Северный ветер
- -
- 100%
- +
И потому «великий пир» оказывается лишь немногим лучше нищенского. В Эджвуде нет ни огромного бального зала, чтобы принять там короля, ни молочного поросенка, чтобы запечь на вертеле, ни экстравагантных блюд из мяса в глазури или нарезанных кубиками кореньев. Твердые вечнозеленые ягоды избавляют от косточек и перетирают в терпкий, кислый соус цвета крови. Еще подают суп – подсоленную воду, приправленную увядшими травами. А мясо, старая козлятина, – это вообще самое неаппетитное, что я видела в жизни.
Надеюсь, король им подавится.
Угощение, может, ему и не по вкусу, но приходит он сюда не за едой. Семь незамужних женщин в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти, прекрасные и невинные, собираются в ратуше, где накрыт для вечерней трапезы стол, а в каменном очаге горит пламя. Они одеты в лучшие наряды: шерстяные платья, стянутые на талии, длинные теплые чулки, стоптанные парадные туфли. Волосы вымыты, расчесаны, заплетены в косы. Обветренная кожа смазана маслами и цветными кремами, чтобы скрыть изъяны. Криво усмехаюсь. Мой-то так легко не скрыть.
– Как я выгляжу?
Оборачиваюсь на голос Элоры. Ее гибкую фигурку облегает темно-синее платье до колен, которое я сшила несколько лет назад, черные чулки подчеркивают стройные ноги. Она потрясающа. Всегда такой была. Завитая темная бахрома ресниц. Ротик словно бутончик розы.
Несмотря на попытки придать голосу твердость, выходит лишь сиплое:
– Как мама.
Глаза Элоры наполняются слезами. Она кивает, всего раз.
Чем дольше я смотрю на свою милую сестру, тем сильнее у меня сводит все нутро. Он ее заберет. Она слишком прелестна, чтобы ускользнуть от его внимания.
Мисс Милли, женщина средних лет, которая любит сплетничать столь же сильно, как сбегать от мужа, выходит из кухни с парой деревянных кувшинов. Явно плакала – выдают покрасневшие глаза и щеки. Среди семерых ее старшая дочь.
– Бокалы! – рявкает на меня мисс Милли.
Я наполняю бокалы на столе водой. Руки, чтоб их, дрожат. Женщины жмутся в углу, словно стадо ланей на холоде. Они молчат. Что тут скажешь? К концу трапезы одна будет избрана – и больше не вернется.
Младший сын мисс Милли, мальчик двенадцати лет, зажигает последнюю свечу. За закрытыми ставнями, снаружи, на площади, толпятся в ожидании короля горожане. В последний раз он являлся более тридцати лет назад. Он забрал за Темь девушку по имени Лира, рыжеволосую и кроткую. Ей было всего восемнадцать.
Разглаживаю складки на белой скатерти и вдруг слышу – цокот копыт по камню.
Тишина так густа, что можно задохнуться.
Женщины, сбившись еще плотнее, хватают друг друга за руки. Ни одна не издает ни звука. Даже не дышат. Мы с Элорой встречаемся взглядом через весь зал.
Я могла бы. Взять сестру за руку, сбежать через кухонную дверь. Темный бог даже не узнал бы о существовании Элоры.
– По местам, – шипит мисс Милли, жестикулируя, чтобы женщины расселись за столом.
Пространство внезапно заполняется звуками – скрежетом стульев, шелестом ткани и ужасным «цок, цок, цок» все ближе и ближе. Откуда-то доносится едва слышное:
– Пожалуйста…
На полпути к Элоре мисс Милли ловит меня за руку. Ногти больно впиваются в кожу. Не могу высвободиться.
– Отпусти.
Темные глаза Элоры, устремленные на двери, обрамлены белым.
– Поздно, – выдыхает мисс Милли.
Пряди с проседью прилипают к круглому потному лицу. Морщинки у рта становятся глубже.
