Лис среди стен

Глава 1

Дин пытается поцеловать Лис.

Момент весьма странный. Даже, можно сказать, не подходящий. Их отправили на чердак, чтобы отнести списанные книги. Лис прошлась по полу с белыми разводами от моющего средства, упала на пыльный диван, сбрасывая книги куда-то на пол, и игриво улыбнулась.

–Иди ко мне. Ты же этого хочешь.

У них с Лис первая любовь, взаимные чувства. Это Дин знает точно. Уже месяц они целомудренно держатся за руки, делят одну сигарету на двоих и застенчиво обнимаются в тенях коридора. В интернате любые отношения являются объектом всеобщего достояния, но отношения Лис в любой степени особенные, ведь она – одна из старших, выпускная группа, которую вскоре выпустят из потрескавшихся стен на волю.

Дин сел рядом с ней, обнял, пытаясь найти удачное положение, чтобы впитать её запах, попытаться сохранить остатки тепла. На Лис вязаный жилет, он колется, если опереться на него лицом и теплый, если дотронуться до мягкой и нежной кожи, которая под ним скрывается.

Осталось совсем немного, он хочет впервые по-детски завладеть ей, хотя бы дотянутся до губ. И тогда Лиз резко подаётся вперёд, опрокидывает его, придавливает бёдрами. Нависает сверху, заговорчески шепчет:

–Ты ведь ни разу не целовался? Тебе, наверное, хочется, чтобы это было только со мной, да?

От Лис пахнет наступившей осенью, пахнет сигаретами. Она раскрывает губы и проводит языком вдоль его щеки – один из ов проявления её незамысловатых чувств. Одногруппники Дина в один голос заявляют, что Лис – чокнутая дикарка и может вывести из себя любого, даже учителей, но никто не говорит о том, как Лис любит – нежно и преданно.

–Вечером я тебя поцелую, – говорит она едва слышно. – Встретимся у двери подвала после отбоя. А если будешь хорошим мальчиком, я сделаю не только это.

Она осторожно слезает с него, поправляет задравшуюся футболку, закидывает на одну сторону волосы. Склоняет голову и усмехается.

–Дин, дай мне куртку. Мою джинсовку забрала Аля, а мне так холодно. Я обязательно отдам. Не сегодня, так завтра.

Дин выполняет просьбу и накидывает куртку на худые тонкие плечи. На груди виднеется оборка ткани с номером группы – 201. Лис снимает её и крепит Дину на футболку, едва не поранив острием булавки.

Хочется поцеловать её прямо сейчас, но Дин знает – она может ударить. Поэтому он делает шаг назад, склоняет голову и наблюдает со стороны, как Лис смеётся и подмигивает ему.

–До встречи, милый. Увидимся там, где начертано нам судьбой.

Дин в группе новенький. Его перевели в интернат совсем недавно, лишив последних воспоминаний о прошлом и имени. Воспоминания были размытыми, такие забыть легче лёгкого, а имя он придумал на ходу, потому что во время перевода потеряли его именную карту и документы.

–Как тебя зовут, говоришь? – спрашивал дежурный учитель, и он без сомнения ответил.

–Меня зовут Дин.

Впрочем, большая часть интерната, казалось, жила без документов и желания подчиняться правилам. Костяк среди дробленых солнечных лучей стен составляла исключительно старшая группа, состоящая из десяти человек.

Лис была среди них – высокая, на вид весьма податливая. Она не позволяла называть её по полному имени, кривилась всякий раз, когда учителя примирительно произносили "Элизабет", вместо предписанной уставом юбки носила джинсовые шорты и выкуривала по пять сигарет в день, которые удавалось протаскивать в интернат ребятам с особым пропуском – хронически больных, их часто возили в город.

Дин и Лис встретились в последний день лета, когда всех пересчитывали во внутренние дворе и раздавали новую форму. Лис достались рваные кроссовки. Гонимая душераздирающим протестом она ходила по интернату босиком, и никто не мог примирить её обиженную натуру. Дин поймал Лис в коридоре за руку, когда она проносилась мимо разъярённой фурией, и чуть не получил по лицу – Лис повернулась так резко, что случайно задела его плечо.

–Глупая, куда ты так спешишь? Надень мои кроссовки. Будут велики, но зато не замерзнешь.

–Тебе нужнее, – отозвалась она и пренебрежительно добавила. – Ты новенький.

–У меня есть запасные. Как ты правильно выразилась, я новенький. Свои вещи у меня остались.

