Яд, порох, дамский пистолет

© Лавалье А., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

«Эта книга удивила меня саму. Она создалась из того, что я люблю. Вполне закономерно, что моя первая книга получилась историческим детективом. Во-первых, я всегда любила читать про приключения и расследования. Во-вторых, из всех исторических периодов мне больше всего нравится начало XX века. И хотя в 1915 году эпоха модерна уже закончилась, Москва обрела те свои черты, которые мне в ней больше всего нравятся. Для меня эта книга очень про многое. Расследование в ней – только фантик, обертка, развлекательная часть. Я очень надеюсь, что каждый читатель найдет в этой книге что-то свое, что окажется важным».

«Необычный исторический период, неоднозначные персонажи, живописные декорации предреволюционной Москвы, таинственная атмосфера и увлекательное повествование – ретродетектив, который стоит прочитать».

Глава 1

Вдова статского советника

Алексей шагнул на украшенное коваными перилами крыльцо и огляделся. Богатый дом у статского советника Малиновского, а удобную современную мелочь, электрический звонок, не поставили. Телефонного аппарата тоже нет, барышня-телефонистка не отыскала номер. Пришлось извещать о себе запиской, будто на дворе девятнадцатый век, а не прогрессивный 1915 год.

Алексей отодвинул край рукава, щёлкнул кнопкой, открывавшей крышку наручных часов, и взглянул на время. Без одной минуты девять вечера. Что ж, можно стучать.

Ждать пришлось недолго. Дверь открыл пожилой лакей и, прищурив воспалённые глаза, попытался разглядеть знаки отличия на военной форме Алексея. Рука, придерживающая дверь, заметно подрагивала. Через пару долгих мгновений лакей спросил:

– Барин, вы к кому?

Неуместно обращаться к военному «барин», но разобраться в отличительных знаках военных врачей без особой сноровки ни у кого не получается.

– Алексей Фёдорович Эйлер, извольте доложить. Я отправлял записку Глафире Степановне, мы с Михаилом Дмитриевичем вместе служили.

Лакей ахнул и засуетился:

– Так это вы, Алексей Фёдорович, Мишенькин друг! Он в кажном письме, считай, отписывался про вас. Знаем как родного, хоть и не видали никогда! Проходите же, проходите, сейчас свечу зажгу.

Алексей вошёл в темноту дома. Резкий запах сердечных капель ударил в нос.

Лакей со свечой ждал его у лестницы, такой же изящной и чугунной, как перила крыльца.

– Пожалуйте сюда, барин. Темно у нас, не обессудьте. Не велит хозяйка лектричество жечь. Свет, говорит, неприятный, глаза режет.

– Что ж звонка у вас нет, если электричество имеется?

– Дак сняли, и месяца не провисел. Мальчишки окрестные баловались, позвонят и в саду прячутся. Поди слови их. Вот Глафира Степановна и велела снять. Сказала, кому надо, рукой постучит, не переломится.

Алексей снял фуражку и пристроил её на вешалку. Лакей, спохватившись, дёрнулся помочь, но, конечно же, не успел. Зачастил виновато, поднимаясь на второй этаж:

– Уж простите, барин, что плохо принимаем. Беда у нас, Глафира Степановна из комнаты второй день не выходит. Не ест, не спит, сама уж бледнее тени. За врачом послали, ждём вот…

– Что случилось?

– Не знаете ещё? Ну верно, в газетах не писали. Дмитрий Аполлонович позавчера скончались. Одним моментом, только стоял, а через минуту упал и не дышит совсем. Ему сорок восемь было всего… Как полиция ушла, Глафира Степановна в кресло села, да так и сидит, перед собой смотрит. Чаю ей отнёс, так не притронулась даже. Налил свежего, так она и его…

Лакей споткнулся об угол ковра в гостиной, достал из кармана платок и принялся утирать выступившие слёзы.

Алексей нахмурился. Как неудачно получается! Несколько недель он копил в себе силы на этот визит и выбрал такой неподходящий момент!

В кармане кителя Алексея лежало посмертное письмо родителям от Михаила, лучшего друга Алексея. Они сблизились на фронте, где Алексей был полевым хирургом, а поручик Малиновский служил при штабе. Короткая дружба, всего несколько месяцев, но на войне люди связываются быстро и крепко.

