Комментарии к «Федру» Платона. Книга первая

Схолия «In Platonis Phaedrum Scholia» Гермия Александрийского – единственный сохранившийся ранний комментарий к «Федру» Платона. Впервые текст был опубликован в 1810 году Георгом Антоном Фридрихом Астом. Классическим изданием текста, однако, стало издание Поля Куврера (Париж, 1901), впоследствии исправленное Клеменсом Цинтценом (Хильдесхайм – Нью-Йорк, 1971). Наконец, Карло М. Лукарини и Клаудио Морескини недавно пересмотрели текст и опубликовали новое критическое издание (Лейден – Бостон 2012).

Записки Гермия составляют три книги. Текст имеет форму непрерывного лемматического комментария, то есть экзегет Гермий выбирает почти все леммы в тексте «Федра», чтобы дать свое толкование. Объем экзегезы может варьироваться, даже значительно, от одного предложения до настоящих трактатов внутри комментария: Так обстоит дело, если ограничиться первой книгой Комментария, с λoγος περί των δαιμoνων [лё́гос пэри́ тон даймо́нон] или с λoγος περί μολυσμών καί καθαρμών [лё́гос пэри́ молюсмо́н ка́й катхармо́н].

Σχoλια [схо́лиа]: заметки на полях, философский комментарий, трактат или конспект лекций?

Текст Гермия передается в рукописной традиции как Εις τον Πλάτωνος Φαιδρoν Σχoλια [эйс тон пля́тонос файдро́н схо́лиа]. Что это значит? Схолии, о которых идет речь в названии, – что это такое? Ответ на этот вопрос поможет нам лучше понять природу этого текста.

Схолия рождается как примечание на полях текста, из которого можно почерпнуть дополнительную информацию, углубления, уточнения, детали. Практика добавления схолий к классическому тексту зародилась в Александрии в эпоху эллинизма как часть исследовательской деятельности Александрийского музея и библиотеки. Это были очень короткие, эрудированные примечания, не имеющие почти никакой философской ценности.

Схолии Гермия не попадают в эту категорию. Они часто бывают очень длинными и, прежде всего, носят исключительно философский характер. На самом деле, некоторые из аннотаций Гермия позже попали в сборник «Схолии к диалогам Платона» в византийский период: но здесь это именно эрудированные аннотации, очень короткие и лишенные философской ценности. С другой стороны, большая часть текстПо сути, примечания Гермия представляют собой во всех отношениях непрерывный комментарий к диалогу Платона, то есть этот текст относится к жанру ύπoμνημα [ю́по́мнэма].. И действительно, сегодня нам трудно провести правильное различие между σχoλια [схо́лиа] и ύπομνήματα [ю́по́мнэма]. в поздней античности, поскольку эти два термина вполне могут рассматриваться как синонимы: Маринос, например, называет Σχoλια εις {o} ρφέα [схо́лиа эйс о́рфэ́а] Прокла ύπομνήματα [ю́помнэ́мата], хотя они были написаны на полях комментария Сирианоса. Конечно, между схолиями и схолиями/комментариями существует очень четкое различие, поскольку в первом случае мы имеем дело с учеными примечаниями, тогда как во втором случае это экзегетические примечания философского характера. Недаром в византийские схолии попадает только то, что эрудировано в аннотациях Гермия.

Однако «Комментарий» Гермия не следует принимать за философский трактат, за σύγγραμμα/πραγματεία [сю́нграмма/прагматэ́йя]. Гермий экзегетирует отрывки из диалога и тем самым дает нам возможность погрузиться в неоплатоническую философскую систему. Тем не менее, он не написал органичного и систематического трактата по философии, как, например, платоновская теология Прокла. И здесь мы находим сильную сторону, скорее интересную, чем слабую, в тексте Гермия, потому что своими экзегезами философ предлагает, вызывает, намекает на различные теории, которые, собранные вместе и развитые, раскрывают перед нами всю неоплатоническую систему. а Гермия не войдет ни в один сборник «Схолий».

