Восхождение падшего легиона: Пепел и память

Он видел, как знамя в руках Элиана вспыхнуло ослепительно-белым светом, а затем поглотилось багровым пламенем. Улыбка с лица юноши исчезла, сменившись маской невыразимой агонии.

А потом он почувствовал это сам. Холод. Не физический холод, а холод пустоты, небытия. Он полз от кончиков пальцев, сковывая мышцы, леденил кровь в жилах. Он пытался крикнуть, отдать приказ, что-то сделать, но его голос застрял в горле. Он смотрел на своих людей, на своих друзей, и видел, как они один за другим застывали, превращаясь в те самые мерцающие статуи, которые он десятилетие спустя видел в Тумане. Их жизни, их ярость, их страх – все было остановлено, заморожено в одном вечном мгновении.

Последнее, что он увидел, был взгляд Элиана. Знаменосец смотрел прямо на него, и в его глазах была не боль, не укор, а… жалость. И последний, отчаянный призыв, который Кейл не смог разобрать.

А потом на него обрушилась стена абсолютной, беспросветной тьмы.

Кейл дернулся и с грохотом свалился со скамьи на липкий от грязи пол таверны. Его тело била крупная дрожь, лоб был покрыт холодным потом. Он лежал, уставившись в закопченные балки потолка, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось в груди, как пойманная птица. Реальность медленно возвращалась: скрип половиц, бормотание, кислый запах вина.

– Эй, Кейл! Опять нажрался, что ли? – кто-то грубо засмеялся неподалеку.

Он не реагировал. Он просто лежал, чувствуя, как холод из кошмара медленно отступает, оставляя после себя привычную, выжженную пустыню его души. Эти воспоминания приходили все чаще. Они всегда были одинаково яркими, одинаково реальными. Он снова и снова переживал тот день. Ту секунду, когда он все потерял. Когда он оказался недостоин их доверия. Когда он выжил, а они – нет.

Он поднялся с пола, отряхнулся, не глядя на усмехающихся посетителей, и снова опустился на свое место. Его руки все еще дрожали. Он сгреб свою пустую кружку и с отчаянием посмотрел на нее. Забвение. Ему нужно было забвение. Любой ценой.

Кейл сидел, вперившись в пустую глиняную кружку. Дрожь в руках постепенно стихала, сменяясь тяжелой, свинцовой слабостью, растекавшейся по всему телу. Отголоски кошмара все еще витали в сознании, как дым после пожара: искаженное болью лицо Бэрина, немой вопрос в его глазах, багровая стена, поглотившая Элиана. Он сжал веки, пытаясь выдавить эти образы, но они впились в его внутреннее зрение, острые и неизгладимые. Физическая реальность таверны казалась хрупкой декорацией, наброшенной на вечный, неумолимый ад его памяти.

Он понимал, что должен выпить. Не для удовольствия, а как лекарство. Как единственное средство, способное на несколько часов усыпить этих призраков. Но кружка была пуста, а монет у него не было. Отказ от «работы» для Грака оставил его не только без средств, но и в опасном положении. Грак не прощал неподчинения. Мысль об этом была тяжелой и холодной, как речной камень в желудке.

Он поднял голову, и его взгляд, мутный и невидящий, блуждал по залу «Пьяного краба». В этот вечер здесь было немного оживленнее, чем обычно. У стойки, прислонившись к стене, стояли двое мужчин в потертых, но прочных дорожных плащах. На их поясах висели короткие мечи практичного вида, а сапоги были покрыты толстым слоем засохшей грязи – не местной, устьевой, а материковой, сухой и пыльной. Это были не моряки и не городские бандиты. Это были наемники или, возможно, солдаты-дезертиры.

Кейл, поглощенный собственным отчаянием, сначала не обратил на них внимания. Его слух, некогда столь острый, что он мог по шелесту листвы определить численность отряда противника, теперь был притуплен вином и горем. Но постепенно, сквозь гул в собственной голове, до него начали доноситься обрывки их разговора. Они говорили громко, не стесняясь, будучи уверенными, что в этом месте их никто не станет подслушивать.

