Северный ветер

Ну разумеется.

– Это вы его разожгли?

– Ну… нет, – шепчет служанка, хмурясь.

– Тогда и беспокоиться вам не о чем. – Жар лижет кожу, прогоняя холод, сильный, вечный. – Ты знаешь, когда прибудет король?

– Нет, миледи.

И что теперь, ждать его прихода, прежде чем приступить к еде? Наказание такое, за неведомую обиду? Когда дело касается голода, я вообще никого не жду.

– Проводи меня, пожалуйста, на кухню.

Женщина с явной неохотой ведет меня через боковую дверь, затем по лестнице, зажатой между стенами из застывшей вечной мерзлоты, под землю. В воздухе, будто влажная вата, клубится пар.

Первым делом я слышу шум. За закрытыми двойными дверями с облупившейся от влажности зеленой краской перекликаются голоса. Охваченная любопытством, я толкаю правую створку и захожу на кухню.

Большую квадратную комнату обрамляют деревянные столы, покрытые бесчисленными царапинами, пригаринами, вмятинами, пятнами. В стены встроены светло-желтые шкафчики – удивленно вскидываю брови при виде неожиданно солнечного оттенка. Пахнет божественно. Чеснок? На одной из трех дровяных печей булькает в кастрюле красный соус. Его помешивает ложкой одетый в передник призрак, которых тут множество.

Вспоминаю слова Орлы, как она больше неспособна насладиться вкусом еды. Если эти души приговорены служить Королю стужи на кухне, становится ли пища и у них во рту пеплом? Или тут король их пощадил, ибо как им убеждаться, что блюда как следует приправлены?

Кроме печей тут еще стоят здоровенные бочки, до краев заполненные зернами и кореньями, а еще есть большая мойка, над которой опасно возвышается гора грязной посуды. Посреди хаоса гаркает приказы добродушного вида полный мужчина с седой бородой.

– Простите, это вы повар?

Он поворачивается, изумленно распахивает глаза.

– Прошу прощения, госпожа. Я вас не заметил.

– Просто Рен, пожалуйста. А как вас зовут?

Мужчина сдергивает со стола полотенце, вытирает руки.

– Сайлас, госпожа.

– Сайлас. Мне вот стало интересно, принимаете ли вы просьбы приготовить какое-нибудь блюдо.

Повар оглядывается на булькающие горшочки со сковородками.

– Еда почти готова, но…

– Не к ужину, – уточняю я. – А на десерт.

Сайлас шевелит губами, из горла с тоненьким писком вырывается воздух.

– Десерт.

Призраки замирают посреди работы, лязг и грохот резко сменяются тишиной.

– Да, – бросаю взгляд на прислугу, которая снова приходит в движение, принимаясь помешивать бульон и всякое такое. – А если точнее – торт.

– Торт? – переспрашивает повар и добавляет более осторожно: – Требование господина?

– Нет, но это не составит труда, – изображаю снисходительную улыбку. – Торт – мой любимый десерт, и муж хочет меня порадовать.

А это довольно просто: от тортов я без ума.

Повар отбрасывает полотенце в сторону, размышляя.

– Что ж, – произносит он так, будто раньше никогда не думал в таком ключе, – если господин не возражает, тогда да, миледи…

Я вскидываю брови.

– Рен, – спохватывается повар. – Для меня будет честью испечь вам сегодня торт. Есть ли предпочтения по вкусу?

– Шоколадный было бы чудесно.

Начнем с простенького, начнем с малого. Сияя от уха до уха, я приседаю в легком реверансе, возвращаюсь наверх и занимаю свое место за пустым обеденным столом. Несколько мгновений спустя подаются дымящиеся блюда. Я тут же принимаюсь наполнять тарелку: жареная капуста, щедрые ломти мягкого хлеба, которые исходят паром, когда их разламываешь, целая перепелка с хрустящей корочкой, пахнущая розмарином, горки нежного картофеля, ароматная подливка, густая и сочная, и многое другое. Последние дни я почти ничего не ела. А теперь набрасываюсь на пищу с удвоенной силой, выкидывая из головы все мысли о голодающих по ту сторону Теми, включая Элору. Если я хочу им и ей помочь, мне нужно поддерживать силы.

А еще меня ждет полный бокал вина. Делаю глоток. Облегчение. Он всегда приносит облегчение. Элора никогда меня в этом не понимала. Я снова и снова спрашивала, разве не исцелила бы она больного, если вот оно, лекарство, рукой подать, красная жидкость в прозрачном бокале. Сестра ни разу не соизволила ответить.