Наконец, необходимо прояснить еще один момент. Мы также не считаем, что схолии следует понимать в смысле заметок, примечаний, сделанных во время лекции. Действительно, принимая слово Σχoλια [схо́лиа] как синоним записей, сделанных во время лекции, communis opinio делает Комментарий Гермия не более чем сборником записей, сделанных Гермием во время лекции его учителя Сириана, посвященной платоновскому «Федру». Другими словами, истинным автором «Комментария» должен быть Сириан, а текст следовало воспринимать как комментарий άπο φωνής [а́по фонэ́с]. Однако, истинным автором Комментария следует считать Гермия.

Формула άπο (της) φωνής [а́по (тэс) фонэ́с] засвидетельствована между пятым и шестым веками нашей эры, в частности, как часть Александрийской школы. Учение Аммония, сына Гермия, известно сегодня благодаря комментариям άπο φωνης [а́по фонэ́с], написанным его учениками, такими как Асклепий или Иоанн Филопон. Эта же формула, однако, никогда не появляется в «Записках Гермия», так что Марсель Ришар, автор фундаментальной статьи о проблеме άπο φωνής [а́по фонэ́с], никогда не упоминает Гермия и его текст. Это свидетельство недооценивается и даже игнорируется современной критикой. Учитывая тот факт, что Дамасий низко ценит Гермия и что сам Гермий иногда упоминает вопросы, заданные Проклом или им самим мастеру Сириану, это считается достаточным, чтобы исключить авторство «Записок» из Гермия.

Прежде всего, как хорошо показали Дикки, Бернанд и Морескини, свидетельство Дамасия вовсе не беспристрастно. Дамасий был последним Диадохом афинской школы, и его учение более или менее параллельно учению Аммония, сына Гермия, в Александрии. Он никогда не отступал перед лицом христианской власти и был вынужден оставить Афины и свою школу из-за анти-языческих мер императора Юстиниана (529 год. н.э.). Аммониос же достиг соглашения с патриархом Петром Монгусом и смог продолжить преподавание в Александрии, избежав при этом христианских гонений, которые стоили жизни нескольким философам-платоникам. В то время как афинская школа всегда подчеркивала роль халдейской обрядности, как учил Ямвлих, в Александрии Гермий и Аммоний были гораздо более осторожны в этом вопросе. Более того, афинская школа никогда не получала экономической помощи от властей, в то время как в Александрии, начиная с Гермия, кафедра философии хорошо контролировалась с помощью δημοσία σίτησις [дэмоси́а си́тэсис]: самые непримиримые язычники, такие как Иерокл, были удалены и отодвинуты на второй план. Действительно, если внимательно прочитать свидетельство Дамасия о Гермии, то можно легко обнаружить несколько подсказок, подтверждающих эту реконструкцию.

Дамасий описывает профиль Гермия в соответствии с той же моделью, которую он использует для описания таких риторов, как Теон Александрийский, чьи способности к запоминанию, упорство, эрудицию и бедность интеллекта он вспоминает. Дамасий был очень близок с Эдезией, женой Гермия и матерью Аммония, и его первое философское образование проходило в Александрии; из этого следует, что Дамасий не мог открыто критиковать Гермия и Аммония, а должен был делать это более тонко. Поэтому он описывает Гермия, выделяя аспекты, которые ему действительно не нравятся и которые он признает принадлежащими второстепенным философам, таким как Амелий, чьи способности к запоминанию, упорство и составление схолий особо упоминает Порфирий. Более того, Дамасий представляет триаду Сириана, Гермия, Прокла по модели Плотин, Амелий, Порфирий. И, конечно, мысль Амелия, как и его схолии, не следует рассматривать как неоригинальную.

Более того, хотя Амелий выучил труды Нумения наизусть, впоследствии он стал соратником Плотина. Этот аспект необходимо подчеркнуть. Современные критики ошибочно недооценивают важную часть отрывка из свидетельства Фотия: он говорит, что Гермий выучил наизусть все, что слышал от Сириана, и все, что было написано в книгах. Сосредоточившись исключительно на первой части этого отрывка, современные критики пришли к выводу, что все в «Схолиях» Гермия является лишь повторением учения Сириана, полностью упустив из виду вторую половину свидетельства, которая очень ясно показывает, что Гермий обладал огромным количеством знаний, выходящих за рамки учения мастера. Более того, сам Дамасий свидетельствует о πολυμαθία и φιλοπονία Гермия. И само собой разумеется, что Александрия, где Гермий был профессором в течение десяти лет, была родиной книг. На каком же основании мы можем отказать Гермию в авторстве «Записок», которые рукописная традиция приписывает ему?