– …говорю тебе, Лорд, это чистое безумие, – хриплым голосом бубнил тот, что постарше, мужчина с шрамом через губу. Он держал в руке кружку с пивом, но пил мало, больше поворачивая ее в пальцах. – Посылать людей в эту долину… зачем? Там же кроме призраков и этого проклятого Тумана ничего нет.

– Приказ есть приказ, Бартоломью, – ответил его компаньон, более молодой, с нервным, подвижным лицом. – Сам Великий Магистр Малкаор благословил эту экспедицию. Говорят, нужно провести новые замеры магической аномалии. Установить какие-то рунные камни…

– Великий Магистр! – старый наемник фыркнул и наконец сделал большой глоток. – Сидит в своей позолоченной башне в столице и видит мир только через хрустальные шары. А мы, дураки, должны лезть в самое пекло. Я тебе рассказывал, что случилось с тем отрядом, что послали две недели назад?

Молодой солдат наклонился ближе, его глаза расширились от любопытства и страха.

–Нет. Что с ними?

– Пропали. Все до единого. – Бартоломью понизил голос, но Кейл, сидевший не так далеко, все равно уловил его слова. Они прозвучали для него с резонансом, словно удар колокола. – Двадцать человек. Опытные ребята. Вошли в Туман у моста… и больше их никто не видел. Ни крика, ни сигнала. Просто исчезли. Словно земля поглотила.

– Может, заблудились? Или наткнулись на разбойников?

– В Багровом Тумане? – старый солдат усмехнулся, но в его смехе не было веселья. – Там не заблудиться, там сойти с ума или просто перестать существовать. А разбойники? Какой дурак будет промышлять в месте, где сам воздух тебя убивает? Нет, говорю тебе, там что-то есть. Что-то, что не отпускает своих. Призраки тех предателей, Легиона Призрачного Клинка, сторожат свое проклятое место. Я слышал, они до сих пор там, застывшие, и ждут… ждут кого-то.

В этот момент Кейл перестал дышать. Весь шум таверны – смех, звон кружек, скрип двери – отступил, слился в один сплошной гул, на фоне которого слова солдат звучали оглушительно четко. Его пальцы непроизвольно впились в край стола, оставляя на мягкой древесине глубокие борозды. Сердце, только что утихшее, снова заколотилось, теперь уже не от страха, а от чего-то иного, давно забытого, похожего на ледяной укол тревоги… или надежды.

– Легион Призрачного Клинка? – молодой солдат поморщился. – Эти предатели? Им бы в аду гореть, а не призраками по земле бродить.

– Кто их знает, кто кого предал, – мрачно заметил Бартоломью. – История пишется победителями. Но их призраки… они реальны, парень. Я не суеверный, но я видел… краем глаза, когда мы патрулировали границы аномалии. Мерцающие фигуры в багровой дымке. Стоят, как изваяния. А иногда… иногда кажется, что они смотрят на тебя. И в их взгляде… не злоба. Нет. Что-то худшее. Отчаяние.

Кейл сидел не двигаясь, превратившись в статую. Его собственное отчаяние, еще минуту назад всепоглощающее, вдруг обрело новое измерение. Они не просто исчезли. Они были там. Все еще там. Застывшие. Страдающие. И кто-то еще видел их. Не только он в своих кошмарах. Это была объективная реальность.

– Ну и черт с ними, – отмахнулся молодой солдат, но в его голосе слышалась неуверенность. – Наше дело – выполнить приказ. Заходим, ставим камни, и бегом отсюда. Главное – не смотреть на этих… призраков. И не слушать шепот.

– Шепот? – Бартоломью насторожился.

– Ага. Говорят, в Тумане иногда слышен шепот. Многоголосый. Как будто сотни людей говорят одновременно. Просят о чем-то… или предупреждают.