Лис резко перехватила его ладони, вытянулась и приблизилась вплотную, делая глубокий вдох. Дин испугался, хотел было попятится, но она притянула его ближе и улыбнулась.

–Ты мне нравишься. Я могу держать тебя за руку, начиная со среды.

–Почему со среды? – удивлённо произнёс Дин.

–Со среды начинается новая неделя.

С этими словами она стянула с него кроссовки и ушла, покачивая на ходу бёдрами. Лис была старше на один год, а выглядела так, словно изо всех сил старалась подавить себе зададки взрослого человека.

Лис называли дикой и неотесанной.

Дин был от неё без ума.

Каждый раз, стоило им встретится в коридоре, она лениво взмахивала рукой и тихо говорила:

–Привет.

Внешность у Лис была совершенно обычная. Однако, казалось, если бы Лис при рождении выдали другое тело, не такое грациозное и в должной степени немощное, она бы могла выглядеть также, как и сейчас – припудренная собственной натуральной красотой. Тёмные волосы, карие глаза – такая внешность весьма обыденна, а в рамках интерната встречается у каждой второй, но внутри Лис был врождённый огонь, и он до сих пор светится, заставляя на него оборачиваться.

Дин заслужил поцелуй. Он думает об этом, когда выбирается ночью из кровати, быстро переодевается в туалете и прячет пижаму в ящик под раковиной.

Лис стоит внизу, под лестницей, ведущей на второй этаж, где располагается старшая группа. Каждый раз она примирительно спускается вниз, чтобы настичь его, поделится сигаретой или обнять, рассказывая, как ее погодки жгут резину и нюхают клей.

Они берутся за руки, ныряют в полумрак подвала. Скрипит пол, дыхание у Дина останавливается, когда Лис разворачивается, надавливает на его плечи, заставляет опуститься на пол. Он упирается спиной о батерею, ощущает лёгкое тепло и тяжесть, потому что Лис садится на его колени, берёт лицо в ладони и бегло целует в щеку.

–Лис, ты раньше целовалась?

–Нет, – быстро отвечает она.

Дин думает, что она, конечно же, врет. Такие как Лис не могут дожить до семнадцати и остаться нецелованными. Он пытается обнять её талию, Лис нетерпеливо сбрасывает его руки.

–И что мне делать? – тихо спрашивает Дин.

–Сиди и не двигайся. Иначе я не поцелую тебя никогда.

Когда Дин чувствует призрачное касание губ, он преждевременно хватает этот момент и хочет превратить его в воспоминание, чтобы потом пересматривать, пытаться найти связь с прошлым, где тонет его смех вместе с голосами родителей, слышится звонок велосипеда и песни о солнце, о мире, о лете.

Поэтому когда Лис тянет руку за батарею и достаёт нож, Дин сначала ничего не понимает. И когда лезвие пронзает шею не видит ничего, кроме её блестящих глаз.

Глава 2

Дин просыпается не сразу.

Вероятно, прошла целая вечность.

Да и можно ли проснуться ото сна, если он, кажется, умер?

Ноги дрожат, руки ощупывают лицо и шею. Он не чувствует ничего и, кажется, окончательно теряет связь с реальностью. А затем он резко поднимается и ударяется головой о что-то твёрдое и кричит от боли.

В окружающей его темноте тесно, голос опадает в лёгких, словно растертая между словами пыль. Дин дрожит, ощупывает пространство перед собой и понимает, что вокруг него закруглённые стены.

Он замурован в коже бетона.

Некоторое время он молчит, пытается справится с мыслью, что несколько минут назад хотел украсть поцелуй у Лис, которая, конечно, уже не раз целовалась, а сейчас спрятан где-то внутри невидимой темноты. Но главное ведь совсем другое. Главное то, что Лис убила его и, наверное, залила кровью пол и большую часть стены.

Дин скребет ногтями стену, скулит и ноет, это мольба то взлетает, то замирает, то падает. И когда силы окончательно покидают его, он будто бы заново рождается и всё видит.

Это чувство весьма и весьма странное. Дин будто бы стал жилой внутри старой, повидавшей не одну войну стены, и тянется вдоль нее, постепенно забирая подаренные силы. Он видит интернат в тусклом свете фонаря, стоящего на подъездной дороге. Видит застывшие тела воспитанников, спрятавшихся под колючими одеялами. Видит, как в коридоре крадётся тень и узнаёт в ней Лис, которая вытирает кровавые губы и заходит в спальню для девочек старшей группы.