Критики отвечают, что «Записки» содержат следы вопросов, заданных мастеру его учениками во время обучения. Что абсолютно верно. Но здесь снова нужно внимательно посмотреть на вещи.

Как мы уже говорили, «Записки Гермия» занимают три книги: 280 страниц в последнем критическом издании текста. Однако в столь обширном труде мы находим всего четыре вопроса, заданных Гермием или Проклом Сириану, который, к тому же, никогда не цитируется прямо; чаще всего Гермий использует очень общие и безличные формулы, чтобы представить ответы на вопросы. Прежде всего, вопросы и ответы всегда представлены в прошедшем времени (ήπoρησα, είπε [э́по́рэса, э́йпэ]). Этот факт показывает, особенно если мы посмотрим на отношение к вопросам и ответам в настоящих комментариях άπο φωνής [а́по фонэ́с], что Гермий напоминает своим александрийским ученикам о некоторых вопросах, которые когда-то задавали в Афинах. Более того, даже Дамасий ничего не говорит о том, что Гермий писал схолии, хотя мог бы сказать об этом совершенно определенно; более того, он свидетельствует, что Теосеб несколько раз брал у Иерокла конспекты лекций по «Горгиасу» Платона.

Итак, все, что мы только что сказали, – позиции communis opinio и наша реакция на них – относится к области спекуляций, гипотез, которые, следовательно, должны быть измерены в соответствии со степенью убедительности, которой они могут обладать. Теперь мы добавим два элемента, которые, напротив, не относятся к этой области.

Теургия и халдейские оракулы в «Комментарии к Гермию»

Слово «теургия» обычно используется для обозначения всех обрядов, практикуемых философами-неоплатониками для достижения божественного. Непонятая Плотином, теургия была выделена Ямвлихом, а после него ее приветствовали все последующие философы, включая Иерокла, Сириана, Прокла, Исидора, Дамасия.

Слово θεουργία [тхэурги́а] никогда не встречается в «Комментарии» Гермия. Вместо него александрийский философ использует слово τελεστική (τέχνη или μανία [тэ́хнэ оу мани́а]) для обозначения процесса очищения тела и души. Хотя это слово в первую очередь обозначает подготовку статуй, чтобы они могли принять в себя божество, к которому обращаются, τελεστική может также включать ритуалы, которые воздействуют на тело и душу человека, ритуалы, которые делают тело и душу совершенными. Это слово, как и ритуальная практика, связанная со статуями, которые оно обозначает, глубоко укоренилось в Египте, как показали некоторые современные исследования. Отсюда следует, что использование этого слова вместо θεουργία, скорее всего, должно еще раз склонить нас к признанию укорененности автора комментария в египетском культурном контексте.

Тем не менее Гермий не ограничивается использованием слова τελεστική [тхэурги́а] sic et simpliciter: он проводит различие между различными формами ритуальности. Действительно, можно выделить внутреннюю теургию (ένδον τελεστική [э́ндон тэлестикэ́]), внешняя теургия (έξω τελεστική [э́ксо тэлестикэ́]) и, наконец, божественная теургия (ένθεος τελεστική [э́нтхэос тэлестикэ́]). Каждая форма теургии воздействует на разные части души – но внешняя теургия затрагивает не только тело, но и душу. Таким образом, их отличает и использование материальных символов для достижения эффекта. Читая текст Гермия, мы можем сделать вывод, что божественная теургия не использует материальные объекты. Она активизирует единую душу посредством обладания Аполлоном, а после объединения души вокруг своего единого, именно обладание любовью приводит объединенную душу в контакт с одним из богов. Материальная ритуальность не играет в этом процессе никакой роли. Это очень важно подчеркнуть, поскольку мы имеем дело с тем, что Ямвлих называл νοερoν καί άσώματον θεσμoν иератического искусства, в высшей степени таинственной формой теургии, которая использует только ноэтические – то есть нематериальные – символы для достижения своей силы. Если верить Григорию Шоу, то символы нематериальной теургии следует отождествлять с числами и математическими процессами. Прокл также свидетельствует о существовании этой формы теургии: «самая самые возвышенные теургии […] используют числа в той мере, в какой они способны оказывать неописуемое действие, и […] с их помощью осуществляют самые великие и самые тайные свои операции». Поэтому не случайно, что единственный халдейский стих, в котором может упоминаться эта форма ритуальности, встречается в тексте Гермия, который упоминает о ней в определенном месте своего комментария.