Это было последней каплей. Шепот. Кейл вспомнил свой недавний кошмар – немой крик Элиана, который он не смог разобрать. А что, если это не было немым? Что, если он просто не слышал? Что, если их голоса, их души, все еще там, в ловушке, и они пытаются что-то сказать? Что-то сообщить?

Он больше не мог здесь сидеть. Ему нужно было выбраться на воздух. Ему нужно было подумать. Эти случайно подслушанные слова всколыхнули в нем то, что он десятилетиями пытался похоронить – чувство ответственности. Чувство долга. И самый страшный вопрос: а что, если он выжил не просто так? Не по случайности? Что, если он выжил, потому что должен был что-то сделать?

С огромным усилием он поднялся с места. Его ноги были ватными, голова кружилась, но теперь это было другое головокружение – не от похмелья, а от нахлынувших мыслей, от внезапно открывшейся перед ним бездны возможностей. Он бросил последний взгляд на двух солдат, которые уже перешли к обсуждению своих девушек, и направился к выходу, пошатываясь, но с неожиданной целью в каждом шаге.

Он вышел на ночную улицу. Прохладный, влажный воздух ударил ему в лицо, но не принес облегчения. Он был полон новых голосов. Голосов из прошлого, которые, казалось, доносились до него теперь не только из памяти, но и из самого ветра, с востока, со стороны Реки Пепла.

Ночной воздух Узкоземья, густой и соленый, обжег ему легкие, но не смог прочистить сознание. Слова солдат звенели в его ушах навязчивым, неумолкающим эхом. «Пропали… двадцать человек… Призраки… сторожат… шепот…» Каждое слово было иглой, вонзающейся в старую, незаживающую рану, но теперь эти иглы несли с собой странное, тревожное электричество – пробуждали нервные окончания, которые он считал мертвыми.

Он брёл по темным улочкам, не видя ничего вокруг. Его ноги несли его вниз, к воде, по старой, вымощенной скользким камнем тропе, ведущей к самому краю причала. Здесь, вдали от тусклого света редких фонарей и освещенных оконнуток, царил почти абсолютный мрак, нарушаемый лишь отражением далеких звезд на неподвижной, маслянистой воде залива и редкими огоньками рыбацких лодок на горизонте. Воздух здесь пахло иначе – не гнилью и людьми, а водорослями, смолой и влажным, выброшенным на берег деревом.

Причал был древним, его массивные дубовые балки, скрепленные железными скобами, почернели от времени и постоянно бьющихся о них волн. Под ногами хрустел песок, смешанный с галькой и осколками ракушек. Кейл дошел до самого края, до того места, где толстые доски под ногами заканчивались, и начиналась мелководная илистая отмель, и стоял, глядя в темноту, в сторону открытого моря. Отсюда, если повернуть голову на восток, по ту сторону залива, лежали Проклятые земли. Он не видел их в ночи, но чувствовал их. Как фантомную боль в ампутированной конечности.

Он пытался осмыслить услышанное. Его люди. Его Легион. Не просто мертвы. Они были в ловушке. Застывшие в вечном страдании, сторожащие место своей гибели, как вечные часовые, которым никогда не будет смены. И кто-то, Лорд Малкаор, тот самый верховный маг, чье имя было последним, что он помнил из того дня, посылал туда людей. Зачем? Чтобы «провести замеры»? Это звучало нелепо. Малкаор знал, что там произошло. Он был архитектором их падения. Значит, у него была другая цель. И это означало, что что-то изменилось. Багровый Туман, ритуал, призраки… что-то вышло из-под контроля. Или приближалось к своей кульминации.

Мысли путались, набегая друг на друга, как волны у его ног. Он чувствовал себя абсолютно беспомощным. Что он мог сделать? Один. Сломленный. Проклятый. Он был тенью того лидера, которым когда-то был. Он не мог вести за собой даже самого себя, не то что бросить вызов силам, которые уничтожили целый легион.

Отчаяние снова начало подниматься в нем, холодной и тяжелой волной. Он закрыл глаза, ища в себе хоть крупицу той силы, той воли, что когда-то двигала им. Но находил лишь пустоту и пепел.

