Скарлетт

Старик-адвокат поднялся:

– Оставь Эшли в покое. В один прекрасный день явится некая сладкоголосая дамочка и сцапает его. И тогда уж она будет о нем заботиться. А дом Питтипэт оставь как он есть, в том числе и принадлежащую тебе половину. И продолжай оплачивать через меня счета на его содержание, как ты это делала всегда. Этим ты и выполнишь свое обещание Мелани… А сейчас пошли. Я провожу тебя до твоего экипажа.

Скарлетт взяла его под руку и покорно пошла с ним. Но в душе она кипела. Следовало бы ей знать, что никакой помощи от дядюшки Генри она не получит.

Придется самой выяснять, правда ли то, что сказал дядя Генри про финансовую панику в стране, а главное – в безопасности ли ее деньги.

Генри Гамильтон назвал это «паникой». Финансовый кризис, начавшись в Нью-Йорке, на Уолл-стрит, растекался по всей Америке. Скарлетт была в ужасе при мысли, что может потерять деньги, которые заработала и накопила. Расставшись со старым адвокатом, она сразу отправилась в свой банк. Ее трясло от волнения, когда она входила в кабинет управляющего.

– Я понимаю, что вы беспокоитесь, миссис Батлер, – сказал он, но Скарлетт видела, что он вовсе этого не понимает.

Его обидело то, что она ставит под сомнение надежность банков вообще, а в особенности того, которым он управляет. Но чем дольше он говорил и чем убедительнее, тем меньше верила ему Скарлетт.

И тут он вдруг успокоил все ее страхи.

– Да ведь мы же собираемся выдать нашим вкладчикам не только обычный дивиденд, – сказал он, – мы выплатим много больше обычного. – Он искоса посмотрел на нее. – До сегодняшнего утра я сам ничего об этом не знал. И мне, безусловно, хотелось бы знать, – со злостью добавил он, – как это ваш супруг решил еще месяц назад прикупить наших акций.

У Скарлетт было такое чувство, что она сейчас от радости взлетит на воздух. Если Ретт покупает акции этого банка, значит он самый надежный в Америке. Ретт всегда умудряется делать деньги, когда остальной мир разваливается. Она понятия не имела, как он узнал, что у банка такое прочное положение, да ей это было и безразлично. Достаточно знать, что Ретт верит им.

– У него есть такой маленький хрустальный шарик, – к явной досаде управляющего, сказала, хихикнув, она.

А она положительно опьянела от радости. Но все же не настолько, чтобы не вспомнить, что надо перевести в золото всю наличность, лежавшую у нее в сейфе. Ей так и виделись изящно разрисованные, ничего не стоящие деньги Конфедерации, на которые так рассчитывал ее отец. Она в бумагу не верила.

Выйдя из банка, она постояла на ступеньках, наслаждаясь теплым осенним солнцем и кипучей деловитостью улицы в этом деловом квартале. Вы только посмотрите, как все куда-то спешат, – они торопятся потому, что надо делать деньги, а не потому, что чего-то боятся. Дядюшка Генри просто старая размазня, совсем рехнулся. Никакой паники и в помине нет. Следующей остановкой Скарлетт была ее лавка. «ЭМПОРИУМ КЕННЕДИ» – гласили крупные золотые буквы на фронтоне дома. Вот все, что осталось от ее краткого брака с Фрэнком Кеннеди. Это и Элла. Радость, которую доставляла ей лавка, перекрывала разочарование в дочке. Стекло витрины сверкало чистотой, и товара выставлено вполне достаточно. Все – от блестящих новеньких топоров до блестящих новеньких булавок. Правда, надо, пожалуй, убрать с витрины эти штуки ситца. Они же мигом выгорят, и тогда придется сбавлять на них цену. Скарлетт влетела в лавку, готовая содрать шкуру с Уилли Кершоу, старшего продавца.

Но вообще-то говоря, винить его не за что. Ситец, выставленный в витрине, поступил подмоченный при перевозке морем и уже был понижен в цене. Фабрика, на которой он был изготовлен, согласилась из-за этого сбросить две трети стоимости. Кершоу сам, не спрашиваясь, сделал заказ на новые поставки, а в квадратном железном сейфе в задней комнате лежали аккуратно сосчитанные и перевязанные пачки зелененьких банкнот и мешочки с мелочью – дневная выручка.

