- -
- 100%
- +
И вся армия нежити, тысячи бессмертных воинов Ночного Князя, замерла. А затем, без единого звука, они начали рассыпаться в прах.
За пять ударов сердца двор замка был чист.
Остался лишь он один. Ночной Князь. Он стоял посреди поля, усеянного прахом его воинов, и смотрел на Каэля с выражением, которое было смесью ужаса, недоумения и… восхищения.
Каэль-Легион медленно пошел к нему.
– Теперь твоя очередь.
Ночной Князь, поняв, что столкнулся с чем-то, что ему не одолеть, развернулся, чтобы бежать.
– ТЫ НЕ УЙДЕШЬ, – прогремел хор голосов.
Каэль просто… оказался перед Князем. Пространство и время подчинились его новой воле.
Он схватил вампира за горло. Ночной Князь оказался беспомощен, как котенок.
– Я не убью тебя быстро, – прошипел Каэль-Легион. – Я заберу у тебя то, что делает тебя… тобой.
Он прижал свою вторую ладонь к груди вампира.
Он начал вытягивать из него его… бессмертие. Его вечность. Его холод.
Ночной Князь закричал от настоящего, животного ужаса. Он чувствовал, как его суть вырывают из него с корнем. Он старел. С каждой секундой – на тысячу лет. Он превращался в прах прямо в руке Каэля. Последнее, что осталось от великого Ночного Князя, – горстка серого пепла, которую ветер тут же развеял по двору.
Он был мертв. Окончательно и бесповоротно.
И в тот же миг, когда последний враг пал, божественная сила, исполнив свою часть сделки, иссякла.
Каэль рухнул на землю, как марионетка с обрезанными нитями. Тело билось в конвульсисиях, из глаз и ушей хлынула кровь. Он погружался во тьму беспамятства.
Ульфгар, Бьорн и остальные смотрели на это с благоговейным ужасом. Они видели, как их сломленный король, заключив сделку с бездной, превратился в бога мщения. Они победили. Но они понимали, что проиграли что-то гораздо более важное.
Каэль лежал без сознания посреди разгромленного лагеря. Его армия, ошеломленная, смотрела на него. Они победили. Но их король был сломлен. Свет их надежды, Лия, – мертва.
А в голове у Каэля, в глубокой, черной коме, голоса не смолкали. Они больше не ревели. Они шептали. Вкрадчиво. Соблазнительно.
<Ты заплатил первый взнос, дитя…> <…хорошо поработал…> <…мы помним твое обещание…> <…и мы придем за своим долгом…> <…а пока отдыхай… мы всегда будем рядом… теперь мы – часть тебя…>
Он выиграл битву. Он отомстил. Но он только что продал свою душу в рассрочку. И теперь ему предстоял долгий, мучительный путь, на котором каждый шаг будет борьбой за право оставаться самим собой. А враги, старые и новые, уже собирались, чтобы разорвать на части то, что от него осталось.
Глава 11. Королевство Тишины
Мир замер.
Весть о том, что произошло в Замке Ночных Слез, не разнеслась – она просочилась, как яд, в самые основы бытия. Ночной Князь, столп Тьмы, был стерт. И мир, вместо того чтобы вздохнуть с облегчением, затаил дыхание в ужасе. Инквизиция остановила свои легионы. Эхо Ллос замерло в своем продвижении. Драконы молчали в высоких небесах. Все ждали. Ждали, что сделает эта новая, чудовищная сила дальше.
А эта сила спала. И скорбела.
В Твердыне Пепла победа не принесла ни капли радости. Она принесла лишь тишину. Тяжелую, густую, как запекшаяся кровь. В главном зале, на постаменте из белого камня, лежала Лия. Ее рана, черная дыра в груди, была противоестественным пятном, насмешкой над самой концепцией жизни. Вокруг постамента днем и ночью горели свечи, их слабый свет едва разгонял мрак, но никто не решался зажечь факелы ярче. Казалось, любой громкий звук, любой яркий свет мог бы оскорбить эту великую, всепоглощающую скорбь.
Воины всех рас приходили проститься. Они не плакали. Мужчины, чьи души были выжжены битвами, не умели плакать. Они просто стояли, смотрели на ее безмятежное, прекрасное лицо и молчали. Их горе было слишком глубоким для слез. Каждый из них, от могучего Ульфгара до последнего беженца, чувствовал, что из их нового, хрупкого мира вырвали сердце. Она была их светом, их надеждой, доказательством того, что даже в этой тьме может существовать что-то чистое. И теперь ее не было.