Именно в этот момент его взгляд, блуждающий в отчаянии по земле, упал на песок у самой кромки воды, там, где волны, накатываясь, смывали и перерисовывали узоры каждые несколько минут.

Он замер.

Там, на влажном, темном песке, кто-то нарисовал палкой или пальцем символ.

Два клинка. Длинных, изящных, с изогнутыми гардами. Перекрещенные. И окутанные стилизованной, волнистой дымкой, что окружала их пересечение.

Эмблема Легиона Призрачного Клинка.

Сердце Кейла пропустило удар, а затем заколотилось с такой силой, что ему показалось, что ребра не выдержат. Кровь отхлынула от лица, оставив после себя ледяной холод. Он рухнул на колени прямо в сырой песок, не чувствуя ни холода, ни влаги, уставившись на этот знак.

Это не могло быть правдой. Это была галлюцинация. Порождение его измученной психики, его вечного чувства вины. Или чья-то злая шутка. Может быть, Грак, чтобы дознаться до правды о нем, устроил эту жестокую провокацию.

Но знак был слишком точным. Слишком детализированным. Это была не грубая пародия, а точное воспроизведение символа, который когда-то красовался на его нагруднике, на его щите, на знамени Элиана. Каждая линия, каждый изгиб был выведен с уверенностью и знанием дела.

Он озирался, его глаза, привыкшие к темноте, отчаянно вглядывались в окружающий мрак. Причал был пуст. Лишь далекий крик чайки нарушал тишину. Ни души. Никого, кто мог бы это нарисовать.

Он протянул дрожащую руку и коснулся пальцами влажного песка, повторяя контур одного из клинков. Символ был свежим. Его не успела смыть последняя волна. Значит, его нарисовали совсем недавно. Минуты назад.

Кто? Кто, кроме него, помнил? Кто, кроме него, осмелился бы изобразить символ предателей, проклятых самой Империей? Наказание за такое было одним – смерть.

Варианты проносились в его голове, как бешеные вихри.

Охотник за головами? Приманка, чтобы выманить его, последнего выжившего капитана?

Агент Малкаора? Чтобы убедиться, что он еще жив, и насладиться его мучениями?

Или…

Или кто-то другой. Кто-то из своих.

Мысль была настолько безумной, настолько запретной, что он чуть не отшвырнул ее прочь. Но она застряла, как заноза. Варг? Бэрин? Элиан? Нет, он видел их застывшими. Он видел их призраки. Но что, если выжил кто-то еще? Кто-то, кто, как и он, избежал основной массы ритуала? Кто-то, кто все эти годы скрывался, как и он? И теперь этот кто-то подавал ему знак.

Он снова посмотрел на символ. И внезапно он увидел в нем не насмешку и не угрозу, а нечто иное. Призыв. Слабый, едва различимый крик о помощи, брошенный в ночь. Знак, что он не одинок в своем знании. Что его вина и его боль – не только его крест.

Он встал, его тело внезапно перестало дрожать. Пустота в глазах сменилась интенсивным, почти болезненным фокусом. Он стер символ с песка подошвой своего сапога, тщательно уничтожив все следы. Теперь это была его тайна. Его знак.

Он повернулся и побрел обратно вверх, к грязным огням Узкоземья. Но теперь его шаг был другим. Медленным, все еще неуверенным, но не бесцельным. Внутри него что-то сдвинулось с мертвой точки. Лед тронулся. Отчаяние все еще было там, огромное и черное, но теперь в нем появилась трещина. И сквозь эту трещину пробивался тонкий, слабый, но неумолимый луч решимости.

Он не знал, что его ждет. Не знал, не ловушка ли это. Не знал, сойдет ли он с ума окончательно. Но он знал одно: он не может больше оставаться здесь. Он не может больше прятаться. Ему нужно было идти. К Реке Пепла. К Багровому Туману. К своим людям.