– Я заплатил младшим приказчикам, миссис Батлер, – волнуясь, сказал Кершоу. – Надеюсь, вы не возражаете. Выдал им по субботу. А то ребята сказали, не протянуть им без недельного жалованья. Себе-то денег я не брал – я ведь не знаю, как вы на это посмотрите, но очень был бы я вам признателен, если б вы…

– Конечно, Уилли, – милостиво произнесла Скарлетт, – как только я сверю деньги с книгами.

Кершоу преуспел куда лучше, чем она ожидала, но это еще вовсе не значит, что она позволит ему считать себя дурочкой. Выручка сошлась до пенни, и Скарлетт отсчитала Уилли положенные двенадцать долларов и семьдесят пять центов за три недели. Завтра, расплачиваясь с ним за последнюю неделю, она добавит еще доллар, решила она. Он заслуживает поощрения за хорошую работу в ее отсутствие. Но при этом она собиралась прибавить ему и обязанностей.

– Уилли, – сказала она ему, когда они остались одни, – я хочу, чтоб ты открыл кредит.

Выпуклые глаза Уилли чуть не вылезли из орбит. После того как Скарлетт взялась править лавкой, кредита никому не давали. Сейчас он внимательно выслушал ее указания. Она заставила его поклясться, что он не скажет об этом ни единой живой душе, и он, положив руку на сердце, поклялся. И клятвы этой надо держаться, решил он про себя, а то миссис Батлер еще как-нибудь узнает. Он был уверен, что у Скарлетт на затылке есть глаза и что она может читать чужие мысли.

Из лавки Скарлетт отправилась домой обедать. Вымыв лицо и руки, она взялась за газеты. Отчет о похоронах Мелани был как раз таким, как она и ожидала, – всего несколько слов: фамилия Мелани, место рождения и даты рождения и смерти. Имя дамы можно встретить в колонке новостей всего три раза в жизни: в день ее рождения, в день свадьбы и в день смерти. И никогда никаких подробностей. Сообщение о смерти Мелани Скарлетт писала сама и, помимо дат, добавила то, что считала подходящим случаю и достойным: как это трагично, что Мелани умерла такой молодой, и как ее будет не хватать сраженной горем семье и друзьям в Атланте. Должно быть, Индия это вычеркнула, раздраженно подумала Скарлетт. Если бы хозяйство Эшли вел кто угодно, а не Индия, насколько легче была бы жизнь.

Но уже следующий номер газеты вызвал у Скарлетт такой страх, что руки у нее покрылись холодным потом. И следующий, и следующий, и следующий… Она с возрастающей тревогой быстро переворачивала страницы.

– Оставь его на столе, – сказала она горничной, когда та пришла сказать, что обед готов.

К тому времени, когда Скарлетт добралась до стола, куриная грудка уже покрылась застывшим жиром, но это не имело значения. Слишком Скарлетт была расстроена и не могла есть. Дядя Генри оказался прав. Паника наступила – и еще какая. Деловой мир попал в отчаянный водоворот, все кругом рушилось. Нью-Йоркская биржа была закрыта уже десять дней после «черной пятницы», как назвали этот день репортеры, когда акции полетели вниз, потому что все продавали и никто не покупал. В больших городах банки закрывались, так как вкладчики требовали свои деньги, а денег не было: банки вложили их в «надежные» акции, которые превратились в ничто. В промышленных районах каждый день закрывалось по фабрике, и тысячи рабочих оставались без работы и без средств к существованию.

«Но дядя Генри говорил, что в Атланте такого быть не может», – снова и снова твердила себе Скарлетт. Ей пришлось крепко взять себя в руки, чтобы не поддаться желанию броситься в банк и притащить домой свой ящичек с золотом. Она бы так и сделала, если б Ретт не купил акции банка.

Она вспомнила про поездку, намеченную на день, от души пожалела, что такая идея пришла ей в голову, но все-таки решила довести дело до конца. Несмотря на то, что страна в панике. Даже именно поэтому.

Только, пожалуй, надо выпить рюмочку коньяку, а то больно бунтует желудок. Графин как раз стоит на серванте. И нервы это поуспокоит… Нет, останется запах, даже если потом она пожует петрушку или листья мяты. Она глубоко вздохнула и встала из-за стола.

– Сбегай-ка в каретный сарай и скажи Элиасу, чтоб готовил выезд, – велела она горничной, явившейся на ее звонок.

На ее звонок у подъезда тетушки Питтипэт не ответил никто. Скарлетт была уверена, что видела, как дрогнула кружевная занавеска на окне гостиной. Скарлетт снова крутанула звонок. Она слышала, как он прозвонил в холле, за ним последовало легкое движение. Скарлетт снова позвонила. Звонок умолк – в доме царила полнейшая тишина. Она подождала, досчитав до двадцати. По улице за ее спиной проехала двуколка.

