- -
- 100%
- +
Великому князю Тверскому хватило ума не развязывать войны. Вместо того он еще и пакт о взаимопомощи заключил. Да не простой, а магическими печатями связанный. Если такие попытаешься разрушить, такая отдача будет – останутся только рожки да ножки. Выходило теперь, что если кто на русские земли нападет, все поднимутся. И все свое согласие дали.
Хотя, у Шеремета имелись определенные сомнения, что раздробленность дальше не расползется. Вон и в Москву из Твери все больше рубежников перебирается. Растет столица людей, а вместе с ней прибавляется и нечисти. За последней пригляд нужен, чтобы в узде держать. Не сегодня завтра, глядишь, и сам князь туда переедет. И уловка, которую тверские еще во времена монгольских шаманов придумали, воплотится в жизнь. Тогда как было? Имелось два княжества – Московское и Тверское. Равные по силе и по значению. И в какой-то момент монголы Тверь разрушили, а Москва смогла откупиться. По крайней мере, в чужанской истории так написали.
Вот только на самом деле все по-другому было. Великий князь нарочно так все провернул, чтобы большая часть людей в соседний город ушла, а за собой и прочими рубежниками Тверь оставил. И считают все, что Москва – столица Руси, на деле все по-другому.
Нельзя сказать, что и новгородский князь без дела сидел. Слушал, вникал, пусть и не высовывался. А когда время пришло, всеми правдами и неправдами уговорил царя людского, чтобы город на болотах возвел. А когда в град на Неве и столицу перенесли, Новгород смог свои интересы продавливать. Хотя до нынешней независимости было еще далеко.
Ох, давно это все происходило, словно в другой жизни! Шеремет тогда совсем пацаном несмышленым был. Даже забылась половина. Ладно, то все – дела давно минувших дней. Теперь нынешними заботами надо заниматься.
Шеремет взял телефон и набрал номер.
– Ты далеко? Зайди ко мне. Только не в главный зал, а в кабинет.
А сам сел на диван, закинув ноги на подлокотник.
Нелегко жилось Шеремету. Это до первой сотни все интересно да весело. После будто и еда приедается, и ничего нового уже не происходит. Все события повторяются изо дня в день, только в разной интерпретации. А чего всегда вдоволь – так это проблем.
К примеру, третьего дня с застав донесение пришло – пробился с суомских земель к ним глусун. Рядовая нечисть, которая у чухонцев обитает. С виду на кабана походит, разве что глаза горят да из-под копыт искры летят. Ну, и больше раза в три. Такая тварь и рубежника неопытного задерет, а если человек попадется, тому совсем худо будет.
В былое время Шеремет бы что сделал? Собрал охоту, до которой и он сам, и все его предки большие любители были. Конечно, свой хист с глусуна не усилишь. Шеремет десять рубцов имел, в самое начало кощеевского пути встал. А вот молодым да необстрелянным можно нож в руку дать да хист побаловать. Но лень было Шеремету. Не мальчик уже, по полям да весям бегать. Потому приказал он ратникам глусуна обратно к чухонцам выгнать. Их тварюга – пусть сами и разбираются.
Или вот к нему в Выборг, по величайшему дозволению князя Новгородского, должен был прибыть сам Даниил Шуйский из Твери. Потомок тех самых Шуйских. Тоже не просто так. Что ему здесь делать – непонятно. Но умысел какой-то имелся. А воеводе теперь сиди да разгадывай.
К тому же имелись дела и поважнее, чем нечисть гонять и члена великой семьи встречать. Умерла старуха Спешница, которая по силе почти ровней Шеремету была. А ее смерть совсем странной вышла.
По годам она и за сотню не перевалила. Единственное, рубежницей стала поздно, потому и выглядела старухой. Захоти, конечно, так помолодела бы. Женщины подобным часто балуются, когда хист получают. Да что там говорить, и мужики многие. Да вот только Спешница мудра была не по годам, не стала на такое промысел тратить.
И по силе почти равна Шеремету, хотя он вон сколько прожил. Тут дело, конечно, в хисте. Тот у нее особый был. С таким можно возвыситься быстро, но сгореть как спичка.
Жаль было Спешницу Шеремету, очень жаль. Сколько она ему помогала – уже и не перечесть. Он ей даже квартиру новую выбил, куда почти насильно старуху вселил.
Но больше всего сейчас воеводу интересовало вот что: отчего молодая и полная сил рубежница умерла и у кого теперь ее хист?
