- -
- 100%
- +
Глава 1
Полгода службы в военно-морской школе связи Черноморского флота пролетели, как один миг. Близились выпускные экзамены, после которых всех курсантов распределят по флотам.
Василий Стрельцов мечтал попасть на Северный флот. Почему именно на этот флот – он и сам толком не мог объяснить. Возможно, манила суровая романтика службы в Заполярье, возможно, взяло верх простое любопытство.
На юге страны ему удалось побывать уже дважды, теперь захотелось увидеть северные широты. Хотя, если верить слухам, попасть курсанту на север после учебки не составляло никаких трудностей. Отличники и уроженцы южных регионов предпочитали бороздить воды Чёрного и Средиземного морей. Затем предпочтение отдавалось Тихоокеанскому и Балтийскому флотам, а служба на Северном флоте стояла на последнем месте.
Попасть в число отличников Василий даже не мечтал, хотя специальность радиотелеграфиста засекречивающей аппаратуры связи освоил превосходно, и по практической отработке нормативов мог дать фору многим отличникам. Стать отличником ему не позволил ершистый характер.
С инструктором учебного взвода старшиной второй статьи Тарасенко отношения не сложились с первых дней. Представитель Западной Украины оказался хитрым, коварным и злопамятным человеком.
Полгода назад он и сам был курсантом в этой школе. После окончания учёбы командование предложило ему остаться в качестве инструктора, и услужливый хлопец из Закарпатья согласился без раздумья. Он спал и видел себя командиром. Пришив две узких ленточки из жёлтого галуна на погончик робы, он враз преобразился и принялся показывать свою власть на беззащитных курсантах.
Особое упоение Тарасенко испытывал на вечерней поверке, когда в помещении роты не оставалось никого из офицеров. Наслаждаясь обретённой властью, он свистел в морскую дудку и объявлял построение.
Курсанты, суетливо толкая друг друга в проходах между рядами трёхъярусных кроватей, пулей выскакивали на среднюю палубу и выстраивались в две шеренги.
– Замерли, салаги, – дудка была! – восклицал Тарасенко, кривляясь всем телом, и, заложив руки за спину, медленно двигался вдоль строя.
Ехидно ухмыляясь, он смотрел на притихших новобранцев, которые стояли перед ним, устремив в пол свои неподвижные взоры.
Это была самая тягостная минута ожидания для курсантов. Они стояли с хмурыми лицами, вобрав голову в плечи, опасаясь услышать из уст старшины свою фамилию для назначения в наряд. После отбоя кому-то из них выпадет «счастье» драить среднюю палубу – центральный проход через ротное помещение, а кому-то заняться просушкой намокших за день яловых ботинок.
Если первый наряд и был тяжеловат физически, но время его исполнения всецело зависело от расторопности курсанта. Как правило, исполнитель этого наряда заканчивал трудиться со шваброй в течении полутора часов, тогда как просушка «гадов» в печи длилась по времени в трое дольше.
Никто из курсантов в этот момент не горел желанием встретиться взглядом с Тарасенко, дабы не привлечь к себе внимание узурпатора. После изнурительного дня службы каждому хотелось поскорее забраться в постель и провалиться в сладкий сон.
В первые дни службы Василий тоже стоял в строю, не смея поднимать глаза на инструктора, – драить палубу после отбоя или до полуночи сидеть в сушилке, контролируя процесс, ему тоже не хотелось. Он, как и все остальные новобранцы, надеялся в душе, что Тарасенко, двигаясь вдоль строя, минует его, сделав свой выбор на другом курсанте, благо людей во взводе было предостаточно. Но это была всего лишь иллюзия, непроизвольный обман самого себя внутренним убеждением, что он более фартовый, чем все остальные.
Четыре дня Василию Стрельцову везло, но на пятый день старшина Тарасенко не прошёл мимо, как в предыдущие дни, и целенаправленным жестом ткнул указательным пальцем ему в грудь.
– Ты, – коротко сказал он, остановившись напротив Василия, и принялся сверлить его взглядом хищника.