На воспоминания о Михаиле тело привычно отреагировало болью, будто нерадивый хирург забыл под сердцем иглу. Алексей заставил себя сосредоточиться на предметах интерьера гостиной, в которой они остановились, пережидая, когда можно будет вдохнуть. Хотя со стороны выглядело, будто он вежливо ждёт, пока лакей придёт в себя.

В углу гостиной стояло огромное напольное зеркало в раме тёмного дерева на крупных ножках, похожих на львиные лапы. В нём отражались и сам Алексей, и шмыгающий лакей, и чёрная изогнутая спина рояля, и портреты хозяев дома, украшавшие парадную гостиную. Красивый у Малиновских дом, только очень уж пахнет горем.

Лакей наконец закончил шмыгать, сделал несколько шагов, но всё-таки не в силах совладать с собой просто махнул рукой на ближайшую дверь.

Алексей постучал. Никакого ответа. Недолго думая, он прокричал:

– Глафира Степановна, это Алексей Эйлер!

Что ж, не по этикету, зато есть шанс поскорее увидеться с хозяйкой дома.

Из комнаты не доносилось ни звука. Алексей оглянулся на лакея, и в этот момент тихий голос произнёс прямо ему в ухо:

– А волосы у вас как у Мишеньки, такие же непослушные…

Алексей вздрогнул. В дверях стояла Глафира Малиновская, маленькая, совершенно невзрачная женщина. Должно быть, в молодости её называли «миленькой», но сейчас в её лице была только неизбывная тоска, за которой размываются черты.

– Входите, Алексей Фёдорович.

Хозяйка посторонилась, и Алексей вошёл в её личные покои. Комната, в которой они находились, служила одновременно диванной и кабинетом. За закрытыми дверями, вероятно, была спальня.

– Простите, я не готова к вашему визиту…

– Я присылал записку.

– Должно быть, затерялась.

Глафира Степановна двигалась осторожно, придерживаясь за мебель. Она села в дальнее кресло, повернулась к почти погасшему камину и, казалось, сразу забыла про посетителя. Алексей подумал и без разрешения сел на ближайший стул. Откашлялся, привлекая внимание, но Глафира Степановна не повернула головы.

За дверью раздалось приглушённое шмыганье.

– Иван, принеси нам чаю! – слегка повысив голос, попросила хозяйка.

Подняв на Алексея выцветшие глаза, Глафира Степановна сказала:

– Иван совсем плох. Беспокоится… Приходится придумывать ему поручения… Чай по десять раз на дню носит, платья готовит. Горничную я рассчитала, видеть никого не могу. Камин вот приказала растопить, хоть и не люблю, когда дымом пахнет… Пусть. Иначе плачет. Совсем старик…

Алексей снова кашлянул, но хозяйка перебила:

– Прошу, не надо соболезнований. Совсем тошно от них.

Дверь приоткрылась, и в неё бочком протиснулся лакей с подносом. Аккуратно, будто трясущиеся руки не мешали ему, расставил посуду, разлил и подал чай гостю. Хозяйка же махнула рукой, мол, оставь мою чашку на столе, и вновь отвернулась к камину.

Алексей сделал глоток. Находиться в молчании было мучительно, но найти в себе силы передать письмо Алексей не мог. Рассердившись на себя, он дёрнулся, стул под ним заскрипел.

Глафира Степановна повернула голову и устало, но внимательно посмотрела на него.

– Сколько вам лет, Алексей Фёдорович? Вы как будто чуть старше Мишеньки.

– Мне двадцать пять.

– Да… Мишеньке зимой было бы двадцать два… Как же мне хочется вас расспросить, но совсем нет сил. Видите, как вышло. Сначала сын оставил меня, а теперь и муж.

Она замолчала, но руки её пришли в движение, выдавая волнение. Она быстро ощупывала свои пальцы, будто пытаясь найти кольца, которых не было на месте из-за траура.

– Вы простите, Алексей Фёдорович, что не принимаю вас должным образом. Видите ли, я с минуты на минуту жду врача. Мне… нехорошо.

– Быть может, я смогу помочь?

Глафира Степановна некоторое время непонимающе смотрела на него, потом вспомнила:

– Ах да, вы же врач. Хирург?

– Совершенно верно. Так что вас беспокоит?

Вдова нерешительно пробормотала:

– Не стоит, Алексей Фёдорович, это неудобно.

– Это необходимо.

Он произнёс эти слова ровным властным тоном врача, который так завораживающе действует на пациентов.