«Если кто-то видел, как я стою тут у закрытых дверей и что меня не впускают в дом, я потом сгорю от стыда при встрече с этим человеком», – подумала она. Она чувствовала, как у нее горят щеки. Дядя Генри прав от начала и до конца. Ее не желают принимать. Она всю жизнь слышала про скандалистов, которым ни один порядочный человек двери не откроет, но в самых необузданных фантазиях не могла представить себе, что такое может случиться с ней. Она же Скарлетт О’Хара, дочь Эллин Робийяр из саваннских Робийяров. Не могло с ней такого быть.

«И я же приехала с добрыми намерениями», – с болью и недоумением думала она. Глаза у нее защипало от подступивших слез. И тут – как часто бывало – волна гнева и возмущения затопила ее. Да черт подери, ведь половина этого дома принадлежит ей! Как же смеют ей не открывать!

Она принялась колотить в дверь кулаками и трясти за ручку, но запоры были надежные.

– Я же знаю, что ты там, Индия Уилкс! – крикнула Скарлетт в замочную скважину. Так ей и надо: пусть оглохнет, если стоит, приложив ухо к скважине. – Я приехала поговорить с тобой, Индия, и не уеду, пока не поговорю. Я буду сидеть на крыльце, пока ты не откроешь мне или пока Эшли не вернется со своим ключом, так что выбирай.

Скарлетт повернулась и подобрала юбки, готовясь сесть. Тут она услышала за спиной лязг засова и скрип петель.

– Заходи же, ради всего святого, – хрипло прошипела Индия. – Ты сделаешь нас посмешищем всей округи.

Скарлетт холодно оглядела Индию через плечо:

– Может, лучше тебе выйти и сесть со мной на крылечке, Индия. Глядишь, какой-нибудь слепой бродяга споткнется и женится на тебе в обмен за постой.

Не успела она это произнести, как пожалела, что не прикусила язык. Она же приехала не воевать с Индией. Но сестра Эшли всегда была для нее как шишка в седле, да и сказалось возмущение оттого, что ее столько времени держали перед закрытой дверью.

Индия толкнула было дверь. Скарлетт быстро повернулась и помешала ей закрыться.

– Я прошу прощения, – сказала она сквозь зубы.

Глаза их встретились. Индия наконец отступила.

Как бы Ретту все это понравилось, внезапно подумала Скарлетт. В счастливые дни их брака она всегда рассказывала ему о своих успехах в делах и мелких победах в светских кругах Атланты. Он долго и громко хохотал и называл ее своим «неиссякаемым источником развлечения». Может, он и сейчас посмеялся бы, если б она рассказала ему, как отступала Индия, впуская ее в дом и, точно дракон, выпуская в воздух пары яда.

– Что тебе надо?

Тон у Индии был ледяной, и она дрожала от ярости.

– Очень любезно с твоей стороны пригласить меня в дом и предложить чашечку чая, – сказала Скарлетт самым своим учтивым тоном. – Но я только что из-за стола.

На самом-то деле она уже проголодалась. Пыл борьбы отодвинул мысли о панике. Скарлетт надеялась, что у нее не заурчит в животе, – в нем так пусто, как в высохшем колодце.

Индия остановилась, прислонясь к притолоке гостиной.

– Тетушка Питти отдыхает, – сказала она.

Скорее всего, лежит в полуобмороке, подумала Скарлетт, но на сей раз прикусила язык. Она ведь не сердилась на Питтипэт. К тому же пора приступать к делу, ради которого она приехала. Ей хотелось исчезнуть до возвращения Эшли.

– Не знаю, известно ли тебе, Индия, но Мелли на смертном одре попросила меня заботиться о Бо и Эшли.

Индия дернулась, точно ее подстрелили.

– Помолчи, – предупредила ее Скарлетт, – потому что любые твои слова ровным счетом ничего не значат по сравнению с последними, по сути, словами Мелли.

– Ты погубишь репутацию Эшли точно так же, как погубила свою. Я не позволю тебе висеть тут на нем и позорить нас всех.

– Вот уж чего я никак не хотела бы делать на Богом данной нам земле, Индия Уилкс, – это задерживаться в вашем доме на минуту дольше чем нужно. Я приехала сказать тебе: я дала указание в моей лавке, чтобы вам отпускали все, что бы вы ни попросили.