– Курсант Стрельцов, – громко представился Василий.
– Уборка средней палубы ждёт тебя после отбоя, курсант Стрельцов, – с тоном превосходства процедил сквозь зубы Тарасенко. – Ясно?
На миг Василию даже показалось, что старшина, закончив говорить, непременно сплюнет ему под ноги, как это делают маститые уголовники, однако, такого не произошло.
– Так точно, товарищ старшина второй статьи, – отчеканил Василий.
– Не слышу! – гаркнул Тарасенко, не отводя уткнувшегося пальца от груди Стрельцова.
– Так точно! – повторил Василий, значительно повысив голос.
– Ещё громче!
– Громче не позволяют голосовые связки, товарищ старшина второй статьи, – ответил Василий, не допускавший на гражданке глумления над собственной персоной. – Они у меня слабые от рождения, боюсь потерять голос.
Безобидное, казалось бы, изречение стало непоправимой ошибкой для Стрельцова, которая дорого ему обошлась в дальнейшем.
– Паясничать вздумал, умник хренов? – взвинтился Тарасенко, почувствовав себя униженным перед первогодками, на лицах которых промелькнули одобрительные ухмылки.
– Никак нет! – проговорил Василий. – Я посчитал необходимым довести до вашего сведения о слабой стороне моего организма.
Так Василий Стрельцов принялся осваивать корабельную швабру под названием «машка».
Исполнив свой первый наряд, он уже не стал опускать глаза и с чувством собственного достоинства открыто смотрел в лицо Тарасенко. Его независимый взгляд вызывал у старшины внутренне негодование. Это было видно невооружённым глазом – на скулах западенца ходили желваки всякий раз, когда он смотрел на непокорного новобранца с Урала.
Тарасенко принял поведение Стрельцова как прямой вызов, потому что уже через пару дней после отбоя курсант Стрельцов вновь собирал в проходах между кроватей «гады» всего взвода и относил их в сушилку.
Спать он лёг на три часа позднее остальных курсантов.
Потом наряды последовали один за другим. «Через день на ремень», – как говорили во взводе о череде его частых нарядов.
Василий заступал на камбуз, в караул по охране территории части, конвойным на гауптвахту, в котельную и санчасть. Нёс службу ответственно и добросовестно, однако Тарасенко всегда находил повод придраться к нему по пустякам, которых у других курсантов словно бы и не замечал.
Человеческому терпению, как правило, наступает предел. В одном из нарядов Василий не сдержался, высказал своё мнение о несправедливых придирках и в один миг превратился в потенциальную жертву для затычек хозяйственного плана.
Внеочередные наряды посыпались на Василия, как горох из худого мешка. Стрельцов забыл о полноценном сне, похудел и осунулся, нередко засыпал на теоретических занятиях, за что получал дополнительный наряд уже от преподавателя. И пошло, поехало…
Однажды он заснул при сушке ботинок и передержал их на решётках. Печь была протоплена «от души», и «гады» скукожились от чрезмерного жара. Когда Василий очнулся – было уже поздно, часть ботинок пришла в негодность. Разглядывая свою «работу», он ужаснулся, представив последствия. Сморщенной обуви оказалось больше десяти пар.
Утреннее построение было сорвано. Курсанты, одев робу за считанные секунды, не смогли обуться и вышли строиться в носках со скрюченными ботинками в руках.
Скандал разразился нешуточный. Больше всех почему-то злорадствовал Тарасенко. Изрыгнув в пространство трёхэтажную брань, он взял несколько пар испорченной обуви и отправился лично докладывать о происшествии командиру роты, минуя существующую субординацию.
– И что мне с тобой делать, товарищ курсант? – спросил командир роты, когда Василий предстал перед ним. – Ущерб от твоих деяний составил 72 рубля 50 копеек. Мы обязаны взыскать эту сумму с виновника. Желательно в добровольном порядке. Сам напишешь родителям, чтобы они выслали тебе денег, или мне оправить им хвалебное письмецо с печатью?