Лис выглядит уставшей, в её глазах нет ни намёка на разминувшее их прошлое. Она медленно стягивает с себя свитер, джинсы. Он видит выпирающий ряд ребер, вдавленный живот, маленькую грудь. Лис растирает шею, одевает ночное платье. Некоторое время беззвучно сидит, а затем прячется в складах одеяла. Дин больше её не видит.

Она ведет себя так тихо, спокойно, словно ничего не произошло. Словно она только что не убила. Дин пытается понять, действительно ли это была Лис, ведь она бы никогда так не сделала.

Никогда.

Никогда.

Дин лежит где-то внутри, в переплетении труб и сломанных человеческих костей под фундаментом, смотрит, как жизнь проносится мимо.

Как так вышло? Она абсолютно точно убила его, хотя обещала любить. Замахнулась ножом… вот только куда попала? В живот, шею? Почему раны нет, почему он будто бы жив, но на самом деле мёртв? Дин не знает. Он хочет сбежать, хочет найти ее, извести и заставить мучится, но вместо этого прикрывает лицо ладонями, сдавленно выдыхает. По щеке медленно тянутся слезы, но он вытирает и их. Словно от одного неверного действия его образ, полный равнодушия, окончательно разрушится и останется мальчик шестнадцати лет, которого предали и убили.

Наступает утро. Дин ожидает, когда его примутся искать.

Воспитательница и по совместительству учительница Нана встаёт первой и принимается растирать руками чётки, тугой волной свернувшихся на её шее. Нана одевается, не забывает про шерстяные носки и торопится будить девочек старшей группы.

Нана набожна, Нане хочется приучить детей отпускать Богу молитвы, поэтому день юных девушек начинается как нельзя правильно,

–Вставайте, красавицы. Ну же, хватит спать.

Нане кажется, что она справляется. Она не слышит сдержанные ругательства, которые сыпятся с обветренных губ.

Из всех девочек не встаёт только Лис, и Нана мягко трясёт её за плечо, будто боится лишним движением выбить душу.

–Лис, вставай. Одна ты осталась.

Дин ожидает увидеть слезы раскаяния на заспанном лице Лис, но внутри её глаз не видно ни намека на сожаление, их не обрамляет ни одна слезинка.

Дин мысленно хмыкает, с особой изощренностью наблюдает, как Лис переодевается. В свете утра её видно полностью, как нельзя кстати. И Дин с отдалённой грустью замечает, какая же Лис красивая.

Лис будто бы о нём не помнит. Она занимает место рядом с другими девочками, переговаривается с Алей, которая кутается в её джинсовку и безудержно перебирает в руках красную зажигалку.

Дин переносится взглядом на нижний этаж, ждёт, когда в спальню мальчиков заглянет их воспитатель, Василь, и положить конец непристойным юношеским снам.

–Пора вставать, тунеядцы, негодники! Время – восьмой час, а вы всё спите.

Василь строго относится к дисциплине. Когда-то он выжил на войне, где полегло не мало отцов этих несчастных осиротевших детей. Для каждого Василь хочет стать папой, для каждого он готов стать опорой и вовремя слетевшим с рук подзатыльника. Поэтому, когда всё юнцы разом встают и жмутся, подвергнутые деспотичным порядком к стене, Василь лишь усмехается.

–Так держать. Пересчёт!

–Первый.

–Второй.

Дин знает, его вот-вот хватятся. Он всегда замыкал счёт, был восьмым. Но мальчики считают до семи и завершают счёт. Василь усмехается.

–Отлично. Умываться и на зарядку!

Дин изумлённо смотрит вслед короткостриженым хрупким мальчикам. В ужасе пересчитывает их, потом пересчитывает кровати. Кроватей ровно семь.

Наступило утро.

Начинается новый день.

Но никто не вспоминает о Дине и не пытается его найти.

Такое несчастье может случится с кем угодно, только не с ним.

Дин думает об этом все то время, что смиренно покоится в бетонной стене. Но при этом он может видеть все, что застыло под ним, внутри здания. Словно он смотрит сквозь стены и даже пол.

Он пытается найти следы в крови в подвале, но не видит ничего, кроме протертых половиц. Гнусавит, гоняя воду, батарея. Разрезают тишину на лестнице шаги.

–Бет, пойдем, покурим! – кричит Аля. Лис спускается за ней, попеременно стучит по выбирающему бугру стены, словно проверяет чужое дыхание, которое должно уместиться в этих ударах.

