- -
- 100%
- +
1
Солнце студёное, в тюрьме горизонта запертое ночами, полыньёй на подталинах неба воя, от отчаяния одиночества (не иначе!), перехитрив сонмище стражников ночи, выпало студнем дней на плечи мне, нечаянно оцарапав лучами сон и ещё облаков когтевидных лапы.
Значит, носить его на себе, отогревая от мёрзлой грусти светящееся лицо.
Не простудилось бы! Всё-таки – Солнце!
И пусть вороньё не каркает, в море неба забрасывая сонар. Не какой-то вам «жёлтый карлик», а светило! Ему воспевает осанну Ра.
Жарит промозгло.
Спинным мозгом, током по шейному позвонку, – предчувствие шока.
Вихрь!
Близится поезд точно…
Досрочно! Судьбы баловнем он отучился жить по звонку открываемого шлагбаума.
Аккуратные летом в зимушку чинят сани, шубам вычёсывают вихры: не было б поздно! Но, вызволенный «ура» троекратным, этот поезд не значился в расписании. Он ворвался узнано-неопознанным.
Не в молоко целься! В Адамово яблоко.
Сорок по Цельсию я пока.
2
Поезд длиною в год – по маршруту без остановок. Листопадом вырвались из депо тринадцать вагонов новых.
Поезд летит к станции «Мир» – откупоривать капсулу. Поезд летит к «Мы» во временном коллапсе. По дискретной прямой, по натянутым жилам, траектории не изменяя, поезд летит домой.
В поезде, кроме меня, ни единого пассажира.
На вокзале, с которого поезд взлетел, у дверей узеньких взопревшего ожидания зала, осталась масса довольных тел. Потирают зенки, пожимают ручки: «Неужели сплавили дурочку?»
Мог бы вместить миллионный город этот поезд с табличкою «Горний Род». Но толпящийся на платформе народ, вороном, исхудавшим в коме, автоматом прочёл: «Голод».
Судорожно схватились за животы, отодвинулись в сторону от открывшейся двери-лопасти. Не попасть бы!
– Этой пасти нужна ты. Этот смерч – твой!
И слёту, стаей, затолкали в двери:
– Входи, крайняя!
Зашвырнули следом последнюю малость – израненный блокнотик с мечтой, запрятанной под переплётом:
– Листай, свой забытый рай! Чтоб нам твоего не осталось!
И, озираясь, уже тактично:
– Зачем отправляться сегодняшним днём всем? Дождёмся утречком транспорта поприличнее, и отлично доберёмся к месту на электричке.
Двери, лязгнув свистящим жестом, сомкнули слоистый свет.
– Но я без билета! И без багажа! И пусто в карманах платьишка!
И охваченный ветром вокзал, пятясь от поезда прочь, заржал всей мощью заржавленной жести:
– По дороге собой заплатишь!
3
Тамбуром воздух зажат в пяльцы. Стоит стеной.
Впиваюсь в него пальцами, тесто воздуха перемешиваю, нащупывая проход, но…
Холодно и темень кромешная.
От страха обливаясь морозным потом, пытаюсь расшевелить светило заплечное, вливаю заздравную речь в него:
– Солнышко моё, аленькое! Выгляни, хоть фонариком! Очень нужно!
А оно в поездах не ездило целую вечность! Путешествуя лишь на крылах неболёта, отражалось в глазах человечьих: океанах-озёрах-лужах. Оно испугалось конечности, свернулось в малёхонький звёздный шарик, насупилось важно, и запряталось мне в затылок, охраняя тыл…
– Солнце! – от страха уже тихонько. – Не бойся… Ведь я с тобой… Я сегодня отважная… Выгляни краешком над головой.
Поезд явно живой. Не робот. Искусно свою работу делает. Не вводя меня в курс, летит в запредельное.
В пустоте цепляет за что-то нога. Неужели шнур генератора света искусственного? (Или как там его по науке?) А это – петлёй меня захватило облако. (Или обманка?) Ну-ка… Пытаюсь выбраться, что есть сил, вся выворачиваюсь, чуть ли не наизнанку! Не вышло.
Вдруг, мячиками выкатились наверх ребятишки. Светом в лицо дышат. Девочки, мальчики…
Ишь, ты! Солнце сжалилось – прислало в подмогу зайчиков!
Ах, эти девочки! Ах, эти мальчики! Цветочные мне водрузив очки, кругом сомкнули пальчики, лучами зажали ось, запорхали в танце, трелями ослепив:
– Поспи! Поспи! Поспи… Поспи…
Пульс замедляется…
За ним пёрышко щёку трогает, клеем целует веки.