Кончину ее почуяли. Уж на то у него обученные люди есть. К примеру, Федя Моровой, у которого благодать на смерти чужан завязана. Хист старый, ему от отца перешел, а тому от деда. И у каждого было прозвище Кровавый. Потому что во всех войнах участвовали. Не жалея себя, врагов губили.
А вот Федя оказался более сообразительным. Смекнул, что не обязательно лично людей убивать. Достаточно находиться рядом с ними, когда те умирают. И, не будь дураком, устроился в дом престарелых медбратом. Точнее, числился. Трех лет не прошло, как рубеж ведуна перешагнул. Дальше, конечно, дело застопорилось, хист с каждым рубцом все большего и большего хочет. Потому Феде выбор пал: либо душегубцем великим быть, либо пыл свой поумерить да довольствоваться чем есть. Моровой выбрал второе.
Но именно он первым и сообщил про Спешницу. У каждого рубежника, когда он грань после пяти рубцов переходит, умение особое открывается. Кто-то говорит, что хист дает то, чего человеку больше всего хочется. Другие заявляют, что, скорее, самое необходимое.
Так или иначе, но Федя Моровой стал чувствовать смерть знакомых ему рубежников, как наступившую, так и предстоящую. Кто ведает, будь он сильнее – кощеем, к слову, а не ведуном, – может, и удалось бы старуху спасти или хотя бы ее хист в нужные руки передать.
А таких у воеводы было предостаточно. Семей рубежников много, а вот хист у каждого свой. Ладно если родитель отпрыску своему отдаст при смерти – это одно. А что делать, когда детей трое или четверо? То-то и оно.
Бывает, что великие семьи между собой передерутся, чтобы в очередь встать. Да такие взятки предлагают – можно несколько Выборгов купить.
А ведь есть еще и приспешники. Это те из людей, кто в рубежные тайны посвящен и прислуживает всю жизнь в надежде на промысел. По закону, такие через двадцать пять лет право на хист имеют, если свободный будет. Ведь рубежники за них налог в казну платят. Зачастую, конечно, приспешников волындают или дают тот промысел, который не особо и нужен кому. Но и подобным смердам надобно иногда кость бросать. Чтобы понимали: рубежниками служить выгодно и приятно. Всегда есть шанс вырваться из своей обрыдлой жизни.
Бывали еще и захожие люди – самые скверные, как считал Шеремет. Кому хист буквально на голову свалился. К примеру, случайно рубежник передал или еще, чего доброго, хист сам человека нашел. Подобное вообще редко было. Например, когда рубежник умер, а промысел свой передать не успел. Смерть в таком случае мучительная, жуткая. Такую многие слышат и чувствуют.
Вот потому воевода и мучался вопросом, что же стало с хистом Спешницы. Куда он делся? В былые времена бывало, что промысел после смерти хозяина вовсе из мира уходил. Но то не старухин случай. Шеремет за ее хистом следил почти две с половиной сотни лет. Сменил он трех хозяев, а засыпать и не думал. Потому что уж слишком людям нужен. А промысел такое чувствует. Он же вроде живого.
Снаружи поскребли, а после без всякого стука в кабинет зашел Врановой. Нет, имя у чухонца было – Пентти. Только когда его им окликали? Уже и не помнил никто.
– Что скажешь? – сурово спросил Шеремет. – Нашел следы какие?
– Ничего, господин, – покачал головой Врановой. – Все следы старуха замела, словно ждала, что искать будут. Только запах. Говном воняло. Однако выйти ни на кого не получилось.
Говорил он с легким акцентом, смешно растягивая слова. Но смеяться воеводе не хотелось.
– А точно замела? Может, и не передавала свой хист никому? – спросил Шеремет, хотя сам тому не верил.
– Она ведунья опытная была, хист сильный. Если бы не передала, представляешь, что бы там было?
Воевода тяжело вздохнул. Да, как минимум, ее квартиру разворотило, если бы не больше. И Приказу по совместной работе с людьми пришлось бы точно включаться, чтобы потом в человеческой газете вышла заметка о взорвавшемся газе.
– Передала старуха хист, другого варианта нет. Да и говно…
– Да что ты заладил «говно, говно»? Будто слов других не знаешь.
