Гребень Маты Хари

– Точно, ты, Мари! Заходи!

Я протиснулась в полуоткрытую дверь, бабка тут же захлопнула ее за мной и закрыла на замок. За дверью послышался грохот – видимо, тот тип все же потерял равновесие и рухнул на пол перед дверью.

– Весело у вас! – произнесла я, переведя дыхание.

– Да… сегодня у Виктора какая-то вечеринка…

Как уже говорилось, бабка произносила Витькино имя на французский манер, с ударением на второй слог. На тот же манер меня она называла Мари.

– Вечеринка? – переспросила я. – Что-то они рановато начали!

– Ну, вообще-то они со вчерашнего дня гуляют… или даже с позавчерашнего…

Я перешла к главному:

– Вы разрешите мне переночевать здесь? Так получилось, что мне сегодня некуда деваться.

– Ну зачем ты спрашиваешь, Мари? Это же твоя комната… это ты мне разрешила здесь жить…

– А я кое-что принесла к чаю! – Я выложила на стол все, что купила по дороге, – пакет с печеньем, ветчину. Вместе с угощеньями на стол выпал гребешок с тремя разноцветными камушками.

И Маргарита вцепилась в него, как коршун в цыпленка:

– Откуда это у тебя?

– Ну, купила случайно в какой-то лавочке, – ответила я пренебрежительно.

– Случайно? – Маргарита держала гребешок скрюченными пальцами, глаза ее горели, как два угля в потухающем костре. – Не может быть… да нет, точно, это он…

Ну, не зря же говорят – старики, как дети, надо же, как она повелась на этот детский копеечный гребешок! Трясется над ним, как над настоящей драгоценностью!

Нет, у бабули точно маразм начинается, в детство она впадает потихоньку. Вообще-то, она здорово сдала: волосы нечесаные, макияж наложен кое-как, даже губы не на том месте накрашены. Ну, от такой жизни и кто помоложе умом тронуться может.

– Возьмите себе, если вам нравится!

Маргарита метнулась к зеркалу, вставила гребень в волосы, посмотрела на свое отражение, но тут же вернулась, протянула мне гребень и сказала с сожалением:

– Нет, мне уже слишком поздно… если бы хоть лет пятьдесят назад… нет, это твое! Только твое! Это не случайно! Возьми! – И она чуть ли не силой воткнула гребень в мои волосы.

В первый момент мне стало как-то неприятно, все же этот гребешок только что побывал в седых космах Маргариты… но тут я снова ощутила покалывание в корнях волос и необычайный прилив сил, почувствовала, как усталость и тоска уходят из моего тела, сменяясь веселой силой. Свет в комнате стал ярче, воздух – свежее, он словно наполнился предгрозовым электричеством…

А старуха уже держала передо мной ручное зеркало, поворачивала, чтобы лучше было видно:

– Смотри! Смотри, как он тебе идет!

И я невольно взглянула на свое отражение, и действительно, как в том странном магазине, из зеркала на меня смотрело совсем другое лицо – живое и загадочное, и волосы завивались естественными завитками, глаза сверкали, как два сапфира…

– Да, он точно твой! Он тебе подошел! И это точно он, тот самый гребень! Я его хорошо помню!

– Какой – тот самый? – переспросила я.

– Ну вот, смотри, на нем две буквы – M и H!

– Ну да, – я усмехнулась, – если считать эти буквы латинскими, это мои инициалы, Мария Хорькова.

– Но на самом деле… M и H – этоее инициалы!

– О ком вы говорите? – Я с подозрением взглянула на старуху. Не иначе как она начала заговариваться. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, сколько ей лет? Сама проговорилась, что почти девяносто… в таком возрасте всякое бывает…

А Маргарита вдруг отвела глаза и засуетилась, стала накрывать на стол:

– Что я тебя разговорами занимаю, ты ведь наверняка голодная… после работы… давай уже чай пить… сейчас только на кухню схожу, чайник поставлю…

Надо же – у нее даже нет электрического чайника! А ведь был, не иначе Витька спер. Нужно будет ей новый подарить, чтобы старухе не приходилось каждую минуту бегать на кухню… при таких соседях это опасно.

– Я сама схожу! – заявила я решительно.

Взяла чайник, подошла к двери…

Да, сходить на кухню в этой квартире – все равно что зайти в клетку с дикими зверями или пройти по минному полю!

Я повернула головку замка, приоткрыла дверь, опасливо выглянула в коридор.

Кажется, никого. В соседней комнате раздавались крики и грохот, но в коридоре было пусто.

Проскользнула на кухню мимо соседней двери, поставила чайник на плиту, снова испуганно выглянула в коридор.