Каэль не спал уже неделю. Он сидел в своих покоях, в кресле у погасшего камина, и просто смотрел в никуда. Его тело медленно восстанавливалось после чудовищного напряжения, но его душа была в руинах. Он не ел, не пил, не говорил. Азраил исчез – отозванный на свою небесную войну, он оставил своего подопечного наедине с его горем. Теперь Каэля некому было защищать от шепота в его голове.
Но Падшие боги, как ни странно, молчали. Они не искушали, не требовали. Они, словно мудрые, терпеливые хищники, ждали. Они понимали, что сейчас любая попытка давления лишь укрепит его волю. Они дали ему время, чтобы его горе, как кислота, разъело остатки его души, сделав ее мягкой и податливой.
Внешний мир перестал для него существовать. Была лишь комната, полумрак и бесконечный, немой диалог с ее призраком. Он прокручивал в голове каждую минуту, проведенную с ней. Ее первую улыбку, ее испуганный взгляд, ее теплое прикосновение. Он вспоминал ее слова, ее веру в него. И каждое воспоминание было как удар ножом. Он, Пепел Ямы, убийца и монстр, был единственным, кто видел ее свет. И он же стал причиной, по которой этот свет погас. Она умерла, защищая его. Защищая то, чего в нем, возможно, никогда и не было.
Одиночество, которое всегда было его броней, теперь стало его пыточной камерой. Он был окружен тысячами преданных ему существ, но он был абсолютно, бесконечно один.
Иногда в его покои приходила Лисса.
Она изменилась. В ней не осталось и следа от той игривой, соблазнительной демонессы. Она была тихой, собранной, ее лицо было похоже на маску из бледного фарфора. Она приносила ему еду, которую он не трогал, и вино, к которому он не прикасался. Она не пыталась его утешать или заговорить. Она просто садилась в кресло напротив, доставала из-за пазухи тлеющее Сердце своего брата и молча смотрела на него.
Они сидели так часами, в полной тишине. Два существа, потерявшие свою вторую половину. Король-полукровка, лишившийся своего света, и демонесса-шпионка, лишившаяся своей тени. Их горе было разным, но оно говорило на одном языке.
– Он был идиотом, – однажды сказала она, нарушив многодневное молчание. Ее голос был хриплым, как будто она давно им не пользовалась. – Всегда лез на рожон. Думал, что его ярость – это щит от всего на свете.
Каэль не ответил.
– Я говорила ему, что однажды он нарвется на клинок, который окажется острее его зубов, – продолжала она, глядя на багровый камень в своих руках. – Он не слушал. Он смеялся. Говорил, что умрет в бою, как настоящий воин, и попадет в лучший из адов, где кровь течет рекой, а крики грешников – как музыка.
Она подняла на Каэля свои глаза, в которых больше не было огня, лишь выжженная пустыня.
– А он умер, защищая тебя. И от него остался лишь этот камень. И тишина. Я ненавижу тишину, Каэль.
Она впервые назвала его по имени.
– Она… – начал Каэль, и его собственный голос прозвучал чужим, – …она тоже ее ненавидела. Она всегда пела. Тихие песни. О свете, о надежде. Глупые песни.
– Да, – кивнула Лисса. – Очень глупые. И очень… нужные.
Она встала.
– Ульфгар и остальные ждут тебя. Они не станут ждать вечно. Армия без короля – это просто толпа. Рано или поздно они перегрызут друг другу глотки. Или разбредутся.
Она подошла к двери.
– Твое горе – это роскошь, красавчик. И у тебя, и у меня больше нет на нее времени. Мир не будет ждать, пока мы выплачем все слезы.
Она ушла, оставив его одного.
Ее слова были жестоки. И правдивы.
Той же ночью Каэль поднялся. Он подошел к зеркалу, которое не видел с момента своего освобождения из Ямы. На него смотрел незнакомец. Истощенный, с ввалившимися глазами, в которых горел холодный, мертвый свет. Черные вены скверны и серебряные узоры Пустоты переплелись на его коже, создавая уродливый, но завораживающий узор.
Он увидел в этом лице не героя и не монстра. Он увидел конец. Конец того, кем он был.
Он подошел к сундуку, где хранил свои вещи. Там, на дне, лежал его старый, зазубренный тесак из Ямы. Он взял его в руки. Тяжелый, грубый, честный кусок стали.
А затем он пошел.