Шеремет поморщился. Вообще общение с Врановым никогда не доставляло ему удовольствия. Одевался тот странно, будто денег нет. Говорил так, будто клещами из него слова тянут. Да и вообще: взгляд, повадки, манера себя вести. Ничего не нравилось Шеремету. Чувствовал он некую опасность, которая исходила от Вранового. Хотя понимал, что сам значительно сильнее его.
Да и слишком они были разные. Шеремет – здоровый и могучий богатырь, как из русских сказок. Разве что волос темный да борода росла плохо. Потому, на европейский манер, приходилось бриться.
Врановой же – тощий как жердь, неопрятный, небритый. Все, к чему можно прибавить «не».
Однако Шеремет ценил ратника. Потому и выкупил у суомского князя за бешеные по тем временам деньги. Был у воеводы один талант, который хист сначала на ведуне открыл, а после кощея еще более укрепил. Мог посмотреть на человека Шеремет и сразу сказать, стоит с ним возиться или нет. Он даже слово после нашел нужное, нерусское: «потенциал».
Вот этот самый потенциал воевода во Врановом увидел. Хотя, казалось бы, какой у него хист? Пустяковина сущая. Однако же рубежник оказался хитрым и умным слугой. И порой даже самые невообразимые приказы выполнял. К тому же все чухонские привычки и обычаи знал. А рядом с границей такое ценится.
– Получается, что Спешница передала хист какому-то случайному человеку, в наши тайны не посвященному?
– Так, – только и сказал Врановой.
– Тогда искать надо, – Шеремет поднялся на ноги.
Выглядел он теперь грозно. Глаза сверкали решительностью, могучая грудь вздымалась под рубахой, под темными джинсами не ноги – колонны. Разве что угги немного портили впечатление.
– Нового рубежника надо найти, пока дел не натворил, – сказал он. – Если человек случайный, представляю, что у него в голове. Посмотри за соседями, может, кто заходил к ней, покрутись там.
– Человек захожий, – спокойно, но вместе с тем твердо ответил Врановой. – Раньше там не бывал.
– И как его теперь искать?
– Рано или поздно появится. У меня полно глаз в городе.
От этих слов воевода поежился. Так и было. Порой он сороку какую увидит и сразу думает, сама по себе эта птица или по наущению Вранового. Вот стоило бы разговор закончить, да только было еще что-то. Потому что чухонский ратник не собирался уходить, продолжая буравить Шеремета взглядом.
– Поговорить надо, господин. О том самом новом рубежнике.
– Почему сразу о рубежнике? – пожал плечами воевода. – Может, о рубежнице. Женщины часто женщинам хист передают. Ведьмовской обычай такой.
Врановой молча смотрел на Шеремета, словно думая, сказать о чем-то или нет. Но после взгляд его смягчился.
– Пусть рубежнице. Неважно. Не должен этот человек выжить.
– Что?! – спросил Шеремет так громко, что испугался собственного голоса. Потому добавил тише: – Что? Ты понимаешь хоть, о чем говоришь?
– Пользы с него не будет, – спокойно ответил Врановой. – Рубежник даже понимания о нас не имеет. Станет тыкаться как слепой китенок.
– Котенок, – поправил воевода и замолчал.
Сурово взирал он на прислужника. А как еще реагировать, когда такое слышишь? Без всякого повода рубежника убить – преступление. Воевода же есть слово и закон князя в этих землях. И говорить ему такое – не только смело, но и глупо.
– Хист важный, очень, – продолжал Врановой. – За него любая семья целое состояние отвалит. Либо можно в такие руки его отдать, которые с пользой знание употребят. Подобный рубежник тебе всю жизнь верен будет.
Шеремет понимал, что Врановой прав. Но закон нарушить – дело серьезное. За подобное не посмотрят на выслуги, сошлют куда-нибудь в Сестрорецк. С другой стороны… хист правда важный. Если в верных руках окажется, все в выигрыше будут.
К тому же новый рубежник на поклон к воеводе не пришел, в новую «семью» будто бы и не врос. Потому всегда можно прикинуться дураком. К примеру, сказать, что и не знали о нем.
– Не одобряю я таких разговоров, – насупился Шеремет. – К тому же не понимаю, как бы это сделать можно было.
– По-разному, – пожал плечами Врановой. – К примеру, новый рубежник ни силы своей, ни опасности вокруг не знает. Может в куриный ощупь попасть…
– Как кур в ощип, – машинально поправил Шеремет.
– И ранят его смертельно. Тогда кто-нибудь рядом и окажется, чтобы хист забрать. Знаешь ведь, господин, как с хистом на руках тяжело уходить?