– Нет. Еще есть время. Одолжи нам лошадь. Я и твою дочь с собой заберу. Вернемся, как только…
Шаги.
Мисс Милли разворачивает меня, пихает в угол, и двери распахиваются. Петли визжат, словно изувеченный зверь. Женщины за столом вздрагивают, вжимаются в стулья, когда в проем врывается ветер, гасит половину ламп и погружает все в почти полную темноту. Замираю у дальней стены, во рту сухо.
В зал входит высоченный мужчина, чернее черного на фоне теней. Один, в плаще и капюшоне.
Чтобы не задеть притолоку, гостю приходится наклониться, ведь у всех построек здесь низкие наклонные потолки для сохранения тепла. Когда он выпрямляется, его макушка задевает балки, под капюшоном клубится тьма. Два крошечных всплеска, отблеск отраженного света в глазах – вот и все, что я вижу. Гость слегка поворачивает голову вправо, мельком оглядывает обстановку.
Мисс Милли, долгих ей лет, шаркает вперед. Лицо ее побелело от ужаса.
– Милорд?
Зияющая чернота устремляется в ее сторону. Кто-то ахает.
Но гость лишь откидывает капюшон рукой в перчатке, открывая лицо столь щемящей красоты, что я не могу на него смотреть и вынуждена отвернуться. Однако утекает всего несколько ударов сердца, и я вновь устремляю на него взгляд, привлеченная некой непонятной тягой изучить его внимательнее.
Лицо будто высечено из алебастра. Слабый свет ламп падает на гладкий лоб, угловатые скулы, прямой нос, острый подбородок. А рот… Ох. Я еще никогда не видела у мужчины столь женственных губ. Угольного цвета волосы, собранные в короткий хвост на затылке, словно поглощают свет. Глаза, морозные, лучисто-голубые, как ледник, светятся пронзительной силой.
Стискиваю зазубренный нож из тех, что сложены на маленьком приставном столике рядом с кувшинами. Не смею даже дышать. И не могу, кажется, учитывая обстоятельства. Зал окутан полной напряжения тишиной.
Король стужи – самое прекрасное, что я видела в жизни, и самое ужасное. Мне было всего пятнадцать, когда мы с Элорой, недавно осиротевшие после смерти родителей от голода, познали истинную тяжесть одиночества, когда впереди, словно бесконечная черная дорога, тянулись полные страха годы. Тогда я взялась за лук. Тогда я принялась уничтожать темняков, чтобы Элора спала с чистой, незапятнанной смертью совестью. Собираю все силы в кулак, чтобы не сорваться, не вонзить нож прямиком королю в сердце. Если оно у него, конечно, есть.
Еще шаг в глубь зала, и женщины поспешно вскакивают на ноги. Король стужи даже не заговорил. Нет нужды. К нему и так приковано все внимание женщин – и мое. Мы к этому готовы.
Судя по тому, как вздернулась в холодном отвращении его верхняя губа, он недоволен отсутствием радушия. Гладкие черные перчатки обтягивают крупные руки второй кожей. С широких плеч свисает тяжелый плащ, который король снимает, обнажая отглаженную тунику цвета грозовой тучи, с серебряными пуговицами, что прочерчивают линию до самого воротника, обнимающего шею, словно удавка. На ногах короля – плотно прилегающие темно-коричневые бриджи и потрепанные сапоги. На поясе висит кинжал.
Взгляд падает на правую руку короля. Она сжимает древко копья с каменным наконечником. Миг назад его не было и в помине, я уверена. Когда мгновением позже оно вновь исчезает, у нескольких женщин вырывается вздох облегчения.
Расслабив пальцы, выпускаю из них нож, чтобы он упал.
Его резкий стук о пол заставляет мисс Милли очнуться, взяться за дело. Она забирает у короля плащ, вешает на крючок рядом с дверью, затем выдвигает стул во главе стола. Ножки скребут по полу, и Король стужи усаживается.