Нужно ли теперь вспоминать о древней математической традиции египетского платонизма? Если не упоминать древнюю Евдору, то философский кружок Теона и его дочери Гипатии был математическим, астрономическим и философским. Более того, именно в Александрии возникла знаменитая традиция надписи άγεωμέτρητος μηδείς είσίτω [а́гэомэ́трэтос мэдэ́йс э́йси́то] которая была начертана у входа в Академию Платона, была придумана для поддержки и укрепления математической основы платоновского умозрения. Согласно указателю рукописей в библиотеке Эль-Эскориал, в ней существовала рукопись с математическими выдержками, приписываемыми Гермию, вместе с, разумеется, комментарием к «Федру». Так что нет ничего удивительного в том, что египетский философ называл τελεστική тем же, что Прокл называет θεουργία [тхэурги́а], и превозносил форму нематериальной теургии, использующей числа и математические процессы вместо материальных объектов.

Действительно, материальные ритуалы подвергались остракизму со стороны христианских властей Александрии. Патриарх Феофил, дядя Кирилла, приказал разрушить Серапеум, где философы-неоплатоники, такие как Олимпиус, практиковали языческие ритуалы. С другой стороны, философский кружок математика Гипатии выжил и процветал. И здесь мы добавляем еще одну деталь. Гермий также прямо критиковал ритуалы, в которых использовались определенные камни и травы, которые проводились в храмах жрецами в соответствии с древнейшими традициями поклонения статуям, которые использовали заклинания и давали чудодейственные средства. Все это составляет основу ритуальной теургии, практикуемой Олимпием (Серапеум был храмом), а также Иероклом, Проклом, Исидором и Дамасием, тем самым Дамасием, который, как мы видели, осуждал Гермия и его сына Аммония. На наш взгляд, возможно, что Гермий хотел дистанцироваться от более агрессивного и непримиримого платонизма и с этой целью склонился к нематериальному и математическому ритуализму, который был полностью совместим с религиозным климатом Александрии, города с древней ритуальной и математической традицией, но во времена Гермия в нем доминировало христианство Кирилла, племянника разрушителя Серапеума Феофила. Именно поэтому Гермий был предпочтен Иероклу в качестве официального преподавания философии в городе. Платонизм Гермия был, конечно, ямблихским платонизмом, но гораздо более умеренным в том, что касается материальной ритуальности; в отличие от Прокла, Гермий никогда не смог бы практиковать халдейские ритуалы в городе Кирилла. Вместо этого он обучал своих учеников, многие из которых были христианами, форме нематериальной ритуальности, которая не предполагала использования предметов, а скорее вела к активизации одной из душ через очищение души и математические процессы. Именно поэтому в «Комментарии Гермия» мы находим только две ссылки на халдейские оракулы; следовательно, утверждение Хадота о том, что «Комментарий Гермия» «богат ссылками на халдейские оракулы», является предрассудком. Напротив, Гермий делает многочисленные ссылки на орфическую теологию при толковании палинодии Сократа, той самой палинодии, которую Прокл в IV книге «Платонической теологии» толкует, показывая согласие Платона с халдейскими оракулами согласно учению мастера Сириана, автора книги, посвященной Συμφωνία [сюмфони́а] Орфея, Пифагора и Платона с оракулами. Удивительно, что комментарий Гермия – который, согласно communis opinio, должен был бы быть просто компиляцией записей, сделанных во время курса Сириана, – обходит молчанием соглашение Платона с оракулами. По нашему мнению, Гермий был больше заинтересован в том, чтобы показать согласие Платона с Пифагором и Орфеем и замолчать авторитет «Оракулов», которые представляли собой Библию неоплатоников, соперничавшую с Библией христиан.