Воевода знал. Говорят, такие муки, которых никто не в силах выдержать. Промысел не дает спокойно умереть, всю душу из тебя выворачивает.
– И тогда бы получилось, что хист у нужного человека оказался, – закончил Врановой.
Вообще за сегодняшнюю беседу он свою месячную норму слов выдал. Не любил чухонец говорить попусту. Что лишь свидетельствовало, насколько тема важная. Шеремет и сам это понимал. Потому походил по крохотному кабинету туда-сюда, а после ответил:
– Я смерти рубежника допустить не могу, – решительно сказал он. – На то я здесь воеводой и поставлен. Найти надо того, кто хистом завладел, и ко мне доставить. Надеюсь, к тому времени с ним ничего не случится. Было бы плохо, пропади такой хист. Арсеньевы на подобный давно вид имели. Ты с ними поговори, скажи, чтобы с поисками тебе помогли. Понял?
Врановой поклонился, не скрывая своего торжества. Еле заметная улыбка на небритом лице смотрелась так же чужеродно, как угги на ногах Шеремета. А когда чухонец ушел, воевода еще думал о разговоре. Правильно ли сделал или поторопился?
Глава 5
Я много раз просыпался довольно необычно и в странных местах. На втором курсе, в финале грандиозной пьянки, соседи засунули меня в шкаф. Первая мысль после пробуждения была, что я умер. Смущали лишь желание пить и жуткая головная боль.
Еще я как-то ехал пять суток до Улан-Удэ. Так после прибытия в первую же ночь очень удивлялся, почему нет «световой дорожки» до туалета и торчащих босых ног.
В армии довелось пару раз засыпать «на тумбочке», стоя и облокотившись на правую ногу. Я потом пробовал повторить на гражданке – не получилось. Ну, и пробуждение было внезапным и страшным. Оно заключалось в гневной, раскрасневшейся физиономии лейтенанта Рыжикова. Я эту сволочь на всю жизнь запомнил.
Но сегодняшнее утро переплюнуло все остальные случаи. Проснулся от сильного жжения в груди. Причем не могу сказать, что было неприятно. Скорее, будто в бане лежишь, только не полностью, а одной грудью. Да, вот такая вот странная баня.
А еще было тяжело, словно на мне кто-то сидел.
Открыв глаза, я убедился в правильности своей догадки. Мурча и перебирая лапами, сверху пристроился Григорий. В образе того самого кота из квартиры.
Что ему еще нужно-то? Я ведь этому стервецу диван уступил. Сам свалил теплых одеял друг на друга и устроился на полу.
– Брысь! – сказал я, и кот кубарем скатился на ковер. И уже там принял нормальный облик. – Ты чего тут устроил?
– Как это «чего»? – искренне возмутился бес. – Промысел тебе передаю. Собрал по крупицам страхи, мечты, желания соседей. Тебе вот передаю. А хист уже себе на пользу схарчит.
– Что-то я не понял, это как?
– Каком кверху, – набычился Григорий. Поглядел на меня недовольно, будто раздумывая, рассказывать ли все такому остолопу или нет. Но все же смилостивился: – Бесы подле хиста – вроде помощников. Вот ты вчера потратился сильно. Самолично долго бы восстанавливался. Хисту для харчей все подходит. Твои мысли, переживания, надежды. Я же помог чуток. Вот, к примеру, пропойца с седьмой квартиры сегодня всю ночь кошмарами маялся. Я поспособствовал. Зато и харчей с него изрядно вышло. Все тебе на пользу.
Я почесал в затылке. Вон оно че… Для восстановления хиста нужны эмоциональные всплески. Бес их не только может создавать у обычных людей, но и собирать. Получается, не так Григорий бесполезен.
Что до соседа из седьмой, так его даже не жалко. Сволочь порядочная. Как с ним жена его до сих пор не развелась, непонятно.
– Предупреждать надо.
– Идут не туда, куда просят, а туда, куда косят, – совсем надулся Григорий.
Я даже почти собрался просить у него прощения, как раздался дверной звонок. Это что еще? Это кто еще? Торопливо убрал свою «постель» в шкаф и поперся открывать.
– Я уж думал, что ты умер! – ворвался на порог Костян. – Ты спишь, что ли, еще? Что с телефоном?
– По этикету принято отвечать на последний вопрос, – вставил я.
– Этикет? Это как такого графа в Выборг занесло? Ладно, ответь хоть на последний.