Он молча прошел мимо стражи, мимо своих вождей и вошел в тронный зал.
Он подошел к телу Лии.
И, опустившись на колени, положил свой старый тесак ей на грудь, рядом с черной дырой.
– Прости, – прошептал он. – Я не смог тебя спасти. Тот, в кого ты верила, – он умер вместе с тобой.
Он поднялся. В его руке были Сумеречные клинки. В его глазах – лед.
Он вышел из зала.
– Позовите всех, – сказал он Ульфгару. – Совет. Немедленно.
Утро нового дня застало его на троне. Скорбь не ушла. Она просто замерзла, превратившись из огня, сжигающего изнутри, в вечную мерзлоту в его душе.
И эта мерзлота была страшнее любой ярости.
Глава 12. Разговоры в Пепле
Твердыня Пепла жила в странном, приглушенном ритме. Враги, напуганные демонстрацией нечеловеческой силы, затаились, и на границах воцарилась неестественная тишина. Но внутри крепости воздух был тяжел, как могильная плита. Горе не ушло, оно просто впиталось в камни, в души, стало фоном для каждого вздоха.
Каэль начал действовать. Но это был уже не тот яростный, импульсивный лидер, что вел их в бой. Он стал тенью, скользящей по своей крепости. Он не говорил – он отдавал приказы, тихие, четкие, лишенные эмоций. Он не спал – он сидел над картами до глубокой ночи, и свет от единственной свечи выхватывал из мрака его бледное, осунувшееся лицо. Что-то в нем сломалось безвозвратно. Ушла не только ярость. Ушла сама жизнь.
Единственным существом, которое, казалось, понимало его состояние, была Лисса. Она тоже изменилась. Ее смех больше не звенел в коридорах, ее едкие шутки смолкли. Она выполняла свою работу с ледяной, безупречной эффективностью, управляя шпионской сетью и торговыми путями, но делала это механически, словно хорошо отлаженный автомат.
Их встречи происходили по ночам, на самой высокой башне, с которой открывался вид на спящее, израненное королевство. Они не договаривались. Просто каждый из них приходил сюда, ища одиночества, и находил другого.
– Они думают, ты сломлен, – сказала она однажды, нарушив их привычное молчание. Она стояла, прислонившись к холодному камню, и ветер трепал ее черные волосы. В руках она вертела тлеющее Сердце своего брата. – Ульфгар и остальные. Они боятся. Они видят в тебе лишь тень.
– Они правы, – ответил Каэль, не отрывая взгляда от горизонта. – Тот, кого они знали, умер в Замке Ночных Слез.
– И кто же остался? – в ее голосе не было иронии, лишь тихое, усталое любопытство.
– Механизм, – просто сказал он. – Цель. И память.
Она помолчала, глядя на багровый камень в своих руках.
– Он тоже был механизмом. Механизмом ярости. Простым, как удар молота. Увидел врага – убей. Увидел слабость – воспользуйся. Увидел красивую вещь – забери. – Она криво усмехнулась. – Он так и не научился играть в долгую. Говорил, что это скучно.
– Она… – начал Каэль, и ему стоило огромных усилий выговорить это слово, – …она пыталась научить меня. Играть в долгую. Строить, а не разрушать. Верить, а не ненавидеть.
– И как, получилось?
– Она умерла, – ответил он, и в этом слове была вся горечь мира.
Они снова замолчали. Это были странные, рваные разговоры двух существ из разных вселенных, объединенных лишь одним – пустотой, которую оставили после себя те, кого они любили.
– Он всегда приносил мне подарки, – внезапно сказала Лисса, и ее голос стал тише, почти девичьим. – После каждого задания. Глупые, бесполезные вещи. Череп какого-то редкого зверя. Украденный у эльфийской принцессы гребень. Однажды притащил поющего огненного саламандра в банке. Тот орал три дня, пока не сдох. – Она вздохнула. – Я злилась. Говорила, что он идиот. А он просто хотел… чтобы я улыбнулась.
– Она пела, – так же тихо сказал Каэль. – Когда думала, что я сплю. Старые, монастырские гимны. О свете. О прощении. Я ненавидел их. Они казались мне ложью. А теперь… – он замолчал. – Теперь я отдал бы все, чтобы услышать их еще раз.
Они говорили не друг с другом. Они говорили с призраками, стоявшими рядом с ними в холодном ночном ветре. Они вспоминали не великие деяния, а мелкие, незначительные детали, которые и составляли суть их потерянной связи.
– Я скучаю по его идиотскому смеху, – прошептала Лисса.