Я становлюсь привязанным за ногу к облаку спящим человеком.
Колеса стучат:
– На-все-гда-не-у-сни.
Поезд летит сквозь сны.
4
Первый вагонный вдох: «Ах!»
Иду осматривать годовой свой транспорт.
Чтоб без ущерба физическому здоровью скелета каркас нести, предусмотрены в этом странном спорте (не замаранном ложью, не запятнанном кровью) в плацкартах, купе и переходах сочинённо-сложных ремни и подушки безопасности. Не пользуюсь! Приучена шибко – всё познавать на своих ошибках.
Поезд трясёт.
На перегонах перехожу из вагона в вагон в поисках стоп-крана.
Даёт сбой. Настырный. Гласит: «Выходить рано».
Непривычностью одиночество в подкорку вгрызается зверем! Свистом в извилистом мозге вспоротом: «Не верь ему!»
Разговариваю сама с собой и с воздухом спёртым. Разрываюсь на части речи я: междометия и наречия, – ищу чистого кислорода паёк!
Но в вагонах задраены перепонки-окна, и карты затёрты. Вместо них, плавуче-нетрезвая реклама восточных танцев.
Мысль буравчиком врезалась: «Для чего указатель на зону ведёт живота? Прибытия пункт – неужели там?»
Россия.
Столица.
АО Восточный.
Платформенными, каблучными маршами по следам, отправления станция барабанила звучно! Помню ясно. Да! Точно помню!
А ещё… Радужкой строки бегущей колосилось будущее в гуще информационного поля: «В маленькой квартирке на Московском востоке, в распахнутом бутоне цветения барвинка, залитого солнца электротоком, подхватив вирус любви и счастливого сна с привкусом кориандра, на год затворившись иноком (что ворвётся за сим – того не представляя пока, не ведая), осенью две тысячи десятого началась мировая «Гольяновская весна» – новой волны парадигма, которую учебники и литературоведы впишут в историю рядом с именем Барвицкая Александра».
5
Поезд, замечающий все приметы, узнающий все белые знаки, пятна исторической накипи разделяющий на купе, мчится на скорости света реактивной ракетой – носителем моего тела.
Пыхтит.
Уже еле дышит…
Такая поезду тяжела ноша!
Ну что ж, поезд мой, раз ты на лёгкое запрограммирован, хорошо!
Я беру ножи, отрезаю с мясом куски прогнившие, нависающие балластом. Правлю жизнь, чтобы поезд летел выше. Разрывая судьбу на равные части, зелёный даю – в бесконечное счастье.
Выдержим всё!
Доберёмся.
Машинист игнорирует стрелки, флаг красный. Поезд летит – сквозь монастырь-гулаг – в прекрасное.
6
С непривычки в первые дни искала:
– А-у! Проводник!
Напрасно. Нет няни у этих яслей.
А этот – откуда взялся?
Малыш. Комарик.
Пищит, мается.
Не обижу, дитя природы, лапок не изуродую, хребет не сломаю.
Голоден?
Хочешь есть?
Соси. Набирайся сил. Нам ещё долго вместе ехать. И хоть ты до горячечной крови жадный, будешь моим провожатым. Принимай почётное звание! Лучше ты, лапонька, высосешь меня по капельке, чем стервятники, духом нищие, до дна выдоят комары-людищи. После них не спасёт и переливание. Тельцем твоим не заржавлю рук. Пей, упивайся, «крошечный мук»!
В какую влетел ты форточку?
Интересно: размножишься?
Чтоб дорога была комфортной, очки солнечные растревожу я. Оторву листочек: смастерю тебе чудные башмачки и шалашик цветочный. Ещё год здесь жить. Будет, где спать ложиться.
Инфракрасным сигналит тело.
О! Комару ясно: «Вкусная. Не опасная. Тепло».
Комарик вежливый. Пьёт аккуратно-нежно.
7
Накормила голодного малыша. При этом, обескровилась на миллиграмм, не боле! Но запела душа кардиограммой вселенского света! Болью, в квадрат помноженной!
– Где ты, такой восхитительно-сложный, единственный ПГЮ? Инициалы твои во вселенную, солнечной переливая струной в «Люблю!», шёпотом крика несу. Пою! Пленник мой! Или я – твоя? С головой накрывают электроволны самопишущего аппарата моей Грановитой палаты. На Красном крыльце стою, бью тебе челобитную. Такой же, как я, невольник, попавший в любовные сети добра сеятель.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.