Расправляюсь с половиной трапезы, и в обеденном зале раздается чеканный стук сапог. По коже тут же пробегают мурашки, холодный ветерок проходится по изгибу шеи, скользит, будто исследуя кончиками пальцев, по позвоночнику вниз. Рука с вилкой начинает подрагивать. Усилием воли заставляю дрожь уняться.

Сидя спиной к королю, я не вижу его приближения. Однако смутно ощущаю присутствие, и разносится эхом резкий стук медленных, отточенных шагов. Затем король обходит стол и пригвождает меня к месту силой неземного лазурного взгляда.

Вскидываю подбородок, несмотря на бешеный стук сердца. Король стужи, может, и абсолютный ублюдок, но вкус у него безупречный. Широкие плечи и грудь облегает сизый плащ с яркими, как звезды, серебряными пуговицами. Темные штаны подчеркивают длину ног. Огонь отбрасывает лужицы света и тени на суровые скулы, острую линию подбородка. Волосы с влажными кончиками собраны в низкий хвост – судя по всему, король недавно принимал ванну.

Он медленно уничтожает меня взглядом – грязный наряд, жирные сосульки из волос, мазок подливки на подбородке, застрявшая между зубов крупинка перца, – затем задерживает его на бокале вина в моих пальцах. Посмотрев на ревущий огонь, король хмурится еще сильнее.

А я продолжаю вгрызаться в еду, будто его присутствие меня нисколечко не беспокоит.

– Орла доставила тебе платье? – наконец подает голос Король стужи.

– Да.

Он смотрит на меня так, будто я полная недотепа.

– И почему же ты не в нем?

Король не глуп, но ему определенно удается заставить меня чувствовать себя дурой. Терпеть его за это не могу.

– Не захотела, – отвечаю, одарив его наимилейшей улыбкой.

Подергивание желваков на лице короля говорит само за себя. Он недоволен. Он ожидал от меня покорности. А огонь… взгляд короля возвращается к жадному пламени. Еще один непредвиденный сюрприз.

– От тебя пахнет, как от дохлятины.

У меня подрагивают губы. Проглатываю нелепый смех, вызванный бурлящим, шипучим ощущением, что согревает мое тело.

– А у тебя на руках кровь невинных. Что ж такого? Можешь не вести себя как эдакий благородный лорд, мы ведь оба знаем, в тебе нет ничего ни благородного, ни подобающего лорду.

Ну, кроме завоеваний. С этим он справляется неплохо.

Король издает глумливый смешок:

– Леди из тебя никакая.

Гаденько улыбаюсь:

– Если хотел леди, женился бы на моей сестре.

– Такова и была цель.

С этими словами король садится, расстилает салфетку на коленях и принимается наполнять тарелку.

Недовольно поджимаю губы. Если он так упорно грубит, я отказываюсь стесняться своего нищего облачения. Такова моя правда: я замужем за тем, кого презираю и кто презирает меня.

В вопросах сервировки Король стужи очень щепетилен. Он раскладывает все по кругу. Кусочки разных блюд не соприкасаются друг с другом. В картофеле он выкапывает аккуратное углубление для подливки, чтобы та не вытекала. Словно зачарованная, наблюдаю, как король намазывает масло на ломтик теплого хлеба – до самых краешков, будто художник.

– Вон там пропустил.

Цепкий взгляд мгновенно устремляется мне в глаза – король застыл с занесенным ножом.

– Масло, – поясняю я, указывая на хлеб в его руке. – Пропустил уголок.

Король стужи возвращается к намазыванию, делая то, что у него получается лучше всего – не обращая на меня внимания.

Если бы я не наблюдала за ним так пристально, я бы упустила этот момент. Его рукав вдруг оттягивается, открывая на запястье пятна чего-то вроде влажной земли и несколько травинок. Моргаю – и рукав уже на месте. Хмурюсь. В этих краях не найти плодородной земли на тысячи километров вокруг. Наверняка мне просто примерещилось.

И все-таки нам каждодневно подают овощи и фрукты. Неподалеку должен быть сад. Другого объяснения нет.

Король стужи приступает к перепелке, отрезая маленькие кусочки, медленно их пережевывая, чтобы насладиться вкусом. Я же запихиваюсь так, будто они вот-вот исчезнут.

– И зачем я здесь, – интересуюсь, жуя, – если ты упрямо меня не замечаешь?