Одна из душ в Комментарии к Гермию

Единица души – это нововведение Ямвлиха из психоэпистемологии Платона. Эта часть человеческой души находится за пределами интеллекта, или, скорее, интеллектуальных склонностей, которые могут быть активированы в душе. Единое – это отражение божественного: поскольку человеческая душа получает свое существование εκ θεών, то она обладает единым. И именно с помощью Единого она может надеяться вступить в контакт и, впоследствии, соединиться с божественным, от которого она произошла. Однако для этого необходимо активировать или, лучше сказать, пробудить это «одно», которое обычно спит в глубинах души. Чтобы активировать «единое», необходимо очистить душу и тело, а затем активировать всю душу,

Вся душа должна объединиться вокруг своего «единого»; душа должна стать единой, отождествиться со своим «единым». Очистить душу – значит сказать, что душа должна активизировать себя νοερως, чтобы она могла интеллектуально – то есть интуитивно – достичь умопостигаемых Форм. Благодаря этому γνωσις душа может испытать божественное обладание, обладание Аполлоном и, затем, окончательное обладание Эросом. Интеллектуальное знание не является причиной обладания и последующего единения с божественным, но оно является частью пути, который в конечном итоге ведет к единению. На самом деле союз с божественным не следует путать с формой знания. Речь идет о соединении с объектом желания (εφετoν [эфэто́н]), а не о постижении объекта знания (νοούμενον [ноу́мэнон]); союз (ενωσις [эносис]) не влечет за собой никакой инаковости между постигающим субъектом и познаваемым объектом – Прокл говорит, что νoησις – это δι'έτηρoτητος χωριζομένη των νοούμενων [ди'этэро́тэтос хоридзомэ́нэ тон ноу́мэнон], подобно тому, как Гермий утверждает, что одна из душ не улавливает свой объект καθ'έτερoτητα. Теперь именно на эту часть души действует божественная теургия, которая обеспечивает владение душой (μανία, ενθουσιασμoς, κατακωχή [мани́а, энтхусиасмо́с, катакохэ́] – все это синонимы у Гермия).

Ямвлих и Гермий выделяют одну из душ в собственном тексте Платона. Иными словами, по их мнению, Платон сам передает нам эту доктрину в «Федре», поскольку упоминает рядом с ήνίοχος [э́ни́охос] (кучер крылатой колесницы) κυβερνήτης [кюбэрнэ́тэс] (проводник): ссылка на Phaedr. 247c4d1. Сиринос и Прокл не делают различия между ήνίοχος [э́ни́охос] и κυβερνήτης [кюбэрнэ́тэс], ибо, согласно им, эти две мифические фигуры представляют только интеллект души, а не ее саму: ср. Syr.., В Metaph. 4, 24—34 Kroll; Procl., TP. 4, 6, p. 189, 19—4; 13, p. 199, 18 – p. 200, 22; 10, p. 193, 24—25 S.-. W. et al. Согласно Сириану, интеллект души (ήνίοχος = κυβερνήτης) может достигать истинных интеллигенций; Согласно Проклу, интеллект души (ήνίοχος = κυβερνήτης [э́ни́охос = кюбэрнэ́тэ́с]) может достичь вторых интеллигентов; согласно Ямвлиху и Гермию, интеллект души (ήνίοχος [э́ни́охос]) может достигать вторых интеллигентов, а интеллект души (κυβερνήτης [кюбэрнэ́тэс]) может соединяться с первыми или апикальными интеллигентами sive θεοί. Таким образом, возникает очень четкое различие между Сирианом и его учеником Гермием, который предпочитает здесь дистанцироваться от своего учителя, чтобы присоединиться к учению божественного Ямвлиха.