– А я – по ее молчанию, – выдохнул Каэль.
Постепенно эти ночные разговоры стали для них необходимостью. Единственным местом, где они могли снять свои ледяные маски и побыть просто… теми, кто скорбит.
Однажды ночью он показал ей свой план. Он разложил на камнях парапета карту, и его палец, холодный и твердый, указал на юг.
– Они ждут, что мы будем сидеть здесь и зализывать раны. Ждут, что я снова впаду в ярость и брошусь мстить. Но я не буду.
– Что ты задумал? – спросила Лисса, вглядываясь в карту.
– Месть – это эмоция. А у меня их не осталось, – сказал он. – Остался лишь расчет. Я уничтожу их. Всех. Не потому, что я их ненавижу. А потому, что они – угроза. Нестабильный элемент в уравнении.
Его план был холоден, как и его душа.
– Мы идем на юг. Но не войной. А чумой. Твои шпионы, Лисса. Они проникнут в их города. Они не будут убивать. Они будут сеять сомнения. Рассказывать правду о том, что случилось. О том, как их Великий Инквизитор призвал ангела, и тот был повержен. О том, как их вера оказалась бессильна. Мы разрушим их не сталью, а словом.
Он указал на другую точку.
– Эхо Ллос. Оно затаилось, но оно голодно. Мы найдем способ направить его. Не на нас, а на них. Натравим одного монстра на другого. Пусть они пожирают друг друга.
– А Спящий?
– Он – моя проблема, – Каэль коснулся своей груди, где под рубахой проступали темные узоры. – Он ждет, что я приду к нему за силой. Но я не приду. Я заставлю его самого выйти из своей гробницы. Я найду способ выманить его на поверхность. И когда он будет здесь, в нашем мире, уязвимый… я найду то, что сможет его убить.
– Сердце Аримана, – прошептала Лисса. – Ты все еще веришь в сказки ведьмака?
– Я верю в то, что у каждой твари есть своя слабость. И я найду ее. Это будет долгий путь. Не война. А охота. Тщательная, выверенная, холодная. И в конце я принесу на ее могилу головы всех, кто виновен в ее смерти.
Лисса долго смотрела на него. Она видела, что в нем не осталось света. Но на его месте появилось нечто иное. Не тьма. А цель. Абсолютная, несокрушимая, холодная, как сердце умирающей звезды.
– Это… хороший план, – наконец сказала она. – Жестокий. Подлый. И очень долгий. Корвусу бы понравилось.
Она протянула ему руку.
– Я с тобой, Каэль. До самого конца. Не потому, что верю в твою победу. А потому, что у меня, как и у тебя, больше ничего не осталось, кроме мести.
Он посмотрел на ее изящную, бледную руку, а затем пожал ее. Его рука была холодной, как камень, ее – как лед.
Это был союз, рожденный не из надежды, а из пепла. Союз двух разбитых сердец, которые решили, что если им не суждено больше чувствовать тепло, они, по крайней мере, могут принести в этот мир вечную зиму.
Глава 13. Тихий Гость и Шепот Звезд
Время в Твердыне Пепла текло вязко, как смола. Зима нехотя отступала, обнажая израненную землю, а вместе с ней – и шрамы в душах тех, кто пережил кровавую осень. Империя Каэля больше не воевала. Она училась жить. Беженцы строили новые дома, варвары патрулировали границы, дроу осваивали шахты. Но над всем этим висела тень – тень утраты и тень грядущей, неизбежной бури.
Каэль стал сердцем этой тишины. Он правил, но не властвовал. Его приказы были точны, его решения – взвешены, но в них больше не было огня. Он был как искусный часовщик, который заводит сложный механизм, зная, что однажды тот все равно остановится.
Его ночные разговоры с Лиссой на башне стали ритуалом. Они были единственным местом, где холодная маска короля и ледяная броня демонессы давали трещину. Они не утешали друг друга. Они просто делили свое безмерное одиночество, как двое замерзающих делят последний уголек.
– Она любила звезды, – сказал он однажды, глядя в чернильное, усыпанное алмазами небо. – Говорила, что это глаза Единого, которые смотрят на нас. Говорила, что даже в самой темной ночи есть свет.
– Глупости, – ответила Лисса, но в ее голове не было привычной язвительности. – Звезды – это просто газовые шары, которые сгорают в холодной пустоте. Как и мы. Яркая вспышка, а потом – вечный мрак. Корвус бы сказал, что это красиво.