У меня во рту мелькает немного пюре, и король кривится в отвращении.

– Чтобы за тобой присмотреть, – заявляет он, аккуратно обхватывая вилку губами и снимая с нее жареную морковку.

– И куда я денусь? Я здесь в ловушке, забыл?

– Не хочу, чтобы ты виделась с Зефиром.

Ах. Значит, дело по-прежнему в его брате.

– Ты его отослал, – напоминаю я. – С тех пор я его и не видела.

Король слегка склоняет голову, мол, услышал. И снова тишина.

Раз уж он отказывается общаться, пользуюсь возможностью его изучить. Тут не бывает незначительных деталей. Пока я очень мало знаю о мужчине… о боге, за которого вышла замуж. Он замкнутый и холодный, отстраненный и недосягаемый, колючий и непреклонный. Я до сих пор не видела его улыбки. До сих пор не слышала его смеха. Как же заставить его оттаять? Мне нужно завоевать его доверие.

А еще он, признаю я неохотно, слишком уж хорош собой, только совсем не в женственном смысле. Если меня будто кошки драли, то он – сияющий алмаз. Безупречный, без единого пятнышка грязи. Голубые глаза в тени ровного лба и при слабом освещении кажутся темнее, бледная кожа светится, гладкая, как фарфор. Лицо невозможно симметрично. Честное слово, куда ни глянь – сплошное совершенство.

Какая жалость, что характер невыносим.

Словно ощутив пытливый взгляд, его голубые глаза встречаются с моими. По спине пробегает дрожь, когда король мельком смотрит на мой шрам, и меж черными бровями залегает едва заметная морщинка. Ему интересно, почему я пялюсь? Или плевать?

Горящее полено вдруг трескается, в дымоход взметается сноп искр. Я допиваю вино, и рядом тут же возникает слуга, чтобы в дцатый раз наполнить мой бокал. Король, прищурившись, наблюдает, как я делаю очередной глоток. Моя тарелка почти чиста. Скребу вилкой, собирая остатки картофеля. У меня ни капли еды не пропадет даром.

Шкряб, шкряб, шкряб.

У короля подергивается левый глаз.

Отправляю в рот кусочек перепелки, с упоением жую. Я передумала. Не так уж плох этот ужин. Ну а что, пока я занята опустошением тарелки, почти и не замечаю натянутую обстановку. Мы как будто женаты много лет, а не какую-то там неделю. Сидим такие, несчастная пара, до смерти друг другу надоевшие, желающие лишь покоя.

Элора бы чувствовала себя тут как дома. Она живет ради платьев, ужинов, бессмысленных легких бесед. Она бы расположила этого мужчину к себе. Они стали бы, наверное, обсуждать погоду, или это Элора бы сама щебетала на тему, но короля бы, без сомнения, покорила ее добрая натура. Вот я и задаюсь вопросом. Может, вовсе не король виноват в отсутствии разговоров. Может, это все я, и я худший гость, которого он когда-либо принимал за ужином.

Шкряб, шкряб…

Король стужи ударяет кулаком по столу. Тарелки и приборы с дребезгом подпрыгивают. Мой бокал опрокидывается, разливая по белой скатерти красное вино. Вот его жалко.

– Что-то не так? – спокойно интересуюсь я.

– Ты намеренно делаешь все возможное, чтобы вывести меня из себя! – подавшись вперед, резко выпаливает король.

Его голос утратил холодную расчетливость. Теперь в нем слышится намек на огонь. И это такая редкость, что я невольно вспыхиваю интересом, сосредотачиваю все внимание на мужчине передо мной.

– Да, – говорю я, наконец поддаваясь смеху.

Он отшатывается при виде наполовину пережеванной пищи у меня во рту, кусочек которой как раз падает на грязную тунику. А я от этого только хохочу все сильнее. Раздражать Короля стужи – лучшее мое развлечение за многие месяцы.

– И как, получается?

Он молча моргает. Алебастровую кожу вокруг губ прорезают морщины.

– Я просто тебя дразню, – окидываю короля взглядом с легким беспокойством. – Ты ведь умеешь смеяться, правда?

Вместо ответа он накалывает на вилку очередной кусок моркови. Вопрос был риторическим. Сомневаюсь, что король умеет смеяться. Что там вообще есть в этих мертвых глазах, кроме обещания скорой кончины?

У моего локтя стоит корзинка с хлебом. Я настолько голодна, что умяла бы ее целиком – и вообще-то уже слопала половину, – но беру еще два куска, кладу на тарелку и с впечатляющей любезностью интересуюсь:

– Не мог бы ты передать масло?