Василий стоял, опустив голову. Мысли лихорадочным потоком проносились в голове. Он представил на миг лица родителей, когда они будут читать это «хвалебное» письмо от командира, и ему стало не по себе.
– Товарищ капитан третьего ранга, а можно как-то иначе? – спросил Василий хриплым голосом.
– Что значит – иначе? – в недоумении спросил командир роты.
– Ну…отработать где-нибудь, чтобы только родителям не сообщать.
– Я бы с большим удовольствием отправил тебя, Стрельцов, на заработки, только вот не имею такой возможности, – последовал ответ на просьбу Василия. – Военный флот – не производственное предприятие, а боевая составляющая министерства обороны. На нём денег не зарабатывают, а отдают воинский долг перед Родиной.
От слов командира у Василия ёкнуло внутри. Он собрался заявить, что готов полностью отказаться от своего денежного довольствия курсанта до окончания учёбы, а оставшуюся сумму обязательно возместит, только чуть позже. Напишет письмо сестре, и она вышлет деньги.
Готов был сказать, но не успел.
Послышался стук в дверь, в кабинете командира роты появился главный старшина Ольшанский.
– Разрешите, товарищ капитан третьего ранга, – произнёс он с порога. – Главный старшина Ольшанский из суточного увольнения прибыл без замечаний.
– Проходи, Борис, присаживайся. Ты как раз кстати, – командир роты указал жестом на стул. – Неприятный случай произошёл в первом взводе. Курсант Стрельцов спалил полтора десятка пар ботинок своих сослуживцев.
– Я уже в курсе, тащкаптреранга, – пояснил Ольшанский. – По этому поводу и заглянул к вам.
Главный старшина Ольшанский дослуживал последний месяц до демобилизации. Был он высоченного роста, широк в плечах, медлителен в движениях и говорил громовым басом.
В роте его уважали, с ним советовались, к нему обращались за помощью. Совсем недавно он вернулся из дальнего похода, к котором проводилось испытание нового образца аппаратуры, в разработке которой он принимал непосредственное участие. К тому же, он был представителем династии военных моряков.
Отец в звании капитана первого ранга служил в штабе Черноморского флота. Дядя Бориса, герой Советского Союза, погиб в битве за Севастополь, его фамилия была навечно занесена в списки личного состава школы, в которую попал служить Василий Стрельцов.
Аккуратно заправленная кровать героя стояла сейчас неподалёку от поста дежурного по роте.
– У тебя есть какое-то предложение? – спросил командир роты.
– Есть, тащкаптреранга, – пробасил Ольшанский.
– Говори.
– Прошу отпустить курсанта Стрельцова, я с ним лично разберусь. Появились кой-какие обстоятельства, о которых я предпочёл бы поговорить с вами наедине, – Ольшанский очень внимательно посмотрел на Василия.
– Ну, что ж, давай отпустим разгильдяя, если за него пришёл замолвить слово сам старшина роты, – улыбнулся Семёнов. – Иди, Стрельцов, подумай хорошенько о своём проступке.
Василий повернулся через левое плечо и, недоумевая, молча вышел из кабинета командира роты.
Ему не пришлось писать письмо родителям или сестре. Старшина Ольшанский спас его от постыдного прошения. О чём он говорил с командиром роты за закрытыми дверями – осталось в тайне. Одно лишь стало понятно Василию: Ольшанский досконально разобрался в случившемся и справедливость восторжествовала.
Ботинки на замену испорченным старшина Ольшанский нашёл в течение часа. Это были не новые «гады», а б/у, но в приличном состоянии. Уже перед самым отъездом на север Василий случайно узнал, что Ольшанский связался со старшинами других рот, и те, достав из потаённых уголков баталерок свои заначки, выручили друга.
Так ли было на самом деле – у Стрельцова не было полной достоверности, а вот в существование крепкой флотской дружбы и во взаимовыручку на флоте он поверил сразу.
Добродушный и немногословный великан Ольшанский преподнёс Василию поучительный урок, а разговор, который состоялся между ними в тот злополучный день, запомнился ему на всю оставшуюся жизнь.