Женщины тоже занимают места.
– Добро пожаловать в Эджвуд, милорд, – робким голоском начинает мисс Милли. Бросает быстрый взгляд на девушку, сидящую первой слева от короля – свою дочь.
Женщины тянули палочки, жребий, какой несчастной выпадет быть к нему ближе. Элора, к счастью, на дальнем конце стола.
– Надеемся, вам придется по вкусу трапеза, которую мы для вас приготовили.
Король равнодушно оглядывает угощение.
– К сожалению, в последние годы урожай скуден.
Ну то есть вообще отсутствует.
– Суп – одно из наших главных блюд…
Король молча поднимает руку, и мисс Милли затихает, сглатывает так, что вздрагивают обвисшие щеки. И этого, решает он, достаточно.
Этот ужин – самый долгий и мучительный на свете. Никто не заговаривает. Женщин я могу понять. Ни одна не желает привлечь внимание короля. Но нашему гостю нет оправдания. Неужели он не видит, что мы отдали ему всю ту малость, что у нас была? И что, ни словечка благодарности?
Вот урод.
Элора едва притрагивается к еде. Склоняется над тарелкой, пытаясь казаться меньше – по моему совету, – однако это не ускользает от Короля стужи. Потому что именно на ней останавливается его взгляд, раз за разом.
Желудок сводит приступами тошноты. Нервы на пределе, вот-вот сдадут. Я ничего не могу сделать, совсем ничего. Когда грудь сдавливает так, что вот-вот лопнут легкие, я удаляюсь на кухню, дрожащими руками выхватываю заткнутую за пояс фляжку, делаю большой глоток. От жжения аж глаза щиплет, но оно будто дарит мне избавление, спасение. Следовало бежать, когда у нас был шанс. Теперь уже поздно.
Трапеза тянется мучительно медленно, я разливаю вино. Женщины жадно его поглощают, бокал за бокалом, на бескровных губах алеют красные капли, щеки заливает румянец. У меня сводит горло от невыносимой жажды. Не прошло и половины ужина, а фляжка уже пуста.
В какой-то момент меня посылают за вином в погреб. Пользуюсь короткой передышкой, чтобы просто… посидеть. Подумать. Я настолько отчаялась, что даже возношу коротенькую молитву. Пыльные бутылки расставлены аккуратными рядами. Как долго они здесь? Столетия? Вино впустую тратят на Короля стужи. А надо бы на празднования, свадьбы, дни рождения. Не на похороны, обставленные как торжество.
– Рен, – наверху лестницы возникают чулки мисс Милли. – Что так долго?
– Иду-иду.
Ее шаги затихают.
Возвращаюсь в зал, снова наполняю бокалы. Король стужи едва ли притрагивается к вину. Да и к лучшему. У меня нет никакого желания прислуживать ему как бы там ни было, кроме как выпроводить его за дверь.
Мисс Милли моих чувств не разделяет.
– Милорд, вино вам не по вкусу?
Тревога в ее голосе вызывает у меня тошноту. Не сомневаюсь, мисс Милли верит, мол, если уважит короля как следует, он выберет не ее дочь, а другую.
Вместо ответа он подносит багряную жидкость ко рту и осушает бокал. Над краем тускло вспыхивают глаза. Как будто в зрачках отражается не сам свет, а лишь его остатки.
И мне ничего не остается, кроме как прислуживать. Подхожу к Королю стужи, лью вино в его бокал. Наши руки случайно сталкиваются, и вино хлещет гостю на колени.
Кровь застывает у меня в жилах.
Взгляд короля медленно переползает от расплывшегося по тунике пятна к кувшину, который я по-прежнему держу в руках, затем останавливается на моем лице. Бледно-голубые глаза источают всепоглощающий, безжизненный холод, что пробирает меня до мурашек даже там, где кожа навеки сморщена. Шрамы утратили чувствительность, но, клянусь, их покалывает так, будто своим вниманием король дотронулся до меня физически.
