару ребер, чтобы другим неповадно было. Такова была воля Грака. Такова была цена его забвения.

Он сжал кулак. Суставы хрустнули. Торговец зажмурился, ожидая удара.

Но удар не последовал.

Кейл разжал кулак. Он повернулся и медленно пошел к выходу.

– Скажи Граку… – его голос прозвучал в темноте, – …скажи ему, что ты отдашь долг, как только сможешь. Что у тебя семья.

Он вышел на улицу, не оглядываясь. Он знал, что Грак не удовлетворится этим. Он знал, что теперь у него самого будут проблемы. Но он не мог. Просто не мог поднять руку на этого несчастного. В этом человеке было больше чести, чем в нем, «Проклятом Капитане», который когда-то клялся защищать слабых.

Он вернулся в «Пьяного краба» и швырнул пять монет обратно на стойку перед удивленным Гракком.

– Работа сделана, – буркнул он. – Он больше не будет прятаться.

Он не стал ждать ответа, прошел к своему столу и опустился на скамью. Он не сделал работу. И теперь у него не было денег даже на ту единственную кружку, ради которой все это затевалось. Отчаяние, холодное и липкое, как туман над Рекой Пепла, медленно поползло из глубины его души. Он опустил голову на руки. Забвение не приходило. Вместо него накатывали воспоминания.

Тишина в таверне стала для Кейла оглушительной. Она давила на барабанные перепонки, пульсировала в висках ровным, нарастающим гулом. Этот гул был ему знаком – предвестник бури, что бушевала не снаружи, а внутри него. Он попытался сконцентрироваться на окружающих звуках: на скрипе половиц под чьими-то тяжелыми шагами, на приглушенном бормотании пьяниц за соседним столом, на доносящемся с причала крике чайки. Но эти звуки казались призрачными, нереальными, словно доносящимися из-за толстого слоя ваты. А гул в его голове нарастал, превращаясь в отдаленный, но неумолимо приближающийся рев.

Запахи таверны – кислое вино, человеческий пот, жареный лук – начали смешиваться, образуя новую, ужасающую комбинацию. Пахло гарью. Пахло раскаленным металлом. Пахло кровью и пылью. Он почувствовал во рту знакомый привкус – медный, отвратительный вкус страха и ярости. Его ладони, лежащие на столе, сами по себе сжались в кулаки, воспроизводя хватку эфеса меча, которого не было уже десять лет.

И тогда стены «Пьяного краба» поплыли. Деревянные панели растворились, сменившись хаотичным калейдоскопом образов, звуков и ощущений. Он больше не сидел в таверне. Он стоял на склоне холма.

Ветер. Не тот вялый, соленый ветер Узкоземья, а бешеный, яростный ветер долины Реки Пепла. Он рвал плащи, слепил глаза багровой пылью, выл так, что заглушал все остальные звуки. А звуков было много. Грохот сотен копыт о каменистую землю. Металлический лязг и скрежет. Рев голосов – его голос, хриплый от напряжения, голоса его солдат, повторяющие приказы, и оглушительный, бесчеловечный рев надвигающейся армии Малкаора.

Он видел их. Своих людей. Легион Призрачного Клинка. Не призраков, а живых, дышащих, с лицами, залитыми потом и пылью. Справа от него, плотно сомкнув щиты, стоял сержант Бэрин, его верный каменный утес, лицо которого обычно было невозмутимым, а сейчас искажено гримасой ярости.

– Стоять! – кричал Бэрин, и его могучий бас прорывался сквозь грохот. – Сомкнуть ряды! Копейщики, вперед!

Слева, размахивая своим двуручным мечом, как тростью, молодой и пылкий Варг, его лучший боец, рвавшийся в бой.

– Давно уже надо было перейти в атаку, Капитан! – вопил Варг. – Мы их как мышей давим!

А впереди… впереди катилась стена. Стена из стали, плоти и магии. Бесконечные ряды солдат в сияющих, чуждых доспехах с гербом Малкаора – стилизованным пламенеющим глазом. Над их головами плыли, не касаясь земли, существа из багрового света, источающие леденящий душу холод. Воздух трещал от разрядов магии, которую метали фигуры в темных одеяниях, стоящие на задних рядах.

– Щиты! – закричал Кейл, и его собственный голос показался ему чужим, полным силы и уверенности, которой он больше никогда не чувствовал. – Маги, барьер! Держать строй!

Он видел знаменосца, Элиана, высоко держащего штандарт Легиона – перекрещенные клинки в дымке. Белое полотнище трепетало на ветру, символ их чести, их братства. Элиан улыбался, его юношеское лицо сияло отвагой и верой. Вера в него, в своего Капитана.

И тогда это случилось.

Не с фронта. С флангов. С тыла. Земля задрожала и пошла трещинами. Небо, и без того окрашенное в багровые тона, почернело, словно его залили чернилами. Из трещин в земле, из самого воздуха, хлынул Багровый Туман. Но это был не тот Туман, что он видел позже. Это была живая, разумная стихия, клубящаяся, плотная, удушающая. Она не стелилась по земле – она падала с неба, как водопад, обрушиваясь прямо на позиции Легиона.

Крики. Не боевые кличи, а крики ужаса, боли и предательства. Он видел, как Варг, с ревом бросающийся на врага, вдруг замер на полпути, его тело сковала невидимая сила. Он видел, как Бэрин, пытавшийся прикрыть щитом молодого рекрута, медленно, с нечеловеческим усилием поворачивал к нему голову, и в его глазах был не страх, а вопрос. Немой, разрывающий душу вопрос: «Почему?»