– Ваши глаза воспалены, руки дрожат. Встречая меня, вы пошатывались от слабости. Внимание рассеяно, вы с трудом подбираете слова. Так не должно быть даже с учётом обстоятельств. Я помогу вам.

Алексей встал, снял китель и закатал рукава рубашки, готовясь к осмотру. Огляделся. Привычка держать руки в чистоте требовала воды и мыла, но их в комнате не было. Алексей достал платок и тщательно протёр руки. После подошёл и приложил тыльную сторону ладони ко лбу женщины. Она вздрогнула, но не отстранилась.

– Так что вас беспокоит, Глафира Степановна?

Вдова вздохнула и тихо призналась:

– Я совсем не сплю, как умер Дмитрий. Кажется, тело перестало меня слушаться. Раньше я ещё справлялась… Знаете, я стала плохо засыпать, когда Мишенька отправился на фронт. Я тогда нашла средство, – она кивнула на высокий столик, на котором стояла узнаваемая бутылка Шустовского коньяка[1].

– Коньяк?

– Да. Я принимала на ночь ровно две рюмки, и этого хватало, чтобы заснуть.

Алексей взглянул на бутылку.

– Коньяк как снотворное – неудивительно, а вот то, что он есть… Государь ввёл сухой закон больше года назад, откуда же он у вас?

Глафира слабо улыбнулась сухими губами:

– Я написала управляющему господина Шустова, и мы купили весь коньяк, который был у них на складе. В нашем доме прекрасные сухие подвалы, Иван всё перевёз.

– А что же сейчас? Коньяк не помогает?

Глафира прошептала:

– Я больше не могу его пить.

– Почему же?

Глафира подняла на него взгляд. А ведь когда-то у неё были прозрачные голубые глаза. Такие же, как у сына.

– Третьего дня мой муж Дмитрий выпил этот коньяк, хоть прежде терпеть его не мог. Отобрал у меня рюмку, выпил и… Через пару минут умер.

Алексей снова оглянулся на столик.

– Почему же полиция не изъяла бутылку?

– Потому что я им об этом не рассказала.

Алексей подставил стул, сел напротив кресла хозяйки. Щёлкнул крышечкой, открывая циферблат часов. Протянул руку и взял Глафиру Степановну за запястье, чтобы измерить пульс – она слегка вздрогнула, но сопротивляться не стала.

Некоторое время они сидели молча, прислушиваясь к тиканью хронометра. Привычно считая про себя, Алексей рассеянно глядел в догорающий камин.

Отпустив руку вдовы, Алексей спросил:

– Почему вы не пьёте чай, Глафира Степановна?

– Боюсь, – ответ она прошептала.

– И обед ваш оказался в камине.

Малиновская вздрогнула и прикрыла глаза. Спрятаться сильнее ей не позволяло воспитание.

– Не говорите Ивану, – попросила она, – он будет переживать… У меня всё время перед глазами картина, как Дмитрий пьёт, а потом падает… Я не могу ни есть, ни пить. Он там, у вас за спиной.

Алексей хотел оглянуться, но вовремя опомнился, что за спиной у него быть никого не может, лишь воспалённое воображение вдовы видит там мужа. Он встал, защёлкнул крышку часов.

– Что ж, Глафира Степановна, хотите вы или нет, сейчас мы с вами отправляемся обедать. Водопровод в ваш дом проведён?

Глафира Степановна глянула удивлённо, но ответила:

– Разумеется.

Алексей кивнул, гоня от себя презираемую им бытовую зависть: в его квартире водопровода не было, приходилось довольствоваться услугами водовозов.

Он подал Глафире Степановне руку, и та, пошатываясь, поднялась из кресла.

Поддерживая под локоть, Алексей вывел вдову из комнат. Иван засуетился рядом, охая и причитая. Глафира Степановна одёрнула его, а у Алексея поинтересовалась:

– Куда вы ведёте меня, Алексей Фёдорович?

– На кухню, конечно.

– Это весьма странно, – заметила вдова.

– Считайте это лечебной прогулкой.

Путь от хозяйских комнат до нижнего этажа занял у них не менее двадцати минут. Ослабевшая вдова шла медленно, да и Алексею, только что оправившемуся от ранения, бесконечные лестницы были утомительны. Но ему вполне удавалось делать вид, что он замедляет движение из беспокойства о Глафире Степановне.