Пока все тихо…

Я решила дождаться здесь, пока закипит чайник, чтобы лишний раз не проходить мимо опасной двери.

Чайник запел свою уютную песенку, начал закипать…

И тут в коридоре раздались тяжелые шаги, и в дверном проеме появился здоровенный детина с белыми пустыми глазами. Увидев меня, он осклабился:

– Баба!

Он шагнул ко мне, широко раскинув руки, как для объятия… я покосилась на чайник. Он уже кипел. Можно схватить его и плеснуть на этого козла… правда, он может от боли совсем озвереть, и тогда мне конец.

Я не успела ничего сделать, потому что белоглазый тип вдруг резко остановился, как будто налетел на стену, замер, широко открыл рот, как выброшенная на берег рыба, и забормотал странным срывающимся голосом:

– Девушка, вы меня, конечно, извините… я ничего такого… я совсем не то хотел…

Видно было, что эти слова даются ему с трудом, он к ним не привык и сам удивлялся тому, что говорит.

– Я вас раньше здесь не встречал и вообще никогда таких красивых не видел… если вас кто попробует обидеть, вы мне только скажите… порву гада!

Последние слова были ему куда привычнее, и он выдохнул их с подлинным чувством.

Я удивленно взглянула на него, перевела дыхание и растерянно проговорила:

– Не надо никого рвать. Это лишнее. Ты меня просто пропусти обратно в комнату, а то, видишь, у меня чайник горячий в руках, как бы чего не вышло!

Он действительно стоял на моем пути и при его габаритах намертво загораживал мне выход.

– Дак конечно! – забормотал он, пятясь. – Дак само собой! А давайте я вам чайник донесу! Вам же тяжело, наверное! И рукам, опять же, наверное, горячо…

– Нет, мне совсем не тяжело! И не горячо! Я привычная! – поспешно заверила я его и как можно скорее проскользнула в комнату Маргариты Романовны.

«Что это было? – думала я, закрывая за собой дверь. – Неужели та самая любовь с первого взгляда, о которой так часто говорит художественная литература?»

Маргарита заварила и разлила чай.

– Пакетики эти я не уважаю, – говорила она, пододвигая мне синюю с золотом чашку из своего парадного сервиза. – Чай нужно непременно заваривать…

– Да, так, конечно, вкуснее, – согласилась я, делая глоток. – Но вечно времени не хватает…

– Вот то-то и оно, что вы все время спешите! – строго произнесла старуха. – А куда спешить? Жизнь – она одна… – Лицо ее стало задумчивым, и она сказала странную фразу: – Жизнь – это иллюзия, и смерть тоже иллюзия, это всего лишь рябь на поверхности воды, по которой пробежал легкий ветерок.

За стеной снова послышался грохот, а затем истошный вопль.

– Да что там у них творится? – Я поставила чашку.

– Гуляют… – вздохнула Маргарита.

– И часто у них так?

– Да, почитай, каждый день.

– И ничего не поделать? Может, полицию вызвать?

– Так никакого проку! – тяжело вздохнула старуха. – Проходили уже! Соседи участкового вызовут, а он придет, на меня же наругается и уйдет ни с чем.

– На вас? – переспросила я. – Почему же на вас?

– А потому что с Виктором ему связываться неохота. А потом, как участковый уйдет, еще Виктор на меня сердится.

Она по-прежнему произносила имя внучатого племянника на французский манер.

В это время в коридоре раздался резкий и требовательный дверной звонок.

– Ну вот, так и знала! – вздохнула Маргарита. – Снова Сипухины Федора Михайловича вызвали!

– Кто это – Федор Михайлович?

– Так участковый же наш! Федор Михайлович. Опять непременно неприятности будут!

Я вспомнила хмурого пузатого дядьку, которого иногда встречала во дворе.

Звонок в коридоре заливался истерической трелью.

Маргарита смирилась с неизбежным, тяжело вздохнула и поплелась в прихожую. Я последовала за ней, чтобы оказать старухе моральную поддержку.

Маргарита Романовна открыла дверь и отступила в сторону.

На пороге возникла приземистая, обрюзгшая фигура в полицейской форме, с трудом сходящейся на животе. Участковый тяжело дышал после подъема на четвертый этаж. С физической подготовкой у него явно было неважно.

– Опять? – пропыхтел он, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. – Опять, понимаешь, на вас жалуются, Верейская!

– Здрасте, Федор Михайлович! – залебезила Маргарита. – Вы заходите…

– Зайду, коли уж поднялся! Хотя только мне и дел, понимаешь, что к вам ходить! Опять на вас жалуются! Сколько же можно?