Заключительные мысли

Нам кажется, что мы привели важные соображения в пользу авторства Комментария к Гермию: мы подведем итог в этом заключительном параграфе.

Формула άπο φωνής [а́по фонэ́с] никогда не встречается в тексте Гермия, как и имя Сириан. Вопросы, заданные Гермием или Проклом мастеру, встречаются очень редко; более того, чтобы напомнить о них, Гермий использует прошедшее время.

Свидетельство Фотия подтверждает огромные знания Гермия, которые, помимо того, что он узнал от Сириана, включали все, что он прочитал в книгах. Кроме того, мнемонические способности были очень распространены среди античных философов.

Свидетельство Дамасия отнюдь не объективно. Есть веские основания полагать, что Гермий был предпочтен Иероклу христианскими властями Александрии, руководимыми Кириллом, для преподавания философии в городе. Гермий, по сути, получил δημοσία σίτησις, которую, кстати, унаследовали его жена Эдезия и дети Аммоний и Гелиодора. Вернувшись в Александрию после обучения в Афинах у Прокла, Аммоний наследует кафедру философии, принадлежавшую его отцу: он заключит соглашение с патриархом Петром Монгусом, которое принесет ему ненависть Дамасия. И хотя Дамасий прямо говорит о том, что Теосеруб, ученик Иерокла, записывал лекции мастера, он не говорит того же о Гермии.

Отношение к халдейским оракулам и материальной ритуальности четко отличает Гермия от Сириана, Иерокла, Прокла, Исидора и Дамасия. Оракулы не являются в глазах Гермия реальным авторитетом, или, лучше сказать, он обходит молчанием соглашение между ними и Платоном, вопреки учению своего учителя (автора Συμφωνία [сюмфони́а]) и своего соотечественника Иерокла (более того, изгнанный из Александрии и замученный в Константинополе), учение, полученное и развитое его другом Проклом и его будущим противником Дамасием.

Гермий никогда не употребляет слово θευργία [тхэўрги́а], которое он заменяет очень распространенным словом, известным в Египте: τελεστική. Он порицает материальную ритуальность – александрийцев из Серапеума – чтобы превознести нематериальную божественную теургию, возможно, материализующуюся через числа и математические процессы: иными словами, платоническую традицию, имеющую глубокие корни в Александрии (Евдор, Теон, Гипатия) и вполне безобидную в глазах христиан. Возможно, Гермий также написал математический трактат (утраченная рукопись из Эль-Эскориала).

В одном конкретном случае Гермий дистанцировался от экзегезы своего учителя, приняв вместо нее экзегезу «божественного» Ямвлиха: ставки были высоки, поскольку речь шла об отличии интеллекта от души – вопрос, опять же связанный с эффективностью теургии.

Наконец, на следующих нескольких страницах мы рассмотрим конкретный случай, когда лексика из трудов Кирилла Александрийского проскальзывает в Комментарий к Гермию.

Сократ в «Комментарии к Федру» Гермия Александрийского

Фигура Сократа играет важнейшую роль в «Комментарии к Федру». Нам показалось полезным провести подробный анализ этой известной и загадочной фигуры, чтобы взор мог беспрепятственно созерцать этот портрет На самом деле, есть одно необычное обстоятельство: хотя «Комментарий» является неоплатонической экзегезой на диалог Платона, он, тем не менее, содержит столько замечаний о Сократе и его деятельности, что, сознательно собрав их, можно получить настоящий маленький трактат о платоновском учителе, что еще более необычно, если учесть, что «после Плотина ранние неоплатоники, такие как Порфирий и Ямвлих, также остаются относительно безмолвными по отношению к Сократу». В результате «Комментарий», с этой точки зрения, является привилегированным текстом, поскольку, более чем другие неоплатонические произведения, он проясняет состояние, увековеченное в личности Сократа, некоторых высших душ и, прежде всего, отношения последних с другими, более многочисленными душами, согласно учению Ямблика. Как мы сразу же увидим, душа Сократа имеет онтологический статус sui generis и поэтому заслуживает особого анализа.