Внизу, где обычно располагаются хозяйственные службы, горел неяркий электрический свет. Прислуга оценила преимущества равномерного освещения гораздо быстрее, чем хозяева. Иван смущённо затушил свечи, но утомлённая спуском Глафира Степановна ничего не заметила.

Иван открыл дверь, ведущую на кухню. Кухарка, хлебавшая что-то за столом, вскочила и испуганно вытаращила глаза. Это была молодая девушка, лет двадцати.

Алексей усадил Глафиру Степановну к столу и обратился к кухарке:

– Как тебя звать?

Девушка мигнула:

– Катерина я.

– Подай нам, Катя, пару чашек, – попросил Алексей, а сам открыл кран водопровода.

Приняв из рук кухарки чашки, Алексей произнёс, обращаясь к Глафире Степановне:

– В походных условиях есть правило: нужно пить проточную воду. Такая чище, не застоится, не заболотится.

Алексей набрал воды и с удовольствием отпил. Глафира Степановна наблюдала за ним. Алексей набрал вторую и протянул ей:

– Пейте, Глафира Степановна. На мой вкус вода гораздо лучше чая.

Глафира Степановна осторожно отпила. Алексей прикрыл кран и вновь обратился к кухарке, кивая на чугунок:

– Скажи-ка, Катерина, а что сегодня на ужин?

– Так я щи сготовила. Но это ж для прислуги. Барыне я пирог спекла да рябчика… Только не готов ещё, в печи сидит!

Кухарка дёрнулась к печи, стремясь продемонстрировать рябчика. Но Алексей её остановил:

– Щи вполне подойдут. Налей нам.

И сел к столу.

Кухарка в ужасе посмотрела сначала на Глафиру Степановну (та осталась безучастной), а потом на Ивана, который едва заметно кивнул, разрешая.

Через минуту Алексей и Глафира Степановна поедали ужин прислуги. Глафира Степановна ела аккуратно и сохраняла лицо, более приличествующее светскому приёму, чем домашней кухне. Алексей же еле сдерживал смех, уж больно забавными были лица замерших у стены Ивана и кухарки.

Они почти закончили, когда наверху раздался звонок. Иван встрепенулся:

– Доктор пожаловали.

Глафира Степановна опустила ложку.

– Выпроводи его. Алексей Федорович уже назначил мне лечение.

Иван поджал губы, но кивнул, не смея возражать, а вдова слабо, но определённо заговорщицки улыбнулась Алексею.

Поднявшись из-за стола, Глафира Степановна повернулась к кухарке и приказала:

– Катерина, не готовь мне отдельный завтрак. К вам спущусь.

Обратный путь наверх не был короче, но поступь Глафиры Степановны стала уверенней. Время от времени вдова поглядывала на Алексея, о чем-то раздумывая. У дверей своих комнат она спросила:

– Зачем вы отправили меня на кухню?

– Человеку спокойнее среди людей, чем в пустой комнате наедине со страхом. Да и в совместной трапезе есть глубокий смысл: самая безопасная пища та, которую кроме тебя едят и другие…

– Вы считаете, я схожу с ума?

– Я считаю, вы пережили потрясение. Но в скором времени обязательно придёте в себя!

Прежде чем войти в свои комнаты, Глафира Степановна огляделась, будто хотела убедиться, что призраки покинули её дом.

Алексей усадил даму в кресло.

– Сейчас вы поспите, нужно отдохнуть. Прикройте глаза. Не бойтесь, я не сделаю вам больно.

Алексей положил руки на голову Глафиры Степановны и слегка сжал: большими пальцами – виски́, остальными – дальше, внутри причёски. Глафира Степановна рассеянно моргнула. Но уже через минуту лицо её смягчилось, по щеке скатилась слеза, на которую никто не обратил внимания.

– Как долго было страшно, Алексей Фёдорович, – прошептала она, – как долго. Я всю жизнь боялась. Сначала за свой брак, потом за Мишеньку. А теперь всё кончено, ни мужа нет, ни сына. Все мои страхи сбылись. И страха теперь тоже нет, только пустота осталась.

Алексею стало не по себе.

– Спите, Глафира Степановна, завтра всё образуется.

Глафира заглянула в глаза Алексею, сказала ласково:

– Оно не может решиться, Алёшенька.

– Почему же?

– Потому что Дмитрий умер из-за меня. Я убила его.