– Не помню. Вроде в кармане был. Набери.
Костян вздохнул и вытащил свой айфон какой-то предпоследней модели. Последний был у его жены. Так, к слову, к нему чудеса американской техники китайского производства и попадали. Как только появлялась новинка, жена брала ее, а предыдущий оказывался у Костяна.
– Гудки идут.
– Погоди, – поднял палец я.
Друг растерянно глядел по сторонам, явно ничего не понимая. А я будто бы различил звонок на кухне. Дошел до нее, прислушался, а потом открыл шкаф и обнаружил телефон, заваленный упаковками с крупой.
– М-да, это же надо так накидаться, чтобы свой телефон спрятать, – констатировал друг, прошедший за мной.
Костян посмотрел под стол и присвистнул, обнаружив пустую бутылку коньяка. Так, пустую?! Мы же всего несколько рюмок выпили. Те, кстати, стояли в раковине. Их Костя тоже нашел, Шерлок Холмс, блин.
– Не знаю, Матвей Сергеевич, что меня больше огорчает: что ты катишься в бездну бытового алкоголизма или что делаешь это без меня.
– Скорее всего, второе, – ответил я.
– И кто твой вынужденный собутыльник?
– Тебе какая разница? Ну, пусть будет девушка…
Из спальни раздалось возмущенное мявканье.
– Ты че, кошака завел?
– Да, подобрал. Точнее, сам прибился.
Голос Григория, который сейчас солировал кошачьим баритоном, стал призывнее. Он явно протестовал по поводу такой постановки вопроса.
– Смотри, орет уже. Скоро углы начнет метить. Ты бы его кастрировал.
Бес решил эту реплику пропустить мимо ушей. Но орать перестал. Костян дошел до единственной комнаты и осмотрел расправленный диван. «Беса», вышагивающего между ног в виде черного пушистого красавца, даже погладил. Несмотря на едкие комментарии, животных он любил.
– И где твоя пассия? – спросил он.
– Ушла.
– И чего ты врешь, думаешь, я не вижу ничего. Вот же она!
У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло. Я бы ничему не удивился: ни мертвому духу за спиной, ни очередному фокусу Григория. Но Костян подошел и схватил мою правую руку.
– На месте невеста твоя.
– Вот дурак, – у меня словно камень с души упал.
– Давай быстрее собирайся, нам ехать надо, монтажить. Зубы почистил, футболку нацепили – и погнали. Так и быть, я тебя покормлю по дороге.
И выскочил за дверь.
– Григорий, иди ко мне.
– Иду, – бес угрюмо показался в коридоре. Видимо, он бы и рад свинтить, но не мог не повиноваться.
– Это что такое? – указал я на смартфон.
– Телефон, – ответил он. – Удобная штука. Раньше-то рубежники каменные дощечки использовали. Зачаровывали их между собой: один что напишет – у другого это появляется. Тот прочитает, сотрет, сам напишет. Но телефон удобнее, конечно.
– Какого беса… в смысле, черта он делает в крупе?
– Так звонил и звонил, спасу никакого нет. Я и убрал подальше.
Наверное, мой вид не внушал особого оптимизма. Потому что обычно уверенный в себе и своей правоте бес растерялся. Даже в глаза старался не смотреть.
– Запомни и заруби себе на носу: чтобы мои вещи не брал!
– Было бы сказано, а забыть успеем.
– Неправильный ответ.
– Да понял я все, хозяин.
Я пошел умываться, пытаясь взбодриться контрастным душем. Григорий тем временем все крутился возле двери. В самом деле, как какой-то виноватый кот.
– Ты как умудрился всю бутылку коньяка выдуть? – спросил я. – Мы вроде вместе ложились.
– Так я же еще и работал ночью. Туда сбегаю, обратно вернусь. Махну рюмочку. У меня же стресс. Ко всему прочему я – бес, куда нам без этого!
Хорошая отговорка на все случаи жизни: «Я – бес». Жалко, что мне так нельзя.
С водными процедурами я закончил довольно быстро. Накинул одежду похуже (когда монтажишь – много всякой херни летит) и выскочил на улицу.
Цель в виде коричневого «Дастера» была впереди, но путь мне преградила старая знакомая:
– Матвей, здравствуй!
– Здрасьте, Анжелика Никифоровна…
– Ты Леопольда не видел сегодня?
Я помотал головой.