– Извинись перед королем! – пронзительно взвизгивает мисс Милли.
Что такое капля вина по сравнению с потерей жизни?
Нет, пожалуй, я оставлю извинения при себе. Все равно не представляю, что для него они чего-то стоят.
– Только если он извинится за то, что крадет наших женщин.
Кто-то ахает. Похоже, что Элора. Король изучает меня, словно маленького зверька, но я не добыча.
– Милорд, приношу извинения за ее абсолютно отвратительное поведе…
Он вскидывает длинные пальцы. Мисс Милли тут же осекается, бледная, как рыбье брюхо.
– Как тебя зовут? – тихое.
Титул отражается в голосе. Низкий, глубокий, но в то же время пронизанный пугающим отсутствием чувства.
Когда в ответ я молчу, несколько женщин неловко ерзают. Под порывами зимнего ветра скрипят стены. Несмотря на огонь в очаге, стремительно становится холоднее. Северный ветер, может, и бог, но я не сломаюсь. На худой конец, у меня есть гордость.
– Ясно, – король постукивает пальцем по краю стола.
Женщина по его правую руку вздрагивает.
– Рен, милорд. Ее зовут Рен!
Слова выпалила Элора. Подавшись вперед, сама не своя, она впивается пальцами в подлокотники.
Со стуком стискиваю зубы от досады, нутро сжимается. Этого я и боялась: Элоры и ее мягкого сердца. Не позволь я чувствам затуманить разум, ничего бы не случилось.
– Рен, – произносит король. Я еще никогда не слышала, чтобы слова произносили столь изящно. – Как певчая птичка.
В Серости больше нет певчих птиц. Все они погибли или разлетелись кто куда.
Король еще некоторое время пристально изучает мое лицо – и переводит взгляд на Элору. От того, с каким упоением он ее оглядывает, хочется выцарапать ему глаза.
– У вас похожие черты.
– Да, милорд, – Элора склоняет голову в знак уважения. Шлепнуть бы ее за это. – Мы сестры. Близняшки. Я Элора, а она Рен.
Легкий, своеобразный наклон головы – король нас сравнивает. Уверена, меня он считает негодной, причем далеко не в одном смысле.
– Встань, – требует он.
Элора отодвигает стул, и по залу разносится мой голос:
– Сядь!
Сестра замирает, вцепившись в край стола. Бегает взглядом от меня к Королю стужи и обратно. Мисс Милли тем временем вот-вот потеряет сознание.
В узких зрачках короля вспыхивает неверный свет, словно мерцает, колеблется в темноте свеча. Он выпрямляется плавным движением, заставляя меня вздрогнуть. Полагаю, никто раньше не оспаривал его слово. Не находилось такого дурака, чтоб даже попытаться.
– Подойди, – грохочет король, будто раскат грома, и Элора робко приближается, кроткая и бесхребетная.
Вид ее, сокрушенной, ранит до глубины души… да как этот король смеет?! Мы не вещи. Мы – люди, с сердцами, что бьются в груди, с дыханием в легких, с жизнями, которые нам удалось вырвать из когтей мороза, который он наложил на нас, будто проклятие.
Когда Элора встает перед королем, он приподнимает ее подбородок пальцем и произносит:
– Ты, Элора из Эджвуда, избрана, и ты будешь служить мне до конца своих дней.
Глава 3
Тут же бросаюсь вперед, толкаю Элору себе за спину.
– Ты ее не получишь.
Я падаю, стремительно несусь вниз с пугающей скоростью, и дна нет, и я все равно падаю.
Отчасти я знала, что так все и случится. Моя сестра – воплощение жизни, которой так мало у Короля стужи на его земле. Я умудрилась убедить себя, что есть более подходящая девушка. Может, Паломина с большими наивными глазами и щербатой улыбкой, мастерица в шитье. Или Брин, тихая и застенчивая, чей смех способен озарить самую суровую обстановку. Но нет. Король не мог не выбрать Элору, прекраснейшую из всех.