– Наверное, – Каэль криво усмехнулся. – Он понимал толк в красоте разрушения.
– Он был художником в своем роде, – Лисса провела пальцем по тлеющему Сердцу брата, которое носила на шее, как амулет. – Просто его кистью был меч, а красками – кровь. Он говорил, что в предсмертном крике врага слышна самая чистая музыка.
– А она слышала музыку в шелесте листьев. В журчании ручья, – Каэль закрыл глаза. – Они бы никогда не поняли друг друга.
– Может, и поняли бы, – тихо возразила Лисса. – Они оба были… цельными. Не сломанными. Не такими, как мы. Они верили. Он – в ярость. Она – в свет. А во что верим мы, Каэль?
Он долго молчал.
– В то, что долги нужно возвращать, – наконец ответил он.
Их разговор прервало движение. Не звук, а изменение в самой атмосфере. Словно кто-то убавил громкость у всего мира.
На башню, не издав ни единого шороха, поднялась третья фигура.
Азраил.
Он выглядел так же, как и в день своего исчезновения – простой странник в сером плаще. Но в его глазах цвета грозы плескалась усталость, древняя, как сама вселенная.
– Ты вернулся, – констатировал Каэль. Это был не вопрос.
– Войны богов утомительны, – просто сказал Азраил, вставая рядом с ними и глядя на звезды. – Слишком много шума. Слишком много света. Слишком много бессмысленной ярости.
– Вы победили? – с долей сарказма спросила Лисса.
– В таких войнах не бывает победителей, дитя Бельфегора. Лишь выжившие. Мы отбросили Тех-кто-жаждет-извне обратно за Барьер. На время. Но цена была высока. Несколько миров были… стерилизованы. Несколько звезд – погашены. Равновесие удержалось, но стало тоньше паутины.
Он повернулся к Каэлю.
– И поэтому я здесь. Совет снова послал меня.
– Чтобы снова стать моим тюремщиком? – в голосе Каэля прозвучал лед.
– Нет, – Азраил покачал головой. – На этот раз моя миссия иная. Я здесь, чтобы… наблюдать. И помогать. В разумных пределах.
Лисса расхохоталась. Тихим, безрадостным смехом.
– Помогать? Эмпиреи? Нам? Что случилось, небеса треснули? Или у вас просто закончились враги, и вы решили поиграть в благотворительность?
– Случилось то, что вы, сами того не ведая, стали важны, – ответил ангел, и в его голосе не было и тени обиды. – Всплеск силы на Пике Бурь… он не просто привлек внимание. Он создал прецедентт. Падшие Трое поняли, что могут влиять на этот мир через тебя, Носитель Раскола. Они больше не будут пытаться сломать свою клетку. Они будут пытаться превратить в клетку весь этот мир, сделав тебя своим наместником.
Он посмотрел на Каэля, и его взгляд был тяжел.
– Они шепчут тебе. Предлагают силу. И с каждым разом, когда ты согласишься, их хватка на твоей душе будет становиться все крепче. Пока однажды ты не перестанешь быть собой. Ты станешь их аватаром. И тогда Воинству Небесному придется вмешаться. И это будет конец для твоего мира.
– Так в чем же заключается твоя «помощь»? – спросил Каэль. – Ты будешь стоять и смотреть, как я борюсь, а потом убьешь меня, если я проиграю?
– Я буду твоим… противовесом, – сказал Азраил. – Мое присутствие здесь, в этом мире, создает якорь Порядка, который мешает их хаосу просачиваться слишком сильно. Пока я рядом, их влияние на тебя ослаблено. Они могут шептать, но не могут кричать. Они могут искушать, но не могут принуждать. Я – твой щит. Щит, который ты не просил.
– Какой благородный жест, – процедила Лисса. – Вы боитесь не за нас. Вы боитесь, что его новая игрушка выйдет из-под контроля и натворит дел в вашей небесной песочнице.
– Это так, – спокойно согласился Азраил. – Наши мотивы эгоистичны. Но это не отменяет того факта, что наши цели на данный момент совпадают. Никто из нас не хочет, чтобы Падшие Трое вернулись.
Он снова посмотрел на звезды.
– Но есть и другая причина. Моя личная. Я видел, как ты стоял на вершине. Я видел, как ты сделал выбор не брать Клинок. Я видел, как ты плакал над ее телом. – Он на мгновение закрыл глаза. – В тебе есть нечто большее, чем просто Раскол. В тебе есть человечность. Истерзанная, искалеченная, но она есть. И мне… любопытно. Любопытно увидеть, что победит в итоге. Тьма, которую в тебя вложили. Или свет, который она в тебе оставила.