– Спите, Глафира Степановна, вам нужно отдохнуть.

Он чуть сильнее нажал ей на виски. Женщина закрыла глаза. Произнесла почти неслышно:

– Помогите мне, Алексей Фёдорович, прошу вас.

Алексей ещё немного подержал её голову, а потом аккуратно опустил на спинку кресла. Глафира Степановна дышала ровно и спокойно. Лицо её было совершенно безмятежно.

Глава 2

Крайне неприятное знакомство

Алексей встал, встряхнул руками и вновь протёр их платком, задумчиво глядя на свою пациентку. Удивительно, её слова не напугали и не оттолкнули его. Но обескуражили. Представить, что эта женщина – убийца, совершенно невозможно. И признание её странное. Глафира Степановна сказала правду, он был уверен, но будто свою собственную правду.

Алексей сделал шаг к столику с коньяком, наклонился, не касаясь бутылки руками (о передовом методе поиска преступников – дактилоскопии – он читал во французском научном журнале, опубликовавшем отчёт с Международного полицейского конгресса[2]). Принюхался. Коньяк как коньяк, пахнет орехами, никаких примесей не ощущается. Надо бы взять образец, исследовать в домашней лаборатории. Отец всегда говорил, что именно любопытство открывает путь к знаниям. Хотя, возможно, это будет знание об убийстве.

Алексей огляделся, выискивая, во что бы отлить коньяку. Можно, конечно, смочить край платка, но, если в напитке мышьяк, ему разъест руки. Не хотелось бы рисковать.

Неужели у дамы в будуаре не найдётся флакончика? Алексей быстрыми шагами прошёлся по комнате.

В открытом секретере хозяйки стояли чернила, лежали две стопки бумаги – гербовая и простая. Алексей наклонился и выдвинул один из ящиков. Внутри лежал небольшой дамский пистолет, украшенный накладными костяными пластинами. Наверняка делан на заказ, этакая дорогая игрушка.

Алексей закрыл ящик, выдвинул второй. В нём лежал пузырёк с нюхательной солью. Подойдёт. Он вытряхнул остатки соли в камин. Взял из секретера тонкую бумагу для черновиков, смял её, обмотав горлышко бутылки, и перелил во флакончик несколько капель коньяка. Что ж, теперь у нас коньяк с ароматом карбоната аммония. Обернув пузырёк бумагой целиком, Алексей спрятал его во внутренний карман кителя.

Минуту спустя Алексей вышел в коридор, где по-прежнему караулил верный лакей.

– Хозяйка поспит до утра, а может, и дольше. Не тревожь.

Лакей кивнул, бочком протиснулся к приоткрытой двери, заглянул внутрь. Поднял дрожащую руку и перекрестил спящую в кресле хозяйку.

После этого повернулся к Алексею и проникновенно начал:

– Дай вам Бог здоровьичка, барин!

Алексей предусмотрительно отступил, потому что лакей сделал именно то, чего он боялся, – склонился и начал искать его руку, чтобы облобызать.

– И тебе здоровья, Иван. Пойду я.

Алексей быстро, но непреклонно начал отодвигаться. Лакей разогнулся, удивлённо глядя на сбегающего барина.

В эту секунду Алексей вдруг почувствовал, что в доме есть кто-то ещё. Не было ни звука, ни тени, но ощущение чужого присутствия абсолютно явное. Верный страж, огромное зеркало на львиных лапах, помог ему. В его отражении Алексей увидел щуплого человечка в широченных штанах и картузе, надвинутом почти на глаза. Парнишка замер в нелепой позе аккурат между хозяйскими портретами, видимо, в надежде, что в полумраке сойдёт за бюст. Пару секунд они играли в гляделки, потом дружно сорвались с места. Сзади приглушённо охнул лакей.

Бегал «бюст» хорошо и, что удивительно, будто знал дом. Во всяком случае, дорога к задней двери затруднений у него не вызвала.

Дом быстро закончился, они выскочили в сад. На улице было не в пример светлее, чем в полутёмном доме, Алексею даже удалось разглядеть рыжие вихры, торчащие сзади из-под картуза.

Парнишка уверенно мчался в сторону Яузы. Алексей приём оценил. Таких голодранцев, как этот, сейчас на реке пара дюжин точно. Костры жгут, песни орут. Рыжих тоже парочка найдётся, попробуй отличи своего.