Он рассматривает меня, будто муху, которую нужно прихлопнуть.
– Ты не выбираешь. Она – моя добыча. Она отправится со мной.
– Никуда она не пойдет.
Остальные женщины, хоть и явно испытывающие облегчение, что выбрали не их, вжимаются в стулья, поскольку противостояние обостряется до предела. Воздух потрескивает, и на мгновение, клянусь, в глазах короля расползается что-то черное, заслоняя тонкую голубую радужку.
– Рен, – Элора касается моей поясницы. – Все в порядке.
– Нет, – голос срывается. – Выбирай другую.
Лицо Короля стужи мрачнеет. Он будто бы становится выше, хотя не сдвинулся с места. Чутье буквально вопит, требуя съежиться, сделаться меньше, показать, что я не такая уж угроза. Резкий порыв ветра распахивает оконные ставни, зал окутывает запахом кипариса, вытесняя тепло. Я глупо моргаю. В руке короля вновь возникает копье. Каменный наконечник устремлен вверх, пятка древка упирается в прогнувшиеся доски пола.
– Будь осторожна, смертная, – мягко предостерегает король, – или твоя дерзость принесет городу несчастье. Я сделал выбор. И он неизменен. А теперь отойди.
Отказ пытается забиться поглубже в глотку. С усилием выталкиваю его наружу.
– Нет.
Лицо короля по-прежнему ничего не отражает. Копье, однако, начинает гудеть, острие озаряется жутковатым сиянием. Элора позади меня отступает на несколько шагов. Какая сила заключена в этом оружии? Какие разрушения король учинит, если я продолжу ему перечить?
– За каждую минуту, что ты задерживаешь меня здесь, – произносит он, – будет умирать по женщине.
Он тянется к дочери мисс Милли, и та кричит, пытаясь перебраться через стул, но король впивается пальцами в ворот ее платья, тащит спиной вперед по столу. Еда и вино пачкают ткань. Стул с грохотом опрокидывается. Посуда летит на пол и разбивается вдребезги.
– Прошу! – взвизгивает мисс Милли, и глаза ее закатываются от ужаса затравленной жертвы. – Пожалуйста, только не ее! Пожалуйста!
Мольба теряется в нарастающих криках. За распахнувшимися окнами замечаю горожан, бледные, призрачные лица, что наблюдают, как девушка отчаянно пытается высвободиться из хватки короля. Извивается так, что это ей даже удается, но мгновение спустя он ловит ее за руку.
Разворачивает девушку лицом к себе, используя ее же движение, поднимает копье. Острие вспыхивает жемчужным светом.
– Стойте! – звенит голос Элоры, она задыхается от ужаса, но прорывается вперед меня. – Не трогайте ее. Я пойду с вами.
Взгляд широко распахнутых темных глаз встречается с моим. Сестра приняла решение и безмолвно умоляет, чтобы я не мешала. У меня обрывается сердце.
Король стужи смотрит на мою сестру, потом на меня.
– Ты отправишься по-хорошему? – Вопрос предназначен Элоре, но король не отрывается от моего лица.
– Да. Только не причиняйте никому вреда. – К чести сестры, ей удается все выговорить, не запнувшись.
– Ну пусть.
Король отпускает пойманную девушку, та сразу же валится на пол. Мисс Милли бросается вперед, хватает дочь в объятия, истерически рыдая.
Король стужи протягивает руку ладонью вверх:
– Пойдем.
Дрожа, Элора вкладывает свою ладонь в его. Он тянет ее к двери.
В одно мгновение я спокойна. В следующее меня охватывает такая всепоглощающая ненависть, что она разрушает остатки самообладания. Подрываюсь, прежде чем осознаю, хватаю с пола нож, и мое отвращение к этому существу выплескивается единственным взмахом, направленным в незащищенный бок. Лезвие вонзается в низ живота.