– Уилксы не нуждаются в милостыне, Скарлетт.

– Простая ты душа, я говорю не о милостыне, а о моем обещании Мелани. Ты понятия не имеешь, как быстро Бо будет вырастать из штанишек и ботинок. Или сколько они стоят. Ты что же, хочешь, чтобы Эшли тревожился и из-за таких мелочей, когда сердце у него разбито куда более тяжелым горем? Или хочешь, чтобы над Бо потешалась вся школа?.. Я просто знаю, какой доход у тетушки Питти. Я ведь уже жила здесь, или ты забыла? Ей едва хватает на то, чтобы содержать дядюшку Питера и коляску, ставить немного еды на стол и оплачивать свои нюхательные соли. А потом, сейчас появилась такая мелочь, как паника. Половина предприятий в стране закрывается. Денег у Эшли станет, скорей всего, меньше, чем раньше. Если я сумела проглотить свою гордость и как сумасшедшая стучалась к вам в дверь, то и ты можешь проглотить свою и принять то, что я предлагаю. Не тебе отказываться, потому что, если бы речь шла только о тебе, я дала бы тебе сдохнуть с голоду – и глазом бы не моргнула. Речь идет о Бо. И об Эшли. И о Мелли, потому что я дала ей слово. А она попросила: «Позаботься об Эшли. Только так, чтобы он не знал об этом». А мне этого не сделать, если ты не поможешь, Индия.

– Откуда я знаю, что Мелани именно так сказала?

– Потому что я так говорю, а мое слово – золото. Что бы ты обо мне, Индия, ни думала, ты не найдешь человека, который скажет, что я когда-либо отказалась выполнить обещание или не сдержала слова.

Индия заколебалась, и Скарлетт поняла, что одерживает победу.

– Тебе вовсе не обязательно самой ходить в лавку, – сказала она. – Можешь просто послать кого-нибудь со списком.

Индия глубоко перевела дух.

– Только школьную форму для Бо, – нехотя сказала она.

Скарлетт еле удержалась, чтобы не улыбнуться. Стоит Индии увидеть, как приятно получать что-то задаром, и она сразу начнет больше покупать. Скарлетт была в этом уверена.

– На этом я распрощаюсь с тобой, Индия. Мистер Кершоу, старший приказчик, единственный, кто знает об этом, и он не станет болтать. Адресуй ему свой список, и он позаботится обо всем.

Не успела Скарлетт усесться в свой экипаж, как в животе у нее заурчало. Она широко улыбнулась. Слава богу, желудок дождался нужной минуты.

Вернувшись домой, она велела поварихе разогреть обед и подать его. Дожидаясь, пока позовут к столу, она принялась просматривать газеты, пропуская статьи про панику. Была там колонка, которая никогда раньше ее не интересовала, а теперь усиленно привлекала внимание. В ней содержались новости и сплетни из жизни Чарльстона – а вдруг упомянут про Ретта, или про его мать, или сестру, или брата.

Эта фамилия там не встретилась, да Скарлетт, собственно, и не ожидала ее увидеть. Если в Чарльстоне происходило что-то действительно интересное, она узнает об этом от самого Ретта, когда он приедет в следующий раз. То, что она интересуется его родными и местом, где он вырос, докажет ему, что она любит его, хотя, возможно, он и думает иначе. Интересно, подумала она, как все-таки часто он должен приезжать, чтобы «не давать повода пересудам»?

В ту ночь Скарлетт не могла заснуть. Стоило ей закрыть глаза, как она видела перед собой широкую парадную дверь тети Питти, закрытую и запертую от нее на засов. Это дело рук Индии, сказала она себе. Не может быть, чтобы дядя Генри был прав и все двери в Атланте были для нее закрыты.

Скарлетт и раньше страдала бессонницей и уже многие годы знала, что две-три рюмочки коньяку успокаивают ее и помогают заснуть. Она тихонько спустилась в столовую и подошла к серванту. От света лампы, которую она держала в руке, хрустальный графин засверкал всеми цветами радуги.

Утром она проспала дольше обычного. Не потому, что выпила, а потому, что даже с помощью коньяка не могла заснуть до зари. Ей не давали покоя слова дяди Генри.

По пути в лавку она остановилась у булочной миссис Мерриуэзер. Продавщица смотрела сквозь нее, а когда Скарлетт спросила про хозяйку, сделала вид, будто не слышит.