– Ты уже приговорила еды на две полных тарелки, – замечает король.

– А теперь примусь за третью. – Когда всю жизнь голодаешь, никогда не насытишься. Увы, мой голод простирается куда дальше желудка. – Это какая-то сложность?

Пищи здесь столько, что можно накормить целую деревню, причем дважды. Едва ли я тут кого-то ущемляю.

Король стужи скованным движением передает мне тарелку. Ему так неловко, что аж больно смотреть.

Шлепаю на хлеб щедрый кусок масла, отправляю все это дело в рот. Я еще никогда не пробовала хлеба вкуснее, мягкого с хрустящей корочкой.

– Итак, расскажи о себе. Как проводишь время?

Король разглядывает меня, кажется, с опаской. Подозревает, что я разыгрываю какую-то шутку.

Но тут никаких шуток. Чем больше я знаю о враге, тем больше вероятность вскрыть его слабое место.

– Слушай, если я застряла здесь до последнего вздоха, тебе не кажется, что нам хорошо бы узнать друг друга поближе?

– Зачем тебе меня узнавать, – говорит король, – если ты уже вынесла обо мне вердикт?

Вынесла, безусловно. Однако и он судит меня по-своему. Бедное, жалкое, деревенское отребье, вот что он видит. Слабую, уродливую смертную.

Ну и как нам с этой точки сдвинуться?

– Не знаю. Может, ты меня удивишь.

Прикончив первый ломтик хлеба, перехожу ко второму – собираю им с тарелки подливку. Король стужи вздергивает верхнюю губу, наблюдая, как я поглощаю все до последней крошки. А еще громко причмокиваю, наслаждаясь дрожью, которая пробегает по его телу.

– Мертвые земли, как тебе известно, – спустя некоторое время выцеживает король, – это место, куда в ожидании Великого суда прибывают души тех, кто ушел из жизни. Ответственность за приговоры для них лежит на моих плечах.

Я мало что знаю об укладах Мертвых земель, но об этом и правда в курсе.

– И как все происходит?

– Дважды в месяц, в полнолуние и новолуние, я открываю цитадель для тех, кто ожидает Великого суда. И я сужу их на основе деяний их былой жизни. В зависимости от серьезности этих деяний, как добрых, так злых, души отправляются в различные места упокоения. Мой долг – справедливо расценить их жизненный выбор.

Интересно. Я еще не видела этого, но с другой стороны, мне только предстоит как следует изучить цитадель. Было бы любопытно посмотреть, как именно Король стужи раздает наказания – или награды.

– А что насчет душ, которые обречены влачить вечность наказания? Как тебе, нравится их обрекать?

Как только король допивает воду из бокала, его тут же вновь наполняет слуга.

– Я не так ужасен, как ты меня рисуешь, – натянуто говорит король.

– О-о? Хочешь сказать, что ты не украл меня из дома, не запер в темнице, не угрожал посадить на цепь во дворе, не заставил пролить кровь для Теми, и все это ради укрепления твоей власти? – Опершись локтями на стол, я подаюсь вперед, томно гляжу на короля из-под ресниц. – Прошу, поведай мне еще.

Он сердито взирает на меня, задрав безупречно очерченный нос.

– Ты предпочла занять место сестры.

– Пустые слова, – отмахиваюсь я.

– Я не лгу.

– Тогда докажи. Назови хоть один свой поступок, что служит не твоей выгоде, а кому-то другому.

– Нет смысла. Даже если назову, ты не поверишь.

Да он сам лишает меня возможности хоть попытаться.

Хватаю хрустящую перепелиную ножку, вгрызаюсь в мясо, прекрасно понимая, что паршиво у меня выходит ослабить бдительность короля. Стены, что он возвел вокруг себя, высоки. Камень нерушим.

– Знаешь, дело-то не только во мне. Ты причиняешь зло и другим. Вон слуг вынуждаешь подчиняться? – стискиваю ножку. – Не кажется, что это как-то неправильно?

– Так сказала тебе горничная? Что я вынудил ее и прочих служить мне без причины? – Король вскидывает подбородок. – Думаю, тебе следует еще разок с ней побеседовать о том, что привело к ее найму. И на сей раз потребуй правды.

Расправив плечи, я обдумываю услышанное. Я доверяю Орле, но Короля стужи мои слова, кажется, задели за живое вполне искренне. Говорит ли он правду? И если да, то почему солгала Орла?