Все ахают.
Мне в руку льется теплое. Жидкость отливает черным, стекает на пол густыми каплями, что расползаются по трещинам.
Что я натворила?
Все меркнет, кроме Короля стужи. Черты его лица становятся еще острее. Он смотрит на меня, будто… кхм. Будто он никогда еще не испытывал ничего подобного. Он явился сюда, якобы чтоб его накормили да обслужили и уйти с добычей, а вместо этого кто-то пырнул его, подумать только, столовым ножиком.
Пальцы судорожно стискивают деревянную рукоятку. Он – Король стужи, Северный ветер, чья сила приносит зиму, но я удивлена жаром, что исходит от него волнами острой, незамутненной ярости.
Его пальцы обвивают мои, прерывая мысли. Прохладная черная кожа перчаток прижимается к моей, разгоряченной, он отводит нож от своего тела. Безмолвный взгляд непреклонен. Король разжимает мою хватку, оружие со звоном падает на пол. В считаные мгновения кровь сворачивается. Срастаются края раны. Она полностью заживает.
Король не вздрогнул, когда нож вошел в его тело. Вообще никак не проявил себя. Ожидал возмездия? Или же не чувствует боли?
Тишину раскалывает беспощадный порыв ветра, оглушительный раскат грома, и в стенах зала вдруг разражается снежная буря. Звук причиняет такие мучения, что я закрываю уши руками и кричу. Когда король заговаривает вновь, его голос наполняет мой разум неукротимым присутствием:
– Позволь напомнить, смертная. Я – бог. Я не могу умереть. – Он делает паузу, чтобы я усвоила услышанное. – А вот твоя сестра – всегда пожалуйста.
Вскинув копье, король дергает Элору за косу назад, обнажает изгиб ее шеи, бледную, не испорченную шрамами кожу, такую тонкую, что просвечиваются голубые вены.
– Стой!
Элора дрожит. Сжимаю ноги вместе, ветер стихает. Одна из женщин упала в обморок. Способность говорить четко, не задыхаясь, мне больше не подвластна.
– Пожалуйста, – слово застревает в горле комом. – Пожалуйста, не причиняй ей вреда. Возьми лучше меня.
Уголки рта короля слегка изгибаются, и я вздрагиваю от скрытой в них жестокости.
– Ты, верно, последняя, кого бы я взял, ведь ты лишена и красоты, и послушания.
Не новость, слышала много раз, потому ковыляю вперед на свинцовых ногах.
– Скажи, что сделать. Скажи, как загладить вину.
Король стужи рассматривает меня, невозмутимый и непоколебимый. Я испортила этот вечер, но если есть шанс все исправить…
– На колени.
Поджимаю губы.
– Что?
– Ты просишь у меня прощения? На колени. Покажи раскаяние.
Смотрю на сестру. От того, как сильно я втягиваю воздух, горит горло. Спутавшиеся пряди волос Элоры свисают из затянутой в перчатку руки короля, словно обрывки паутины.
– Рен, – шепчет Элора, и по ее щекам текут слезы.
Мольба сестры вызывает во мне мгновенную, почти жестокую реакцию. Король стужи приказывает мне встать на колени – ну пусть. Колени ударяются об пол. Голова повисает. Непреодолимая ярость окрашивает кожу тусклым, растекающимся румянцем, что согревает меня от живота до лица. Ради Элоры. Больше ни для кого.
Какое-то время все тихо. Кто-то шмыгает носом, пытается заглушить рыдания.
– Ступай, – шипит король, толкая Элору к двери, – пока я не передумал. Через час я уеду. К тому времени она должна вернуться.
Мы бежим так, будто сами боги опаляют нам пятки огнем. Ветер хлещет голую кожу, а я все тащу Элору к нашему одинокому домику. Несколько часов назад небо было ясным, но теперь налетела буря, зависла над Эджвудом, словно в наказание.