Дин ловит себя на мысли, что хочет ее коснуться.

Дин ловит себя на мысли, что хочет ее убить.

Лис и Аля выходят на крыльцо, ведущее к лесу, на всеми забытый на осень и зиму задний двор. Они раскручивают одну сигарету. Лис жалуется, что ей холодно, и Аля пускает ее под джинсовку. Они жмутся друг к другу и наперебой молчат, пытаясь свыкнуться с тем, как осень разъедает цветущий мир.

–Как же холодно, – подает голос Лис. Хриплый, не до конца прокуренный. – Когда же начнется лето…

–Оно только закончилось, – смеется Аля. – Бет, ты спешишь.

Дин представляет, что сидит на крыльце, смотрит вперед вместе с ними. Когда-то Лис сама привела его сюда и впервые дала сигарету.

–Сделай вдох. Небольшой. Иначе разорвешь кашлем легкие.

Он послушно сделал глоток, не сводя с нее глаз. Лис сидела на выступе, прижималась спиной к колонне, ловила каждый жест и взгляд.

–Неплохо, – сказала она, когда поняла, что Дин стоически выдержал испытание, не позволив ни одному мускулу дрогнуть на лице от распирающего внутри яда. – Я горжусь тобой, мальчик. Иди сюда и получи награду.

Она притянула его к себе и обвила ногами. Дин оказался пойманным, застигнутым врасплох сильнее, чем прошлым испытанием.

–Я красивая, – произнесла она. – А еще у меня белые кружевные трусики. Таких ни у кого здесь нет. Будешь послушным, и я дам тебе посмотреть.

Лис произнесла это так, словно хотела его застрелить. Взмахнув волосами, она медленно отпустила его, спрыгнула на дощатый пол и легкой походкой направилась прочь. На ходу развевалась ее заштопанная джинсовка. Дин мысленно подумал, что душа Лис точно такая же – заштопанная и состоит из нескольких сшитых между собой кусков.

Сейчас она стоит на том же месте, обнимает себя руками. Дин представляет, что ее открытая для поцелуев ветра шея пахнет кипельной чистотой мыла.

–Бет, не проспи, – говорит Аля, но Лис ее едва слышит. – Сегодня… как договаривались.

Ветер подхватывает темные волосы, уносит вверх, опускает вниз. Глаза Лис прикрыты, губы терзает дым.

–Обязательно. Обязательно.

Глава 3

Никто не помнит когда в интернете появилась Лис. Кажется она была там всегда.

Белая блузка, торчащая из-под чёрных оборок платья, подведенный отчаянием взгляд и желание стать выше – все это было в Лис уже тогда, но гасло за неимением власти. Но именно такую Лис можно увидеть на фотографиях личного дела – правильную, будто она такая, какая должна быть. Вот только если посмотреть глубоко в глаза, можно увидеть её настоящую – обгоревшую, не до конца сломанную, она до сих пор верит в несправедливость и вместо молитвенного монолога с усмешкой сквернословит.

Вот и сегодня во время вечерней молитвы Лис деланно открывает рот, пытаясь материализовать глухой голос, а когда Нана отворачивается, успевает кривить лицо.

–Спокойной ночи, девочки, – нараспев произносит Нана, когда выключает свет в комнате. – Пусть вам приснятся хорошие сны.

Лис складывает руки поверх одеяла, выжидает, пока здание потонет в тишине. За окном шумит лес, проходящий мимо ветер заглядывает в окно вместе с рассеянным светом фонаря. Где-то над ней тонет в стене Дин. Разглядывая друг друга в темноте, они будто бы наконец-то правильно соприкасаются.

В коридоре проносится звук шагов, Лис медленно просыпается, быстро переодевается, прячет под подушку ночное платье. Не выдерживает и забирает джинсовку у Али, пока та старательно надевает шерстяные чулки и молчаливо тянется за свитером Лис, который висит на спинке кровати.

Они делят между собой одежду и делят общий секрет.

Сегодня ожидается еще одно убийство.

Аля и Лис держаться за руки, спускаются в подвал, прикрывают за собой дверь. Внутри позабытой кладовой играют в карты трясущийся от страха очередной малец из их группы и Лекс.

Лекс от юнца практически не отличается. Когда-то сидел точно также и дрожал, как первая зажатая в пальцах сигарета. Время идет, смены делают свое дело, и теперь Лекс выглядит уставшим и одновременно наполненным силой. Будто бы взрослый, которому малы подаренные тело и кожа.