Из боковой двери появляется слуга и с легким поклоном ставит на стол великолепный торт.

– Миледи.

Король стужи вперяет в десерт взгляд.

– Что это?

– Торт.

Изумительное зрелище. Три коржа, покрытые воздушной белой глазурью с голубыми акцентами.

– Я не просил торт, – произносит король убийственно тихим голосом.

О, недоволен. А я прихожу в еще больший восторг.

– Я просила. А Сайлас с удовольствием откликнулся.

Даже жалко портить такое произведение искусства. Повар явно для меня расстарался, судя по замысловатой окантовке в виде цветов сверху и по бокам.

– Сайлас? – переспрашивает король, когда я отодвигаю грязную тарелку и тяну к себе блюдо с десертом.

– Твой повар. Ты ведь знаешь, как его зовут, – заношу вилку над тортом и поднимаю на короля взгляд, – правда?

– Знаю, разумеется, – резко, отрывисто.

Не думаю, что я ему прям поверила, но сладость тут же приковывает все мое внимание. Вонзив зубцы вилки в верхний слой глазури, я пропахиваю влажный бисквит до самого сервировочного блюда. Как только шоколадный торт касается языка, меня подбрасывает на седьмое небо. Второй кусочек – еще вкуснее первого. Приговорив уже почти четверть, я вдруг вспоминаю о сотрапезнике, чей взгляд настолько холоден, что я бы не удивилась, обнаружив там, где он меня касается, обморожение.

– Да? – отзываюсь я с набитым ртом.

Взгляд все так же неумолимо и сосредоточенно следит, как я слизываю с нижней губы глазурь.

– Ты собираешься съесть весь десерт в одиночку?

– Ну, я же попросила Сайласа его для меня приготовить.

– Ты только что съела три полных тарелки.

– Это ты так просишь кусочек? – Может, я бы им даже и поделилась.

– Я не люблю торты.

Со звоном роняю вилки на блюдо.

– Да кто вообще не любит торты?

Ну в самом-то деле.

Схватив нож, я отрезаю такой тончайший кусочек торта, насколько это вообще возможно – шириной с прутик, от силы, – и кладу его на тарелку. Обогнув стол, ставлю ее перед королем. Тот мрачно взирает на скудную порцию. А я возвращаюсь на место и принимаюсь дальше уписывать весь остальной торт.

Каждое мое причмокивание заставляет короля вздрагивать от отвращения. Каждый мазок глазури у меня на губах, подбородке заставляет его стискивать зубы. Я иду дальше – издаю счастливый стон, когда сладкая эйфория уносит меня прочь от унылого зала, от невыносимого собеседника. Король содрогается, а я смеюсь – за зубами опять мелькает недожеванная, клейкая еда.

– Ты животное, – рычит король.

Да, и он даже не представляет, на что я способна, если загнать меня в угол.

Но я могу быть и приличной. Это и в моих интересах на самом деле, хотя бы для того, чтобы выудить нужные сведения. То есть на данный момент любые.

– У тебя три брата, да?

Король сухо кивает. Я жду, но он не продолжает.

– И их зовут?..

– Ты уже знакома с Зефиром, – в имени звенит нотка горечи. – Другие – Нот и Эвр.

– Южный и Восточный.

Еще короткий кивок.

Отодвинув опустевшее блюдо, я складываю руки на столе. Слуга наполняет мой бокал вином до краев, но я не обращаю на него внимания. Скупой ответ явил на свет больше чувств, чем все, что было до него.

– Вы с ними не близки.

– Не видел ни того, ни другого уже много столетий.

Пальцы короля судорожно стискивают бокал. Такая мелочь. Что же его беспокоит? Что так долго не видел братьев или что я сую нос в его жизнь?

– Какие они вообще? – спрашиваю я, невольно заинтригованная.

У нас знают четыре ветра, но остальных лишь по именам, ведь их власть не простирается на Серость. Зефир – Несущий весну. Южный ветер, говорят, правит жаркими ветрами пустыни. А Восточный… какой бы силой он ни обладал, наверняка она огромна.

Король стужи откидывается на спинку стула, позволяя слугам убрать его тарелку и приборы.

– Эвр вспыльчив. Нот всегда был довольно тих.

– И они живут в других царствах?

– Да.

В местах за пределами Серости.

– Кто самый старший?

– Я самый старший, – в ответе сквозит гордость.