«Да она же ведет себя так, будто я не существую», – с ужасом осознала Скарлетт. Выйдя из булочной и пересекая тротуар к своему экипажу, она увидела миссис Элсинг с дочерью, которые шли пешком. Скарлетт приостановилась, уже собравшись улыбнуться и поздороваться. Но дамы, увидев ее, остановились как вкопанные, затем без звука, даже не взглянув еще раз в ее сторону, повернулись и пошли прочь. Какое-то время Скарлетт стояла, точно ее парализовало. Затем бросилась в экипаж и уткнулась лицом в темный угол. На один страшный миг ей показалось, что ее сейчас вырвет и она запачкает весь пол.

Когда Элиас остановил экипаж перед лавкой, Скарлетт не стала вылезать из своего убежища. Она послала в лавку Элиаса с жалованьем приказчикам в конвертах. Ведь если она выйдет, то может встретить кого-то знакомого, кто не пожелает и поздороваться с нею. Даже думать об этом было тяжело.

«За всем этим наверняка стоит Индия Уилкс. И это после всего, что я для нее сделала! Нет, так ей это не сойдет – я этого ей не спущу. Никому не позволю так со мной обращаться, никому не спущу».

– Поехали на лесной склад, – велела она Элиасу, когда он вернулся.

Она расскажет все Эшли. Должен же он что-то сделать, чтобы остановить поток яда, распространяемого Индией. Эшли этого не потерпит: он заставит Индию пристойно вести себя и всех приятельниц Индии тоже.

Когда же Скарлетт увидела склад, сердце у нее упало. Склад был набит битком. Штабеля сосновых досок золотились, распространяя под осенним солнцем запах смолы. И нигде ни фургона, ни погрузчика. Никто не покупает лес.

Скарлетт захотелось плакать. «Дядя Генри сказал, что это случится, но я никогда не думала, что будет настолько худо. Почему же люди не хотят покупать такую чудесную чистую древесину?» Она глубоко вобрала в себя воздух. Свежесрубленная сосна всегда казалась ей наилучшими в мире духами. Ох как она тосковала по лесному делу – просто невозможно понять, как она позволила Ретту обвести себя вокруг пальца и продать склад Эшли. Если бы она по-прежнему занималась этим, никогда бы дело до такого состояния не дошло. Уж она сумела бы каким-нибудь образом найти покупателей на древесину. Она чуть было не поддалась панике, но сумела прогнать ее прочь. Все вокруг ужасно, но она не должна поднимать шум и ссориться с Эшли. Она же хочет, чтобы он ей помог.

– Не склад, а загляденье! – весело произнесла она. – Вы, наверное, заставили лесопилки работать день и ночь, чтобы сделать такие запасы, Эшли?

Он поднял на нее глаза от бухгалтерских книг, лежавших на столе, и Скарлетт поняла, что никакой веселостью его не приободришь. Он выглядел не лучше, чем в тот раз, когда она отчитывала его.

Он встал, пытаясь изобразить улыбку. Врожденная галантность возобладала в нем над бессилием, но отчаяние было сильнее всего.

«Не могу я сказать ему про Индию, – подумала Скарлетт, – да и про дела ничего не могу сказать. У него едва хватает сил, чтобы дышать. Такое впечатление, что он весь рассыпался бы, если бы его не держала одежда».

– Скарлетт, милая, как это славно, что вы заехали. Не присядете ли?

«Славно»?! Чтоб ты пропал! Выдавливает из себя вежливые слова, точно заводной музыкальный ящик. Нет, не то. Скорее произносит их, сам не понимая, что вылетает у него изо рта, – это будет ближе к правде. Ну почему, собственно, его должно заботить то, что я ставлю на карту остатки своей репутации, являясь сюда без сопровождения? На себя ему наплевать – это же любому дураку видно, – так почему ему должно быть не наплевать на меня? Не в силах я сидеть тут и вести вежливую беседу. А должна».

– Спасибо, Эшли, – сказала она и села на предложенный им стул.

Она заставит себя посидеть с четверть часа, весело болтая о всякой ерунде, вроде погоды, расскажет что-нибудь забавное о своем пребывании в Таре. Но вот про Мамушку не станет говорить – слишком это его расстроит. А про возвращение Тони – расскажет. Это добрая весть. И Скарлетт принялась болтать:

– Я была в Таре…

– Почему вы удержали меня тогда, Скарлетт… – спросил Эшли.

Произнес он это глухим, безжизненным голосом, без вопросительной интонации. Скарлетт растерялась, не зная, что сказать.