Оказавшись внутри, волоку сестру к очагу, впиваюсь в ее замерзшую плоть пальцами так сильно, что останутся синяки. Быстро хватаю несколько поленьев из оскудевшего запаса снаружи, бросаю их на тлеющие угли, тычу в них, пока не занимаются, пока не вспыхивает с ревом пламя.
– Элора, – встряхиваю ее. От шока у нее побелели губы. – Посмотри на меня.
Выражение лица сестры не меняется, и я отвешиваю ей пощечину.
Вывожу ее из ступора.
– Рен!
Шок сменяется замешательством и, наконец, ужасом. На это страшно смотреть.
Глубоко в душе я знала, что все так и будет. Элора не загадывала дальше этой ночи, никогда не предполагала худший исход, но я – да. Я спрашивала себя, если Король стужи явится и выберет мою сестру своей пленницей, что бы я сделала?
Что угодно. Я бы сделала что угодно.
Схватив Элору за руку, веду ее на кухню. Сестра двигается как деревянная. Как будто часть ее уже исчезла за Темью.
Мягко опускаю ее на стул, хватаю запасной плащ и набрасываю ей на плечи. Мы сбежали так быстро, что даже не потрудились забрать верхнюю одежду. Темные глаза сестры смотрят сквозь меня. Они как закрытые ставнями окна, в которых нет огня, света.
Пока Элора сидит, я ставлю воду кипятиться и достаю из кладовой сушеную лаванду с мелким порошком под названием маниворт. Как только вода начинает бурлить, я забрасываю в нее траву и открываю банку с порошком. Маленькая доза уложит спать на час, большая – на полдня.
Значит, ложку с горкой.
Какие бы ужасы ни поджидали в Мертвых землях, Элора их не увидит. Слишком уж она нежна. Наш дом, горожане, они для нее все. Элора мечтает выйти за любимого мужчину, хлопотать по хозяйству, растить детей. Лишить ее такой возможности – все равно что убить.
Но я?.. Если я пропаду, никому не будет дела. Может, так даже лучше. Элора освободится от сестры, слишком слабой, чтобы преодолеть нездоровую зависимость. От сестры, что частенько блюет прямо на пол, заставляя в который раз убирать последствия ночного неуемного пьянства. От сестры, чьи дни окутаны этим сладким туманом, чье дыхание всегда отдает спиртом и чья полезность с годами, кажется, убывает. Я вижу на лице Элоры стыд, обиду, отвращение. Мой выбор к лучшему.
– Пей, – вкладываю в ее дрожащие руки кружку.
Элора делает глоток, морщит нос, затем допивает остальное. За стенами домика стонет ветер, глухо бьется о крышу. У меня не так много времени, чтобы все исправить, но мне хватит.
В конце концов ко взгляду Элоры возвращается ясность.
– Рен, я не знаю, что делать. Он… я не хочу уходить, – сестра трясется так сильно, что кружка выскальзывает и разбивается у ее ног. – Я должна была тебя послушаться. Мне так жаль.
Ее лицо искажается, из горла рвется всхлип.
– А теперь уже поздно. Слишком поздно.
Мои собственные глаза наполняются горячим, жгучим. С тех пор, как я в последний раз плакала, утекли годы. Со смерти родителей – ни слезинки. Крепко сжимаю руку сестры. Ее кожа как лед.
Элора со свистом выдыхает. Смотрит прямо перед собой, на ресницах повисли несколько капелек.
– Ты его видела? За ужином он был такой черствый. А глаза у него как… ямы.
Да, так и есть. В них ничего, кроме холодной темной вечности. Все живет и все умирает, но не бог.
Еще всхлип.
– Он даже не поблагодарил мисс Милли за еду, – кажется, сестричка этим поражена.
– Отвратительный гость, – соглашаюсь я.
– Поверить не могу, что ты его пырнула.
– Да он полный козел. Заслужил.