Лекс смотрит на Лис, улыбается ей. По его взгляду она понимает, что осталось немного и малец вот-вот преждевременно потеряет сознание. А зря – расклад у него более чем хороший.

Игра идет, притаившихся девочек начинающий игрок будто бы не замечает. Поэтому, когда выкладывает последнюю карту, вскакивает и начинает размахивать руками.

–Я победил! Я победил!

Лис хмыкает за спиной. Когда малец оборачивается нож впивается прямо в открытую грудь. Лекс кладет карты на стол, Аля отворачивается. Безвольное тело падает куда-то вниз, в темноту. В этой временной тишине Лис вспоминает себя, как она сама играла с Лексом, а когда проиграла, ползала у него в ногах и умоляла оставить в живых. И Лекс ее помиловал, чтобы через несколько дней отвести в инвентарную на втором этаже и ей овладеть. Глаза Лис были закрыты, от врожденной резкости кровь стекала вдоль бедер. Когда он закончился, она упала вниз, как этот мальчик, и плакала, плакала, в надежде все это забыть. Лекс нагнулся к ней, погладил по лицу. Впервые с нежностью прикоснулся к ней.

–Не бойся, Бет. Когда-нибудь другая боль превзойдет по силе эту.

Сейчас они смотрят друг за друга. В почтенном молчании Лекс успевает закурить. Лис выхватывает у него сигарету, делает несколько затяжек, отдает снова, а затем наклоняется, чтобы вытащить из тела нож. Он легко поддается, словно тело парня превратилась в гладкий масляный кусок.

–Выглядит как ребенок, – замечает Лис, склоняя голову, чтобы проводить взглядом сплошной багряный развод.

–Пора брать его.

Втроем они окружают тело, вынимают из кровавой реки, которую медленно впитывает дощатый пол, не оставляя и следа былой смерти. Тащат все глубже в подвал, пытаясь слиться с холодной пронзительной тьмой. Где-то внизу, у самого основания земли, опускают и наощупь находят стену. Лис стучит по ней пальцами и слышит точной такой же звук в ответ, что вызывает у нее искреннюю улыбку.

–Пора, – тихо говорит она, а потом начинает приглушенно смеяться. – Пора!

Аля отходит в сторону, Лекс делает последний рывок и придавливает тела юнца к отсыревшей стене. Слышится жалобный скрежет, вдоль плотной настой кожи появляется мелкая трещина, которая растет, растет, глушит их собственным размером.

Стена медленно втягивает в себя тело, стирая красный след. Они замирают напротив трещины, в ожидании смотрят вперед, в темноту.

Сначала ничего не слышно. А затем на едва ощутимый след вылезает другой тело. Оно расталкивает слабую Алю, статного Лекса, несется к Лис и замирает на ней руками. С ее губ слетает сдавленный крик. Дин стискивает зубы и принимает ее душить.

Глава 4

Ладони Лис ложаться на запястья Дина. Она пытается сделать глоток воздуха, но вместо этого тонет в надвигающемся конце.

Лекс пытается сбить Дина. Лекс крупнее, на его стороне накопленная годами сила. Но Дин проворнее и быстрее, бросив Лис на пол, он бьёт Лекса на отмашь, во второй раз попадает куда-то в висок, и тот резко падает.

Дин смотрит на сжавшуюся в темноте Лис, пытается вернуться к пугающей тишине сквозь плач Али. И, кажется, он настигает её, потому что Лис молчит и не произносит ни слова. Напуганная, она опирается об угол и, когда Дин садится напротив неё и хватает снова, тихо произносит:

–Ты знаешь, я ведь люблю тебя.

Эти слова сбивают его с толку. Лис говорит это с мнимой искренностью, вот только глаза болезненно блестят и приносят с собой искреннее сожаление.

Дин растерянно смотрит на нее. Руки пробивает дрожь, он сжимает ладони в кулаки. Его недавно убили, а теперь он выбрался наружу и снова здесь, снова живой… Он не может осознать это в полной мере и даже не успевает – откуда-то со стороны налетает Лекс, и Дин падает в темноту, прямо к ногам Лис, её тонким лодыжкам. Он смеётся, тает в настигающем безмолвии. Немного погодя Лис начинает смеётся следом.

И всё тонет в кромешной тьме.