Он повернулся, чтобы уйти.
– Я буду здесь, в вашей крепости. Я не буду вмешиваться в ваши планы. Но если тебе понадобится совет, как бороться с богами в своей голове, – найди меня. Это единственная битва, в которой у меня есть опыт.
Он растворился в тенях, оставив их вдвоем.
– Ну что ж, – сказала Лисса после долгого молчания. – Кажется, наш маленький клуб для тех, у кого разбито сердце, пополнился. И у нового члена, похоже, самая большая душевная травма во всей вселенной.
Каэль ничего не ответил. Он смотрел на то место, где стоял ангел. Он не чувствовал облегчения. Он чувствовал, как на его плечи лег новый, еще более тяжелый груз.
Теперь он сражался не только за свой народ. Он сражался за свою душу. И судья, и палач в одном лице теперь жил с ним под одной крышей, молча наблюдая за каждым его шагом.
Война становилась все сложнее. И все более личной.
Глава 14. Танец в Пустоте
Ночи в Твердыне Пепла стали холоднее. Не из-за погоды – зима отступала, – а из-за тишины, что поселилась в душе ее короля. Каэль превратился в идеальный механизм правления: он не спал, а медитировал над картами; не ел, а поддерживал силы скудным пайком; не говорил, а отдавал приказы. Его скорбь не прошла, она кристаллизовалась, превратившись в холодный, острый, как обсидиан, стержень его воли.
Их ночные бдения с Лиссой на башне продолжались. Они стали единственной отдушиной, единственным местом, где можно было не носить маску. Но постепенно характер этих встреч начал меняться. Лисса, словно змея, сбросившая старую кожу скорби, снова становилась собой. Но теперь ее привычная игривость была окрашена в иные, более темные и сложные тона.
Однажды ночью, когда холодный ветер особенно яростно бился о камни, она пришла, неся с собой два кубка и бутыль темного, почти черного вина.
– Эльфийское. Из подвалов Дома Фе'л'ар, – сказала она, протягивая ему кубок. – Говорят, его настаивают на слезах пленных поэтов. Должно прийтись тебе по вкусу.
Каэль хотел отказаться, но что-то в ее взгляде, усталом и в то же время вызывающем, заставило его взять кубок.
– Я не пью.
– И не ешь. И не спишь. И не живешь, – она сделала глоток, и ее губы окрасились в темно-алый. – Ты превратился в призрак, Каэль. А призраки не выигрывают войн. Они лишь пугают детей.
Он промолчал, но поднес кубок к губам. Вино было терпким, с нотками горечи и странной, затаенной сладостью. Оно не опьяняло. Оно… согревало. Разгоняло по венам тепло, которое, как ему казалось, он уже никогда не почувствует.
– Он приказал мне, – внезапно сказала она, глядя не на него, а на тлеющее Сердце своего брата у себя на груди.
– Кто? – спросил Каэль.
– Наш господин. Бельфегор, – в ее голосе не было ни почтения, ни страха, лишь констатация факта. – У него везде есть глаза. Он видел, как ты сломался. Он видел, как умерла твоя… – она запнулась, – …надежда.
Она перевела на него свой взгляд, и в ее глазах-хамелеонах, сейчас цвета глубокого фиолета, плясали опасные огоньки.
– Он считает, что сломленный инструмент бесполезен. А ты – его самый ценный инструмент. Он хочет, чтобы ты снова стал целым. Сильным. Яростным. И он решил, что лучший способ починить сломанную игрушку – это дать ей новую, еще более интересную.
Она сделала еще один глоток.
– Он приказал мне соблазнить тебя. Заполнить пустоту, которую она оставила. Стать твоей новой слабостью. И твоей новой силой.
Она сказала это так просто, так обыденно, будто обсуждала план по закупке зерна.
Каэль смотрел на нее, и холод внутри него впервые за долгое время встрепенулся, сменившись чем-то похожим на гнев.
– И ты пришла исполнять приказ? Как верная собачка?
Лисса рассмеялась. Тихим, горьким смехом.
– О, милый, ты так плохо меня знаешь. Я никогда не исполняю приказы. Я их… интерпретирую. Да, Бельфегор хочет, чтобы я легла в твою постель. Чтобы я опутала тебя своими сетями, стала твоей поводыршей, его агентом влияния. Это его план.