По счастью, Малиновские проявили рачительность и поставили в задней части сада не кованую ограду, а простой дощатый забор. Парнишка подскочил с разбегу и повис на нём. Росточка не хватило, чтобы исчезнуть быстро и ловко. Пока он подтягивался, Алексей припал на колено, задрал штанину, вынул из креплений на голени метательный нож – и сразу же бросил.

Нож ловко пришпилил беглеца к забору аккурат между ног за широкие штаны. Преследуемый замер. Дёрнешься вверх – разорвёшь штаны и дальше бежать без них. Вниз – останешься без чресл, а это неприятно.

Алексей спокойно поднялся, отряхнул брюки. Беглец довольно быстро справился с изумлением, затрепыхался, как наколотая бабочка, и заголосил. Что примечательно, имитируя вологодский выговор. Суть его высказывания заключалась в том, что Алексей, сатрап и супостат, честного человека на забор наколол и штаны ему испортил. Причём штанам уделялась значительная роль в этой трагедии.

Алексей подошёл ближе, с удовольствием прислушался. Полгода на фронте его ближайшим помощником был санитар Галактион Козьмин[3] из деревни Глушица Вологодской губернии. Он говорил похоже, да не так. Однако находчивость рыжего восхищала. Ладно, попробуем его же оружием.

– Да не гоношись, исчапаешь себе всё (ровно такую фразу говорил санитар неспокойным больным на перевязках). С забора бякнешься, куда ж ты потом кляпоногий-то? И почто аркаёшь? Не аркай как базлан… Ну, ты парень и беспонятной! Городовые набежат, не будут с тобой валтожиться, самоё-то болькоё место и отшибут.

Однако неплохо он обучился у собственного санитара, рыжий даже притих. Верно распознав усмешку в словах Алексея, он больше не кричал, лишь крепче хватался за забор да сопел.

Алексей предложил почти мирно:

– Давай так! Ты признаешься, зачем к Малиновским залез, а я тебя в полицию сдавать не стану.

– Хорошо придумано, – пробурчал рыжий уже без говора. – А коли я скажу, что старуху убить хотел, тоже не сдашь?

– Какую старуху? – Алексей не хотел показать, но сердце на миг замерло.

– Дак процентщицу же! – рыжий захохотал.

Алексей подошёл к забору и выдернул нож. Надо же, в таком положении, а шутки шутит, смелый малый.

Рыжий рухнул в траву и первым делом принялся выискивать дыру в широких штанинах.

– И многие у вас в вологодской деревне читали сочинения господина Достоевского?

– Дак читать-то не запрещено.

– И как? Понравилось?

– А как же… прекрасный роман, – буркнул рыжий, закатил глаза и провозгласил: – «Такое хаотическое сочетание возвышенного добра с гнуснейшей преступностью».

– О как! Сам придумал?

– Зачем же? Господин Марков написал. Или вот ещё. «Это – роман знойного запаха известки и олифы, но ещё более – это роман безобразных, давящих комнат…» Это уже господин Анненский сочинил.

– Ну ты даёшь! – Алексей искренне восхитился и наклонился, чтобы спрятать нож в ножны. Рыжий тут же вскочил и дал дёру. Не успевая подумать, Алексей разогнулся и метнул нож ему вслед. Нож не воткнулся, а лишь мазнул беглеца по вихляющему заду и упал в траву. Рыжий, подвывая, покатился.

Через пару минут Алексей, крепко держа рыжего, уже ловил на улице извозчика. Рыжий выл и убивался о «срамной ране» и «потерянных милых штанишках», но опытным взглядом хирурга Алексей определил, что это не больше чем царапина, хоть и глубокая. Правда, штаны испорчены совсем, здесь он с рыжим был согласен: дыра и кровавое пятно на самом видном месте. Его собственные форменные брюки тоже пострадали. А вот флакончик с коньяком цел! В крепкие же ёмкости насыпают господа аптекари нюхательные соли для дам. Молодцы, что и говорить.

Какие всё-таки тренированные нервы у московских извозчиков! Будто нет ничего необычного в том, что молодой человек господского вида силой удерживает паренька видом попроще. И в том, что второй взгромоздился коленями на сиденье, едет в такой неприличной позе всю дорогу да на всю округу стонет. На секунду только прервался, уточнить, откуда Алексей с вологодским говором знаком. Услышал про санитара, кивнул и застонал дальше.