Дин боится проснуться в стене, но вместо этого оказывается в кровати. Завёрнутый в одеяло, он спит на манер новорождённого и пытается свыкнуться с мыслью, что его не давит холод серого бетона.

Звуки прорывают тишину, тело вновь ловит привычное ощущение тяжести. Он боится вдохнуть и почувствовать тяжелую пыль каменной крошки, но вместо этого по губам проносится мягкий и пресный воздух.

–Мальчики, пора вставать! Мальчики!

Голос не похож на надрывный призыв Василя. Он проходит мимо заискивающей мольбой, скрывается где-то вдали.

–Поднимаемся! – слышится второй голос, знакомый. Дин узнаёт в нём ударившего его Лекса. – Поднимаемся, живо!

Дин нехотя вылезает из-под одеяла и с изумлением понимает, что находится в спальне старшей группы.

Ребята встают, беспокойно ходят, собираются. Руки как по команде взлетают вверх для переодевания, виднеются впалые белые животы, вновь расправляются на голове тонкие волосы.

Никто не обращает на Дина внимания. Кроме Лекса, который сидит в углу, на столе с отслоившейся краской, и исподлобья на него смотрит. В какой-то момент из комнаты уходят все, кроме них, и Дин уже было готовится ринутся в бой, как Лекс сам идёт навстречу и приветственно хлопает его по плечу.

–Не трать время, новенький. Мы опаздываем.

–Что здесь происходит? Я… я был младший в группе, что было вчера?

–Тише, тише… Лис позже всё тебе расскажет.

И вот Дин стоит в коридоре, опирается спиной на стенку вместе с остальными и ждёт начала завтрака. В столовой заседает младшая группа. В коридор заворачивает Василь, и Дин ждёт, когда его заберут обратно в группу, узнают. Но Василь быстро проходит мимо, направляется к учителю старшей группы – высокому нескладному мужчине, который без конца мнёт рукава рубашки.

–Теперь младшая группа завтракает первой, мы же договаривались!

–Нана мне не говорила, – едва слышно произнесли в ответ. – Я не знал.

–Теперь знаешь. Мне нужно бегать за всеми или как? Ну что теперь, стойте, ждите!

В этот момент появляется Нана с девочками. Она смущённо опускает глаза, наблюдает, как уходит Василь, как незнакомый учитель также смущённо смотрит на неё в ожидании очередной брани или утешения.

–Вы простите, простите, милый, – тихо шепчет она, хотя остальные прекрасно всё слышат. – Это ещё не утвердили, сегодня только хотели сказать и я… простите, простите.

Безмолвный учитель лишь пожимает плечами, улыбается. Сквозь тонкие стекла его очков мир будто бы перекручивается и тянется в совершенно другую сторону.

–Не переживайте, я понимаю. Понимаю.

Вдоль стены напротив выстраиваются девочки. Дин видит Лис. Она кутается в джинсовку и поджимает губы. Кажется совершенно обыденной, точно такой же, какой была во время их первого месяца и даже больше. Дин ощущает странную несправедливость, но не может понять её направление. Он едва себя сдерживает, чтобы не подойти к Лис и не накричать, но его опережает Лекс. Он хлопает Дина по плечу, тихо произносит:

–Не горячись. Я же сказал, мы тебе всё объясним. Сразу после уроков. Ты, наверное, понимаешь, не маленький мальчик.

Младшая группа выходит из столовой. Дин вглядывается в проходящих мимо одногруппников, но никто не смотрит на него, словно не видит, словно он до сих пор внутри тёмной стены.

Он едва успевает за действительностью, которая тянет его за собой. Быстро ест, постоянно прячет руки и не сводит взгляда с затихшей Лис, которая садится с ним на первом уроке.

Они смотрят на друг друга. Дин хочет накричать на неё, хочет рыкнуть, а она лишь привычно улыбается, обнажая крупные клыки, которые впиваются в губы, стоит их прикусить.

–Я помню, не злись, – мягко произносит она, поглаживая его напряженные плечи. – Я должна тебе поцелуй. Рассчитаемся, не бойся.

Колени бегло соприкасаются и остаются так. Под монотонное бормотание Наны Дин ожидает, что Лис отстранится, но она продолжает сидеть, продолжает его касаться так бесспечно, словно ничего не было, словно она не пыталась его убить. Он смотрит в учебник, на программу, которая на год старше, и совсем ничего не понимает, а Лис снисходительно улыбается, пододвигает к нему тетрадку, даёт списать.