Мои губы все еще перепачканы в глазури. Вытираю их салфеткой, затем спрашиваю:

– Слушай, просто любопытно, а сколько тебе лет?

Выглядит он так, будто ему ни на денек не больше тридцати. В темных волосах ни ниточки серебра.

– Я не помню своего рождения, но живу уже много тысячелетий. Моя мать – рассвет, мой отец – небо в сумерках, ветра.

– Тысячелетий?! – хриплю я. Ох, мамочки. Мой супруг просто древний! – И братьям твоим столько же?

– Да.

Древние сердца, древние ветра. Для него я песчинка, мимолетное время года. Когда я умру, он меня даже не вспомнит. Мысль мне совершенно не нравится.

– Ты когда-нибудь их навещал?

– Нет, – рычит король.

Хм. Интересная реакция.

– Есть причины?

Разве ему запрещено? Но Зефир же здесь, он проник во владения брата, значит, такое возможно. В сказаниях говорится, что Анемои были изгнаны по четырем углам света. Какие места его братья объявили своим домом? Какие города разрушили в своих завоеваниях?

Король стужи отвечает, и тон его становится чуть холоднее:

– Все, что мне нужно, есть здесь.

Вот так просто. И все-таки – что у него тут есть? Потому что я вижу лишь пустой дом и одинокого мужчину.

– А теперь, если ты можешь хоть полмгновения помолчать, я должен задать вопрос.

Оставим то, что фраза граничит с оскорблением, ведь Король стужи впервые проявил ко мне интерес – а не только к крови, текущей в моих венах. Занятно.

– Почему ты не замужем?

Вздрагиваю так сильно, что вилка звякает о край тарелки. Из всей массы вопросов он выбирает именно этот?!

– Но, супруг, – цежу я сквозь зубы, – я таки замужем.

– Я имею в виду, почему ты не была замужем прежде. Ты ведь достигла возраста вступления в брак, не так ли?

– Да, – огрызаюсь я.

Мне двадцать три, но ухажеров не видать, будто я прокаженная. Люди все гадают, не бесплодная ли я, не таю ли в себе темных духов, раз уж не нашла к своим годам жениха.

В Эджвуде выбор невелик. Мужчинам не нужна своевольная женщина. Они хотят мягких, таких, чтоб ласкать. Я в это число не вписываюсь. Никогда не вписывалась. И я не верю, что мужчина не попытается меня изменить. Не верю, что он не наплюет на мои потребности. Не верю, что он не отвернется от меня, если я подпущу его ближе, позволю увидеть настоящую себя.

Легче поддерживать физическую связь. Тогда сердцу не грозит разбиться.

Но отвечаю лишь следующее:

– Так и не встретила того, за кого захотела бы выйти, видимо.

Это не ложь. Король окидывает меня пристальным взглядом.

– Ни единого?

Обдумываю, что сказать и как много, и в горле встает ком. Король не заслуживает ничего, и меньше всего – моей правды, но я все равно ее открываю.

– Из меня вышла бы не очень хорошая жена. Сестра, Элора, куда лучше.

Он скрещивает руки на груди, склоняет голову набок, сосредоточив на мне все внимание. Я его увлекла, пусть и на мгновение.

– Подробнее.

Провожу пальцем по краю бокала.

– Элора добрая и заботливая. А я… нет.

Мужчины находят меня слишком грубой. Еще и шрам этот. Касаюсь края рубца, и Король стужи провожает это движение взглядом. Я смирилась. В глазах мужчин я нежеланна. Ну и пусть. Когда моя жизнь вертелась вокруг Элоры, все было хорошо. Сестра во мне нуждалась, и это давало мне цель, силы, помогало заполнить пустоту, которая в ее отсутствие зияет все шире.

Я смотрю на огонь, но взгляд все равно возвращается к лицу короля, его невероятной, невыносимой симметрии.

– Откуда у тебя шрам? – спрашивает он.

Опускаю руку. Обычно я бы врезала любому, кто осмелился бы задать столь личный вопрос, но раз уж я и так презираю мужчину, сидящего напротив, и ничего не могу с этим поделать, прятаться нет смысла.

– От темняка. В одну из первых вылазок. Хотя мне повезло. Он мог полоснуть по горлу. – Король не отводит взгляда, и я поджимаю губы. – Пялиться вообще-то невежливо.

Он отворачивается, и выражение его лица слишком трудно понять.

– Что ж, – говорит он спустя пару мгновений тишины. – По крайней мере, ты не скучная.