Впервые за десять долгих лет у Каэлана, некогда капитана Легиона Призрачного Клинка, появилась цель.

Возвращение в свою каморку под протекающей крышей «Пьяного краба» было похоже на пересечение незримой границы между двумя мирами. Всего час назад эти стены, пропитанные запахом плесени, дешевого вина и его собственного отчаяния, были его единственной реальностью, пределом его вселенной. Теперь они казались тесной, удушающей клеткой. Воздух здесь был спертым и мертвым, в то время как снаружи, сквозь щели в ставнях, вползал живой, соленый ветер с залива, несущий на своих крыльях отголоски далекого проклятия и призрачный зов нарисованного на песке символа.

Каэлан – он снова начал думать о себе как о Каэлане, и это имя обжигало изнутри, как глоток крепкого спирта, – зажег сальную свечу. Желтоватый, прыгающий свет озарил убогое помещение: узкую походную кровать с промокшим от дождей тюфяком, грубый деревянный стул, пустой ящик из-под вина, служивший столом, и его единственное ценное имущество, завернутое в промасленную тряпицу и спрятанное в щели под половицей.

Он опустился на колени, игнорируя пронзительную боль в старых ранах, и пальцами, все еще дрожащими, но теперь уже от нервного напряжения, а не от слабости, отыскал знакомую щель. Он поддел доску, та с скрипом поддалась. В темном пространстве под полом лежал сверток. Долгими секундами он просто смотрел на него, словно это была не вещь, а спящая змея, готовая ужалить его в самый неподходящий момент.

Наконец, он с усилием выдохнул и извлек сверток. Развернул тряпицу, и свеча выхватила из мрака его содержимое.

Обломки его эфеса. Все, что осталось от когда-то великолепного клинка, символа его власти и чести. Рукоять, когда-то идеально лежавшая в его ладони, теперь была расколота надвое, ее изящная оправа погнута и почернела. Гарда, некогда украшенная тонкой серебряной инкрустацией с тем же символом перекрещенных клинков, была сломана, один ее конец безвозвратно утерян. От самого лезвия остался лишь короткий, около тридцати сантиметров, обломок, тусклый и покрытый темными пятнами, которые не брала ни одна чистка. Это была не просто сломанная вещь. Это был физический вопль его неудачи, осколок его погибшей души.

Он взял в руки части эфеса. Металл был холодным, безжизненным. Но в его памяти он снова ощутил его вес, его идеальный баланс, ту уверенность, что он дарил в бою. Он сомкнул пальцы на расколотой рукояти, и ему показалось, что сквозь годы до него донесся отзвук… не голосов, а чего-то иного. Битвы. Ветра. Криков. И тишины, что пришла после.

– Простите, – прошептал он, и его голос прозвучал хрипло и непривычно громко в тишине комнаты. Слово было обращено к ним. К Бэрину, к Варгу, к Элиану. Ко всем, чьи имена он носил в своем сердце, как осколки стекла. – Я должен был… я не знаю, что я должен был сделать. Но я остался один.

Он ждал ответа, как сумасшедший, ждал, что из тени или из самого металла прозвучит голос прощения или проклятия. Но ответила лишь тишина, нарушаемая завыванием ветра за окном.

Мысли метались, цепляясь за обрывки услышанного и увиденного. «Пропали двадцать человек… Призраки сторожат… Шепот… Знак на песке…» Все это складывалось в хаотичную, но неумолимую мозаику. Лорд Малкаор, архитектор их гибели, снова проявлял интерес к Реке Пепла. Значит, там что-то происходило. Что-то, что требовало его внимания. А призраки… призраки его людей были не просто пассивными памятниками. Они были активны. Они забрали тех солдат. И они подавали знак. Ему.

Почему ему? Почему сейчас?

Ответ, который рождался в глубине его сознания, был одновременно ужасающим и единственно возможным: потому что он был их капитаном. И в их глазах, даже в глазах их призраков, он все еще им оставался. Они ждали его. Десять лет они стояли в багровом аду, и ждали, что он вернется и исправит то, что нельзя исправить. Что он освободит их.