– Представляешь, пропал. Вырвал у меня поводок и убежал. Будто бес в него вселился. Да ты помнишь. Вчера было. Он мальчик умный, иногда побегает, возвращается, а теперь словно сгинул. И предчувствие у меня плохое. Всю ночь грудь давило, вздохнуть не могла.
Допустим, по поводу давления в груди было у меня более подходящее объяснение. Надо будет с Григорием поговорить на тему, к кому можно шастать, чтобы хист подпитывать, к кому нет. Да и про Леопольда тоже поболтать. Все-таки нехорошо получилось с собачкой. Она хоть отбитая, да единственная радость у Никифоровны.
Наскоро попрощавшись и пообещав, что все будет супергуд, я сел в «Дастер». А сам мельком наблюдал за тремя воронами на ближайшем дереве. И даже потрогал кулон на груди. Работает? Непонятно, вот только птицы не последовали за нами, когда мы выехали со двора.
Григорий говорил, что, пока амулет на мне, другой рубежный хист меня не почувствует. Управление воронами у того стремного мужика – это явно магический промысел. Фу, стал как бес говорить, точнее, думать.
– Ты чего такой загадочный? – спросил Костян.
– О жизни размышляю. Знаешь, бывает пытаешься что-то менять, а ни фига не происходит. А иногда наоборот. Вроде ничего не делаешь, а все меняется. Само.
– О, дружище, твои размышления о сути бытия можно объяснить одним словом.
– Каким?
– «Похмелье»! – многозначительно поднял палец вверх Костян.
– Да пошел ты. Я же серьезно.
– Если серьезно, то щас мы возьмем горячую шавуху в лепешке, сладкий чай, и мысли о сущем выветрятся из твоей головы.
Не знаю, может, в прошлой жизни Костян был кем-то из даосских мудрецов, но факт заключался в том, что он явно что-то знал. Потому что после пожирания жирной и горячей шаурмы (другую друг не признавал) мысли о сущем действительно испарились. Им на смену пришли сытость, ленивость и некоторое успокоение.
Правда, ровно до того момента, пока мы не выехали на Балашовское шоссе. Я почти задремал, пригреваемый теплым солнцем, когда Костян резко вывернул руль, уходя от аварии.
– Вот еб… бл…! – не стал он стесняться в выражениях.
Я обернулся назад, разглядывая то, что чуть не попало к нам под колеса. И в душе стало как-то неприятно. Даже пожалел, что не взял подаренный старухой нож. Вообще впервые ощутил себя словно голым.
– Что там, собака, что ли?
– Ага, бездомная, – бойко соврал я.
Хотя, меньше всего существо походило на собаку. Вытянутое, сгорбленное, с неестественно короткими уродливыми передними лапами и мощными задними. Лицо или морда – точно не скажешь, явно похоже на человека. Очень некрасивого, которого переехал грузовик. После он выпил текилу, облизал лайм и чуть не попал под наши колеса.
Нечисть, как называл их Григорий. Может, не самая опасная, рядовая. Но осознание, что таких существ вокруг довольно много, только теперь утвердилось в голове. Так или иначе, с ними придется общаться, хотя бы на уровне «Пошел вон отсюда». Нет, надо носить нож. Вот вдруг такое чудо на меня бросится? С другой стороны, есть хист. Но его бес сказал не тратить. Что сегодня, кстати, у меня получалось. А всему-то виной – раннее пробуждение, плотный завтрак и отсутствие желания кому-то понравиться. С Костяном можно было быть самим собой. С той лишь оговоркой, что не следовало выкладывать всю правду.
До Соколинского мы доехали быстро. А как еще по-другому, он ведь практически под боком. Поселок небольшой, с выходом к Выборгскому заливу. Хотя, что здесь без выхода к заливу? Как в том анекдоте: куда ни пойди, везде море, потому что долбаный остров.
В последнее время землю здесь активно выкупали. Даже вон турбазу отремонтировали: катамараны, прогулки на велосипедах, домики, обшитые сайдингом. Да, тут в целом круто для тех, кто любит природу. Это мы зажрались, привыкли к тому, что есть. А приезжие очень хвалят наш край.
Нужный нам дом стоял на отшибе. Это правильно. Я бы сам, если покупал себе землю, то подальше от остальных. Иначе какой в этом смысл?
Правда, даже на фоне самых крутых особняков этот выделялся. В два этажа, за высоким забором, судя по многочисленным направленным на него фонарям, освещаемый вечером так, что из космоса видно.