После отбоя, когда курсанты улеглись спать, и в кубрике наступила мёртвая тишина, Василий услышал приглушённый голос дневального:
– Стрельцов, вставай, иди за мной.
Василий был уже в том состоянии, когда до полного погружения в сон оставались считанные секунды. Он разлепил отяжелевшие веки, взглянул на дежурного, плохо соображая, для чего он ему понадобился.
В первый момент ему захотелось послать дежурного куда подальше, приняв его слова за прикол, и перевернуться на другой бок. Дневальный был из соседнего взвода, и Василий не раз был свидетелем его дурацких шуточек. На сей раз лицо дневального было серьёзным.
– Чё за дела, дневальный? – недовольно пробурчал Василий, приподнимаясь в постели. – Ты ни с кем меня не перепутал?
– Нет. Великан распорядился привести тебя к нему, – сообщил дневальный. – Напяливай робу и следуй за мной.
Василий свесил ноги с кровати, тряхнул головой, сбрасывая сладкую дрёму, потом легко спрыгнул на пол с третьего яруса.
– Чё за хрень влетела в его башку среди ночи? – шипел Василий, натягивая робу. – Неужели до утра нельзя было подождать?
– А я почём знаю? – пробубнил в ответ дневальный. – Старший по званию приказал – моё дело исполнить.
Василий остановился в нескольких шагах перед дверью баталерки, где находился старшина. Ему вдруг взбрело в голову, что Ольшанский собирается попросту отлупить его втихаря, поскольку никакого дисциплинарного взыскания за проступок на вечернем построении не было объявлено. И время, и место старшина выбрал самые подходящие для такой цели: офицеры отсутствуют, курсанты спят беспробудным сном, баталерка расположена в таком месте, где даже душераздирающий крик никто не услышит.
– Чё стоишь? – набросился Василий на дневального, гневно сверкнув в полутьме вспыхнувшими глазами. – Исполнил приказ и греби обратно к тумбочке!
– Я обязан доложить старшине…
– Вали отсюда! Не будет тебе сюжета для базара, не жди! Дверь я и без тебя отворю. Исчезни, ну? Кому говорю?
Василию не хотелось, чтобы дневальный, получивший прозвище «Помело» за чрезмерную болтливость, стал свидетелем того, что может произойти с ним в следующую минуту. Ему представилось, как громила Ольшанский пробасит в его адрес массу непристойных словечек, а потом подойдёт вплотную, возьмёт за шкирку, как щенка, потычет носом в изуродованные вонючие гады, а затем по старой флотской традиции «отрубит банок».
Стрельцову довелось однажды видеть, как это делается на практике. Правда, «банки отрубали» в шутливой форме. Табурет лишь слегка коснулся задницы провинившегося пару раз. А что будет, если «банка» окажется в могучих ручищах Ольшанского и приложится он ею к Васькиной заднице не пару раз, а не меньше дюжины? После такой «работы» задница превратится в сплошной синяк! Что тогда? Лекции слушать стоя? Пищу принимать на камбузе тоже стоя? Это будет очень унизительно. Он станет посмешищем всей роты, на него будут показывать пальцем курсанты из других рот.
– Да пошёл ты! – обиделся дневальный. – Я хотел поддержать тебя, если что… Но, видать, не зря говорят, что в тебе волчья кровь бродит. По любому случаю щетинишься, никого близко к себе не подпускаешь. Зверь, одним словом.
– Ты прав, – проговорил Василий, ухмыльнувшись. – Оборотень я с волчьим сердцем в груди. Вот брошусь сейчас на тебя и порву на куски, если не свалишь отсюда подобру-поздорову.
Дневальный развернулся и зашагал прочь, бубня себе под нос что-то неразборчиво.
Василий подождал, когда Помело скрылся за углом и, постучав костяшками пальцев в дверь, потянул её на себя.
Глава 2
Старшина Ольшанский сидел за столом с папиросой в зубах и что-то чертил на куске ватмана.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.