– Почему вы удержали меня? – повторил он, и на этот раз в его словах звучала злость и боль, вызванная ее предательством. – Я хотел лечь в могилу. Любую могилу – не обязательно в могилу Мелани. Ни на что больше я не годен… Нет, помолчите, Скарлетт. Столько благонамеренных людей пытались меня утешить и приободрить, так что все доводы я слышал уже сотни раз. А от вас я жду большего, чем обычные банальности. Я был бы вам признателен, если бы вы сказали вслух то, что у вас на уме: что я дал заглохнуть лесному делу. Вашему лесному делу, в которое вы вложили всю душу. Я жалкий неудачник, Скарлетт. Вы это знаете. И я это знаю. И весь свет это знает. Почему мы все должны вести себя так, будто это неправда? Вините меня, почему вы этого не делаете? Вам не найти более резких слов, чем те, что я говорю себе сам, так что «ранить мои чувства» вы не сможете. Господи, как я ненавижу это выражение! Как будто у меня остались чувства, которые можно ранить. Как будто я вообще еще могу что-то чувствовать.

Эшли медленно покачал головой. Он был похож на подстреленное животное, раздираемое сворой хищников. Из груди его вырвался тяжкий всхлип, и он отвернулся:

– Извините меня, Скарлетт, прошу вас! Я не имею права обременять вас моими бедами. А теперь ко всему остальному добавится еще этот позор. Проявите ко мне сострадание, моя милая, и оставьте меня. Я буду вам признателен, если вы сейчас уйдете.

Скарлетт без звука поднялась и уехала.

Через какое-то время она села за письменный стол, разложив на нем стопками все свои ценные бумаги. Ей будет куда труднее, чем она ожидала, сдержать данное Мелли обещание. Забота об одежде и питании – это еще далеко не все.

Эшли и пальцем не шевельнет, чтобы помочь себе. Значит, придется позаботиться о его преуспеянии, независимо от того, будет он ей в этом помогать или нет. Она же обещала Мелани.

Да и не может она видеть, как идет на дно дело, которое она создала.

Скарлетт составила перечень своего достояния.

Лавка, дома и дело. Они приносят ей доход около сотни долларов в месяц, но эта цифра, несомненно, упадет, когда паника докатится до Атланты и у людей не станет денег на покупки. Скарлетт пометила себе: заказать побольше товаров и прекратить восполнение предметов роскоши, вроде широких бархатных лент.

Салун на ее участке у железной дороги. Она не является его владелицей – владелец тот мужчина, которому она сдала в аренду землю и дом за тридцать долларов в месяц. В тяжелые времена люди склонны пить больше, так что, может, следует повысить арендную плату. Но несколько лишних долларов в месяц не вытащат Эшли. Нужны хорошие живые деньги.

Золото в сейфе. У нее же есть живые деньги – больше двадцати пяти тысяч долларов. На взгляд большинства людей, она женщина с собственным крупным состоянием. Но не на ее взгляд. Она все еще не чувствовала себя обеспеченной.

«Я могла бы выкупить дело у Эшли», – подумала она, и мысли тотчас закрутились в голове, подкидывая разные возможности. Через некоторое время она вздохнула. Это же ничего не решит. Эшли такой дурак, что возьмет лишь рыночную цену, а это сущий пустяк. Кроме того, когда она добьется успеха, он почувствует себя еще большим неудачником. Нет, как бы ей ни хотелось взять в руки склад и лесопилки, этого делать нельзя: надо, чтобы у Эшли дела поправились.

«Я просто не верю, чтобы не было спроса на лес. Паника или не паника, люди должны же что-то строить – пусть даже коровник или конюшню».

Скарлетт принялась перебирать стопки книг и бумаг, и у нее родилась идея.

У нее же есть земля, которую оставил ей Чарльз Гамильтон. Фермы на ней почти совсем не приносят дохода. Ну какой ей прок от пары корзин с початками кукурузы и мешка паршивого хлопка? Сдавать в аренду издольщикам – только портить хорошую землю, если у тебя не тысяча акров и не десяток хороших фермеров. А ее сотня акров находится сейчас как раз на краю Атланты – так разросся город. Если бы найти хорошего строителя – а они все сейчас наверняка жаждут работы, – можно было бы возвести там сотню домишек, может быть, даже две сотни. Все, кто потеряет во время краха деньги, окажутся на мели и вынуждены будут подзажаться. Их большие дома пойдут с молотка, и им придется искать себе другое жилье, по средствам.