Смех, горький и надрывный, вырвался из его груди. Освободить? Он был не в силах освободить даже самого себя из тюрьмы собственного разума! Он – жалкий пьяница, от которого отвернулась собственная тень – должен был бросить вызов магии, которая сокрушила целый легион?

Отчаяние снова накатило, черное и густое, как деготь. Оно шептало ему остаться. Лечь на эту кровать и ждать, пока Грак не пришлет своих головорезов, или пока его сердце не остановится от вина и горя. Это был легкий путь. Путь, к которому он привык.

Но затем он снова посмотрел на обломки эфеса в своей руке. И ему вспомнился взгляд Элиана в его кошмаре. Не укор. Не ненависть. Жалость. И призыв. Немой, но отчаянный призыв.

«Завершите начатое».

Слова, которых он не слышал, но которые теперь, казалось, были выжжены в его памяти.

Он поднялся с пола, тяжело, как старик. Подошел к своему тощему тюфяку и вытащил из-под него небольшой, потрепанный дорожный мешок. Он был пуст и пылен. Он начал, почти на автомате, собирать свои жалкие пожитки. Лишняя рубаха, порванная в двух местах. Запасные портки. Кусок черствого хлеба и вяленая рыба, украденные им ранее из кухни таверны. Фляга, которую он наполнил водой из жбана в углу.

Каждое движение давалось с трудом. Каждая складочка на рубахе, каждый завязываемый узел казались насмешкой над грандиозностью того, что он затевал. Он собирался в путь. Не просто уйти из Узкоземья. Он собирался вернуться туда, откуда бежал десять лет назад. На свою Голгофу.

Когда мешок был готов, он снова завернул обломки эфеса в тряпицу и бережно, с почти религиозным трепетом, положил их на дно, под одежду и еду. Это была его единственная реликвия. Его крест.

Он потушил свечу и подошел к окну. Ночь была в самом разгаре. Узкоземье спало своим тревожным, пьяным сном. Он высмотрел в темноте знакомые очертания – тропу, ведущую на восток, в сторону материка, к дороге, что в конце концов выведет его к Проклятым землям. Путь займет несколько дней. Если он вообще дойдет.

Он повернулся, чтобы взять свой мешок, и его взгляд упал на пустую кружку на ящике. Искушение было мучительным. Один последний раз. Одна последняя кружка, чтобы заглушить этот безумный порыв, чтобы усыпить пробудившихся в нем демонов. Его рука непроизвольно потянулась к поясу, где когда-то звенели монеты, но теперь там была лишь пустота.

И это, в своей жестокой простоте, стало окончательным ответом. У него не было выбора. Не было денег на забвение. Единственное, что у него оставалось – это его боль. И его долг.

Он накинул свой потертый плащ, взвалил мешок на плечо – он был до смешного легким – и вышел из комнаты, не оглядываясь. Он тихо спустился по скрипучей лестнице в пустой теперь зал таверны и вышел на улицу, в ночь.

Ветер встретил его, ударив в лицо. Но на этот раз Каэлан стоял прямо. Его ссутуленные плечи медленно распрямились. Он в последний раз окинул взглядом темные, гниющие улицы Узкоземья, этого приюта для трусов и беглецов, которым он был все эти годы.

Затем он сделал шаг. Не назад, в таверну. Не в сторону, к причалу. А вперед. По темной, едва различимой тропе, ведущей на восток. К Реке Пепла. К Багровому Туману. К призракам своего прошлого.

Первый шаг был самым трудным. Второй – чуть менее. К третьему шагу он уже шел с медленной, но неуклонной решимостью. Он не был героем. Он не был спасителем. Он был проклятым, идущим навстречу своему проклятию. Но теперь он шел ему навстречу с открытыми глазами.

И где-то далеко, за много миль, в самом сердце багрового марева, мерцающая фигура с поднятым мечом, казалось, чуть заметно дрогнула.